Тем временем в Яицком продолжали рыть подкоп под колокольню и возводить новую батарею. Пугачев верил в успех. За всеми работами следил сам и дал отдых людям лишь на один день — 1 февраля 1774 года.
Победы окрыляют и опьяняют. Вот уже несколько месяцев Пугачев играет роль императора. Перевоплощение достигает такой силы воздействия, что образ, сотворенный на сцене жизни, отодвигает на второй план сознания реального беглого хорунжего Донского войска, начинает определять его мысли и поступки. В качестве Петра Федоровича он не считает себя связанным с неверной женой «Катькой», которая «желала убить мужа», и скоро поддается на уговоры приближенных жениться.
— Как ты женишься, так войско Яицкое все тебе прилежно будет, — убеждают его, и Емельян Иванович, оставивший в Зимовейской станице жену с тремя детьми на руках, не возражает против решения «Петра Федоровича» устроить свою личную жизнь.
Приглянулась Емельяну молодая, шестнадцати лет, казачка Устинья Петровна Кузнецова. Послал сватов и следом сам явился.
— Где невеста? — спросил жених.
Перепуганную невесту извлекли из подпола.
— Хороша, — проговорил он похотливо, — хороша! Поздравляю тебя, со временем ты будешь всероссийской царицей.
Петр Кузнецов бросился самозванцу в ноги и стал горько плакать и причитать о том, что дочь его «молодехонька и принуждена идти замуж невольно».
— Чтоб к вечеру все было готово к сговору, — строго сказал Пугачев. — Не плачь и готовься к венцу! Завтра быть свадьбе! — И протянул невесте тридцать рублей серебром1.
Отец с дочерью были «в великих слезах», но перечить не стали, убоявшись навлечь на себя гнев «ампиратора», который и впрямь был скор на расправу.
1 февраля обвенчались в яицкой церкви Петра и Павла. Во время обряда гремел салют. Устинья заливалась слезами. Со стороны казалось — от счастья. Жених одарил священников двадцатью рублями и приказал называть ее «на ектениях благоверною императрицею».
— Конечно, государь, — пролепетал приходской поп, — как только получу повеление Синода.
Пугачев огорчился, но настаивать не стал.
Выход молодых из церкви казаки встретили криками «ура!». Такого стечения народа на кривых улочках городка не помнили даже яицкие старожилы.
Свадьбу сыграли быстро, но по-царски пышно. Пили за здоровье «государя», великого князя Павла Петровича и его супруги Натальи Алексеевны, пили за невесту, почти за каждого из присутствующих до утренней зари.
Мельтешили перед глазами пьяные рожи, горланили похабные песни, не обращая внимания на «государя». Рядом плакала «благоверная императрица», размазывая по лицу слезы и сопли. Пугачев, уставясь осоловелым взглядом на Пьянова, надрывно и зло, во весь голос кричал:
— Тесна, Денис, ох как тесна моя улица!
Никто не понял его. Никто не подошел, чтоб успокоить рвущуюся на части душу.
Это был крик души человека, попавшего под пяту яицких казаков.
«Всеавгустейшая императрица» с самого начала засомневалась в высоком происхождении своего мужа: слишком неотесан и груб он был в сравнении даже с офицерами малых чинов, которых ей доводилось видеть. Однажды, оставшись наедине с мужем, Устинья сказала:
— Не царь ты вовсе!
— Молчать! — взъярился Пугачев и грохнул кулаком по столу. — Не смей нос совать в государевы дела!
Пугачев совершил ошибку. Его женитьбу многие не одобряли. В самом деле, возможно ли царю сочетаться браком с простой казачкой? Да еще «в такое время, когда надлежало ему стараться утвердиться на царстве»2.
— Для чего он, не окончив своего дела, то есть не получа престола, женился, — шептались казаки, не смея сказать об этом открыто3.
Между тем из Гурьева вернулся Овчинников и привез шестьдесят пудов пороху. Пугачев назначил взрыв колокольни и штурм укрепления на 19 февраля. Но накануне к Симонову переметнулся малолеток Ванька Неулыбин.
— Кто надоумил выродка? — спросил Емельян.
Ни один из соратников не знал, что ответить. Может, он по велению сердца ушел к Симонову, усомнившись в «государе», который связал свою судьбу с простой казачкой? Вряд ли: слишком мал был Ванька Неулыбин. Логичнее предположить, что кто-то из старших «надоумил» его пробраться к осажденным и предупредить их о грозящей опасности.
Среди документов, раскрывающих историю пугачевского бунта, есть один, заслуживающий особого внимания:
«Тайная правительственная экспедиция вынесла определение... освободить Семена Шелудякова с женой Марией от ссылки на поселение и отдать по-прежнему в Уральское войско, учитывая то, что он, Семен Шелудяков, при атаке пугачевцами Яицкой крепости оказывал верность... и войсковой атаман Мартемьян Бородин особливо о его верности засвидетельствовал...»4
За какие такие особенные заслуги перед правительством был освобожден от наказания Семен Шелудяков? Уж не за то ли, что послал Ваньку Неулыбина к полковнику Ивану Симонову и войсковому атаману Мартемьяну Бородину, сидевшим в осаде?
Симонов успел обезвредить мину. Пугачев наладил новую. Однако двадцати пудов пороху не хватило, чтобы разрушить колокольню, обвалились лишь два верхних яруса. Утром повстанцы попытались прорваться в укрепление, но овладеть им не смогли. Решили взять осажденных измором.
В тот же день, 19 февраля, Емельян Пугачев, получив сообщение о приближении правительственных войск к Оренбургу, срочно покинул Яицкий городок и выехал в Берду, взяв с собой пятьсот человек под командой Андрея Овчинникова.
Наставляя атамана Никиту Каргина, Емельян говорил:
— Я теперь еду в армию, а государыню оставляю здесь. Почитайте ее, как меня, и будьте ей послушны.
Устинья заняла дом бывшего войскового атамана — лучший в Яицком городке. Вместе с нею поселились «Толкачев с женою, две фрейлины и множество различных служителей»5. Все называли ее «Ваше Императорское Величество».
Как прощался он с Устиньей,
Как коснулся алых губ,
Разорвал он ворот синий
И заплакал душегуб6.
Что тут скажешь? Давид Самойлов создал поэтически совершенный, психологически точный образ истинно русского человека, предводителя, вожака. Душегуб Пугачев, расставаясь с Устиньей, мог, конечно, и поцеловать молодую жену, и истерично разорвать на себе рубаху, и заплакать. Он был великим актером на сцене жизни. Однако из скупых строк официального документа вырисовывается иная картина — менее яркая, зато, по-видимому, более достоверная.
Прощаясь с женой, «венценосный» супруг наказывал, чтобы она ни в какие дела не входила. И Устинья не вникала. А еще просил писать. И сам обещал отвечать7.
По признанию Кузнецовой, она довольно часто посылала весточки Пугачеву, которые писал для нее казачий малолеток Алексей Бошенятов. Все они скреплялись подписью: «Царица и государыня Устинья». К сожалению, ни одна из них не сохранилась. Интересно было бы посмотреть, сумела ли она привыкнуть «к царской поступи», освоилась ли с новым своим положением?
И Пугачев писал ей. Не сам, конечно, — с помощью секретаря, поскольку сам тоже был безграмотный. Черновик одного такого послания «государя» к жене был найден в Бердской слободе в доме казака Константина Ситникова, у которого проживал Емельян Иванович.
«Всеавгустейшей, державнейшей великой государыне императрице Устинье Петровне, любезнейшей супруге моей, радоватися я желаю несчетные леты.
О здешнем состоянии, ни о чем другом к сведению Вашему донести не нахожу: по сие течение [по настоящее время] со всею армией все благополучно. Напротив того, я от Вас известного получения ежедневно видеть писанием желаю...»8
Любезная — не значит любимая. Но тоска одолевает. Самому сообщить нечего, а от нее готов получать письма хоть каждый день. Историки нарумянили казачку Устинью, представили ее красавицей. Допустим, идеализировали жену народного героя, однако в молодости ей не откажешь — всего шестнадцать лет. И хороша собою. Шибко хороша! Потому и скучал Емельян по супруге своей.
«...При сем посланы от двора моего с подателем сего казаком Кузьмою Фофановым сундуки за замками и собственными моими печатями, которые по получении Вам не отмыкать, а поставить к себе в залы до моего императорского величества прибытия...»
Как ни велико было искушение, Устинья не посмела нарушить запрет мужа; два сундука за его печатями не вскрыла и, «с чем они были», так и не узнала до конца дней своих.
«А фурман один, который с ним же, Фофановым, посылается, повелеваю Вам, распечатав, и, что в нем имеется, принять на свое смотрение...»
Вообще-то «фурман» — это возница при фуре, то есть при большой длинной повозке для клади. Ее и имел в виду Пугачев, диктуя письмо секретарю. В ней поместилось семь огромных сундуков, которые Емельян Иванович не просто разрешил — повелел открыть, содержимое принять и распорядиться им по своему усмотрению. Устинья Петровна не заставила себя уговаривать: женское любопытство выше всяких чувств.
Устинья открыла сундуки. В первом оказались «разные шелковые материи, в другом — кафтаны, в третьем — всякие меха, в четвертом — отрезы ткани, в пятом — посуда, состоящая в серебряных стаканах, чарках, подносах и подсвечниках, в седьмом — сверх того, великое множество белья и домашней рухляди», а еще две тысячи рублей9.
Да от такого богатства и голова могла пойти кругом, и любовь к щербатому мужу проснуться, и «царская поступь» выработаться, но, кажется, ничего подобного не произошло. Устинья по-прежнему жила тихо, из дома почти не выходила. Каждое утро являлся к ней атаман Никита Каргин, докладывал о состоянии постов, испрашивал повелений:
— Ваше императорское величество Устинья Петровна, что изволите приказать?
— Мне до ваших дел нужды нет. Что хотите, то и делайте. Об одном прошу: не дайте меня в обиду, ведь я отдана на ваши руки от государя10.
Кажется, «благоверная императрица» приняла правила опасной игры — стала называть мужа «государем». И сама не возражала, когда казачонок Алеша Бошенятов в конце письма, продиктованного ею, всякий раз старательно выводил: «Царица Устинья».
«...Да при сем десять бочек вина с ним же, с Фофановым, посылаются. О чем, по получении сего, имеете принять и в крайнем смотрении содержать. А сверх того, что послано съестных припасов, тому при сем предлагается точный реестр.
Впрочем, донося Вам, любезная моя императрица, и остаюся я, великий государь».
То ли «великий государь» знал повадки своих «подданных», то ли сам ценил содержимое бочек, только строго наказал хранить их «в крайнем смотрении». «Точный реестр» «съестным припасам» необходим был, чтобы не разворовали. Это — естественно. А в остальном эта часть письма не требует комментариев.
Блокада яицкого гарнизона продолжалась и после отъезда Пугачева в Берду. Но ни те ни другие не предпринимали активных действий. Повстанцам удалось даже навязать осажденным переговоры. Атаман Каргин отправил на них старшину Перфильева, а полковник Симонов — капитана Крылова.
— Долго ли вам, Андрей Прохорович, противиться батюшке нашему государю Петру Федоровичу? — убеждал Афанасий Петрович капитана Крылова. — Пора вам образумиться и покориться.
— Перестань ты, Перфильев, участвовать в злых делах разбойника, которому служишь. Лучше вспомни Бога и присягу, данную ее императорскому величеству.
— Не надо меня увещевать и учить! В Петербурге мне говорили, что будто бы батюшка наш — донской казак Пугачев. Но это — неправда. Я вернулся на Яик и увидел, что он — подлинный государь. Признайте свою вину и будьте покорны ему, и Петр Федорович простит вас. Ты здесь капитан, а у него, может быть, генералом станешь. Да что там говорить! Нам лучше поддержать его, потому что мы раньше ему присягали, чем Екатерине Алексеевне.
На том и разошлись, так и не убедив друг друга11.
Перфильев примкнул к Пугачеву значительно позднее первых его сообщников. К этому времени он вполне вошел в роль «великого государя». Может быть, потому и не усомнился старшина в своем выборе и оставался верен ему до конца...
Осада яицкого укрепления продолжалась. 13 марта 1774 года солдаты гарнизона последний раз получили еду. Но на помощь им уже спешили войска под командованием генерал-майора Павла Дмитриевича Мансурова. Впрочем, Александр Ильич Бибиков начал наступление на все центры повстанческих сил — Оренбург, Уфу, Челябинск, Кунгур...
Примечания
1. Пугачевщина. Т. 2. С. 118.
2. Там же. С. 108—110, 188—189.
3. Там же.
4. Сальников Ю. Указ. соч. С. 92.
5. Пугачевщина. Т. 2. С. 198—199.
6. Самойлов Давид. Избранные произведения. М., 1989. Т. 1. С. 139.
7. Крестьянская война в России... С. 201.
8. Документы ставки Е.И. Пугачева... С. 367.
9. Крестьянская война в России... Т. 2. С. 201—202.
10. Буганов В.И. Указ. соч. С. 122.
11. Там же.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |