Вернуться к Р.Ш. Вахитов. Шежере Салавата

Глава IV. Род Салавата в башкирских эпосах

Историческая память башкирского народа о Салавате сохранилась в его оригинальных творениях — шежере и кубаирах. Шежере больших и малых народов, племен и родов сегодня хорошо известны. Они используются в исторической науке, краеведческих поисках, в описаниях родословного дерева отдельных семей.

Популярность шежере среди башкир обусловлена наследственным правом на землю данного рода. Каждый башкир рождался землевладельцем, но для определения вотчины возникала необходимость знать его родовую принадлежность. Для этого и составлялись шежере — родословные летописи, которые являлись необходимым элементом в правовой связке род — шежере — земля.

Шежере сродни родословным книгам русского дворянства, которые также предназначались для установления родства между предком, получившим поместье за цареву службу, и современником, отстаивающим права на это поместье. Известна «Российская Родословная книга», составленная князем Петром Владимировичем Долгоруковым [9], тем самым Долгоруковым, который подозревался в написании «дипломов рогоносца» в адрес Пушкина. Из-за этих дипломов и началась ссора Пушкина с Дантесом, закончившаяся дуэлью и смертью поэта.

Кроме шежере немало сведений память народа хранила и в исторических эпических произведениях — кубаирах. Эти произведения устного народного творчества передавались сэсэнами, странствующими певцами из поколения в поколение обычно в поэтической форме, исполняемой под мелодии курая. При этом сэсэны голосом и телодвижениями старались передать чувства и пафос героев при обращении их к народу, изображали битву батыров с врагами, получение ими тяжелых ран, наказание их карателями, мучения или смерть.

Ранние эпосы, относящиеся к эпохе первобытнообщинного строя, такие как «Урал-батыр», имеют мифическую основу, сказочный стиль изложения и отражают больше философские стороны духовного мира, например, борьбу героев за бессмертие, место человека на земле, борьбу добра со злом.

Эпосы, составленные позднее, описывающие события времен Золотой Орды и присоединения башкир к Московскому государству, более реалистичны, повествуют о живших тогда исторических личностях.

К началу XX в. многие башкирские батыры, вдохновители и руководители восстаний, исчезли из народной памяти за давностью лет. Только последнего из них, Салавата Юлаева, помнили, еще и распевали посвященные ему кубаиры, особенно на его родине. Таких песен на берегах Юрюзани и Ая в начале XX в. было немало. Эти кубаиры исполнялись сэсэнами на различных курултаях (съездах), сабантуях, свадьбах и других праздниках. В кубаирах давалась оценка деятельности героев с точки зрения самого народа. Петь ложь о герое или какую-нибудь выдумку было бессмысленно — народ такое не принимал, а исполнитель больше не приглашался. Это историки или писатели, особенно в советское время, могли написать о национальных героях разные выдумки, угодные политике существующей власти, а эпосы рассказывали правду. Конечно, исполнители, они же и хранители эпосов, могли от себя добавить художественные детали, но они не искажали смысла.

Этим эпосы, особенно исторические, были весьма неприятны историкам и писателям советской поры. Многие башкирские эпосы записаны от исполнителей одним человеком — Мухаметшой Бурангуловым, сельским учителем. За что он четырежды арестовывался, а в 1950 г. был осужден особым совещанием на 10 лет, из них 6 лет отсидел и лишь в 1956 г. был освобожден. Полностью реабилитирован Верховным судом БАССР в 1959 г. Ему вернули звание народного сэсэна Башкортостана.

И после освобождения М. Бурангулову не давали работать. Он обращался в партийные органы, но там разговаривали с ним «сквозь зубы», будто Бурангулов по-прежнему оставался врагом народа, а решение суда о реабилитации — какая-то нелепая ошибка, с которой нужно смириться.

Почему же так относились к простому учителю? Да, он писал пьесы, но они не касались политики. Пьеса «Идукай и Мурадым» с успехом шла в театре в 1940 г., получила одобрение «Литературной газеты», а в 1950 г. за эту пьесу М. Бурангулов был обвинен в национализме и приговорен к десяти годам лагерей. Значит, не в пьесе было дело, это был лишь повод. Тогда в чем же?

Очевидно, в тех эпосах, которые М. Бурангулов записал от сэсэнов. Записи постарались уничтожить во время заключения его под стражу. Жену учителя выселили из квартиры, а бумаги сожгли. При этом пропали оригиналы эпосов, записанных в рукописной форме. В архивах сохранились лишь машинописные, отредактированные варианты. Идеологи коммунизма прилагали немало сил, чтобы внушить башкирам, что те были темным народом, кочевниками, что у них не было до Октябрьской революции вообще никакой литературы, а вся их история — это сплошная классовая борьба бедных против богатых.

Эпосы же рассказывали совсем другое. Это мешало тем, кто принял идеологические установки и начал творить по заказу коммунистической партии. Отправив М. Бурангулова в «места не столь отдаленные» и похоронив его труды в архивах, они развязали себе руки. Все они достигли потом государственного признания, почета, званий и наград. Стали классиками башкирской литературы и истории. М. Бурангулов назвал их имена. Подборка его заявлений опубликована [10]. Поэтому и после реабилитации М. Бурангулову не было жизни в литературе.

Сегодня эпосы, записанные М. Бурангуловым, как бы зажили второй жизнью. Их публикуют, внимательно изучают, сравнивают с подобными творениями других народов. Они открывают лицо древней истории башкирского народа, замазанное толстым слоем красной краски.

Большинство этих эпосов М. Бурангулов записал в 1910—1920 гг. от Габит-сэсэна, уроженца д. Идрис, располагавшейся на территории современного Баймакского района РБ. Есть среди них и кубаир «Юлай и Салават», посвященный Салату Юлаеву, его роду, семье и предкам [11].

Эпос исполнялся Габит-сэсэном и записан М. Бурангуловым на башкирском языке. Русского перевода я не встречал. Возьму на себя смелость делать перевод по ходу повествования. Рассмотрение этого эпоса весьма важно для исследования шежере Салавата Юлаева. Здесь есть интересные сведения о предках Салавата, его семье. Исторические документы очень бедны такими сведениями и эпос может послужить хорошим дополнением при исследовании этих документов.

Эпос начинается с описания предков Салавата. Здесь всего несколько строк. Сказитель, к сожалению, не знает никого, кроме Юлая и его отца Азналы. Далее он упоминает о далеком предке Шагали-Шакмане, вожде племени тамьян, но это едва ли кровное родство. В те времена во главу родословной часто ставили не кровного предка, а знаменитого правителя, прославившегося великими делами.

Словно в подтверждение этого, далее сэсэн поет о великих подвигах Шагали-Шакмана. Это был знаменитый вождь. Во времена царя Ивана IV он помогал ему взять Казань. Шагали-Шакман дал присягу царю на верность, определил границы земель, которые царь закрепил за башкирами, и записал все это на оленьей шкуре, скрепил подписями всех четырех послов. Шагали-Шакман возглавлял объединение семи племен, был тарханом, богатым и знатным человеком.

Упоминание об оленьей шкуре подтверждает достоверность этих сведений. В те времена писали на пергаменте — специально обработанной коже с помощью птичьих перьев. Об участии башкир во взятии Казани упоминается и в эпосе «Сура-батыр».

Далее эпос рассказывает о знатном происхождении Азналы, деда Салавата. Хоть сказитель и не называет имени отца Азналы, но он сообщает интересные сведения о том, что отец Азналы стремился дать сыну образование. Летом Азналы обучался у деревенского муллы, а зимой — в городе. Азналы знал русский язык, был единственным в округе человеком, умевшим писать на двух языках.

Такая забота отца о грамотности сына говорит о том, что отец Азналы сам был грамотным, образованным человеком — абызом. Сегодня это может показаться мелкой деталью, но в то время грамотные и образованные люди были редкостью, их все знали. И если мы найдем истинного отца Азналы, то он, скорее всего, будет указан как абыз.

Азналы имел несколько дочерей. В другом эпосе «Байык Айдар-сэсэн» говорится о том, что одну из его дочерей похитил Тайыб, сын тархана Байназара, жившего на реке Ай.

Юлай упоминается как самый младший сын Азналы, характеризуется как волевой, решительный, известный человек. Повзрослев, Юлай начинает противоречить своему отцу, вставать ему «поперек дороги». В связи с этим друзья Азналы — богатые заводчики отвернулись от него, лишили его власти. Отметим пока, что между взрослым сыном Юлаем и отцом Азналы случился конфликт, порожденный различным отношением отца и сына к заводчикам, скупавшим за бесценок башкирские земли. Азналы, в пожилом уже возрасте, когда самый младший его сын обрел власть, не имел сил и мужества противостоять этим сделкам. А молодой Юлай, наоборот, почувствовал силу, обрел власть и не хотел терять землю, основу жизни своего народа.

Есть ли временные ориентиры этого конфликта? Юлай родился около 1730 г. Если его возмужание отнести к 25 годам, то получаем 1755 г. Видя непокорность Юлая, заводчики решили его обойти. Они завязали дружественные отношения с другими старшинами, и с их помощью стали совершать сделки по купле-продаже земли. Их заводы росли. Заводчики потратили немало средств, чтобы отправить за решетку многих непокорных старшин, отстранить Юлая, путем подкупа заручиться поддержкой части вотчинников.

Однако после ареста непокорных старшин и продажи за бесценок башкирских земель, вотчинники, проанализировав события, отправились к Юлаю за советом. Они жаловались ему, что заводчики самовольно вырубают леса, а разные чиновники, приезжающие к ним, грабят охотников, отнимают добытые меха.

Юлай, получив поддержку со стороны народа, поначалу пытался противостоять захвату земель с помощью мирных средств, путем написания писем и прошений. Но чиновники оставили без внимания его обращения. Тогда он собрал свой народ и обратился к нему со следующей речью:

«Старшины, продавшиеся заводчикам и разбазаривающие землю, двуличные перевертыши, наживающиеся на этих продажах, не смогут быть опорой народа. Надежда на наших батыров, крепко сидящих в седле, умеющих стрелять и рубить саблей. Побольше бы таких батыров, а вы же нерешительны и трусливы.

Вы помните Урал-батыра, сокрушившего злого царя и воздвигшего Уральские горы?!

Вы помните его славных сыновей Иделя и Яика, пробивших путь нашим славным рекам?!

Вы помните Хаубана, сына Сура-батыра, порубившего ненасытного Масем-хана и ставшего вождем семи племен: юрматы, кыпсак, табын, кувакан, айле, катай и тамьян?!

Они вышли из нашего народа и не сидели сложа руки, когда враг приходил на нашу родину. Они все бросали, садились на коней и брались за оружие!»

После призывов Юлая вотчинники объединились, чтобы поднять восстание. Юлай, побывав в разных местах, осмотревшись, решил возглавить их. Однако старшины и чиновники, оставаясь у власти, убедили народ прекратить восстание. Юлай потерпел поражение.

Отвлекаясь от эпоса, можно сказать, что это восстание, видимо, имело место в том же 1755 г. и произошло в струе общебашкирского восстания под идейным руководством Батырши.

Эпос рассказывает, что после подавления восстания Юлай с женой и двумя детьми семь лет скрывался в горах Ямантау. Это в междуречье Большого и Малого Инзера, в верховьях Сима. Здесь в пещерах провели они эти долгие годы, здесь выросли их дети.

После помилования, объявленного императрицей Елизаветой, все беженцы собрались и решили вернуться в родные места. Когда Юлай с семьей вернулся домой, родственники очень тепло встретили их. Однако вскоре пришел указ императрицы о сборе лошадей и призыве мужчин на воинскую службу. Действительно, по историческим документам в 1762 г. Юлай был уже сотником.

Эпос повествует о том, что Салават был третьим сыном Юлая от молодой жены. Народные предания, бытовавшие на родине Салавата, также называют его третьим сыном Юлая после Сулеймана и Ракая. Наличие у Юлая младшего сына 1764 или 1765 года рождения дало повод некоторым историкам, в частности И. Гвоздиковой, считать Салавата старшим сыном Юлая [12].

Но это противоречит эпосу еще и в том, что Салават, по словам сказителя, был женат на вдове старшего брата, что со своей стороны вполне правдиво объясняет наличие у 22-летнего Салавата трех жен, своих и «прочих» детей.

Далее сэсэн рассказывает о детстве Салавата. Он рос очень любознательным мальчиком, с интересом наблюдал, как бьются петухи и жеребцы, как бодаются бараны и быки, пытался понять, как достигается победа.

В семь лет Салават уверенно ездил верхом, любил участвовать в скачках на сабантуях. Он с интересом расспрашивал стариков об отличных лошадях и о сильных батырах. Будучи подростком, Салават уже собирал своих друзей в «войско», командовал им, организовывал застолья в аулак — доме, где собиралась молодежь в отсутствие старших.

В пятнадцать лет Салават уже не пропускал ни одного сабантуя в округе, не боялся выходить на борьбу против сильных и знаменитых батыров, был известен своими победами. Будучи на охоте, старался непременно встретиться с медведем. На сабантуях и свадьбах внимательно слушал сэсэнов, певцов, кураистов, стараясь понять секреты их мастерства, сам пел, его песни любили и с удовольствием слушали.

Но особой его страстью были лошади. Он любил обучать необъезженный молодняк, целыми днями не слезал с коня.

Как это мне все знакомо! Уже более сорока лет прошло с моего шального возраста, но я помню всех коней, которых мне довелось объездить. Будто вчера я отогнал табун лошадей под скалу, к старой паромной переправе, а сегодня утром, еще до рассвета, по густому туману, поднимавшемуся с Юрюзани, бегал, размахивая уздечкой, и выслушивал звон колокольчика, по которому я находил любимую кобылу Машку. Находил, садился верхом, собирал табун и гнал в деревню.

И конные забавы у нас были такие же, как у Салавата — поднять с земли на скаку какую-нибудь вещь, переплыть на коне Юрюзань, метко выстрелить из лука.

В детстве мне приходилось бывать в родных местах Салавата. Бабушке Фатыме, как вдове фронтовика, выделяли сенокос в госфонде. Эти луга располагались на пути из нашей деревни Каратаулы в Шаганай. На сенокос мы с бабушкой обычно ездили на лошади. Укладывали в телегу косы, грабли, флягу для воды, продукты и отправлялись в путь. Проезжали урочище Болонбай, поднимались на гору, ехали краем перепаханного надгорья и спускались к чудесному ручью Яше-елга. До чего чиста, холодна и вкусна была вода в этом ручье.

Я останавливал лошадь на берегу, разнуздывал ее, отпускал чересседельник. Она заходила в воду и долго с удовольствием пила...

Дальше начинался Шайтан-як, земля, где родился и вырос Салават. Мне казалось, вот сейчас на том берегу ручья покажется Салават на белом коне Акбузате, а с ним его друзья. Кони их войдут в воду, наклонят головы и тоже начнут пить. Мы окажемся рядом, напротив друг друга.

— Салям алейкум, Салават-агай, — поздороваюсь я с ним.

— Алейкум вассалям, джигит. Куда путь держишь?

— Сено косить.

— Не время этим заниматься. Распрягай лошадь свою, садись верхом и поехали!

— Куда, Салават-агай?

— Вон в том лесу, — покажет он плеткой, — заводские люди наш лес рубят, покажем им, чья это земля!

— Но у меня нет никакого оружия, у вас вон у каждого сабля на боку!

— А ты возьми свой топор из телеги!

Я потянулся к хомуту, чтобы развязать супонь и распрячь лошадь, но тут бабушкин голос развеял видение: «Ты что, уснул, что ли? Много пить коню не давай, не дай Бог, опоится!»

Тех лесов, которые пытался отстоять Салават, сейчас уже нет. Их вырубили заводские люди. Однажды Салават со своими друзьями действительно напал на них. Лесорубы бежали, бежал и заводской приказчик, который узнал Салавата. Когда тот вернулся домой, управители завода уже были у Юлая. «Твой сын напал на лесную заимку. Сейчас в Уфу, к генералу поедем», — грозили они. Юлай с трудом успокоил жалобщиков, но Салавату досталось от отца и деда.

Но он не угомонился. Заводчики хотели убить Салавата, но не посмели сделать это сами. Они боялись, что все башкиры округи сядут верхом на коней и нападут на них. Тогда они наняли для этого людей со стороны.

Эпос рассказывает о том, что один из наемных убийц встретил Салавата в лесу, но не решился напасть на него. Поздоровавшись с Салаватом, он представился охотником. «Вон там одинокий медведь по бортям лазит», — обманул он Салавата и направил его туда, где матерый медведь с медведицей учили медвежат разорять борти и доставать оттуда мед.

