Вернуться к Р.В. Овчинников. Манифесты и указы Е.И. Пугачева

Ноябрь—декабрь 1773 г.

Происхождение и содержание манифестов и указов Е.И. Пугачева

Последние два месяца 1773 г. — время значительных успехов восставших как под Оренбургом, где войско Пугачева нанесло поражение карательным командам генерала В.А. Кара, полковника П.М. Чернышева и майора Е. Заева, так и в других пунктах Оренбургской губернии, где образовались крупные очаги повстанческого движения. Заметно активизировалась в этот период деятельность ставки Пугачева, что выразилось, в частности, в создании в середине ноября 1773 г. Военной коллегии, взявшей на себя руководство действиями «Главного войска» восставших и административное управление очагами восстания в других районах. На секретарский аппарат Военной коллегии было возложено дело по составлению и рассылке рескриптов Пугачева. Рассмотрим происхождение и содержание этих документов.

§ 17. Именной указ Е.И. Пугачева губернатору И.А. Рейнсдорпу, чиновникам, гарнизону и населению Оренбурга (5 ноября 1773 г.). Первые холода и рано выпавший снег вынудили Пугачева перенести лагерь в Бердскую казачью слободу (в семи верстах к северо-востоку от Оренбурга), куда он и вступил 4 ноября со своим войском. На другой день Почиталин по приказу Пугачева составил указ1 к губернатору Рейнсдорпу, «всем господам и всякого звания людям», требуя от них капитуляции войскам «Петра III»: «Выдите вы из города вон, вынисите знамена и оружие, приклоните знамена и оружие пред великим государем». Указом объявлялось, что «великий государь прощает» оренбуржцев за то, «што вы учинили великую пальбу»2, но в случае дальнейшего упорства грозил своим возмездием и божьей карой.

Любопытны обстоятельства посылки этого указа в Оренбург. 5 ноября караульные у городовой крепости задержали четырех местных казачек, появившихся со стороны Бердской слободы. При обыске у одной из них, И.Ф. Репиной, нашли зашитые в плечах шубы бумаги: упомянутый выше указ Пугачева к Рейнсдорпу, другой его же указ к старшине яицких казаков М.М. Бородину (см. § 18 данной главы), а также письма пугачевского полковника Т.И. Падурова к атаману Оренбургского казачьего войска подполковнику В.И. Могутову3 и к старшине М.М. Бородину4. На допросе в губернской канцелярии Репина показала, что документы эти, «сняв с нее, Ирины, шубу, сам он, Падуров, зашил во оную против плеч, между крышки и овчины», а словесно приказал ей и ее спутнице, казачке Т.А. Черемухиной, чтобы они, явившись в Оренбург, отдали пугачевские указы Рейнсдорпу при Могутове, «а другие два письма велел ему, Могутову, отдать тихонько». Падуров велел также передать Рейнсдорпу и всем оренбуржцам, чтобы они скорее сдавали город «Петру III» и что им дается четыре дня на размышление, а если и тогда не сдадутся, то повстанцы «опять зделают приступ»5.

Сообщение о появлении в Оренбурге четырех казачек с указами Пугачева имеется в дневниковой записи П.И. Рычкова от 5 ноября6.

§ 18. Именной указ Е.И. Пугачева войсковому старшине М.М. Бородину и казакам его команды (5 ноября 1773 г.). Указ7 составлен Почиталиным в Бердской слободе и отправлен в Оренбург с казачкой И.Ф. Репиной. Содержание указа полностью дублирует стереотипный текст ряда рассмотренных выше указов-воззваний Пугачева от октября 1773 г.8 Правда, известная по этим указам фраза: «Как деды и отцы ваши служили предкам моим, так и вы послужите мне, великому государю, верно и неизменно до капли своей крови» — передана в указе 5 ноября в дефектном виде: «Как деды и отцы ваши служили мне, великому государю, верно и неизменно до капли своей крови».

Указ 5 ноября адресован войсковому старшине яицких казаков «послушной» стороны М.М. Бородину. По требованию губернатора Рейнсдорпа отряд Бородина (320 казаков) и команда майора С.Л. Наумова (308 солдат, канониров и оренбургских казаков при четырех пушках) 28 сентября выступили из Яицкого городка «Бухарской» стороной (левым берегом р. Яика) к Оренбургу, куда и прибыли 4 октября 1773 г., значительно пополнив гарнизон города. До конца марта 1774 г. отряд Бородина участвовал в обороне Оренбурга, а позднее — в карательных операциях против повстанцев.

§ 19. Именной указ Е.И. Пугачева приказчику Воскресенского завода П. Беспалову (8 ноября 1773 г.). Указ9 составлен Почиталиным в Бердской слободе и в тот же день вручен Беспалову при отправлении его на Воскресенский завод с группой повстанцев. Беспалову предписывалось изготовить на заводе 5 гаубиц и 30 бомб к ним, причем каждую только что отлитую гаубицу велено немедленно отправить «к великому государю».

Инициатором производства артиллерийских орудий и снарядов на Воскресенском медеплавильном заводе выступил бывший симбирский купец И.Н. Грязнов10, находившийся в то время при Пугачеве. Грязнов разыскал среди повстанцев в Бердской слободе трех мастеровых — В. Алимпиева, В. Мокшанцева,

В. Логинова, «умеющих механической науке, литья завоцких чугунных припасов», «выученных архитектурии», которые, по его мнению, могли бы отлить из меди «две большие да поменьше тех три, а всего пять мортир», а из чугуна 50 бомб, ориентируясь на калибр чугунных бомб, привезенных атаманом А.Т. Соколовым-Хлопушей с Авзяно-Петровского завода. Мастеровые стали отказываться от этого поручения, ссылаясь на то, что они «как пушек, так и бомб не ливали и не умеют. А ежели принятца им за то не умеючи, вылить не смогут — в том опасаются впредь от него [Пугачева] гнева». Но Пугачев успокоил их, заявив: «Ежели хотя они и вылить не могут, того с них не взыщется». При отправлении мастеровых на завод Пугачев спросил у них: «На чье имя указ написать?» Они ответили: «Есть-де здесь прежней прикащик Беспалов». Сам Беспалов, оправдываясь впоследствии в принятии пугачевского указа, писал, что, «опасаясь грозящей мне смерти, принужденным был тот указ в молчании принять и ехать обще с теми крестьянами на Воскресенской завод»11.

По прибытии на завод мастер Алимпиев отлил из красной меди малую мортиру, ее отправили в Бердскую слободу, но при первом же огневом испытании она взорвалась. В конце ноября Пугачев послал на завод И.Н. Зарубина, И.И. Ульянова и Я.С. Антипова для наблюдения за литьем орудий, вскоре, однако, Зарубин и Ульянов были командированы под Уфу, а на заводе остался один Антипов12, «которой чрез всю зиму при Воскресенском заводе при том смотрении находился», а Беспалов был при нем в роли казначея, «при держании на разныя потребности выдаваемых от него денег»13.

Алимпиев с помощниками отлил еще одну мортиру, на этот раз большую, но она была забракована прямо в отливке; как выяснилось, в печь заложили недостаточное количество меди. После этого литье орудий было переведено на соседний Верхне-Торский завод, но и там «выливка мортир происходила совсем негодная» — либо они браковались в отливках, либо, «хотя и выливались и оковывались железными обручами», но, доставленные под Оренбург, при первом выстреле разрывались. Антипов, убедившись, что мастер Алимпиев «по несведению ево в том литье мортир производить не в состоянии» или же, «не хотя показать усердия», саботирует дело, вынужден был вызвать опытных литейных мастеров с Авзяно-Петровского и Катавского заводов, которым и удалось наладить производство14. По данным Беспалова, на Воскресенском заводе было отлито и отправлено к Пугачеву 11 годных орудий: 3 мортиры, 3 простых и 5 секретных единорогов; кроме того, изготовлено еще 3 мортиры, оказавшихся непригодными к стрельбе; на отливку всех 14 орудий ушло до 1 тыс. пудов красной меди и до 10 пудов олова15.

Указами повстанческой Военной коллегии на полковника Я.С. Антипова, находившегося на Воскресенском заводе, возлагалось руководство изготовлением ядер и бомб, причем каждый заказ исчислялся сотнями экземпляров снарядов к орудиям различных калибров16. Основная часть снарядов производилась, по-видимому, не на Воскресенском, а на Авзяно-Петровском заводе, который также находился в ведомстве Антипова. Когда командир карательного корпуса подполковник И.И. Михельсон потребовал доставить в Табынск изготовленные для Пугачева «воинские снаряды», приказчик Беспалов доносил ему 7 апреля 1774 г., что «при здешнем Воскресенском заводе имеетца» всего лишь до 50 «литых при Авзяно-Петровском заводе чугунных больших единорогих глухих ядер»17.

В начале мая 1774 г., вскоре после поражений Пугачева в боях у Татищевой крепости и под Сакмарским городком, Беспалов явился с повинной в Оренбург и передал Рейнсдорпу указ Пугачева от 8 ноября 1773 г., а также семь указов повстанческой Военной коллегии от декабря 1773 — марта 1774 г., адресованных полковнику Антипову18, «во отлучность з заводу на квартире ево сысканные»19. Все эти документы Рейнсдорп передал в Оренбургскую секретную комиссию, а та отправила их 21 мая 1774 г. в Петербург в числе других приложений к рапорту Екатерине II20.

§ 20. Именной указ Е.И. Пугачева оренбургскому губернатору И.А. Рейнсдорпу (17 ноября 1773 г.). Указ21 написан И.Я. Почиталиным в Бердской слободе. В составлении указа принимали участие секретарь только что созданной повстанческой Военной коллегии М.Д. Горшков и заводской крестьянин И. Петров. Текстологическими наблюдениями устанавливается, что указ 17 ноября является начальной редакцией документа, который после незначительной доработки трансформировался сперва в манифест 25 ноября, а затем и в манифест 2 декабря 1773 г.22 — важнейший нормативный акт, используемый ставкой Пугачева вплоть до конца июня 1774 г. (см. § 23 данной главы).

История создания указа 17 ноября и последующих редакций его текста, завершившихся составлением манифеста 2 декабря 1773 г., освещается следственными показаниями Горшкова. Он и думный дьяк Военной коллегии Почиталин, исполняя поручение Пугачева, приступили к составлению документа, опираясь на собрание «печатных и письменных публичных указов», которые «были переплетены в книгу23, а сию книгу достали не знаю где-то Шигаев и Почиталин». Составители, «выбирая лутчия речи» из указов, помещенные в той книге, «по той выборке не умели порядочно речей сплести и упражнялись в составлении оного больше недели». Работа пошла быстрее лишь после того, как к ней был привлечен заводской крестьянин И. Петров, приехавший в Бердскую слободу с Воскресенского (или Белорецкого) завода для подачи в Военную коллегию донесения с жалобой на своевольство башкир. Так как донесение показалось Горшкову и Почиталину «разумно написанным», то они, «призвав онаго Петрова на квартиру», показали ему черновик составленного ими указа и «просили, чтобы он выправил, которой просмотри сие, сказал: «Нет-де, господа, не так написано». И потом перечернил по-своему, которой так как им перечернен, после и я переписал. И носил оной для подписания к самозванцу Почиталин и, пришед от него в коллегию, сказал мне, что самозванец тот указ, не переправляя, подписал и хвалил, что написан хорошо»24. Указ 17 ноября (как и текстологически связанные с ним манифесты 25 ноября и 2 декабря 1773 г.) близок по звучанию к языку и стилю использованных Почиталиным, Горшковым и Петровым актов верховной власти. Это по намерениям составителей должно было служить доказательством подлинности «Петра III», который, обращаясь к подданным, говорит «державным» языком, как и подобает царю. Примечателен указ 17 ноября и тем, что в его формуляре (в отличие от предшествующих указов Пугачева, адресованных к русскому населению) появляется положение, излагающее версию о новом явлении «Петра III» своим подданным25. Сначала «Петр III» ссылается на некие «публикованные манифесты», в которых приводились обстоятельства его низложения с престола в 1762 г.26: «Усмотрить можете, каким образом мы от завистников общаго покоя всероссийскаго престола беззаконно лишены были», а потом сообщает, что ныне, по соизволению бога и «неизреченным» его «праведным судьбам», он, «Петр III», снова вступает на престол, покоряет верноподданных своему скипетру, «а завистников общему покою под ноги наши повергает». Приводимая в указе 17 ноября версия о подлинности новоявленного «Петра III», справедливости и законности его притязаний на престол становится формулой, включаемой в текст ряда последующих манифестов и указов Пугачева27.

Пугачевский указ «нашему губернатору к Рейнздорпу» был подброшен к стенам Оренбурга 20 ноября28. В ответ на это тогда же, судя по дневниковой записи П.И. Рычкова, казаки оренбургского гарнизона подбросили к подъехавшим повстанцам печатный экземпляр манифеста Екатерины II от 15 октября 1773 г. и два рукописных перевода его на татарском и калмыцком языках29. В манифесте речь шла об отправлении против Пугачева карательной военной экспедиции генерала В.А. Кара30. Но манифест вряд ли мог произвести ожидаемое властями впечатление на повстанцев, разгромивших войско Кара в боях 7—9 ноября 1773 г. у деревни Юзеевой, в 90 верстах от Оренбурга.

§ 21. Манифест Е.И. Пугачева (25 ноября 1773 г.). Манифест31 составлен пугачевскими секретарями Почиталиным, Горшковым и заводским крестьянином И. Петровым в Бердской слободе. Текстологически манифест связан с пугачевским указом губернатору Рейнсдорпу от 17 ноября (см. § 20 данной главы), дословно повторяет основную часть текста этого указа и потому специально здесь не рассматривается. Следует указать лишь на два оригинальных реквизита манифеста: обращение и подпись. Манифест обращен «От самодержавного императора Петра Федоровича, самодержца Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая» ко «Всем моим верноподданным рабам всякого звания и чина». Наличие такого адресата позволяет квалифицировать документ как манифест. Подпись «Петра III» в отличие от прежних указов, где обозначались титул и полное имя «царя», дана в манифесте в упрощенном виде — «Петр», что было санкционировано Пугачевым и прочно вошло в практику оформления последующих его указов и манифестов на русском языке. Почиталин вспоминал на следствии, что сперва Пугачев велел ему подписывать указы «сими словами»: «Великий государь Петр Третий Всероссийскаго», а потом приказал уже подписывать только одно имя: «Петр»32.

Помимо упомянутой выше копии манифеста 25 ноября, сохранились и другие его копии: 1) копия, привезенная крестьянином Юрезанского завода на Саткинский завод в декабре 1773 г.33; 2) копия, объявленная в январе 1773 г. на Саткинском заводе атаманом И.С. Кузнецовым34; 3) копия, заверенная надписью: «Сию копию списал Малмыжского заказа села Троицкого, Куваки тож, священник Стефан Дорофеев»; копия, передающая текст манифеста со значительными дефектами35; 4) дубликат копии, присланной в Сенат при рапорте казанского губернатора Бранта от 26 февраля 1774 г.36; 5) копия, происхождение и первоначальное место хранения которой установить не удалось37.

§ 22. Манифест Е.И. Пугачева (1 декабря 1773 г.). Манифест38 составлен на татарском языке пугачевским секретарем Балтаем Идеркеевым и предназначался для распространения среди нерусского населения Уфимской провинции.

Манифест сложен по составу: в его тексте наряду с оригинальным разделом, посвященным критике крепостнических порядков в стране, содержатся положения, построенные на заимствовании текстов предшествующих посланий Пугачева. Наблюдается, в частности, близость отрывков текста («Сверх же сего и те, которые, как прежде, услуги приносили неизменные деду моему императору Петру Первому... никакого уже вы отягощения не понесете» и «А кто ж сей мой милостивой указ получит... будет всем полезно») к соответствующим положениям указов Пугачева, посланных 1 октября 1773 г. к башкирам и другим нерусским народам Оренбургской губернии39. А содержащиеся в манифесте 1 декабря тексты («Всех моих верноподданных рабов... ничем себя не защитит» и «А ныне ж я для вас всех един ис потерянных объявился... возвратить будет тогда никак нельзя») явно опираются на манифест Пугачева от 25 ноября 1773 г.40

Оригинальный раздел манифеста 1 декабря 1773 г. («А естли кто не будет на сие мое воздаваемое милосердие смотреть, яко то: помещики и вотчинники... а вам отягощение и раззорение») дает развернутую критику крепостнических порядков в стране, призывает к истребительной войне против помещиков, «сущих преступников закона и общаго покоя, злодеев и противников против воли моей императорской власти», которые неправедно нажили имения и богатство путем эксплуатации, «отягощения и раззорения» трудового народа, захвата «крестьянского кошта». Манифест 1 декабря (наряду с воззваниями пугачевского полковника И.Н. Грязнова в осажденный Челябинск от января 1774 г.41) звучит как самый яркий документ ставки Пугачева начального этапа Крестьянской войны, направленный против крепостничества и помещиков, как прямой предшественник июльских манифестов42, относившихся к апогею Пугачевского движения.

Судя по зоне распространения сохранившихся копий манифеста 1 декабря 1773 г. (районы Прикамья) и по тому, что все они исходили из Чесноковского штаба атамана И.Н. Зарубина, можно предположить, что оригинал манифеста был получен Зарубиным в начале декабря 1773 г. на Воскресенском заводе, откуда он был командирован под Уфу для руководства находившимися там повстанческими отрядами. Татарский оригинал манифеста и был предназначен для вовлечения в ряды повстанцев местного нерусского населения (башкир, татар, чувашей и др.). Для агитации среди русского населения края (заводские, помещичьи и государственные крестьяне, казаки, горожане) штаб Зарубина использовал манифесты Пугачева от 25 ноября и 2 декабря43, а также переводы на русский язык манифеста 1 декабря 1773 г.

Сохранившиеся переводы манифеста 1 декабря имеют надпись: «Переведен с татарского письма на российской диалект сотником Юскеем Кудашевым». Из следственных материалов Казанской секретной комиссии известно, что Кудашев, крестьянин помещика и заводовладельца Тевкелева (по другим данным, Кудашев был мурзой, татарским князьком), в декабре 1773 г. ездил к атаману Зарубину в село Чесноковку, где, видимо, и сделал перевод манифеста на русский язык, который и был оглашен крестьянам и мастеровым Ижевского завода 1 января 1774 г. после вступления туда повстанческого отряда Бакея Абдулова44. Один из экземпляров перевода манифеста остался в Чесноковке у Зарубина, и копии с него распространялись в русских селениях Прикамья. Сохранились еще четыре экземпляра копий перевода:

1) экземпляр, доставленный в Казанскую секретную комиссию от управителя Воткинского завода А.С. Клепикова45. В Воткинск он был прислан 14 марта 1774 г. от атамана крестьян-повстанцев Рождественского завода С.И. Волкова. Приехавший с этим манифестом угольный мастер В. Колесов показал на допросе в Казанской секретной комиссии, что документ этот привез на Рождественский завод Волков, ездивший в феврале 1774 г. к Зарубину под Уфу46; 2) идентичный экземпляр перевода, полученный генералом А.И. Бибиковым от администратора Сарапульской дворцовой волости И. Гурьева 26 марта 1774 г.; к Гурьеву он прислан из Воткинска от управителя Клепикова47;

3) сходный с двумя названными выше экземпляр, доставленный в Казанское духовное правление дьяконами села Покровского (Мултан-Тукля то ж) Казанского уезда Т. и А. Петровыми, выкравшими его у пугачевца-сотника М. Иванова-Тукмача48;

4) экземпляр перевода, хранящийся в собрании бумаг акад. Н.Ф. Дубровина49.

