Вернуться к Н.Ф. Дубровин. Пугачев и его сообщники. Эпизод из истории царствования императрицы Екатерины II

Глава 8. Занятие Челябинска отрядом генерала Деколонга. — Действия мятежников. — Бой у деревни Першино. — Отступление Деколонга. — Выселение челябинских жителей. — Жалоба главнокомандующего на бездействие Деколонга. — Намерение императрицы заменить его Суворовым. — Отказ графа П.А. Румянцева отпустить Суворова из своей армии. — Развитие мятежа. — Блокада Долматова монастыря. — Занятие инсургентами Курганской слободы и других пунктов на границах Сибирской губернии. — Деятельность сибирского губернатора Чичерина по усмирению восстания

После неудачного приступа атамана Грязнова к Челябинску 10 января он, как мы видели, отступил к Чебаркульской крепости, оставив небольшую толпу башкирцев для блокады города1. Блокада эта продолжалась не долго, и 13 января генерал Деколонг, после незначительной перестрелки, занял Челябинск с своим отрядом.

Он пришел туда почти случайно.

Получив уведомление сибирского губернатора об отправлении в Челябинск орудий, предназначенных для оренбургской линии, и не подозревая, что город этот уже окружен мятежниками, генерал Деколонг с 10-ю и 11-ю легкими полевыми командами выступил из Верхнеяицкой крепости в Челябинск, с намерением присоединить орудия к себе и произвести поиск над мятежниками. На пути Деколонг получил два сообщения Веревкина: одно о бунте челябинских казаков, а другое — о появлении шайки Грязнова под городом. Ускорив свое движение, Деколонг лишь только вступил в Челябу, как получил просьбу о помощи от начальника екатеринбургских заводов, полковника Василия Бибикова. Не считая возможным бросить Челябинск, к которому, по слухам, должен был вернуться Грязнов, с вновь набранным на заводах ополчением и 20 пушками, Деколонг приказал следовавшим с сибирских линий майору Жолобову с 12-ю легкой полевою командою и майору Фишеру с двумя гарнизонными ротами повернуть к Екатеринбургу и идти на помощь полковнику В. Бибикову. Сам же Деколонг остался в Челябинске с того целью, как говорил он, чтобы рассеять шайку Грязнова2, но до 1 февраля почти не выказывал никакой деятельности.

Грязнов с толпою до 4 тысяч человек снова подошел к Челябинску и, расположившись в шести верстах, в деревне Першиной, почти ежедневно высылал небольшие партии с целью отрезать сообщение с городом, в котором находился весьма значительный гарнизон. Деколонг объяснял свою бездеятельность тем, что большинство мятежников конные, а у него конницы всего 240 человек, с которыми предпринять наступление невозможно. Окрестное население, не видя защиты от войск, частью по принуждению, а в большинстве добровольно посылало к Грязнову депутатов и, прося принять в покровительство, переходило на сторону самозванца. Оно находилось почти в безвыходном положении: от правительственной власти защиты нет, а мятежники грабят всех непокорных и покровительствуют покорившимся. Ясно, что держаться стороны мятежников было выгоднее, и Грязнов почти ежедневно принимал депутатов, приказывал им высылать из селений казаков и увеличивал свои силы.

Таким путем присоединились к мятежникам Карачельский форпост, Воскресенское село, Кургамышская слобода и др. Челябинск оказался отрезанным от главных путей, и Деколонг досиделся в нем до того, что стал опасаться за недостаток продовольствия для отряда. Попытка его рассеять мятежников, собравшихся в деревне Першиной, была безуспешна, хотя в донесении своем он старался доказать, что одержал победу.

Выступив 1 февраля из города и подходя к Першино, Деколонг нашел неприятеля готовым его встретить и расположенным впереди деревни в боевом порядке. По высотам были расставлены орудия, прикрытые набранной из крестьян пехотою, а впереди для встречи отряда была выслана башкирская конница. Тесня башкирцев, Деколонг хотя и дошел до деревни Першиной, овладел одной высотою, захватил 2 орудия и 180 человек пленных, но остальных мятежников не прогнал с поля сражения. На дальнейшие атаки он не решился «за наступившим вдруг большим туманом, а более по малости конницы, на оное покуситься и в видимую опасность вдаваться не рассудил». С двумя легкими полевыми командами, гарнизоном и городскими обывателями можно было сделать что-нибудь более простой прогулки до деревни Першиной и возвращения с потерею всякой надежды защитить город, который «с пустырями» имел более шести верст в окружности. Опасаясь к тому же остаться без продовольствия, Деколонг решился покинуть город на произвол мятежников. Предлогом для своего удаления он избрал письмо, полученное от полковника Василия Бибикова, сообщавшего, что «тамошняя окрестность и самый Екатеринбург от злодейских обращений весьма опасны». Бибиков писал, что если Деколонг не придет скоро к нему на помощь, «то не иное что в городе найдет, как самих бунтовщиков», ибо крестьяне весьма сомнительны и ожидают только «от злодейской толпы оказии».

Опираясь на то, что от Военной коллегии и от главнокомандующего войсками А.И. Бибикова приказано было ему защищать главнейшим образом екатеринбургские заводы, как приносящие «знатную пользу государству», Деколонг оставил Челябинск, но не пошел к Екатеринбургу, а к Шадринску. «Хотя бы в Челябе и надлежало оставить достаточный гарнизон, — доносил он генералу Чичерину3, — по но малости войск оного уделить никоим образом было не можно».

Узнав о намерении Деколонга оставить городских обывателей без защиты, Исетская провинциальная канцелярия просила разрешения переселиться также или в Екатеринбург, или в ближайшие к нему места, с письменными делами, денежной казной и «со всеми верноподданными ее величества рабами»4. Начальник отряда изъявил на то согласие, и 4 февраля на видных местах улиц Челябинска было выставлено объявление, в котором Деколонг говорил, «что, имея важные и справедливые резоны, должен оставить город», взяв с собою всех верноподданных и прямо служащих ее императорскому величеству, идти внутрь провинции до Шадринска или где способнее его высокопревосходительство избрать изволит с войсками свое пребывание иметь».

Таким образом, в самом начале Деколонг свои действия или, лучше сказать, бездействие объяснял желанием удержать Исетскую провинцию от мятежа, развивавшегося на его глазах; потом говорил, что спешит к Екатеринбургу и потому не может оказать другим помощи, а в действительности пошел к Шадринску. Отступая к этому пункту, он ничего не защищал и даже не прикрывал ничего, кроме одной из числа многих дорог в Сибирь, а уходил из Челябинска потому, что боялся столкнуться с мятежниками. Он требовал, чтобы все те жители, «кои прямо и непоколебимо» желают служить императрице, «те б к походу с его высокопревосходительством, через 24 часа в самой крайней готовности, без тягостей и имея только на одни сутки себе пищи, конные верхами, а прочие пешие, с ружьем, какое у кого имеется, были готовы и ожидали бы на всякий час к выступлению повеления».

На следующий день, 5 февраля, по приказанию того же Деколонга было выпущено из бочек 7320 ведер вина; 7-го числа все жители приготовлялись к выступлению, а 8 февраля отряд выступил из Челябинска, забрав с собою всех бывших в городе рекрут, воеводу Веревкина, всех членов провинциальной канцелярии, денежную казну и всю годную артиллерию. За отрядом, оставя свои дома и большую часть имущества, последовали посадские, цеховые и прочие обыватели. В Челябинске оставлено: 648 четвертей муки, 37 четвертей круп, 389 четвертей овса, 20 479 пудов соли5 и несколько испорченных орудий. За отрядом пошли: 192 человека купцов, 162 казака, 11 офицеров, 207 рекрут, 1350 человек крестьян, собранных Веревкиным для защиты города, Тобольская рота, состоявшая из 2 офицеров и 130 человек нижних чинов, вся провинциальная канцелярия с делами и с 23 168 руб. 59 коп. казенных денег6.

Двигаясь через Карачельский форпост, деревни Сухоберскую и Заикову, генерал Деколонг был преследуем мятежниками и неоднократно ими атакуем. Хотя, по словам его, во всех этих стычках в отряде не было ни одного убитого, а у мятежников человек по 200 и более, тем не менее он ни разу не перешел в наступление, не мечтал о возможности рассеять неприятеля, а, напротив, торопился уйти и 15-го числа прибыл в село Воскресенское. Отсюда он отправил донесение сибирскому губернатору Чичерину, в котором, преувеличивая опасность, старался представить свое положение в отчаянном виде.

«Главный при мне недостаток, — доносил Деколонг7, — как уже и выше объявлял, тот, что конницы весьма мало, которая на таковых варваров, каковы злодейские толпы, более нежели пехота потребна и без коей успеха в прекращении зла быть не может, ибо, за малосостоянием оной при мне, во все стороны для переимки злодеев посылать некого, а малыми партиями весьма опасно, потому что по тракту, где я следовал, находил все деревни пусты и жителей окроме стариков и малолетних, да и то весьма небольшого числа, никого нет. По объявлениям же захваченных значится, что все крестьяне разбежались, боясь, как видно, за свою продерзость должного наказания; да им же и от злодеев приказано во время моего с корпусом следования то учинить, дабы мне провианта, фуража и подвод получить было не можно. Чего ради, повторяя прежние мои требования, ваше превосходительство в последний уже раз прошу: городовых или по неимению оных выписных вооруженных и доброконных казаков, сколько набрать можно, выкомандируя в крайней скорости, отправить в Шадринск, а ежели тут меня не застанут, то приказать следовать по тракту, где я буду находиться».

Требование Деколонга о безотлагательной присылке к нему кавалерии можно бы было еще оправдать, если бы оно было сделано ранее или гораздо позднее. Теперь же был самый разгар зимы и глубокие снега препятствовали действию кавалерии настолько, что употреблять ее сомкнутыми частями было почти невозможно. Полезнее кавалерии были лыжники, которыми пользовались с таким успехом майоры Гагрин и Попов. Главный неуспех действий Деколонга лежал в отсутствии энергии и недоверии к своим силам. Он был уже человек старый, нерешительный, не доверявший тем войскам, которыми начальствовал. Недоверие это было так велико, что, двигаясь к Челябинску, не зная, где мятежники, сколько их и что город уже окружен ими, Деколонг в прибавку к своим двум полевым командам приказал 23-й полевой команде, прибывшей из Кузнецка в Омск, следовать к нему на соединение8. Он собирал к себе войска отовсюду, забирал команды въезде, где только мог взять, и после неважных стычек с мятежниками считал свои силы недостаточными и просил о присылке казаков.

«Если же, — писал он Чичерину, — и теперь ваше превосходительство сего во уважение принять не изволите, в таком случае, чтоб сие зло не ворвалось и в губернию вашему превосходительству порученную, удержать не в силах. Не остается мне более ничего, как, оставя производимые мной действия без всякого успеха, потянуться с корпусом моим на сибирские линии, потому особливо, что злодейские партии, будучи все конные, могут быть всегда впереди наших войск и тем пресекать способ к получению надлежащего для войск пропитания».

С отступлением Деколонга из Челябы не только вся Исетская провинция была предана на разграбление мятежников, но отдельные их партии стали проникать в Сибирскую губернию. Путь между Екатеринбургом и Тюменью был пресечен, и киргизы стали производить нападение на русские селения. Несмотря на то генерал Чичерин, по получении последнего рапорта Деколонга, передал в его распоряжение полроты пехоты и тысячу человек вооруженных крестьян Ялуторовского уезда и просил только его, присоединив посылаемые войска к своему отряду, очистить от мятежников хотя ту часть Исетской провинции, которая непосредственно прилегала к Сибирской губернии9.

Сообщая о своих распоряжениях А.И. Бибикову, сибирский губернатор выражал, однако же, сомнение, чтобы Деколонг мог сделать что-либо серьезное для умиротворения края, хотя и хвалил войска, бывшие в распоряжении последнего. «Не извольте считать здешний гарнизон как прочие, — писал Чичерин А.И. Бибикову, — осмелюсь уверить дать им равенство людьми и экзерцициею с лучшим армейским полком; одно мое несчастие, не имею офицеров — собранная погань из всех мест».

Говоря, что он сделал все, что мог, «выслал 1840 человек на помощь Оренбургу», Чичерин справедливо выражал удивление, что войска эти не принесли никакой пользы и, будучи разбросаны Деколонгом по частям, сами уходили от мятежников. «Где ныне генерал-майор Станиславский? — спрашивал Чичерин, при котором одна легкая полевая команда (№ 14), — одна моя мушкетерская рота, три рекрутских и несколько казаков. Я никакого сведения не имею, а слышу, что поворотил и он».

При самом отправлении Деколонга в поход Чичерин собрал выписных казаков и намерен был отправить их на Сибирскую линию, чтобы они могли быть на случай нужды в полном распоряжении Деколонга, по тот отвечал, что казаки эти вовсе ему не нужны и что защита линии совершенно обеспечена. Спустя несколько времени Чичерин, получив известие о недостатке продовольствия на Оренбургской линии, хотел подвинуть туда запасные магазины, но Деколонг признал и это ненужным, «а что теперь кушают, — говорил Чичерин, — не знаю».

«Я бы за особливую милость почел, — прибавлял сибирский губернатор в письме А.И. Бибикову10, — ежели бы изволили дать мне повеление прислать к вашему высокопревосходительству, для определения в армейские полки, сержантов; мог бы служить довольным числом очень достойных всеми хорошими поведениями, а притом выученных геометрии и геодезии, сколь возможность дозволяла и фортификации; с сожалением на них здесь оставающих [остающихся] без произвождения смотрю».

Воспользовался ли Бибиков таким предложением или нет, нам неизвестно, но бездеятельность Деколонга была для него прискорбна. «Из бумаг, сообщенных ко мне от Чичерина, — писал Александр Ильич императрице11, — между прочим усмотреть изволите, что главный недостаток и в тамошних гарнизонах есть негодное собрание офицеров, от каковых и весь здешний край претерпел. Странному поведению генерала Деколонга или леты его, или вкоренившаяся сибирская косность причиной. Признаюся, всемилостивейшая государыня, что я бы лучше желал, чтоб сей генерал на нынешнее время там не был, и если бы возможно кого надежнейшего отправить, а его отозвать, то бы весьма казалось быть полезнее. Сего сам собою сделать не отваживаюсь, тем более что он указом Военной коллегии мне и не подчинен, а только ему содействовать велено, следовательно, перемена его от высочайшей воли вашего императорского величества зависит».

Предоставляя Бибикову на будущее время переменять командиров по своему желанию, Екатерина II писала ему, что сделала распоряжение об отправлении на место Деколонга генерал-поручика Суворова12. В день отправления этого письма Военная коллегия предписала фельдмаршалу графу П.А. Румянцеву исключить Суворова из списков 1-й армии13, а последнему приказала с того места, где получен будет им указ коллегии, как можно поспешнее отправиться через Казань и явиться к Бибикову там, где он будет14.

Фельдмаршал не отпустил Суворова и не исполнил высочайшего повеления.

«Генерал-поручику Суворову, — доносил граф Румянцев15, — по указу Военной коллегии, к вновь назначенной команде немедленно бы ехать я приказал, ежели бы он в пути, а хотя и на месте, но не на посту в лице неприятеля противу Силистрии находился, к которому он мной определен и со вверенным ему корпусом, как на сей город по усмотрению удобности поиск сделать, так и Гирсов оберегать поручено. В сем случае я не мог на оное поступить из уважения, что сия отлучка подала бы неприятелю подтверждение по делам оренбургским, кои они воображают себе быть для нас крайне опасными, нежели они суть, и может быть, как я вижу из публичных ведомостей, вовсе исчезнувшие». Соблюдая прежде всего свой интерес, граф Румянцев просил назначить в распоряжение А.И. Бибикова вместо Суворова одного из генералов, «находящихся в России», по причисленных к его армии. Такого назначения не последовало, и Деколонг оставался командовать своим отрядом почти до усмирения восстания.

Дойдя до Окуневской слободы, Деколонг распустил по домам 800 человек крестьян, а жителей Челябинска и провинциальную канцелярию отправил в слободу Байчанку, под прикрытием рекрутской Тобольской роты, бывшей под начальством секунд-майора Фадеева16. Затем, узнав, что мятежники собрались возле Долматова монастыря и Шадринска, повернул к последнему.

Таким образом, все деревни и села между Челябинском, Екатеринбургом и Шадринском поступили в руки мятежников. Попытки отдельных лиц разогнать толпы инсургентов, бродивших по разным направлениям, были безуспешны. Управитель Окуневского дистрикта, Томилов, пытался пробраться в Челябинск с своим ополчением, но, узнав, что многочисленные толпы башкирцев обложили город и вешают всякого, кого только захватят, вернулся обратно. Набранные в разных местах крестьяне, под именем казаков, лишь только беспорядки касались тех пунктов, в которых они были собраны, тотчас же переходили на сторону инсургентов и усиливали башкирцев. Явились инициаторы и, под видом уполномоченных государем Петром Федоровичем, объявляли себя его полковниками и становились предводителями отдельных партий. Такие предводители не имели никакой связи и сношений ни с самим Пугачевым, ни с другими предводителями. Они действовали по своему усмотрению, грабили и разоряли все, что принадлежало казне и помещикам. В Исетской провинции известен был своей деятельностью Михаил Ражев, который, собрав значительную толпу, отделился от толпы, предводительствуемой Грязновым, занял Миасскую крепость, в 25 верстах от Челябинска, и проникнул потом до села Бродоколмацкого, подчиняя своей власти все близлежащие деревни. Самозваный капрал Матвей Евсевьев, сопровождаемый только шестью человеками мятежников, 31 января прибыл в село Теченское, был встречен народом и священниками с иконами, колокольным звоном и пением.

«Капрал, довольный такой встречею, величался честью, оказанной ему, и, не доходя до церкви 200 сажен, приказал всем остановиться, остановился и сам. Настала вдруг могильная тишина, нарушаемая только дребезжавшим голосом писчика Лебедева, читавшего народу, по приказанию Евсевьева, возмутительный лист или манифест Пугачева. Потом Евсевьев пил с народом вино в питейном доме, откуда, воротясь в мирскую избу, приказал сжечь на площади все дела, а старосту и выборного велел отменить; на место же их назначил атамана и есаула из тамошних крестьян; мирская изба была переименована в избу станичную. Затем, забрав казенные деньги и имевшуюся пушку, отправился в слободу Бродоколмацкую и оттуда в Миасскую крепость. Целовальника Теченского он увел с собою; крестьяне и казаки провожали его»17.

Подобно Евсевьеву поступали и другие предводители партий; поступки их в городах и селах были однообразны: везде торжественная встреча, пьянство, упоминание на ектениях имени императора Петра III, сожжение дел, выбор новых правителей и грабеж имущества. Последнее, конечно, более всего привлекало на себя мятежников, и они стремились захватить в свои руки то, что представляло более богатую добычу. В этом отношении Долматовский Успенский монастырь, с находившимся вблизи его селом Никольским (ныне заштатный город Долматов), представлял большой соблазн для мятежников. Заняв его, они прежде всего могли в нем укрепиться и защищаться от правительственных войск; в монастыре были запасы пороха, ружья, пушки, продовольственные припасы, а для башкирцев богатое церковное имущество. Овладев этим пунктом, мятежники захватывали в свои руки всю Исетскую долину, покрытую многолюдными селениями, и приобретали прочный опорный пункт.

Долматовский мужской монастырь находился на возвышенном левом берегу реки Исети, на сибирском тракте, между Шадринском и Екатеринбургом, от которого отстоял в 158 верстах. Монастырь был обнесен кирпичной стеной «с шпицами и амбразурами в два ряда и отверстиями для боя из мелкого ружья (бойницами)». Эта ограда охватывала собою площадь в 9450 квадратных сажен и имела вид шестиугольника. Высота стены была различна (от 2⅔ до 3 сажен), точно так же, как и толщина (от 1¼ до 2¾ аршина). В угловых местах стены возвышались башни с амбразурами для орудий и бойницами для ружейной стрельбы. Сообщение монастыря с окрестностями производилось через ворота, которых было трое: северные, южные и восточные или святые.

Овладение монастырем, по-видимому, не представляло особых затруднений для мятежников. Они рассчитывали на содействие приписных экономических крестьян, недовольных монастырским начальством и еще в 1762 году пытавшихся избить монахов Долматовского монастыря и лишить жизни его настоятеля, архимандрита Иакинфа. Восстание это, известное под именем дубинщины18, было усмирено силою, виновные жестоко наказаны, а остальные сохранили ненависть к монастырской братии. Поэтому при первом известии о появлении Пугачева в близлежащих селениях замечено было некоторое волнение. Архимандрит Иакинф стал готовиться к защите, укреплял монастырь, просил помощи, но, видя, что ни из Шадринска, ни из Екатеринбурга ее не присылают, в начале января 1774 года отправился в Тобольск просить сибирского губернатора Чичерина прислать в монастырь войска.

В феврале 1774 года партия мятежников, в числе 500 человек, отделившись от Челябинска, появилась в первый раз у Долматова, под начальством атаманов Ражева, Пестерева и есаула Тараканова. Монастырь встретил инсургентов готовым к обороне, и хотя настоятель его, архимандрит Иакинф, находился в то время в Тобольске, но своими письмами постоянно призывал братию к мужеству и защите. В экономическом казначее, секунд-майоре Завороткове, архимандрит Иакинф нашел себе деятельного и энергического помощника. Заворотков воодушевлял на борьбу с врагами подчиненных ему крестьян села Никольского, предлагал им скрыться в стенах монастыря и защищаться огнестрельным оружием. Прежде других последовал совету староста Игнатий Стенин, а за ним стали переселяться в монастырь и другие со всем семейством и имуществом. Многие не слушали увещаний и остались в селе Никольском, ожидая прибытия мятежников.

Сельский священник Петр Лебедев своими поступками поддерживал дух возмущения и не советовал своим прихожанам переселяться в монастырь. Тем не менее в монастыре собралось 383 человека, в числе коих было 10 человек солдат и 20 крестьян-казаков, присланных еще прежде из Шадринска. В монастыре было 16 орудий и 80 ружей, большие запасы пороха, патронов и зарядов.

Во втором часу пополудни, 11 февраля, с колокольни монастыря заметили приближение толпы, шедшей с запада, от деревни Верхоярской, а вслед за тем возвратился в монастырь крестьянин Леонтий Боголюбов, которому мятежники засунули за пазуху бумагу для доставления ее монастырской братии. В бумаге этой, или, как сказано было в заголовке, в «известии о благополучии», походный атаман Прохор Пестерев писал, что он командирован из армии его величества с 1500 человек и 15 орудиями, для занятия Долматова монастыря, и потому просит покориться без кровопролития и выслать доверенных для переговоров.

«Сверх же того, вам объявляю, — писал он19, — что уже и Казанская губерния, царствующий град Москва, также Нижний и другие города склонены наследником его императорского величества, государем цесаревичем и великим князем Павлом Петровичем, так и государем нашим Петром Федоровичем; Оренбургская губерния и показанные: Челяба, Троицкая и прочие жительства в склонность приведены благополучно; и если же, сверх сего, в верность не пойдете, то, конечно, оставаться будет вам от моей команды в беспорядке».

Не получивши ответа, мятежники в тот же день, с криком и гамом, ворвались в Долматов (село Никольское), зажгли два крестьянских овина и разбрелись по обывательским домам. Заняв дом крестьянина Петрова, бывший за рекой атаман Пестерев приказал устроить у своей квартиры виселицы, для наказания всех тех, кто откажется присягнуть императору Петру III. Скоро угрозы эти, в пример и устрашение населения, стали приводиться в исполнение. Атаман шайки повесил нескольких монастырских служителей, капитана Петра Вырубова и священника Павла Хорсина. Пестерев и его сподвижник Ражев истязали женщин, били многих кнутом и предавали разным пыткам всех остававшихся верными своему долгу и присяге.

На другой день после занятия села Никольского Пестерев отправил крестьянина Федота Макрушникова к монастырю с требованием, чтобы запершиеся в нем сдались без сопротивления. Посланный уговаривал собравшихся на стенах монастыря разойтись по домам и жить спокойно под защитой императора Петра III, обещающего свободу и вольность, и грозил в противном случае уморить всех голодом.

С своей стороны обороняющиеся уговаривали пришедшего оставить свое заблуждение и, по совету майора Завороткова, от имени всего Долматовского общества отправили Пестереву ответ, впрочем никем не подписанный20.

«О благополучии вашем, — писали монастырцы, — известие сюда от вас, через мужика, здешнего крестьянина, прислано, в коем смешнова достойные прописаны бредни, чему никоим образом статься не можно, да и помыслит ужасно, чтоб покойному государю императору Петру III прежде чаемого общего воскресения из мертвых одному воскреснут. Правда, будет общее всем воскресение, но как Святое Писание нам доказывает, что праведные воскреснут в живот вечный, а грешные в мучение вечное, и так разумеется, что тем воскресшим не понадобится тогда ни царю престола своего, ни богатому имения своего, а воздаст Бог каждому по делам его. А сия гнусная чучела [Пугачев], назвавшись таким ужасным по России именем, на подобие якоб воскрес из мертвых и желает похитить самим Богом узаконенную власть грабежами, разбоем и кровопролитием, чего и в целом свете не слыхано. А как не безызвестно, что всякий монарх вступает на престол правления тишиной и весьма полезным всему обществу спокойствием; а как ваш мнимый государь Петр III, император, в своем ложном и то письменном, а не печатном манифесте всему обществу в сведение не предъявил, где он и в каких местах через двенадцатилетнее время находился и для чего только в одну Оренбургскую губернию вкрался, простых нашу братию, мужиков, особливо от прочих мест ослепленных не везде прельщать и приводить в конечную пагубу, и награждать склонившихся к нему [старается] крестом и бородою, травами и морями и всякой вольностью, — чем мы и без его награждения от милостивой нашей Монархини довольствуемся. Крест Спасителя нашего всякий из нас православный христианин чтит и поклоняется, а бороды природные у всякого по человечеству имеются, растущие на ней волосы по своей воле кто стрижет и бреет, а иной и отпущает, в том принуждения никому нет; травами же и бородами мы без награждения вашего довольны и недостатка никакого не имеем».

Монастырское общество заявляло, что оно готово бы было покориться, если бы называющий себя государем Петром III появился в столице, там был принят и объявил о своем восшествии на престол, без грабежей и разорения народа. Обороняющиеся просили прислать им более ясные доказательства о подлинности государя и возвратить захваченных их пленных. Пестерев отвечал требованием покорности и уверял, что государь в самом непродолжительном времени отправится из Казани «к своей супруге», что печатных манифестов ему до сих пор сочинять было негде, «а когда он, великий государь, вступит в Петербург, тогда уже и печатные указы будет по всем губернским провинциям и городам публиковать и о всем истинно доказывать».

Запершиеся в монастыре просили оставить их в покое, отступить и донести своему государю, что они не послушали увещания его атамана. «А ежели кровопролитное злодейство с нами делать усилитесь, — писали они Пестереву21, — то Возбранная и Победительная воевода, Пречистая Благословенная Богоматерь нас защитить может. Так спасла она царствующий град Константинополь от Епифского воеводы, свирепого зверя кабана [?] и потопила в море многочисленные полки. Почему и ныне надежду нашу более на нее полагаем, что над вами, уже не так как с неверными, но яко с вероломными и поднимающими злодейским образом на своих братьев и на самую обитель оружие, учинит отмщение здесь, а особливо и в будущей жизни».

Отправив это увещание, долматовцы требовали, чтобы Пестерев через полчаса дал им ответ, что намерен делать. До вечера 12 февраля намерения неприятеля были неизвестны осажденным, а затем в монастыре был получен ответ, в котором предводитель мятежников писал, что в предстоящую полночь защитники должны ожидать на себя «храбрый пушечный удар». Пестерев и его товарищи надеялись, что молитвы Пресвятой Богородице и Николаю Чудотворцу (Великому) помогут им возвратить на истинный путь «из лесу заблудящих боязненных зверей и привести в истинную веру и кротость».

Ночь прошла покойно. Наутро в монастыре были отслужены утреня, обедня и молебен. Служивший иеромонах благословил крестом всех защитников, еще с вечера находившихся на своих местах.

В девять часов утра 12 февраля мятежники подошли к монастырю и открыли огонь из пушек и ружей. С монастырских стен отвечали тем же, и канонада эта продолжалась почти до полуночи, с малым вредом для обеих сторон22. Утром 14-го числа инсургенты вновь предложили осажденным сдаться, но, получив отказ, продолжали перестрелку. Видя невозможность с успехом штурмовать монастырь, мятежники рассыпались небольшими шайками по окрестным селам и завладели ими. Встречая сочувствие среди податного и заводского населения и распространяя восстание во все стороны, пугачевцы мало-помалу окружили Шадринск со всех сторон. Сношения его с окрестностями были прерваны, и никто из обывателей не мог и не смел выходить из города далее пяти верст. Дорога из Шадринска в Сибирь была отрезана, и всякая попытка восстановить сообщение была тщетна. Только в конце февраля Шадринск был освобожден от блокады, когда 20 февраля, со стороны Маслянского острога, подошел отряд майора Жолобова, а затем, 23 февраля, вступил в город и отряд генерал-поручика Деколонга.

Соединившись в Шадринске с 12-ю легкой полевою командою, Деколонг все-таки не знал, на что решиться, и находился в крайне тревожном состоянии. «Я здесь, — доносил он23, — а вокруг меня и за мной в Сибирской губернии, но большой почтовой дороге к Тюмени, сие зло, прорвавшись, начинает пылать». Опасаясь за свой тыл, Деколонг оставил намерение идти на помощь Долматову монастырю и предоставил его собственной защите.

Между тем на помощь Пестереву подошла к монастырю новая шайка, под начальством яицкого казака Василия Митрофанова, который 22 февраля потребовал от осажденных полной покорности государю. Митрофанов писал, что все города «государственные, царственные, настольные и прочие российские, от первого даже до последнего, окроме половины Тобольской губернии», покорились государю и принесли «благополучное подданство». Он советовал осажденным не проливать напрасно крови и не навлекать праведного и неизбежного гнева его величества.

Монастырцы в тот же день отвечали, что если Петр III действительно жив и после клятвенного отречения от престола имеет законную причину принять опять скипетр Российской империи, то чтобы шел он в один из столичных городов, Петербург или Москву, и там объявил манифест о вторичном вступлении своем на престол.

«А то рассудите сами, — писали монастырцы24, — что мы, будучи обязаны присягою должного подданничества всероссийской монархине, государыне императрице Екатерине Алексеевне и ее законному наследнику, как можем увериться пришедшему неведомо отколь, не в столицу российскую, но в один Оренбургской губернии край и в полые места человеку, без всякого доказательства, назвавшемуся таким большим по России именем, ибо и апостол в своем послании говорит: не всякому духу веруйте, но искушайте духи, аще от Бога суть; яко мнози лжепророцы изыдоша в мир».

Необходимость человеку, назвавшему себя государем, идти прежде всего в одну из столиц осажденные доказывали словами Спасителя, глаголавшего: «Не входяй дверьми во двор овчий, но прелазя инуде, той тать есть, и разбойник, а входяй дверьми пастырь есть овцам. Сему дверник отверзает и овцы гласа его слышат; и свои овцы глашает по имени и овцы по нем идут, яко ведят глас его; по чуждем же не идут, но бежит от него, яко не знают чуждого гласа. А вы же сами, еще не разобрав о истинности, прельстились к неведущему, да и нас прельщаете со стремлением невинно-пролитием крови сынов российских и подняли оружие на святую обитель».

Монастырцы просили мятежников отойти без наказания Божия и обратиться в повиновение законной монархине. «Думается нам, — прибавляли они, — что вам, упражняющимся в ваших произведениях, не доставалось времени видать и читывать манифеста, за собственноручным ее величества всемилостивейшей государыни Екатерины Алексеевны подписанием о предводителе вашем [Пугачеве], то для пропитания при сем вам посылается один с тем, чтобы вы, по прочтении при собрании вашей партии, имели сюда оный обратно прислать».

Пугачевцы не отвечали, но спустя несколько дней, и именно 1 марта, в монастыре заметили приближение со стороны Шадринска новой толпы мятежников. Соединившись с теми, которые осаждали Долматов, и наскоро переговорив с ними, инсургенты в беспорядке стали отступать по дороге к Челябинску. Осаждавшие последовали за ними, и монастырь был спасен, к удивлению скрывшихся под защиту его стен. Поводом к столь быстрому отступлению было разосланное Деколонгом объявление, в котором он требовал покорности и писал, что «с состоящими при мне войсками, коих не менее трех тысяч, имею следовать к Екатеринбургу, для того в деревне Коротковой, в Долматове монастыре и в прочих по тракту лежащих местах приготовить к продовольствию тех войск провианта, овса и сена безнедостаточно».

Избавившись от осады и вздохнув свободно, монастырцы жестоко отомстили всем крестьянам, принимавшим участие в бунте. Под предлогом выслушания всемилостивейшего манифеста были собраны крестьяне к северным вратам монастыря. Их окружили солдаты и силою вдвинули во внутренность ограды. «Тех, кому выпал жребий принять возмездие за измену и убийство, возводили на крыльцо при верхнем жилье верхнего корпуса, по отобрании допросов в военном суде, тотчас на этом крыльце секли кнутом и кого бездыханного, кого едва дышавшего сбрасывали со стены за монастырь в рытвину, промытую вблизи током весенних и дождевых вод; кто оставался в живых под ударами кнута, тот умирал в снегу по падении в рытвину»25. Таких несчастных было 29 человек, а на всех остальных были разложены денежные убытки монастыря, простиравшиеся до 1026 руб. 21 коп.

Казнь и истязания не могли смирить волнующихся, и монастырские крестьяне уходили в толпу мятежников, которая, опасаясь встречи с правительственными войсками, отодвинулась к Челябинску, покинутому Деколонгом.

Последний, имея в своем распоряжении три легкие полевые команды, считал себя не в силах подавить восстание и действовать наступательно. Он делал по временам вылазки из Шадринска, разгонял бродившие в окрестностях его шайки, наносил им, как, например, при Уксянской слободе, значительные поражения, но отойти от Шадринска на дальнее расстояние не решался и доносил, что силы мятежников с каждым днем растут все более и более26. Это были остатки толпы Белобородова, разбитой майором Гагриным, шайки, отступившие от Шадринска и Долматова, и, наконец, башкирцы, собравшиеся на берегах реки Мияса. Видя бездеятельность Деколонга и разузнав, что у него вовсе не так много войск, как было сказано в объявлении, мятежники стали смелее.

Башкирцы разорили и ограбили деревни Иткульскую, Брылину, Усть-Миясский винокуренный завод и село Каргопольское. Одна из мятежнических партий, под начальством Осипа Сазонова, подходила к Троицкой крепости, два раза пыталась овладеть ею, но была отбита27; другие шайки, предводительствуемые, к сожалению, по преимуществу священниками, дьячками и пономарями28, обратились к Тюмени, Туринску, Краснослободску, и наиболее значительная подошла к Кургану.

Появление их вызвало со стороны сибирского губернатора Чичерина энергическую деятельность. Из ямщиков городов Сургута и Березова, с прибавлением к ним конфедератов, он сформировал гусарскую роту. Тобольский президент Ефим Шевырин собрал из тобольского купечества 900 человек конных; тобольский ямской управитель Иван Борисов сформировал 120 человек из ямщиков и подгородных крестьян, по большей части отборных стрелков, имевших каждый при себе лыжи. Ополчение это, разделенное на четыре части, было разослано в Тюмень, Туринск, Краснослободск и Ялуторовск, причем в первые три пункта было послано, сверх того, и по одной рекрутской роте.

Пока части эти пришли по назначению, мятежники в числе 3 тысяч человек подошли к Курганской слободе. Для отражения их был сформирован отряд из 1900 человек крестьян и роты солдат с одним орудием, под общим начальством майора Салманова. Подходя к Кургану и оставаясь сам в резерве с 700 человек, Салманов отправил вперед капитана Смольянинова с ротою пехоты, 1200 человек вооруженных крестьян и одним орудием. Заняв Курганскую слободу и желая рассеять собравшуюся вблизи толпу, Смольянинов пошел ей навстречу, но изменившие крестьяне схватили его со всеми офицерами и выдали мятежникам. То же самое сделали крестьяне и с майором Салмановым. Инсургенты заняли Курган, оба предводители отрядов и некоторые из офицеров были повешены. Большая часть окрестных слобод с населением, простиравшимся до 18 тысяч душ, перешли на сторону мятежников. Чичерин приказал тогда, чтобы следовавшая из Кузнецка в отряд Деколонга 13-я легкая полевая команда была немедленно отправлена к Кургану. Присоединив к себе в слободе Байчанке секунд-майора Фадеева с рекрутской ротою, командир 13-й полевой команды, майор Эрдман, быстро двинулся к Кургану и был встречен мятежниками у Осиповой слободы. Смелою атакой Эрдман рассеял трехтысячную толпу, захватил всю артиллерию и письменные дела. Оставив на поле сражения до 600 тел, инсургенты отступили к Курганской слободе. Преследуя их, майор Эрдман в Иковской слободе был окружен толпою до 5 тысяч человек, приготовившихся к встрече и укрепившихся. По советам и указаниям местного духовенства29 мятежники насыпали вал из снега и расставили орудия. Два дня продолжалась канонада с обеих сторон, и наконец майор Эрдман штурмовал Иковскую слободу. Мятежники были разбиты, бежали в Утяцкую слободу, и 24 марта Эрдман занял Курган30.

Такая же неудача постигла и прочие шайки инсургентов. От Краснослободска они были отбиты подпоручиком Фефиловым, потеряли все пушки и много пленных. Прибывшие в Туринск и Тюмень роты с ополчением перешли в наступление и преследовали мятежников. «Оных поражая, — доносил Чичерин, — разгоняют, предводителей ловят и присылают в Тобольск, слободы и деревни утверждают вновь присягою».

Все это происходило на границах Сибирской губернии, а вся Исетская провинция и северная часть Оренбургской губернии были в полном восстании и находились во власти мятежников. Уральская горная возвышенность, с ее населением и заводами, была единственным и прекрасным убежищем для Пугачева после поражения его под Татищевою крепостью. Если бы Деколонг из Челябы двинулся на юг, то Пугачев мог быть окружен со всех сторон, но бездействие этого генерала дало возможность самозванцу оправиться, собраться с новыми силами и появиться там, где его вовсе не ожидали.

Примечания

1. См. главу 28, т. I. (Примеч ред.)

2. Рапорт Деколонга генералу Чичерину от 22 января 1774 г. Записка его же, без месяца и числа // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI и VIII.

3. В рапорте от 16 февраля // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А). Замечательно, что в своих донесениях Деколонг умалчивает о численности своих войск и не приводит цифры присоединенных к себе отрядов, забранных им в разных пунктах. Он обыкновенно говорит только, что войск у него мало, кавалерии недостаточно и проч.

4. Донесение Исетской провинциальной канцелярии Деколонгу от 20 января 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 504.

5. Цифры эти, кажется, не внушали опасений на недостаток продовольствия.

6. Журнал происшествий в Исетской провинции // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII; Рапорт Челябинской ратуши в главный магистрат от 24 февраля // Гос. архив, VI, д. № 504.

7. В рапорте Чичерину от 16 февраля 1774 г. // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 175.

8. Рапорт генерал-майора Скалона А.И. Бибикову от 15 февраля 1774 г. // Военно-ученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 178.

9. Рапорт Чичерина А.И. Бибикову от 19 февраля 1774 г., № 854 // Там же, л. 172.

10. В письме от 19 февраля 1774 г. // Военно-ученый архив, д. № 104 (А), л. 177.

11. В письме от 15 марта // Записки Академии наук, т. I, приложение № 4, с. 63.

12. Письмо императрицы Бибикову от 29 марта // Записки академии, т. I, прилож. № 4, с. 64.

13. Указ Военной коллегии графу Румянцеву от 29 марта // Московский архив Главного штаба. Журнал секретной экспедиции, кн. 54, л. 92 и 93.

14. Указ Военной коллегии Суворову 29 марта // Там же, оп. 47, секрет. повытья, св. 233, л. 857.

15. В рапорте Военной коллегии от 15 апреля за № 2407 из Ясс // Там же, кн. IV. Соч. Пушкина, т. VI, с. 222.

16. «Журнал происшествиям в Исетской провинции». Рапорт Чичерина А.И. Бибикову от 27 марта 1774 г. за № 1279 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII и VIII. Из Байчанки бывший воевода Исетской провинции, Веревкин, оправившись от побоев и ран, отправился в Петербург, где был взыскан милостями императрицы. Ему пожаловано 500 руб. на излечение, и, имея в виду, что у него было всего 11 душ крестьян, а он имел жену, двух дочерей и сына, императрица пожаловала ему в вечное потомственное владение «Псковской губернии, Полоцкой провинции, Невельского ключа часть Дубнечевскую со всеми к ней принадлежащими угодьями» (Указ Сенату 29 декабря 1774 г. // Архив Сената, высочайшие повеления, кн. № 136).

17. Зырянов А. Пугачевский бунт в Шадринском уезде и окрестностях его // Пермский сборник, 1859, ч. I, с. 54 и 55.

18. Некоторые подробности о «дубинщине» можно найти в статье: «Архимандрит Иакинф» (Пермский сборник, 1860, кн. II, с. 22—27).

19. В объявлении от 11 февраля 1774 г. // Пермский сборник, 1859, ч. I, с. 62 и 63.

20. От 12 февраля 1774 г. Зырянов А. Пугачевский бунт в Шадринском уезде и его окрестностях // Пермский сборник, 1859, ч. I, с. 64.

21. От 12 февраля 1774 г. // Пермский сборник, кн. I, с. 68.

22. В монастыре было ранено три человека, а у мятежников не более семи человек.

23. В рапорте А.И. Бибикову от 27 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.

24. От 22 февраля 1774 г. Зырянов А. Пугачевский бунт в Шадринском уезде // Пермский сборник, 1859, кн. I, с. 77.

25. «Долматов монастырь в 1773 и 1774 г. или в Пугачевский бунт», протоиерея Григория Плотникова // Чтения в Московском обществе истории и древностей, 1859, кн. I, с. 39.

26. Рапорт Деколонга А.И. Бибикову от 12 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.

27. Рапорты коменданта Троицкой крепости, бригадира Фейервара, Военной коллегии от 20 и 24 февраля 1774 г. // Там же, кн. III.

28. Рапорт сибирского губернатора Чичерина Военной коллегии от 28 марта 1774 г. // Там же, кн. IV.

29. Курганской слободы священника Лаврентия Антонова, дьякона Андрея Антонова же и дьячков Тимофея Бурцова и Гаврила Кокшарского.

30. Рапорт Чичерина Бибикову от 27 и 28 марта 1774 г. за № 1279 и 1293 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VIII.