Без страха вступил Салават в бой с медведем, одолел его, но медведица, уведя медвежат подальше, вернулась и напала на Салавата сзади. Он получил большие раны, но, истекая кровью, одолел и ее.

Заводчики, поняв, что не могут унять Салавата, собрали верных им тарханов, старшин и стали держать совет. Они решили «приручить» Салавата, женив его.

Еще в детстве Салавату сосватали девочку Гульбазир, дочь тархана Хагынбая, даже сыграли свадьбу. Тогда Хагынбай и Юлай дружили и ходили друг к другу в гости. Но когда отношения между Юлаем и заводчиками обострились, Хагынбай решил, что Юлая, скорее всего, уберут со старшинства, и губернатор может предложить должность старшины ему, Хагынбаю. Поэтому он прервал дружбу с Юлаем и решил не отдавать свою дочь за Салавата, сославшись на то, что Салават уже был женат на вдове старшего брата. Однако по совету заводчиков Хагынбай переменил свое решение и отправился к Юлаю сказать это. Но дочь опередила его, она послала к Салавату с этой вестью своего гонца.

Салават отправился во владения Хагынбая. Проезжая через его луга, он заметил девушек, собирающих ягоды, и остановил коня. Гульбазир вышла ему навстречу. Они молча стояли и смотрели друг на друга, не решаясь приблизиться. Видя нерешительность девушки, Салават спел ей свою песню любви. Она ответила ему взаимностью.

Он услышал от Гульбазир и грустные слова:

Нежность девушки, батыр,
Сравнить бы можно с очаровательным цветком,
Но если у нее появится соперница,
Будто мороз убьет это чудо.

Но и Салават, и Гульбазир, конечно, понимали, что Амина, старшая жена Салавата, взята им по обычаю, и не Салават этот обычай придумал. С древних времен башкиры не бросали на произвол судьбы вдов своих братьев и их детей. Женитьба на Амине была долгом Салавата перед родственниками, и отказ от этого брака лег бы позором на его молодую голову. Весь день он в компании девушек пел и плясал, а вечером пришел на стойбище к Хагынбаю.

Там Салават застал заводчиков, тарханов и старшин. Они собрались и решили, что если Салават не угомонится, не перестанет препятствовать заводчикам рубить лес на башкирской земле, охотиться, пасти скот, то надо обратиться к губернатору, арестовать Салавата и отправить его подальше от родных мест. Как только Салават вошел в юрту, гости Хагынбая шарахнулись, как овцы при появлении волка, замолкли, быстро вышли из юрты и разъехались.

Хитрый Хагынбай устроил настоящий праздник по случаю приезда Салавата. Были скачки, борьба, песни, танцы и богатое угощение. Собрались родственники со всех ближайших стойбищ. Три дня гулял народ. Салават, сев на коня для отъезда домой, обратился к народу со словами благодарности за теплый прием, а потом сказал: «Заводчикам, захватывающим нашу землю, старшинам, продавшимся им, баям, проводящим свою жизнь в праздности и наслаждениях, беспечным мужчинам, распродающим родину вместе с ними, всем им не будет жизни на нашей земле. Пусть я захлебнусь собственной кровью, если не сдержу своего слова. Клянусь в этом я, Салават!» Он взмахнул плеткой, и Акбузат понес его в сторону Шайтан-яка.

И мы, прощаясь с летним стойбищем Хагынбая, отметим следующее. В исторических документах нет упоминания о таком знатном башкире, тархане, жившем в этих краях. Он не мог остаться незамеченным в бурных событиях того времени. Значит, имя его претерпело изменения. Это и неудивительно. Эпос, зародившись в конце XVIII в. на родине Салавата, прошел через память нескольких сэсэнов, но никогда не записывался на бумаге. Последний исполнитель этого кубаира Габит-сэсэн был уроженцем Иткуловской волости Орского уезда Оренбургской губернии (ныне — Баймакский район). М. Бурангулов записал его от Габит-сэсэна в Зауралье, в 1910—1920 гг., на значительном удалении от места зарождения.

Можно лишь предположить, что под именем Хагынбая первоначально вошел в кубаир Шаганай. Его образ жизни полностью совпадает с действиями Хагынбая, описанными в эпосе. Он был дружен с заводчиками, за бесценок распродавал башкирские земли, не гнушался и других злоупотреблений, из-за чего и был лишен старшинской должности. Юлай и Салават мешали ему, устранив их, он вполне мог претендовать на эту должность.

Салават сильно выделялся среди своих сверстников. Еще совсем молодым, в 16—17 лет был известен в округе как батыр, как сильная личность. Безусловно, Шаганаю хотелось привлечь его на свою сторону. Он, старый хитрец, видел, что Юлай совершает немало ошибок, противопоставляя себя заводчикам. Поэтому Шаганаю было выгодно отдать за Салавата свою дочь Гульбазир. Забегая вперед, скажу, что сыновья Салавата, возвратившись на родину, поселились не где-нибудь, а в деревне Шаганай. Это наводит на мысль, что мать по крайней мере одного из них была из рода Шаганая.

Но вернемся к эпосу. Стычки юного Салавата с заводскими людьми не прекращались, проливалась кровь. На заводах появились солдаты, и Салават собрал вокруг себя сверстников и охотников, дал коней тем, у кого их не было.

Отец и мать Салавата заметили подготовку сына к боевым делам. Юлай решил поговорить с ним: «Эти дни, когда ты садишься на коня, кажутся мне кровавыми. Идти против царя и заводчиков — искать себе смерть. Если бояре творят плохие дела, надо потерпеть, дождаться ответа на поданные заявления. Ты молод еще, а я видел восстания, сожженные деревни, казни батыров, их изуродованные лица без носа и ушей. Я с большим трудом, участвуя в военных походах, заслужил свой авторитет, дал клятву верно служить царю и губернатору. Ты хочешь, чтобы я отошел от своей клятвы?»

Юлай пытался остудить сына, призывал к терпению, но Салават упрямо отвечал ему, что не станет бездействовать, будет не с ним, а с народом:

Если по родине потечет река крови,
То и моя кровь будет в этой реке.
Если родина будет в огне,
То и я сгорю вместе с ней.
Если родина увидит светлые дни,
То и я буду праздновать победу.

Такие слова вложил сэсэн в уста Салавата. Между Салаватом и Юлаем возник такой же конфликт, как некогда между Юлаем и Азналы. Сын не хотел жить так, как жил отец и этим ставил под удар и авторитет отца, и благополучие семьи. Известная проблема отцов и детей!

Казалось, что этот конфликт вот-вот приведет к окончательному разрыву. Но в этот момент из провинциальной канцелярии пришел пакет с приказом направить отряд башкир на борьбу с самозванцем Пугачевым.

Юлай узнавал в Салавате самого себя. Он тоже в молодости был горяч, участвовал в восстании, но, чудом избежав наказания, хлебнув горя в семилетием скитании по отрогам Ямантау, успокоился, реабилитировал себя перед властью в военных походах и стал старшиной. Такой же выход из сложившегося положения он видел и для Салавата. Обратившись к нему, Юлай сказал:

Езжай, сынок, ты на войну,
Тебе простят твою вину.
Как я, получишь ты медаль,
И станешь выше всех своих врагов.

Душа батыра Салавата рвалась в бой, и он получил, казалось, возможность реализовать себя. Послушав ли отца, или что-то иное было у него на уме, но Салават возглавил отряд, собранный Юлаем, надел его медаль и отправился к Стерлитамакской пристани.

Хоть и была медаль отцовской, но выделяла его среди других командиров. Сын доблестного отца также вызывал уважение у чиновников, и Салавата назначили тысячником, командиром тысячного отряда, отправлявшегося на подавление восстания Пугачева. Где-то в верховьях Юшатыра отряд остановился на ночевку. Здесь к костру Салавата подошел старик, с которым батыр встречался на родине.

Старый бунтовщик расспросил его о здоровье, делах и намерениях. Он видел, что Салават очень горд своим положением. Ему, такому молодому батыру, доверили тысячный отряд. «Туда ли ты идешь, сынок?» — спросил его старик, — ведь русский батыр, против которого ты ведешь свой отряд, сел на коня и взялся за оружие, чтобы дать свободу всем народам от коварной царицы, ее генералов, бояр, тарханов и продажных старшин! "Пусть все будут свободны!" — бросил он свой клич. Прочитай его письмо!»

Это был известный манифест Пугачева, обращение его к башкирам, в котором он обещал вернуть башкирам их земли, захваченные заводчиками, и свободную жизнь по своим обычаям и вере.

Не к этому ли стремился Салават, еще подростком вставший на тропу войны? Не это ли было вековым чаянием башкирского народа? Салават сорвал с груди отцовскую медаль и с рассветом повел свой отряд в лагерь Пугачева.

Так сэсэн описывает переломный момент в судьбе молодого батыра. В исторических документах, к сожалению, нет упоминаний о том, как и когда башкиры трехтысячного сводного отряда под командованием старшины Ногайской дороги Алибая Мурзагулова и Салавата Юлаева приняли решение перейти на сторону Пугачева. Они шли на соединение с генерал-майором В. Каром, отправленным императрицей Екатериной II на подавление пугачевщины. Но Кар оказался разбитым, а в деревне Биккул, куда ехали башкиры, уже стояли повстанцы во главе с атаманами Зарубиным и Овчинниковым.

10 ноября 1773 г. Салават Юлаев и бывшие при нем башкиры оказались в лагере пугачевцев. Едва ли это произошло случайно. Они, конечно, знали о том, что там, куда они ехали, идет большое сражение. Да и посланцы Пугачева, как об этом сообщает эпос, доставляли его манифесты в башкирские селения и сформированные команды. Ситуация сложилась так, что оренбургский губернатор своим указом собирал башкирские команды, а приходили они большей частью в лагерь Пугачева. В результате его войско росло, как снежный ком, и в Бердском лагере вокруг Пугачева собралось уже более 10—12 тысяч башкир.

Среди них был и Салават Юлаев. Он участвовал в осаде Оренбурга, был дважды ранен, проявил геройство. Его представили Пугачеву. Тот произвел Салавата в полковники и отправил домой на излечение и набор войска, стремясь перекинуть пламя восстания на север и северо-восток Башкортостана, в район Красноуфимска.

Вернувшись домой, Салават застал новое ополчение, готовое двинуться к Оренбургу, на помощь воинским частям императрицы. Он обратился к землякам со своей известной речью. Эта речь крепко засела в умах башкир, передавалась из поколения в поколение. В XX в. она была записана от исполнителей трижды: М. Барангуловым, по-видимому, в 1910—1920 гг.; С. Мирасовым в 1922 г.; В. Коломбетовым в 1945 г. Есть русский перевод «Речи Салавата башкирскому народу» [13].

Салават не стал обманывать земляков, представлять Пугачева царем Петром III. Сын Юлая, обратившись к народу, сказал прямо, что батыра, начавшего восстание против императрицы, зовут Бугас (Пугачев), что он идет той же дорогой, что и башкирские герои Карасакал, Кусем, Акай, Батырша. Салават поведал, что сам встречался с Пугачевым, разговаривал с ним.

«Пугачев беспощаден к любимым императрицей баям, генералам, чиновникам, — убеждал Салават, — он дает свободу и вольную жизнь по своим обычаям и вере всем народам: русским, башкирам, татарам, мишарам, чувашам». Он рассказал, что по пути домой развез манифесты Пугачева по многим селениям семи племен. Отметим, что даже во времена Салавата, во второй половине XVIII в. общность «семиродцев» еще имела место. В эпосе «Юлай и Салават» она упоминается в составе племен юрматы, кыпсак, табын, кувакан, айле, катай и тамьян.

Салават сказал землякам, что все племена поняли манифест Пугачева, готовят оружие и намерены вступить в бой за землю, свободу и веру.

Юлай пробовал воспротивиться:

Получив медаль, я дал клятву верности,
Взяв в руки оружие, я не буду врагом императрице.
Если, сынок, тебе не дорого слово отца,
То не буду я тебе отцом.

Салават с горечью ответил отцу:

Да, заслуги твои признала императрица,
И ты поклялся ей, получая медаль.
Ты останешься верным ей старшиной,
Но предашь родину,
Будешь убивать наших батыров,
Ты настоящий потомок тарханов.
Но если ты защитишь родину,
То будешь очень уважаемым человеком.
А если ты оторвешься от народа,
То станешь ему врагом, моим врагом.

Видя, что собранные им бойцы пошли за Салаватом, Юлай не стал противиться, сел на коня. Эти строки из произведения устного творчества башкирского народа коротко и просто объясняют трагизм положения патриотически настроенной части башкирской правящей верхушки. Многие башкирские старшины в 1771—1772 гг. вместе со своими бойцами оказались втянутыми в карательные операции против польских конфедератов. Так императрица Екатерина II на деле осуществляла политику стравливания народов, одновременно укрепляя свою власть. Весь командный состав башкирского корпуса был награжден: кто именным оружием, кто медалью.

В среде башкирского народа, где воинская доблесть и верность своему государству ценились особенно высоко, такие знаки отличия порождали преданность власти и перейти через нее было нелегко. Но, несмотря на это, большинство старшин все-таки пошли со своим народом, возглавили повстанческие отряды.

Далее в эпосе приводятся строки, в которых Салават сгоряча упрекает отца в происхождении из тарханов, в знатности собственного рода. Видимо, эти сведения соответствуют действительности, так как сэсэн не один раз упоминает о том, что в каждом поколении в роду Салавата были тарханы, бии и старшины. В одном нет сомнения, это был род смолоду горячих патриотов, в зрелых годах ощутивших железную руку карающей власти. И в каждом поколении при этом был конфликт, как между Азналы и Юлаем, Юлаем и Салаватом.

Салават увел за собой отряд, собранный Юлаем совсем для других целей — для участия в карательных операциях. Он нападал на заводы, на владения верных императрице старшин. Когда Пугачев пришел в Башкортостан, Салават уже имел многочисленное войско, стал главным полковником, бригадиром.

Во многих сражениях участвовал молодой батыр, был ранен, но не слезал с коня. Он горько переживал, что все меньше и меньше бойцов остается в рядах его войска. Велики были потери. Разочаровавшихся, испугавшихся воинов, покидавших поле боя, также оказалось немало. Даже отец Юлай, удовлетворенный сожжением ненавистного ему Симского завода, разорением заводских деревень Ерал, Орловка и Карауловка, и, получив известие о разорении его собственного селения, вернулся домой.

Силы восставших таяли. После того, как был арестован Пугачев, Салават, хоть и собрал вновь войско с разоренной родины, не мог уже противостоять нарастающей силе карателей. Как говорит эпос, каратели пришли на берега Кускянды, на родину Салавата, и заняли ущелья Ямантау. Надо отметить, что здесь сказитель вновь связывает долину речки Кускянды с ущельями Ямантау в единую вотчину их рода.

Салават дал еще несколько сражений карателям, но был разбит и арестован. Несмотря на унизительное наказание, торжество его врагов, он не был сломлен, прощаясь с родственниками и земляками, сказал:

Хоть и покрыли землю снега,
Иссушив и уничтожив траву,
Но солнечной весной дожди
Вновь заставят цветы зацвести.
Хоть и уйдет с родины Салават,
Но кровь батыров, пролитая врагами,
Не умрет на нашей земле,
Родятся другие батыры и отомстят за нас.

Таким запомнился Салават своему народу. Конечно, бурные события начала XX в., Октябрьская революция и последующая власть коммунистической идеологии оказали на эпос свое влияние, но едва ли оно было большим, ведь Габит-сэсэн, со слов которого М. Бурангулов записал этот эпос, умер в 1921 г., когда коммунистическая идеология еще не успела поразить умы народных певцов и сэсэнов.

Для понимания образа жизни башкирского народа того времени, мыслей и чаяний его героев, смысла их борьбы этот эпос — бесценное достояние. По нему следует сверять сведения исторических документов о башкирах, написанных, как правило, враждебной стороной, на другом языке, записанные порой на допросах, в неволе, под пытками. Эпос «Юлай и Салават», как и другие произведения народного творчества исторического характера, дают нам прекрасную возможность отойти от порочной практики некоторых историков, стремящихся описать события, буквально следуя тексту таких документов. Изучая кубаиры, можно представить себе полную картину событий, а исторические документы могут лишь отражать возникшие взаимосвязи между различными ее участниками.