§ 23. Манифест Е.И. Пугачева (2 декабря 1773 г.). Манифест50 составлен в Бердской слободе пугачевскими секретарями И.Я. Почиталиным, М.Д. Горшковым и заводским крестьянином И. Петровым. Создание этого нормативного акта — итог длительной работы названного коллектива составителей. Сперва Почиталин и Горшков, опираясь на сборник печатных и рукописных правительственных указов, написали текст, который был отредактирован Петровым, переписан набело и одобрен Пугачевым. А потом уже этот беловой текст использовался в качестве предварительной заготовки при составлении указа Рейнсдорпу от 17 ноября и манифеста 25 ноября (см. § 20, 21 данной главы) и, наконец, при написании манифеста 2 декабря 1773 г. Вместе с тем манифест 25 ноября не был точным стереотипом для манифеста 2 декабря. Так, если в первом из них притязания новоявленного «Петра III» на престол были определяемы «соизволением бога», то во втором «божье соизволение» было подкреплено «молением и усерднейшим желанием наших верноподданных»; если в первом манифесте говорилось о свершающемся покорении «завистников общему покою», которых «всемогущий господь... под ноги наши повергает», то во втором отмечалось упорство этих «зависцов общему покою и благотишию», которые, «ослепясь неведением или помрачены от зависти злобою», не только сами «не приходят в чувство и высокой власти нашей чинят противление и непокорение и тщатся процветщаяся имя наша таким же образом, как и прежде, угасить», но и стремятся «наших верноподданных рабов, истинных сынов отечеству, аки младенцев осиротить», повторно лишив права и радости служить «законному государю»51. Всем, усердно покорившимся власти «Петра III», манифест 2 декабря объявлял всемилостивейшее прощение и «сверх того» обещал пожаловать «всякою вольностию отеческою». Построенный на заимствовании стиля и языка актов верховной императорской власти, манифест 2 декабря основным содержанием своим был направлен на доказательство истинности «Петра III», на укрепление его самодержавного авторитета. Социальное звучание манифеста было явно приглушено, особенно в сравнении с содержанием ряда предшествующих посланий Пугачева от сентября — начала декабря 1773 г. Это, впрочем, не мешало народу воспринимать обещание манифеста 2 декабря о пожаловании подданных за покорение «Петру III» «всякою вольностию отеческою» как провозглашение отмены прежних крепостнических порядков и предоставление трудовому населению различного рода свобод и экономических благ.

Манифест сохранился в 36 списках, в большинстве своем в виде копий, а также в нескольких дубликатах, в диапазоне датировок от 2 декабря 1773 г. по 23 июня 1774 г. Он многократно подтверждался ставкой Пугачева и служил нормативным актом «Петра III» вплоть до появления июньских манифестов 1774 г. О широком распространении манифеста 2 декабря свидетельствуют формы обнародования его экземпляров атаманами и эмиссарами Пугачева под Оренбургом, Уфой, Кунгуром, в Самаре, Красноуфимске, в Черемшанской, Троицкой, Верхне-Яицкой, Карагайской крепостях, на уральских заводах, в селениях Исетской, Уфимской, Оренбургской провинций, Слободного, Соликамского, Самарского, Ставропольского и Шадринского уездов. Поскольку в печати опубликован подробный перечень всех сохранившихся списков манифеста 2 декабря52, остановимся здесь на характеристике наиболее примечательных, на наш взгляд, экземпляров.

19 января 1774 г. пугачевские полковники Салават Юлаев, Канзафар Усаев и атаман М.И. Попов к своему увещеванию53, посланному в осажденный Кунгур, приложили копию манифеста, скрепленную подписью походного полкового писаря П.Д. Лутохина54.

Два дня спустя, 21 января, атаман И.С. Кузнецов и полковник Салават Юлаев направили наставление атаману крестьян-повстанцев Юговского завода Г.Т. Ситникову55, приложив к нему копию манифеста, скрепленную походным ротным писарем В. Протопоповым56.

При аресте пугачевского эмиссара, бузулуцкого солдатского сына В.В. Иванова, каратели отобрали экземпляр манифеста (датирован 18 декабря 1773 г.)57, с которым он разъезжал по селениям правобережья Волги под Сызранью. Хотя документ этот назван «копией», фактически — это дубликат, изготовленный в ставке Пугачева под Оренбургом, о чем свидетельствуют графика иноязычной подписи под документом «Petr» и показания самого Иванова. Он заявил, что получил этот манифест в повстанческой Военной коллегии в Бердской слободе, откуда был направлен в Самару к атаману И.Ф. Арапову, а тот послал его для объявления манифеста крестьянам окрестных селений. С такими же манифестами, как показал Иванов, Военная коллегия отправила еще четырех эмиссаров в разные пункты Оренбургской губернии58.

В середине апреля 1774 г., находясь со своим войском на Авзяно-Петровском заводе, Пугачев отправил в крепости и жительства Оренбургской и Сибирской губерний есаула Шибаева, снабдив его указом Военной коллегии59 и манифестом (датирован 14 апреля)60; указом коллегии предписывалось Шибаеву «манифест живущим во оных крепостях и слободах обывателям объявлять» и, списывая «с реченного манифеста точный копии, оставлять в каждом жительстве для того, чтоб они, жители, его императорскому величеству службу свою оказывать могли всеусердную и верную ревность, за что его величество имеет их всемилостивейше жаловать».

Сохранился подлинный экземпляр манифеста (датирован 23 июня 1774 г.)61, написанный повытчиком повстанческой Военной коллегии Г. Степановым в ставке Пугачева у Рождественского завода на Каме. В левом верхнем углу над текстом манифеста была приложена именная печать «Петра III»; позднее этот угол листа вместе с печатью вырезан. Манифест был вручен главному полковнику восставших Канзафару Усаеву, отправленному под Уфу для руководства действовавшими там повстанческими отрядами. Манифест, а также предписания Военной коллегии62 были отобраны у Канзафара Усаева при аресте его карателями в начале августа 1774 г. На допросе он заявил, что с таким же манифестом Пугачев отправил Салавата Юлаева в башкирские волости Сибирской дороги Уфимского уезда, предписав ему готовить нападение соединенных сил восставших на Уфу63.

§ 24. Манифест Е.И. Пугачева — 3 декабря (рамазана 29 дня) 1773 г. Манифест64 составлен в Бердской слободе пугачевским секретарем Балтаем Идеркеевым. Обращаясь к подданным, «Петр III» призывал их верно служить ему, обещая за это пожаловать «землями, водами, рыбными ловлями, покосами, пашнями, лесом, порохом, деньгами, свинцом, хлебом, солью и прочим». Что же касается неприятелей, к числу которых отнесены бояре65, генералы и офицеры, то их в случае неподчинения власти «Петра III» предписано истреблять, «голову рубить», захваченное у них имущество в основной части («обоз, лошади и разное оружие») доставлять к «царю», а «другие пожитки» раздавать повстанцам — «армейским людям». Справедливость конфискации имущества у дворянства и офицерства обосновывается в манифесте тем, что имущество это нажито было неправедной эксплуатацией трудового народа — «они вас объедали, лишали моих рабов воли и свободы». Если же кто из прежних неприятелей повинуется, «тот не противник», но он обязан доказать свою верность «Петру III» воинской службой. По идейному звучанию манифест близок к содержанию рассмотренного выше манифеста Пугачева от 1 декабря 1773 г. (см. § 22 данной главы).

Текст манифеста 3 декабря завершается подписью «Петр Третий». Ниже этого следуют приписки, позволяющие с помощью других документов установить ряд фактов, связанных с назначением и подтверждением манифеста.

Первая из этих приписок, датированная днем составления указа и сделанная тем же почерком, что и сам манифест, предписывает отправлять его «в разные стороны и во все края» и, снимая с него копии, «передавать из деревни в деревни», а также дополняет содержание манифеста важным положением об освобождении крестьян и невольников в тюрьмах: «...кто раб боярской и если крестьян[ин] в неволе у злодеев — сегодня мною освобожден, кто в тюрьме — выпускается».

Вторая приписка на татарском языке, сделанная позднее и иным почерком, повторно подтверждает (контрассигнует) манифест и сообщает, что он вручен полковому старшине Бахтиару Канкай-углы (Бахтиару Канкаеву)66 и полковому сотнику Габдулкариму Кузкей-углы (Абдулкариму Кусекееву)67. Подтверждение манифеста удостоверено печатью Военной коллегии, оттиснутой на красном сургуче, и подписями сотрудников коллегии, судьи И. Творогова, секретаря М. Горшкова и повытчика И. Герасимова (подписи даны по-русски). Так как известно, что печать Военной коллегии появилась в обиходе ее делопроизводства лишь в марте 1774 г. и тогда же начал службу повытчиком в коллегии яицкий казак И.Л. Герасимов68, то и факт вручения пугачевского манифеста Бахтиару Канкаеву можно предположительно датировать началом марта 1774 г., когда Канкаев приехал в Бердскую слободу для подачи в коллегию извета с жалобой на Салавата Юлаева69.

Не лишено, впрочем, оснований и иное, высказанное нами ранее в печати предположение, что манифест мог быть вручен Бахтиару Канкаеву и Абдулкариму Кусекееву в начале декабря 1773 г. на Верхне-Торском заводе атаманом И.Н. Зарубиным, который по предписанию Пугачева направлялся для руководства повстанческим движением под Уфу и был, видимо, снабжен в этих целях несколькими экземплярами манифестов на русском и татарском языках70. Тогда же Зарубин вручил Бахтиару Канкаеву предписание о проведении мобилизации в окрестных селениях, набирая с каждых двух дворов по одному человеку в его отряд, а также о сборе годного к употреблению оружия и боеприпасов71. Исполнению этого поручения и мог способствовать пугачевский манифест 3 декабря 1773 г.

Этот манифест вместе с другими документами походной канцелярии Бахтиара Канкаева захвачен карателями при поражении канкаевского отряда в бою 27 июля 1774 г. у деревни Зюри в низовьях Камы72.

§ 25. Манифест Е.И. Пугачева (не позднее 15 декабря 1773 г.). Манифест73 составлен в Бердской слободе Балтаем Идеркеевым. Ввиду отсутствия точной даты составления манифеста датировка установлена по указанию о времени перевода его с татарского на русский язык: «Списано з башкирского иноверческого и переведено на российской язык чрез двух толмачей декабря 15-го дня 1773 году». Манифест декларирует истинность новоявленного «Петра III», призывает народ верно служить ему, как прежде служили «дедушке моему первому и великому императору Петру Алексеевичу», за что подданные будут пожалованы «впредь и после: пахотными землями и водами, и солью, и законом, и всем экипажем», а все, содержащиеся в тюрьмах и «в боярских руках», подлежат немедленному освобождению; не признающие же власти «Петра III» обрекаются на истребление, имущество их надлежит конфисковать и разделить между верноподданными. Эти положения манифеста близки по содержанию к формулировкам предшествующих посланий Пугачева: указа 1 октября к башкирам, татарам и калмыкам Ногайской и Сибирской дорог; манифестов 1 и 3 декабря 1773 г.74, составленных на татарском языке Балтаем Идеркеевым (см. § 8, 22, 24 данной главы).

Пятидесятник уфимских казаков И.В. Губанов75, получив в ставке Пугачева в Бердской слободе оригинал манифеста, отправился с ним в лагерь восставших под Уфу. Отправляя 15 декабря 1773 г. сотника башкир-повстанцев Батыркая Иткинина с его отрядом под Осу и Кунгур, Губанов вручил ему вместе с билетом (удостоверением) «точную копию» с «указу его императорскаго величества»76. В действительности это и был сделанный в тот же день двумя толмачами русский перевод татарского оригинала манифеста Пугачева. 2 января 1774 г. Батыркай Иткинин послал экземпляр перевода манифеста в осажденный Кунгур при своем письме к протопопу Благовещенского собора И. Пантелеймонову77.

Помимо опубликованного в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» экземпляра манифеста, сохранились идентичные ему списки: 1) перевод манифеста78, присланный к генерал-аншефу А.И. Бибикову при рапорте Пермской провинциальной канцелярии от 4 января 1774 г.79; 2) правительственный список с перевода80 (происхождение не установлено); 3) правительственный список с перевода81 (происхождение не установлено).

§ 26. Проезжая грамота, выданная Е.И. Пугачевым атаману В.И. Торнову 15 декабря (шаввалля 11 дня) 1773 г. — Грамота82 составлена в Бердской слободе секретарем Балтаем Идеркеевым. Точная дата выдачи грамоты (шаввалля 13 дня, что соответствует 15 декабря 1773 г. по юлианскому календарю) указана в татарском ее списке83. В русском переводе, выполненном в 1774 г. сотрудником Казанской секретной комиссии Сагитом Хальфиным, служившим в то время преподавателем казанской гимназии и переводчиком в Адмиралтейской конторе, указано, что грамота выдана в декабре, но числа нет. Грамота удостоверяла факт вручения ее «в силу имянных указов... и по словесному распоряжению» «Петра Федоровича» Василию Торнову84, отправленному с пятью попутчиками в Нагайбацкую крепость; ему же предоставлялось право, «собравшись командою», покорять и другие крепости, а в случае появления неприятелей «дана власть рубить без всякого прекословия, без остановки, и без крику и без стону».

Поездка Торнова в Нагайбак была вызвана поступившими к Пугачеву жалобами жителей этой крепости и окрестных селений на своевольства башкир. При отправлении из Бердской слободы Торнову, помимо проезжей грамоты «Петра III», вручено было из повстанческой Военной коллегии «наставление такое, чтоб быть ему в Нагайбацкой крепости командиром и, собрав поблизости оной крепости из жительств команду, не допускать башкирцов до раззорения жителей, тож препятствовать военным командам в проходе в Оренбург»85. Торнов был снабжен также увещевательным манифестом Пугачева «такого содержания: естли кто будет в повиновении оному Пугачеву, тому никакого раззорения не будет, а неповиновавшимся — с великим угрожением»86. По свидетельству повстанца Султаналея Ахметова, один из экземпляров манифеста был написан по-русски, другой — по-татарски и скреплен «красною печатью» (оттиснута на красном сургуче)87.

Обосновавшись в Нагайбаке, Торнов приступил к созданию отрядов и вскоре стал видным вожаком повстанческого движения в Прикамье и северо-западной Башкирии. Но 9 апреля 1774 г. он с группой своих соратников был предательски схвачен башкирскими старшинами, бывшими попутчиками восстания, перешедшими на сторону карателей, и передан в руки военных властей. При аресте Торнова были захвачены документы его походной канцелярии88, в числе которых находилась и пугачевская проезжая грамота.

§ 27. Именной указ Е.И. Пугачева оренбургскому губернатору И.А. Рейнсдорпу (17 декабря 1773 г.). Указ89 написан в Бердской слободе одним из повытчиков повстанческой Военной коллегии.

Указ почти дословно повторяет манифест Пугачева от 2 декабря 1773 г. (см. § 23 данной главы). Имеющаяся в манифесте титулатура «Петра III» — «Божиею Милостию... и прочая» — в указе 17 декабря опущена, а адресат манифеста — «Объявляется во всенародное известие» — заменен в указе индивидуальным адресатом — «Указ нашему губернатору Рейнздорпу». В целях удостоверения принадлежности указа истинному «императору» пугачевские секретари скрепили его иноязычной подписью «Petr», это новшество прочно вошло в практику оформления всех последующих указов и манифестов Пугачева. Вопрос о том, кто же именно скреплял послания Пугачева латинской подписью имени «царя», занимал следователей при дознании над Пугачевым и сотрудниками его секретариата. Почиталин заявил на допросе, что будто «Пугачев зачал сам подписывать по латыне «Петр», но, кто ево научил, — не знаю»90. Графика этой подписи свидетельствует о том, что она выполнена рукой человека, свободно владеющего латинским письмом, а так как Пугачев грамотой не владел, то он не мог подписывать свои манифесты и указы. На допросе в Симбирске Пугачев утверждал, что под его указами подписывался пленный подпоручик Второго гренадерского полка М.А. Шванвич, проставляя по-латыни «Петер»91. Когда об этом спросили Шванвича, он ответил: «Кто подписывал на указах злодейских по латыне, я не знаю, а думаю, что бывшия в толпе ево конфедераты92, взятыя разными случаями в толпу»93. Сопоставление графики немецких и французских рукописей Шванвича (см. § 28) с латинскими подписями указов и манифестов Пугачева94 показало, что подписи эти сделаны не Шванвичем.

Указ 17 декабря, а также «немецкий» указ Рейнсдорпу от 19 декабря95 с так называемым автографом Пугачева96 переданы повстанцами казакам оренбургского гарнизона на «переговорке», последовавшей после стычки под городом 20 декабря 1773 г. Факт этот учтен в журнале Оренбургской губернской канцелярии97 и в дневниковой записи П.И. Рычкова, включенной в составленную им хронику98.

§ 28. Именной указ Е.И. Пугачева оренбургскому губернатору И.А. Рейнсдорпу (19 декабря 1773 г.). Указ99 написан на немецком языке в Бердской слободе бывшим подпоручиком М.А. Шванвичем100. По существу, это был перевод на немецкий язык указа Пугачева Рейнсдорпу от 17 декабря 1773 г. (см. § 27). Обстоятельства создания «немецкого» указа освещены в показаниях секретаря Военной коллегии М.Д. Горшкова. Призвав его к себе, Пугачев сказал: ««Я-де приказывал прислать к тебе атамана Швановича. Как-де скоро он к тебе придет, так ты заставь его перевести последней мой указ, который ты с Почиталиным писал101 и принеси перевод ко мне». А вскоре после того пришел ко мне в коллегию и оной Шванович, которому я, пересказав самозванцовы слова, дал тот указ. И Шванович переводил оной сперва начерно, а потом и набело переписал, которой я потом отнес к самозванцу. А самозванец отослал оной, как я после о том слышал, к оренбургскому господину губернатору»102. Сходные сведения об этом факте привел в своих показаниях Шванвич: однажды Пугачев прислал к нему казака, «чтоб я шел в канцелярию. А как пришел, то секретарь... Горшков сказал: «До тебя-де есть дело» — и, вынув указ, тот, в котором в заглавии написано «Небезызвестно есть каждому», говорил: «Батюшка-государь Петр Федорович велел тебе перевесть оной указ на немецкой язык», которой я и перевел»103.

«Немецкий» указ не имеет точной даты (обозначено лишь, что он составлен в декабре 1773 г.), и для его датировки имеется два отправных момента: 1) 17 декабря — дата предшествующего указа Рейнсдорпу на русском языке, с которого Шванвичем делался немецкий перевод; 2) 20 декабря — день, когда оба эти указа, русский и немецкий, были подброшены к стенам Оренбурга. Следовательно, «немецкий» указ мог появиться не ранее 17 и не позднее 20 декабря. В литературе же датой составления указа считается 19 декабря 1773 г.

Рейнсдорп, отправляя 24 декабря рапорт в Военную коллегию104, приложил к нему «немецкий» указ и другие документы из лагеря повстанцев (указы 17 и 21 декабря, автографы Пугачева и др.). Появление из лагеря Пугачева документа на немецком языке всерьез обеспокоило императрицу Екатерину II, которая и раньше считала, что выступление народа было будто бы инспирировано агентурой иностранных государств. В наказе чиновникам Оренбургской секретной комиссии от 26 апреля 1774 г. она особо предписала: «Старайтесь узнать: кто сочинитель немецкого письма, от злодеев в Оренбург присланного, и нет ли между ними чужестранцев, и, несмотря ни на каких лиц, уведомите меня о истине»105. В самом начале следствия, при допросах 8 мая 1774 г. видных пугачевцев Шигаева, Почиталина и Горшкова, секретная комиссия установила, что составителем «немецкого» указа был Шванвич106, что и сам он подтвердил в показаниях на допросе 17 мая107. Основываясь на этих сведениях, секретная комиссия 21 мая рапортовала Екатерине II: «Что касается до немецкого письма, от злодея к оренбургскому господину губернатору писанного, то сие писал 2-го гренадерского полку подпорутчик Шванович, бывший в то время в полону и атаманом над захваченными в толпу злодейскую гранадерами»108. Это успокоило Екатерину II, она поняла, что Шванвич — лицо, случайно оказавшееся в кругу сподвижников Пугачева.

§ 29. Именной указ Е.И. Пугачева И.Л. Тимашеву (21 декабря 1773 г.). Указ109 составлен в Бердской слободе сотрудниками повстанческой Военной коллегии. Обращенный к Тимашеву110, указ квалифицируется как «новый знак... милосердия» «Петра III», который «аки отец отечеству» стремится привести всех своих верноподданных «в благоцветущее состояние и во всеподданическое усерднейшее повиновение». И хотя со стороны Тимашева причинено было немало «неизреченных озлоблений и противностей», но ежели он, «возникнув от мрака неведения», придет в чувство, покорится власти «Петра III», то прежние его «противности» преданы будут «вечному забвению», он получит прощение и сверх того будет пожалован «всякою вольностью и благополучием». Если же Тимашев, продолжая упорствовать, останется в прежней «жестокой суровости и непокорении», то он не избегнет «поносной и публичной, как и Копеечкин111, смерти». Указ завершается выражением сожаления по поводу участи жителей Оренбурга, которые терпят бедствия осады, будучи непричастными к «злобе и противлению» Тимашева и подобных ему неприятелей «Петра Федоровича». Сама эта фраза служит признанием того, что пугачевские секретари сомневались в действенности указов, отправленных в Оренбург к Тимашеву и к старшине М.М. Бородину.

Хотя над текстом указа имеется отметка, что он «подброшен 22 числа декабря 1773 года», но в действительности событие это произошло днем раньше. В журнале Оренбургской губернской канцелярии в записи от 21 декабря сообщается, что в этот день повстанцы, «не делая бою, подкинули токмо два соблазнительных листа»: один — господину коллежскому советнику Тимашеву, другой — яицкому верному старшине Мартемьяну Бородину112. Оба указа были приложены к рапорту Рейнсдорпа, посланному 24 декабря в Секретную экспедицию Военной коллегии113.

Сохранилась копия указа Тимашеву, сделанная с оригинала в Оренбургской губернской канцелярии; на копии надпись: «В равной силе пасквиль подброшен того ж числа на имя Мартемьяна Бородина, старшины войска Яицкого»114.

§ 30. Именной указ Е.И. Пугачева войсковому старшине яицких казаков М.М. Бородину (21 декабря 1773 г.). Указ115 составлен в Бердской слободе сотрудниками повстанческой Военной коллегии. По содержанию указ М.М. Бородину идентичен указу И.Л. Тимашеву (см. § 29 данной главы); различие между ними в том лишь, что они адресованы разным лицам.

Распространение и воздействие указов и манифестов Е.И. Пугачева. Контрмеры екатерининской администрации

Последние два месяца 1773 г. — время значительных успехов повстанческого движения, охватившего всю Оренбургскую губернию и перекинувшегося в смежные уезды Казанской и Сибирской губерний. К концу декабря повстанцы прочно удерживали в блокаде Оренбург, Уфу, Мензелинск, Бирск, Челябинск, Ставрополь, вышли в низовья Яика, захватили Яицкий городок, кроме городового укрепления («ретраншамента»), где засел в осаду гарнизон, и Самару, овладели селениями вдоль нижнего и среднего течения Камы, появились вблизи Казани, Красноуфимска, Кунгура и Екатеринбурга. Развитие восстания определялось как военными успехами главной армии Пугачева и местных отрядов восставших, так и широким распространением пугачевских указов и манифестов, отражавших требования трудового населения края, и прежде всего русского и нерусского крестьянства. В ноябре—декабре 1773 г. из ставки Пугачева, помимо 14 сохранившихся посланий «Петра III» (см. § 17—30 данной главы), разослано было еще по крайней мере 14 именных указов, не дошедших до нас, но содержание которых реконструировано по свидетельствам документальных источников иного происхождения116. Следует также иметь в виду, что реальное число существовавших в то время рескриптов Пугачева превышало названную выше цифру (28), так как отдельные из них были в нескольких повстанческих экземплярах — дубликатах и копиях, имевших самостоятельное значение (так, манифест 25 ноября сохранился в 6 экземплярах, манифест 1 декабря — в 5, манифест 2 декабря — в 18 экземплярах).

Выше приводились показания Пугачева и его соратников (Шигаев, Почиталин, Зарубин и др.) относительно распространения пугачевских посланий и воздействия их на вовлечение населения в восстание, на пополнение главного повстанческого войска, создание местных отрядов. Показания эти касаются событий не только октября 1773 г., но и последующих месяцев начального этапа Крестьянской войны (ноябрь 1773 — март 1774 г.), когда ставка Пугачева действовала под Оренбургом.

Об огромном воздействии пугачевских посланий на умы простого народа и на распространение восстания говорят свидетельства представителей военной и гражданской администрации Екатерины II, относящиеся к ноябрю и декабрю 1773 г. Журнал Оренбургской губернской канцелярии, характеризуя обстановку, сложившуюся в губернии в ноябре, отмечал, что Пугачев своими указами позволяет башкирам захватывать заводы и помещичьи имения, «крестьянам боярским и заводским» обещает снизить подушную подать до мизерной, чисто символической суммы — «по три копейки с души», а «прочим людям, как равно и всем», сулит вольность, «чему обитающей в Оренбургской губернии разных вер. народ», невзирая на «неоднократные увещевания» Рейнсдорпа, «без сумнения и верит»117. Казанский губернатор Брант 21 ноября доносил Военной коллегии, что не только в Оренбургской, но и в Казанской губернии, прослышав об указах Пугачева, «все нижняго состояния люди, будучи обольщенными вольностию, небранием никаких податей и рекрут, готовы на преклонение» к восстанию118. Генерал В.А. Кар доносил в Военную коллегию, что «по генеральному в сем краю [в Оренбургской губернии] колебанию» народа, куда бы Пугачев ни пошел, «везде будет принят»119, а когда войска карательного корпуса сблизились с повстанцами под деревней Юзеевой и высланные им, Каром, офицеры стали увещевать мятежников, то они отказались принять манифест Екатерины II от 15 октября 1773 г. и «ответствовали только з бранью, что их манифесты правее, и начали стрелять из пушек»120. Кар заключил свое донесение мнением, что единственным действенным средством подавления восстания явится присылка крупного соединения регулярных войск, а промедление с этим может привести к тому, что «возгоревшееся сие пламя надобно много ужо трудитца утушать»121. Крупных успехов достигли повстанцы в восточной части Оренбургской губернии, где власти не располагали надежными военными силами. Освещая положение, сложившееся в этом районе, генерал И.А. Деколонг доносил Военной коллегии 11 ноября: «Заводские крестьяня и башкирский народ по возмущениям известнаго... Емельяна Пугачева мятутся и толпу ево... час от часу умножают»122.

Поражение в ноябре 1773 г. карательных команд генерала В.А. Кара, полковника П.М. Чернышева и майора Е. Заева способствовало росту авторитета Пугачева и успеху его агитации. Характеризуя положение, сложившееся в начале декабря 1773 г. в Закамье и Заволжье, генерал-майор Ф.Ю. Фрейман, принявший на себя командование карательным корпусом после отъезда генерала Кара в Москву, доносил Военной коллегии, что стоит в каком-либо селении появиться небольшой группе пугачевцев, «наполовину безоружейных», как «крестьяна не токмо им не противятся, но еще и сами помогают грабить помещичьи дворы и разносят слухи», что пугачевская армия намерена идти в Казань, «отчего так вся здешняя окружность трепещет, что никакова от жителей оной известия о скитаниях злодейских получить не можно»123. Астраханский губернатор П.Н. Кречетников писал 10 декабря 1773 г. президенту Военной коллегии З.Г. Чернышеву, что причина успехов Пугачева определяется его отношением к крестьянству: посланные им атаманы захватывают «единственно помещичьи домы, отбирая имения, лошадей, скот и хлеб; до крестьянского ж имения не касаются, а естли что и взято будет, то за деньги»124. Тем самым Пугачев «чернь к себе притегает, о чем мне сами помещики сказывали». Именно поэтому выступление Пугачева представлялось Кречетникову событием большего масштаба, «нежели самая свирепая внешняя война»125. И в справедливости этой оценки нельзя усомниться, учитывая содержание донесений такого авторитетного администратора и военачальника, как генерал-аншеф А.И. Бибиков, который 29 ноября 1773 г. был назначен командующим карательными войсками и начальником секретной следственной комиссии. Прибыв в Казань и ознакомившись с делами, он нашел, что «опасностию грозит всеобщее возмущение башкир, калмык и разных народов, обитающих в здешнем краю, а паче и естли приписныя к заводам крестьяне к ним прилепятся». Более всего его страшило «прилепление черни к самозванцу и его... толпе»126. 3 января Бибиков писал Екатерине II, что к «остановлению успехов» восставших и к «удержанию... черни» от присоединения к Пугачеву не видит он «иных еще способов, как воинская сила», но надеется испытать и другие «средства к пресечению зла, столь далеко возросшего»127. 5 января он доносил З.Г. Чернышеву о действиях эмиссаров Пугачева, которые «разсевают» его манифесты и, «обольщая» ими «чернь», повсеместно приводят ее в «колебание»128. Сообщая генерал-прокурору Сената А.А. Вяземскому о принимаемых мерах к подавлению восстания, Бибиков писал, что он мог бы вскоре усмирить мятежников, если бы они «разными приемами не умножали» свои ряды и если бы, «к несчастию, черной народ» не был столь склонен к Пугачеву: «Вот труднейшее в сем деле обстоятельство, которое без воинской силы прекратить теперь видится неможно»129.

Столь же тревожные вести об успехах Пугачева и о «пагубном» воздействии его воззваний на народ сообщались в Сенат130, в Военную коллегию131, императрице132 донесениями военачальников, губернаторов Оренбургской, Казанской, Сибирской и Астраханской губерний, провинциальных и уездных воевод, помещиков и заводовладельцев.

Слухи о вольности, прокламируемой манифестами «Петра III», вызвали открытое брожение среди крестьян правобережных уездов Средней Волги. Чиновники секретной комиссии в декабре 1773 г. в пути через эти места «чем ближе подъезжали х Казане, то больше слышали настоящую опасность к распространению» от Пугачева «величайшаго пожара, ибо во многих деревнях наезжающая нами, напоенная уже ядом чернь вслух почти кричала, что настает их время, в которое возьмут оне верх над властями, и опасатца будет нечево, что ни зделают»133. Пугачев верил в огромные возможности воздействия его антикрепостнической агитации на простой народ. В беседе, происходившей в декабре 1773 г. в Бердской слободе с приехавшим из Петербурга яицким казачьим сотником А.П. Перфильевым, он говорил: «Ты сам видишь, сколько теперь взято крепостей. А народу у меня как песку. А дай сроку, будет время и к ним в Петербург заберемся, моих рук не минуют. Я-де знаю, что вся чернь меня везде с радостию примет, лишь только услышит»134.

Чрезмерно оптимистически оценивая перспективы восстания, Пугачев не учитывал или, вернее, недооценивал военные возможности правительства Екатерины II. В начале декабря 1773 г. Военная коллегия направила против восставших карательную армию генерал-аншефа А.И. Бибикова135. С января 1774 г. войска Бибикова перешли в наступление на широком фронте от Казани до Самары, тесня авангардные повстанческие отряды к востоку.

Наряду с организацией и проведением карательных военных операций правительство Екатерины II продолжало использовать в борьбе с восстанием средства пропаганды, стремясь дискредитировать его с политической, нравственной и религиозной сторон, изобличая Пугачева как самозванца, «вора» и ставленника раскольников, квалифицируя восставших как «государственных изменников», «бунтовщиков», «разбойников» и «богоотступников», дерзко посягнувших на «общий покой» и «благоденствие» страны, на данные «свыше» божественные установления и на государственные законы. Власти продолжали распространять в затронутых восстанием районах противопугачевский манифест Екатерины II, изданный 15 октября 1773 г. при отправлении карательной экспедиции генерала В.А. Кара.

Новая волна правительственной пропаганды была связана с отправлением карательной армии генерала Бибикова. Канцлер граф Н.И. Панин составил проект манифеста, который после обсуждения на заседаниях императорского совета 28 ноября, 9 и 12 декабря был подписан Екатериной II, помечен датой «29 ноября 1773 года» и типографски размножен в нескольких сотнях экземпляров136. Расписавши в манифесте успехи своего одиннадцатилетнего царствования, «когда просвещение, человеколюбие и милосердие», насаждаемые ею в нравах и законах, предвещали «богатую жатву сих сладчайших плодов», Екатерина II объявляла, что она с «вящим оскорблением и поражением... сердца» узнала о беглом донском казаке Емельяне Пугачеве, который отважился «без всякого подобия и вероятности» взять себе имя покойного императора Петра III и, подняв мятеж, сумел «обольстить и принудить в сообщение себе и некоторую часть жителей Оренбургской губернии». Сообщая о посылке войск генерала Бибикова для усмирения «гражданского междоусобия» и на «конечное поражение» мятежников, Екатерина II призывала сторонников Пугачева прийти в раскаяние и явиться с повинной к властям, обнадеживая полным прощением. Указом от 29 ноября Екатерина II предписала Бибикову обнародовать манифест в селениях Оренбургской, Казанской и Астраханской губерний, Екатеринбургском ведомстве, сибирских пограничных линиях и в донских казачьих станицах137. Канцлер Панин счел эту меру недостаточной и, выступая на заседании императорского совета 12 декабря, высказал мнение, что, поскольку о восстании «известно уже во всем государстве... правление, скрывая его пред народом, придает ему более важности, нежели есть на самом деле... посему для отнятия всех вредных мыслей и толков, следовательно же, и удержания соседних мест в спокойстве» необходимо, не ограничивая зону распространения послания Екатерины II районом восстания и прилегающими к нему местами, «объявить о том манифесте во всей империи, именовав мятежников разбойничьими толпами и Пугачева — вором и самозванцем»138. В соответствии с этим был составлен и издан новый манифест Екатерины II от 23 декабря 1773 г.139, повторяющий в сокращенном виде положения предшествующего манифеста 29 ноября, но в отличие от него объявленный во всенародное известие — «всем нашим верным подданным». Десятью днями раньше, 13 декабря, Сенат обнародовал свой указ, сообщающий о мятеже, поднятом Пугачевым, и предписывающий усилить охрану селений от проникновения пугачевских агентов и от вторжения повстанческих отрядов140.

Активное участие в противопугачевской пропаганде принимали церковные власти. 4 ноября 1773 г. обратился к пастве с увещеванием архиепископ казанский и Свияжский Вениамин (в его епархию входила также и вся Оренбургская губерния)141. Опираясь на богословские тексты, Вениамин осуждал самозванство и богоотступничество Пугачева, который обещает «всем к нему прилепившимся, аки сатана искушаемому Христу богу, мечтательная царствия земная», чем «малорассудных людей приводит в развращение и конечную погибель». Увещевание призывало паству сохранять непоколебимую верность в «присяге и крестном целовании и обещании пред богом» Екатерине II, запечатлев при необходимости и самой смертью «любовь и покорение к высочайшей власти». В таком же духе выдержаны увещевания епископа вятского и великопермского Варфоломея, обнародованные в ноябре—декабре 1773 г.142 Апофеозом церковного осуждения Пугачева и его сторонников явилось предание их анафеме, объявленное Синодом 10 декабря 1773 г.143

Но в противоборстве сторон роль решающего аргумента могла принадлежать лишь военной силе. И пока войска Бибикова находились в пути, а местные власти пассивно выжидали их прибытия, ни правительственные манифесты, ни церковные увещевания не могли оказать желаемого воздействия ни на пугачевцев, ни на население повстанческого края, «обольщенного» антикрепостническими посланиями Пугачева. Более того, власти с тревогой доносили о фактах открытого неповиновения присланным из Петербурга и Казани увещеваниям. Ставропольский комендант бригадир И.З. Фегезак писал 15 декабря 1773 г. в Военную коллегию, что посланных им с «указами ея императорскаго величества унтер-офицеров и солдат» крестьяне «бьют немилосердно и грабят, а те указы отнимают и совсем [ими] пренебрегают, и никакого исполнения и послушания не имеют. Утушить же мне сей пожар... никаким образом невозможно»144. Подпоручик Романовский, посланный в ноябре 1773 г. из Казани, доносил, что при чтении им в деревне Исаклы указа (речь идет о манифесте Екатерины II от 15 октября 1773 г.) «крестьяне не только в слушании указа не дали подписки», но и объявили ему, что они «не слушают того указа, а только-де слушают указы из Оренбурга», т. е. от Пугачева145. Аналогичные факты имели место в то время и в деревнях Бузулукского уезда, где крестьяне отказались слушать манифест Екатерины II, заявив священнику И. Федорову: «Нам-де батюшка Петр Феодорович дал полную волю служить ему и молитца богу, как кто хочет, то мы-де почитаем ево, что он — подлинной царь наш и любит своих подданных»146.

Власти прилагали немало усилий к задержанию пугачевских эмиссаров-«разгласителей» и к изъятию распространяемых ими воззваний «Петра III». 12 ноября 1773 г. генерал-поручик И.А. Деколонг разослал ордера комендантам сибирских пограничных линий и крепостей, сообщая им, что Пугачев «чрез разсеянные от себя ложные манифесты приводит подлых людей в замешательство и колеблемость», а потому и надлежит, если «буде какие в разсеянии... ложные манифесты и другие подозрительные письма, оные, не веря им отнюдь, присылать ко мне»147. Генерал-аншеф А.И. Бибиков в наставлении от 30 ноября 1773 г. чиновникам секретной комиссии, отправляемым в Казань, писал, что они должны обратить особенное внимание на задержание «разгласителей», которые повсюду, в том числе и в другие губернии (помимо Казанской), разосланы от Пугачева «для возбуждения и мятежа простого народа». При дознании над ними необходимо «отыскать прямое начало сего смятения и замешательства» и «доискиваться донряма... с какого подвига сии разгласители таковые зловредные и непозволенные разглашения производили: от самого ли самозванца Пугачева и его сообщников они отправлены, куда и с каким намерением... и не находятся ли какия стороны сему злодею способствовавшия и чрез кого»148. Заключительная часть цитируемого отрывка наставления отражала заблуждения властей относительно истинных причин восстания. Екатерина II и ближайшие ее сотрудники всерьез полагали, что выступление Пугачева могло быть инспирировано либо раскольниками-старообрядцами, либо агентурой зарубежных государств, либо даже происками оппозиционных деятелей из среды высшего дворянства. Таких воззрений правительство придерживалось вплоть до завершения следствия над Пугачевым и его соратниками в декабре 1774 г. Для Екатерины II был приемлем любой из названных выше вариантов, но только не признание того, что восстание было вызвано обострением социальных противоречий в России, ужесточением режима крепостнической эксплуатации народа, и прежде всего крестьянства.

Прибыв в конце декабря 1773 г. в Казань и ознакомившись с состоянием края, «обольщенного» воззваниями Пугачева и «разглашениями» его агентов, А.И. Бибиков отправил предписания губернаторам (казанскому — Я.Л. Бранту, астраханскому — П.Н. Кречетникову, сибирскому — Д.И. Чичерину, генералу И.А. Деколонгу, управителю екатеринбургских и сибирских заводов полковнику В.Ф. Бибикову): «...ежели где от него, Пугачева, появятся какие письма или слухи, именем императора Петра Третьего зловредно разглашаемые, то тех бы плутов, которые с ними покажутся, — ловить и за крепким караулом отсылать в нарочно учрежденную в Казани секретную комиссию»149.

Примечания

1. Оригинал указа хранится в делах Секретной экспедиции Военной коллегии (ЦГВИА, ф. 20, д. 1231, л. 172), куда был прислан при рапорте Рейнсдорпа от 25 ноября 1773 г. (там же, л. 171—171 об.); указ опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 17.

2. Речь идет о сражении 2 ноября 1773 г., когда по штурмовавшим Оренбург повстанцам было сделано с городовых батарей 1788 выстрелов ядрами и бомбами («Хроника» П.И. Рычкова. — В кн.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 1, с. 239).

3. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 103.

4. Там же, док. № 104.

5. Протокол показаний И.Ф. Репиной на допросе 5 ноября 1773 г. в Оренбургской губернской канцелярии. — ЦГАДА, ф. 349, д. 7183, л. 197—197 об.

6. Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 1, с. 243.

7. Оригинал указа хранится в делах Секретной экспедиции Военной коллегии (ЦГВИА, ф. 20, д. 1231, л. 178), куда был прислан при рапорте Рейнсдорпа от 25 ноября 1773 г. (там же, л, 171—171 об.); указ опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева... док. № 18.

8. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 10, 11, 13, 15.

9. Оригинал указа хранится среди материалов Оренбургской секретной комиссии (ЦГАДА, ф. 6, д. 508, ч. 2, л. 157); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 19.

10. Впоследствии, в декабре 1773 — июле 1774 г., И.Н. Грязнов служил полковником у Пугачева. Подробнее о Грязнове см.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., с. 433; Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Указ. соч., с. 91—104.

11. Донесение П. Беспалова губернатору И.А. Рейнсдорпу от 4 мая 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 511, л. 76—77 об.

12. Пугачевщина, т. 2, с. 134—135; ЦГАДА, ф. 6, д. 467, ч. 7, л. 334—334 об.

13. ЦГАДА, ф. 6, д. 511, л. 78.

14. Один из мастеров две недели спустя был возвращен на Авзяно-Петровский завод, где также шло литье мортир, бомб и ядер для войска Пугачева (там же, л. 78).

15. ЦГАДА, ф. 6, д. 511, л. 78—78 об.; см. также: Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева, т. 2, с. 480—481.

16. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 55, 65, 66.

17. ЦГВИА, ф. 20, д. 1237, л. 112.

18. Документы ставки Е. И Пугачева..., док. № 52, 55, 58, 64, 65, 66, 68.

19. Донесение П. Беспалова губернатору И.А. Рейнсдорпу от 4 мая 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 511, л. 78—78 об.

20. Там же, д. 508, ч. 2, л. 1—10, 157—164 об.

21. Оригинал указа хранится среди материалов Секретной экспедиции Военной коллегии (ЦГВИА, ф. 20, д. 1231, л. 176), куда был послан Рейнсдорпом при рапорте от 25 ноября 1773 г. (там же, л. 171—171 об.). Указ опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 20.

22. Ср.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 20, 21, 23.

23. Речь, видимо, идет о сборнике правительственных указов, возможно о книге «Указы императрицы Екатерины Алексеевны, самодержицы Всероссийской, состоявшиеся с 1763 июля 1-го января по 1-е число 1764 года» (СПб., 1767), дополненной в одной из канцелярий рукописными копиями указов последующего времени.

24. Протокол показаний М.Д. Горшкова на допросе 8 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии — ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 216—216 об. Сходные показания об этом даны и Почиталиным (там же, л. 208).

25. Эта версия, как отмечает Б.Г. Литвак, впервые прозвучала в октябрьских указах Пугачева на татарском языке, обращенных к нерусским народам (Литвак Б.Г. Указ. соч., с. 23).

26. Возможно, что в данном случае имелись в виду манифесты Екатерины II от 1762 г., сообщавшие об отречении Петра III от престола (ПСЗ I, т. 15, № 11582, 11598).

27. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 21, 23—27, 30 и др.

28. Рапорт Рейнсдорпа в Военную коллегию от 25 ноября 1773 г. — ЦГВИА, ф. 20, д. 1231, л. 171—171 об.

29. «Хроника» П.И. Рычкова, с. 257.

30. Там же, с. 164—165.

31. Оригинал манифеста не сохранился; в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 21) манифест печатается по копии (ЦГАДА, ф. 6, д. 416, ч. 1, л. 73—73 об.), присланной казанским губернатором Брантом в Сенат при рапорте от 26 февраля 1774 г. (там же, л. 58).

32. ЦГАДА, ф. 6, Д. 506, л. 206.

33. Там же, д. 504, ч. 2, л. 290; послана в Сенат при рапорте челябинского воеводы А.П. Веревкина от 29 декабря 1773 г. (там же, л. 291).

34. ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. 10, л. 401 об.

35. Там же, д. 415, л. 54—54 об.

36. Там же, л. 29.

37. ЦГВИА, ф. 249, д. 1, л. 2.

38. Оригинал указа не сохранился; в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 22) опубликован по переводу (ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 30—30 об.), объявленному пугачевскими атаманами Бакеем Абдуловым и Юскеем Кудашевым крестьянам и мастеровым Ижевского завода 1 января 1774 г.

39. Ср. док. № 6—8 и 24 в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...».

40. Ср. док. № 21 и 22 в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...».

41. Документы ставки Пугачева..., док. № 391, 392.

42. Там же, док. № 39, 41.

43. Там же, док. № 21, 23.

44. Протокол показаний унтер-шахтмейстера Ижевского завода А.Е. Губанова на допросе 18 июля 1774 г. в Казанской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 507, ч. 4, л. 592.

45. Там же, д. 467, ч. 6, л. 108—108 об.

46. Там же, л. 109—109 об.

47. ЦГВИА, ф. 20, д. 1236, л. 414—414 об., 419.

48. ЦГАДА, ф. 6, л. 507, ч. 1, л. 340—340 об.

49. ЦГВИА, ф. 249, д. 1, л. 3—4. Происхождение этого экземпляра копии установить не удалось.

50. Оригинал манифеста не сохранился; в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 23) опубликована копия манифеста (ЦГАДА, ф. 6, д. 512, ч. 2, л. 3), посланная 20 января 1774 г. пугачевским атаманом И.С. Кузнецовым в осажденный Кунгур.

51. Ср. док. № 21 и 23 в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...».

52. Документы ставки Е.И. Пугачева..., с. 381—383.

53. Там же, док. № 362.

54. ЦГВИА, ф. 20, д. 1235, л. 264.

55. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 365.

56. ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 38—38 об.

57. Там же, д. 467, ч. 1, л. 279—279 об.

58. Протокол показаний В.В. Иванова на допросе 4 января 1774 г. в Казанской секретной комиссии. — Там же, л. 281.

59. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 70.

60. Сохранилась копия манифеста (ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 51 об.), а оригинал его, скрепленный именной печатью «Петра III», был тогда же утрачен.

61. ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 45—45 об.

62. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 72, 73, 76.

63. Показание К. Усаева от 4 августа 1774 г. — В кн.: Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии, с. 221—222.

64. Оригинал манифеста на татарском языке хранится в собрании повстанческих документов Казанской секретной комиссии (ЦГАДА, ф. 6, д. 416, ч. 2, л. 327); в кн.: «Документы ставки Е.И. Пугачева...», (док. № 24) напечатан по переводу на русский язык, выполненному М.А. Усмановым и С.Х. Алишевым (Алишев С.Х. Указ. соч., с. 64).

65. Применительно к рассматриваемому времени речь, несомненно, идет о дворянстве.

66. Бахтиар Канкаев, мишар одной из волостей Казанского уезда, примкнул к восстанию в декабре 1773 г., полковой старшина и полковник восставших в Башкирии и Прикамье. После поражения его отрядов в конце июля 1774 г. скрывался в прикамских лесах. Каратели безуспешно разыскивали его вплоть до конца 1774 г.

67. Абдулкарим Кусекеев — один из видных вожаков татарских повстанческих отрядов в Прикамье в декабре 1773 — августе 1774 г.

68. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 66—68.

69. Там же, док. № 463 и Примеч., с. 443.

70. Там же, с. 383.

71. Там же, док. № 153.

72. Там же, с. 443.

73. Оригинал манифеста на татарском языке не сохранился; в книге «Документы ставки Е.И. Пугачева...» (док. № 25) напечатан по переводу (ЦГАДА, ф. 6, л. 415, л. 47 об.).

74. Ср. док. № 8, 21, 24 с док. № 25 (в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева...).

75. Губанов Иван Васильевич, видный сподвижник атамана И.Н. Зарубина, захвачен в плен карателями 28 марта 1774 г. у Табынска, а 24 октября того же года публично казнен в Уфе.

76. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 292.

77. Там же, док. № 293.

78. ЦГВИА, ф. 20, д. 1235, л. 127. Скреплен надписью: «С копиею читал подканцелярист Данила Рязанцев».

79. ЦГВИА, ф. 20, д. 1235, л. 124.

80. ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 48.

81. ЦГВИА, ф. 249, д. 1, л. 5—5 об.

82. Сохранился текст грамоты на татарском языке (ЦГАДА, ф. 6, д. 416, ч. 2, л. 43) и русский перевод с нее (там же, д. 415, л. 49—49 об.); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 30.

83. Это установлено по новейшему переводу грамоты, выполненному С.Х. Алишевым и М.А. Усмановым.

84. Торнов Василий Иванович (1737—1775), по-персидски Валит, уроженец г. Мешхеда, поселился в 1756 г. в селе Лебяжьем Ставропольского уезда, примкнул к Пугачеву осенью 1773 г., служил под Оренбургом в полку Т.И. Падурова, по рекомендации которого и был направлен атаманом в Нагайбак. В апреле 1774 г. захвачен в плен, содержался под следствием в Казанской секретной комиссии, откуда освобожден 12 июля 1774 г. при взятии Казани Пугачевым, позднее командовал полком в повстанческом войске. Снова был взят в плен в конце августа 1774 г. под Черным Яром. Казнен в Москве 10 января 1775 г. вместе с Пугачевым и его главными сподвижниками.

85. Протокол показаний Торнова на допросе в Казанской секретной комиссии в апреле 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 431, л. 30 об.

86. Протокол показаний Торнова на допросе 29 октября 1774 г. в походной канцелярии генерала П.И. Панина. — Там же, д. 512, ч. 1, л. 95.

87. Протокол показаний Султаналея Ахметова на допросе 15 марта 1774 г. в походной канцелярии генерала А.И. Бибикова. — Там же, д. 467, ч. 3, л. 235 об.

88. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 30, 166, 168, 185—202, 560, 561.

89. Оригинал указа хранится среди документов Секретной экспедиции Военной коллегии (ЦГВИА, ф. 20, д. 1233, л. 17), куда был прислан при рапорте Рейнсдорпа от 24 декабря 1773 г. (там же, л. 1); опуб. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 26. Сохранилась копия указа 17 декабря, изготовленная в Оренбургской губернской канцелярии (ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 41) и посланная при доношении Рейнсдорпа в Сенат; на копии указа имеется надпись: «Привезен и объявлен декабря 20 числа яицкими казаками, выезжавшими для учинения с известными злодеями шермиции [стычки]».

90. Протокол показаний И.Я. Почиталина на допросе 8 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 206.

91. Вопросы истории, 1966, № 5, с. 114.

92. Сосланные в Оренбургскую губернию поляки, участники Барской конфедерации 1768—1772 гг.

93. Протокол показаний М.А. Шванвича на допросе 17 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — Пугачевщина, т. 3, с. 212.

94. Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 26—29, 31, 32.

95. Там же, док. № 27.

96. Овчинников Р.В. Автографы Пугачева. — Вопросы архивоведения, 1960, № 6, с. 56—59.

97. ЦГВИА, ф. 20, д. 1233, л. 12 об.

98. Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 1, с. 276.

99. Оригинал указа хранится среди документов Секретной экспедиции Военной коллегии (ЦГВИА, ф. 20, д. 1233, л. 18); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 27.

100. Шванвич Михаил Александрович (1755—1802), дворянин, подпоручик Второго гренадерского полка. Захвачен в плен повстанцами в начале ноября 1773 г. при поражении авангарда карательного корпуса генерал-майора В.А. Кара. Определен Пугачевым в есаулы, а позднее и в атаманы полка пленных солдат в повстанческом войске, одновременно исполнял обязанности секретаря в Военной коллегии восставших. 23 марта 1774 г., узнав о поражении Пугачева под Татищевой крепостью, Шванвич сдался властям. По приговору Сената, утвержденному Екатериной II, Шванвич лишен чинов и дворянства, сослан на пожизненное поселение в Сибирь, скончался в Туруханске в ноябре 1802 г. Подробнее о Шванвиче см.: Блок Г.П. Путь к Берду (Пушкин и Шванвичи). — Звезда, 1940, № 10, с. 208—217; № 11, с. 139—149; Овчинников Р.В. «Немецкий» указ Е.И. Пугачева. — Вопросы истории, 1969, № 12, с. 133—141.

101. Речь идет об указе 17 декабря 1773 г.

102. Протокол показаний М.Д. Горшкова на допросе 8 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 220—220 об.

103. Пугачевщина, т. 3, с. 212.

104. ЦГВИА, ф. 20, д. 1233, л. 1.

105. ЦГАДА, ф. 6, д. 508, ч. 1, л. 1.

106. Там же, д. 506, л. 86, 207, 220—220 об.

107. Пугачевщина, т. 3, с. 212.

108. ЦГАДА, ф. 6, д. 508, ч. 2, л. 6.

109. Оригинал указа хранится среди документов Секретной экспедиции Военной коллегии (ЦГВИА, ф. 20, д. 1233, л. 23—23 об.); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 28.

110. Тимашев Иван Лаврентьевич, крупнейший помещик и заводовладелец Оренбургской губернии, в апреле—декабре 1774 г. участвовал в карательных операциях против повстанцев в Исетской и Уфимской провинциях, командуя конным отрядом.

111. Копеечкин Петр Ларионович (1720—1773), сотник яицких казаков послушной стороны, зять войскового атамана П.В. Тамбовцева, в дни восстания 1772 г. на Яике находился под арестом у восставших, с начала Крестьянской войны вел активную агитацию против Пугачева, возглавил карательный отряд, но вскоре был схвачен повстанцами и в начале ноября 1773 г. казнен в Бердской слободе.

112. ЦГВИА, ф. 20, д. 1233, л. 12 об. — 13.

113. Там же, л. 1.

114. ЦГАДА, ф. 6, д. 415, л. 41—41 об. Эта копия была послана Рейнсдорпом в Сенат при рапорте от 24 декабря 1773 г. (там же, д. 494, л. 100).

115. Оригинал указа хранится среди документов Секретной экспедиции Военной коллегии (ЦГВИА, ф. 20, д. 1233, л. 24—24 об.); указ прислан в Военную коллегию при рапорте Рейнсдорпа от 24 декабря 1773 г. (там же, л. 1); опубл. в кн.: Документы ставки Е.И. Пугачева..., док. № 29.

116. См. ч. II, гл. 1, § 17—30.

117. ЦГВИА, ф. 20, д. 1231, л. 194.

118. Там же, д. 1230, л. 288. Архимандрит Платон Любарский писал 14 ноября к Н.Н. Бантышу-Каменскому, что Пугачев через своих эмиссаров «не без успеха разсевает» манифесты «в околичностях» самой Казани (ЦГАДА, ф. 6, д. 527, л. 26).

119. Письмо к президенту Военной коллегии З.Г. Чернышеву от 11 ноября 1773 г. — ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, л. 211.

120. Рапорт в Военную коллегию от 11 ноября 1773 г. — Там же, л. 205.

121. Там же, л. 211.

122. Там же, л. 244.

123. Рапорт от 7 декабря 1773 г. — В кн.: Пугачевщина, т. 3, с. 13.

124. В числе свидетельств такого рода следует сослаться на показание угольного мастера Рождественского завода В. Колесова: командир русско-башкирского повстанческого отряда говорил в декабре 1773 г. заводским крестьянам, что от «Петра III» приказано «у всех господ пожитки обирать, а в домы крестьянские не вступать и вашего имения не брать» (ЦГАДА, ф. 6, д. 507, ч. 4, л. 10 об. — 11).

125. ЦГВИА, ф. 20, д. 1231, л. 237—237 об.

126. Письмо А.И. Бибикова З.Г. Чернышеву от 30 декабря 1773 г. — Там же, л. 521.

127. ЦГАДА, ф. 6, д. 507, ч. 3, л. 274.

128. ЦГВИА, ф. 20, д. 1231, л. 437 об.

129. Письмо от 8 января 1774 г. — ЦГИА СССР, ф. 468, оп. 343/1082, д. 2, л. 60.

130. ЦГАДА, ф. 494, д. 504, ч. 1—6.

131. ЦГВИА, ф. 20, д. 1230, 1231.

132. Там же, ф. ВУА, д. 143; ЦГАДА, ф. 6, д. 485, 486, 503.

133. Рапорт капитан-поручика С.И. Маврина к Екатерине II от 21 мая 1774 г. — ГПБ, ОР, F-IV, д. 668, ч. II, папка 2, т. 2, л. 126.

134. Протокол показаний А.П. Перфильева на допросе 12 сентября 1774 г. в Яицкой секретной комиссии. — Вопросы истории, 1973, № 8, с. 104.

135. В состав армии входили полки: Архангелогородский и Санкт-Петербургский карабинерные, Владимирский и Томский пехотные, Изюмский и Бахмутский гусарские, 2-й гренадерский, Чугуевский казачий, четыре легкие полковые команды (22-я, 23-я, 24-я, 25-я); позднее к ним были присоединены три полка малороссийских и донских казаков; под начальством Бибикова находились также местные гарнизонные и полевые команды и корпус генерала Ф.Ю. Фреймана в Бугульме,

136. Печатный экземпляр манифеста 29 ноября 1773 г. хранится в ЦГВИА (ф. ВУА, д. 143, л. 53—54 об.); там же (л. 43—51 об.) находится рукописный проект манифеста с собственноручной редакционной правкой Екатерины II. В ПСЗ I (т. 19, № 14091) манифест этот ошибочно датирован 23 декабря 1773 г.

137. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 143, л. 40.

138. Архив Государственного совета, т. 1, ч. 1, с. 445.

139. ПСЗ I, т. 19, № 14091; Черновик манифеста с собственноручной редакционной правкой Екатерины II. — ЦГВИА, ф. ВУА, д. 143, л. 54—56 об.

140. Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 1, с. 165—168.

141. ЦГАДА, ф. 6, д. 527, л. 279—280 об. Увещевание опубликовано в тексте записок оренбургского священника И. Осипова (Пушкин А.С. Полн. собр. соч., т. 9, кн. 2, с. 564—567).

142. Труды Вятской ученой архивной комиссии, 1909, вып. 2/3, с. 95—96; Русская старина, 1917, № 10, с. 129—130.

143. Дубровин П.Ф. Указ. соч., т. 2, с. 238.

144. ЦГВИА, ф. 20, д. 1231, л. 353.

145. Письмо губернатора Бранта в Казанскую секретную комиссию от 16 января 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 507, ч. 1, л. 105.

146. Протокол показаний священника села Стайкина И. Федорова на допросе 4 июля 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии. — Там же, ф. 349, д. 7329, л. 140 об.

147. ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. 5, л. 100.

148. Там же, д. 507, ч. 1, л. 1 об.

149. Державин Г.Р. Дневная записка поисков над самозванцем Пугачевым. — Соч. СПб., 1876, т. 7, с. 15; Дмитриев-Мамонов А.И. Пугачевский бунт в Зауралье и Сибири. СПб., 1907, с. 59; ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. X, л. 121—121 об.