В туманной дали приветливо мигали огоньки. Это был Оренбург. Все офицеры и солдаты отряда как бы ожили, и поднялась гулливая болтовня. Было шесть часов утра.
— Слава тебе, Создателю, — слышалось повсюду. — То б накрыть мог злодей! А поди дерися на морозе да натощак!
— У них, бают, хлеба уж мало, братцы!
— Хоть в тепло придем! И за то спасибо!
Иван ехал в стороне недалеко от отряда калмыков со своим калмыцким полковником. Они подсмеивались тихонько по-своему над его одеждой. Иван не радовался. Порученье с опасностью жизни было исполнено им, а толку от этого не вышло никакого. Чернышев не захотел, да и действительно не мог воротиться в Сурманаеву. А сам-то он с какой бы радостью поскакал теперь назад, несмотря ни на что, чтоб увидеться с Параней, после первого подвига в жизни.
— Ну вот и невредим, а мнил, концу жизни быть! Малодушие! — подумал он.
За арьергардом всей двигавшейся колонны шел между тем быстрый разговор.
— Ну! Скачи теперь что мочи есть!.. — говорил Падуров одному казаку. — И как отъедешь на версту, то и пали из всех стволов зараз. Ружье есть? Вот тебе пара пистолей. Так пали: раз, два и три, с расстановкой.
— Целиной?.. — спросил казак.
— А то ж как! Столбовой дорогой! Аль мимо офицерства. Дурень! Ну! Живо!
Казак повернул лошадь и пропал во тьме.
— Ну, а вы? Пошатались?.. — обратился он к остальным.
— Все пять сотен калмыков — согласники. Токмо своего полковника боятся...
— Калмык же он, сам-то? Так чего ж? Ну, а солдаты?
— Те все, как один человек, на московцеву сторону тянут.
— Начхать им теперь в морду... к утру будут у нас все в согласниках! по местам... ты, Алексеи Степаныч, в близости самого Черныша стань, ни пяди от него. А как метаться учнет да в сумненье входить, что ни есть, пустое — на уши ему пой... антиллерию я сам переправлять возьму ся.
— Ухнет! лед тут на речке куда слаб, — сказал казак.
— О, дурак. Что ж мне, и впрямь, что ль, переправлять их. У нас в орудиях недостачи нет!
Они разъехались. Кто-то подскакал вдруг к Ивану, ехавшему особо. Это был Алеша.
— Иван Родивоныч. Ты мне сейчас балясами своими такую кашу сварил, что на диво... а я тебя опять упасти лезу!
— Что?!
— Дай мне божбу — Господом и благополучьем своим, что не проронишь словечка, про что я скажу. Ну? побожись, да живее!
Иван побожился, удивленно глядя на Алешу.
— Как станут пушки переправлять чрез Яик, ты просися у Чернышева напредки. Повестить, что ль, губернатору о прибытии войска. И скачи в город, что духу, да и не оглядывайся.
— Зачем. Мы вместе с тобой и со всеми въедем. Ты ведь, я чаю, ко мне теперь в дом, а там вместе в Азгар.
— Ну вот, ты, Иван Родивоныч, предварен, а там — что изволишь. А сболтнуть изволишь, то опричь сумятицы великой ничего не наживешь. Еще говорю. Гони в город что духу есть...
Алеша рысью отъехал вперед... Подозренье, как молния, вошло в голову Ивана; на душе его завязалась борьба.
— Спастись одному! а их предать, не вымолвив ни слова. А Параня? Нет! Надо найти Чернышева! Что же замышлено? Они идут настоящей дорогой! Вот Маячная гора. Вон и Оренбург! Но что-либо да есть! Не мог он бросить злодея и одуматься! Надо предупредить. Она спросит! Паране не солжешь! О Господи! Зачем я в военных, — воскликнул Иван вслух и поскакал в авангард, где был Чернышев в кружке офицеров.
Орудия уже стали спускаться на Яик. Темь была страшная.
— Господин Ружевский! — раздался голос Чернышева в темноте. — Ступайте донести генерал-поручику, что мы, слава Богу, прибыли... чтоб выслал указать, кое нам будет размещенье. Не могу же я ввалиться с двумя тысячами прямо на площадь да потом до полудня морозить на дворе людей. Сведайте тож, в какие ворота входить? Сказывают вожаки, что там трое ворот крепостных навозом завалены.
— Господин полковник! — давно приставал уже Иван.
— Это вы, князь? Ехали бы домой, вперед. Я чаю, уморились пуще нас, — прибавил Чернышев.
— Нет!.. я... я, полковник, должен вам...
Иван увидел подъезжавшую фигуру Алеши.
— Право, ступайте с господином Ружевским. Кстати, ему вожаком будете.
— Да! — вымолвил Ружевский. — Тут ведь еще, пожалуй, с объездами версты три; как раз собьешься, не бывав никогда. Поедемте, князь, вместе.
— Нет! Я не поеду! — резко и глухо вымолвил Иван.
— Ну, как знаете! ступайте, Ружевский!
Офицер отъехал.
Внизу раздались крики, треск и гул...
— Полковник! — крикнул кто-то. — Под последними орудиями треснул лед, и лошади, и прислуга — все ко дну...
— Полковник! — приставал Иван. — Я полагаю, есть измена...
— Да почто ж они в одном месте потянули, как гуси... ах черт их возьми! — крикнул Чернышев, не слушая Ивана. — Не могли разве указать правее либо левее брать... вот понадеялся.
— Вожак этот указывал как самое надежное место.
— Полковник! выслушайте меня! — громче настаивал Иван.
— Ваше высокоблагородие! — подъехал калмыцкий полковник. — Позвольте мне переводить своих чрез реку отрядами... прапорщица какая-то из своей кибитки словно главнокомандующий повелевает... смута такая, что упаси Боже...
— Что это? палят? — перебил Чернышев.
Вдали действительно раздался одинокий выстрел, потом другой, потом третий.
— Кто это там в степи палит? отсталые, что ль. Пропустите обоз, а там переправитесь! Что вам, князь! — нетерпеливо обернулся Чернышев. — Не время мне. Видите...
Чернышев отъехал ближе к переправе.
— Я, полковник, — преследовал его Иван, — хочу вам передать мои подозренья насчет этих вожаков... один из них...
— Подозрения?.. В чем? Ведь вот он — город-то! позвольте! Не мешайте мне. Вот навязался, прости Господи.
Чернышев снова отъехал и продолжал давать приказания.
Иван помирился со своей совестью. Его не слушали. Он задумался.
— Ну, Иван Родивоныч! — подъехал снова Алеша. — Не гневися! сам себя загубил, что не ушел в город.
— Да в чем ты меня предваряешь-то!.. — в отчаянии воскликнул Иван. — Чую я недоброе, да понять не могу.
— Ну, ступай за мной.
Они проехали несколько выше в гору, и Алеша указал Ивану в трех разных пунктах окрестной тьмы три огонька, блестевшие вдали.
— То, правое крыло — татарва. То, на середке — огонек, Марусенков полк. А во третий — Хлопушкины заводчики. Всего восемь тысяч отборных. А вас две... да пушки-то уж за рекой да в реке. Вас всех чрез час обхватят и задавят.
Иван схватил себя за голову.
— Время терпит... гони в город, якобы гонцом.
Иван шевельнул лошадь, но Алеша держал ее под уздцы.
— Куда? в город? сам на дорогу выведу. А к Чернышеву... ни!.. да и почто! поздно! двум тысячам не уйти в четверть часа времени, как один ускачет по степи... да калмыки дорогу загородят. Им уж сказано, в помочь нам, захлестнуться впереди отряда, чтоб все дома были!
— Алеша, Господа ты не боишься! — закричал Иван, глядя на подвигавшиеся в степи огоньки. — Предавать на смерть столько народу.
— Всего по счету тридцать два барина, а сего... тебя-то, хочу вот спасти. Солдатам да калмыкам что за горе; только волосы остригут в кружок.
У Ивана мелькнула мысль... убить Алешу и доскакать к Чернышеву. Отступить к городу в порядке, бросив обоз и орудия, было еще можно... Рука его замирала и не двигалась к поясу... убить Алешу, своего избавителя?.. а погибель тридцати офицеров и его собственная? наутро виселица!
— Ну, Иван Родивоныч! живей сказывай! Вишь, подходят... экий ведь!
— Изверги! Предатели! Убить тебя след! — как безумный закричал Иван.
— Ну, видно, с тобой треба силком! что малолетний какой!.. — Алеша, держа лошадь Ивана под уздцы, ударил обеих, и они двинулись, обогнули холм и выскакали к реке, где виднелись вдали огоньки Оренбурга.
— Господь с тобой! вот не хочу я твоей погибели, да и полно!.. — с чувством вымолвил Алеша. — Гони!.. — и он ударил плетью лошадь Ивана.
Раздался ружейный залп. Потом три пушечных выстрела.
— Уходи! — крикнул Алеша и, круто обернув лошадь, он поскакал на холм. Иван повернул за ним вслед.
Снова протрещал ружейный залп, но уже в отряде, и снова ответ ружейный и пушечный... гул этот во тьме ночи производил сумятицу.
Темные ряды неслись вскачь, вдоль реки, прямо на Ивана.
— Я не Иуда! Не изменник! — закричал Иван и бросился туда, где заварилась каша и отстреливались солдаты.
Иван еще не добрался до кучи ближайших, как сильный удар, словно дубиной, сошвырнул его с седла на землю. Он ударился головой в мерзлый снег и вскрикнул... затем привстал и оглянулся. Он был один... кто ж ударил?!
— Это пуля...
Он хотел снова подняться на ноги. Несколько всадников неслись стремглав от реки прямо на него. Вот уже надвинулись лошадиные головы, ноги швыряют снег... Иван вскочил и попал в кучу всадников.
— Куда лезешь...
И казак, сбивая его с ног грудью лошади, взмахнул рукой. Что-то обожгло Ивану голову и опрокинуло под лошадей. Когда всадники промчались, Иван, закиданный снегом и смятый, валялся на спине без движения, а по лицу, рассеченному шашкой, струилась кровь.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |