Ох и трудна же была служба на Царицынской линии, протянувшейся на сотни верст от донской станицы Качалинской до Астрахани. Еще со времени Елизаветы Петровны на всем этом степном малолюдном пути отправляли донцы почтовую гоньбу. И в метель, и в дождь, и в холод, и в зной впрягали они своих отощавших лошадей в тарантасы и кибитки, чтобы докатить какого-нибудь чванливого курьера или важного чиновника до соседней станции. Животные, изнуренные беспрерывной ездой и бескормицей, уныло тащились по разбитому или заснеженному тракту, вызывая раздражение нетерпеливых пассажиров, безжалостно отпускавших оплеухи и зуботычины невинным кучерам. Поэтому и ожидали казаки смену себе как награду за невыносимые муки.
— Удивляюсь я, — сочувствовал царицынский комендант Иван Цеплетев очередному атаману линейцев, — почему Войско Донское так долго терпит и не просит Военную коллегию об устранении от таких тягостей. Истинно бедные казаки жалости достойны.
Особенно трудным выдался семьдесят четвертый год. Окрестные крестьяне бунтовали. На почтовых дорогах усилился разбой. Многие казаки загнали своих лошадей и, не вынеся царской службы, переметнулись на сторону самозванца. Наказной атаман Сулин понял, что дальше тянуть нельзя, собрал кое-как команду в шестьсот человек и, вручив ее под начало старшины Василия Перфилова, отправил на линию на смену той, что уже отмыкала свой срок. И надо сказать, пришла она вовремя. Мятежники подходили к Царицыну, а защищать его было некому. В распоряжении находились всего четыре гарнизонные роты и три сотни вооруженных добровольцев. Пугачев же вел за собой не менее пяти тысяч человек, одушевленных недавней победой на реке Пролейке. Это привело «город в такой страх, что едва мог колеблющийся народ бодрствовать и мужаться». В самую горячую пору работ по укреплению оборонительных сооружений крепости некоторые обреченно говорили:
— Напрасно трудимся, скоро все достанется батюшке Пугачеву1.
Поэтому комендант был рад прибытию Василия Перфилова с казаками. С ними у него сложились доверительные отношения, окрепшие в условиях серьезной опасности, нависшей над городом и его жителями. Скоро за стенами Царицына собрались полки донских старшин Василия Манакова, Федора Кутейникова, Василия Грекова, Григория Поздеева, Афанасия Попова, Варлама, Карпа и Михаила Денисовых2. Под их началом числилось до двух тысяч человек.
Вечером 20 августа Карп Денисов, бывший с двумя казачьими сотнями в разведке, донес своим соратникам, «что злодей с толпою следует прямо к Царицыну». Старшины подняли донцов и двинулись в степь. В происшедшей схватке Федор Кутейников был ранен копьем в левый бок и грудь, «близ правой титьки». Сброшенный с коня, он был взят в плен и отправлен в обоз самозванца. Полк его дрогнул, попятился, смешался. Хорунжие Ефрем Крапивин и Ефрем Терентьев, служившие под началом Василия Грекова, преклонили перед мятежниками хоругви и увлекли за собой до четырехсот своих товарищей3. Случай этот поверг командиров в отчаяние. Они потеряли веру в своих подчиненных, еще недавно являвших примеры храбрости и отваги в сражениях с татарами и турками. Но то были внешние враги. Бунт все перевернул с ног на голову.
Наступила ночь. Воцарилась тишина. Войсковые старшины собрались вокруг стола, освещенного желтым огоньком сальной свечи. Корявые строки горького признания вылились в рапорт царицынскому коменданту:
«К несчастью общему и погашению славы, нажитой кровью всего Войска Донского, из находящихся при нас подчиненных некоторые показали такую трусость, что... мы об истреблении казаками злодея надежды не имеем. И хотя еще большая половина осталась с нами, но что последует от них, сказать никак теперь не можно. От истинного нашего сердца господа Бога просим, чтобы он даровал им прежнюю храбрость»4.
Рапорт подписали все старшины. Нет только подписи Федора Кутейникова. До царицынского коменданта дошли слухи, что его не то закололи, не то повесили — в общем, «лишили живота».
Это был тот вечер, когда подвыпивший «государь» поражал своих собутыльников и астраханского сотника Горского рассказом о побеге из-под стражи с помощью неведомого генерала Маслова. Вдруг в лагере мятежников началась суматоха, вызванная, как оказалось, сообщением о победе. Пугачев вскочил на коня и помчался к месту события. В толпу сопровождающих затерся Дубовский казак Федоров.
Утром 21 августа Пугачев поднял свою армию и двинулся по дороге на Царицын. Остановил свои полки в пяти верстах от города, а сам с ближайшими сообщниками отправился на рекогносцировку. Он подъехал близко к крепости. Из нее вышли донские казаки — человек пятьсот, а то и более. Начались переговоры. Но тут с вала кто-то крикнул:
— Здорово, Емельян Иванович!
— И сын его здеся! — не растерялся Пугачев, однако положения не исправил.
На сторону самозванца перешло всего пять казаков, а остальные вернулись в крепость. Приказал стрелять из пушек. Неприятель ответил тем же. Дуэль продолжалась несколько часов. Перед заходом солнца Пугачев отвел войска на ночлег к речке Мечетной, протекавшей в десяти верстах от города.
И. Цыплетев — П. Кречетникову
21 августа 1774 года:
«По секрету.
Пишу, Ваше превосходительство, из осажденного города. Злодей с толпою пришел, в первом часу начал изо всей артиллерии сильную атаку, ядрами и бомбами сыпал по крепости, но, слава Богу, еще не удалось ничего. Зажигаемое им строение отряженною заблаговременно командою утушалось скоро, и люди спасались. Могу засвидетельствовать: все неустрашими до последнего солдата, равно купцы и обыватели, имеющие ружья и посты по стенам. А наши артиллеристы пускали выстрелы... (но они) не дали ему выгодного места ни одного. И ничем не страшен оказался, и все у нас до одного бодрствуют...
Итак, теперь видно: через линию тянутся проклятого изверга обозы, что нам означило поход его наниз, о чем уведомить поспешаю.
Полковники казачьи, без регулярной команды, не имея подпоры, ударить еще не могли: опасаются своих, что грозят отступлением, а многие из-под города и ушли — неизвестно, в толпу или на Дон»5.
Оказалось: не так страшен черт, как его малюют. Пугачев отступил. Поэтому настроение приподнятое не только у коменданта Цеплетева — все до одного бодрствовали, то есть бодрились.
Между тем Михельсон занял Дубовку и завтра ожидался в Царицыне.
Примечания
1. Дон и Нижнее Поволжье в период... С. 63.
2. Там же. С. 115.
3. Там же. С. 160.
4. Там же. С. 111.
5. Там же. С. 112.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |