Павел I принял Евграфа Грузинова 26 апреля 1798 года, но о чем был разговор, неизвестно. Ясно одно, что объяснения последнего не то чтобы не удовлетворили — рассердили государя. Отобрав у него ордена, не дав и часа на сборы, без гроша в кармане и без «одежды на перемену», он сослал его в Ревель. Запиской, адресованной тамошнему коменданту, царь приказал:
«Господин генерал-лейтенант граф де Кастро Лацерда, отправляемого к вам с фельдъегерем полковника Грузинова повелеваем содержать в городе; за поведением коего, также за перепиской, поручаю вам иметь смотрение»1.
Таким образом, полковнику было разрешено проживать в городе, а не в тюрьме, как утверждали его первые биографы, хотя и под «смотрением». Создается впечатление, что «упущению по службе» и «непристойным отзывам» Евграфа Грузинова о приказах генерала Денисова Павел I не придавал сколько-нибудь серьезного значения: поживет под присмотром — одумается. Куда важнее определить истинный образ мыслей его; ему разрешается переписка — может, в письмах раскроется.
Резвая тройка за два дня доставила Грузинова к месту назначения. Через крепостные ворота въехали в город, остановились на площади, против комендантского дома. Фельдъегерь Варгалов, сдав своего спутника, удалился. Яков Лацерда прочел записку императора и, посмотрев пристально на некстати явившегося гостя, спросил:
— Господин полковник, во вторую кампанию с турками я довольно наслышался о старшине Грузинове, не ваш ли то родственник?
— Петр Грузинов — мой родной брат, — ответил Евграф.
— Замечательной храбрости молодой человек. Жив ли? В каких чинах сегодня пребывает?
— Четыре дня тому был еще подполковником. А теперь лишен всего и содержится под арестом в павловской крепости Бип.
Генерал не спрашивал более. Шагая рядом, он жаловался:
— Живем тесно по причине большого постоя морских и адмиралтейских команд. Рекруты, прибывающие сюда для пополнения гарнизона, от перемены климата впадают в болезни. Офицеры жалуются, что на деньги, выдаваемые от города, они по чинам своим квартир никак нанимать не могут и должны добавлять от своего жалованья2. Вот и пришли. Отдыхайте.
— Премного благодарен, Яков Антонович...
28 апреля комендант Ревельской крепости рапортовал царю:
«При высочайшем Вашего Императорского Величества повелении полковник Грузинов фельдъегерем сюда, в крепость, сего числа привезен, и в содержании его под присмотром высочайшее Вашего Императорского Величества предписание я в самой точности исполнить потщусь»3.
Однако как исполнить, если у присланного «для содержания под присмотром... ни денег на пропитание, ни одежды, кроме имеющейся на нем» нет. Чего доброго, важного преступника заедят вши или он умрет от истощения. И Яков де Кастро Лацерда пишет через неделю в Петербург, умоляя генерал-адъютанта А.И. Нелидова «при удобном случае испросить высочайшего о том повеления... отколь ему сие нужное довольствие производить»4.
Странным кажется сам по себе запрос коменданта, поскольку по тогдашним правилам ссыльные обязаны были добывать себе все необходимое за счет собственных средств или путем сбора милостыни у жителей города. Как видно, первым способом Грузинов не мог воспользоваться, а второй был явно не по чину.
Вообще-то Евграф Осипович получал до ареста немалое жалованье за службу — тысячу двести рублей в год. Кроме того, доходы от крепостных и нескольких селений в Петербургской губернии, выделенных полковнику в командорство, позволяли ему вести жизнь светского человека. Но от крестьян он отказался, хотя пока об этом открыто не заявил. Делами своего командорства также не занимался.
Поэтому денег Грузинову постоянно не хватало, приходилось занимать у земляков. Куда уходили они, трудно сказать. По кабакам он не ходил, поскольку к вину так и не пристрастился до конца дней своих — явление почти исключительное в казачьей офицерской среде. Правда, покупал книги, но не так часто — расход невелик. Конечно, была любимая женщина. Но об этом позднее...
Весна вступала в свои права. Началось буйное цветение. Евграф Осипович бродил по узким улочкам, всматривался в своеобразную архитектуру города. Он уже многое узнал о старейшем сооружении Большой крепости — соборе Святой Марии. Но особое впечатление произвела на него Ратуша с ее более чем шестидесятиметровым кивером, на шпиле которого примостился Старый Томас.
Добродушный служитель Ратуши показал любознательному русскому древнюю скамью ратманов, украшенную резьбой. Искусный мастер Марквард Хассе изобразил на ней единоборство Давида с Голиафом, символизирующее победу ума и смелости над глупостью. Наконец, старик перевел ему надпись над входом в зал магистрата:
«Господин ратман, кто бы ты ни был, вступая в ратушу для совершения должности, перед этой дверью отбрось все треволнения личной жизни: гнев, несправедливость, вражду, дружбу, лесть, подчини обществу свою личность и заботу, ибо каким ты будешь к другим, таким предстанешь и перед судом Божьим как подсудимый».
Эта надпись глубоко врезалась в память петербургского изгнанника. Повторяя ее, он добрел до старейшего в Ревеле монумента, что и поныне возвышается у подножия Тынисмяги на улице Марта: трехметровое распятие на каменной платформе, сооруженное в память о ратмане Бласиусе Хохгреве, погибшем 11 сентября 1560 года, во время Ливонской войны.
Умный, благодарный народ, он четыре столетия назад понял: могилы предков — священны.
В течение двух месяцев Еграф Осипович не отправил из Ревеля ни одного письма. Зато из Петербурга написал Павел I:
«Господин генерал-лейтенант граф де Кастро Лацерда, с посланным к вам фельдъегерем отправьте в Санкт-Петербург находящегося в Ревеле полковника Грузинова 1-го»5.
Павел не только вернул Грузинова из ссылки, но и включил его в свою свиту, о чем «Петербургские ведомости» оповестили читателей 2 июля 1798 года.
В тот же день император освободил и Петра Грузинова. Высочайшее великодушие, однако, на него не распространялось. Выпущенный из крепости, он сразу же был выслан в Черкасск. Причем наказному атаману Д.И. Иловайскому повелевалось за его поведением «иметь надзирание»6.
Евграф Осипович недолго оставался в свите императора. С конца августа он перестал появляться при Дворе. Недовольный монарх потребовал выяснить, в чем дело. Начальник Военно-походной канцелярии Христофор Андреевич Ливен отправил к Грузинову 15 сентября дежурного офицера с письмом, но тот, кажется, не застал адресата дома и вручил конверт лишь на следующий день. Содержание письма в какой-то мере восстанавливается по ответу.
Е.О. Грузинов — Х.А. Кивену,
16 сентября 1798 года:
«Милостивый государь Христофор Андреевич, на воспоследовавшее по соизволению Его Императорского Величества от Вас письмо, писанное вчерашнего, а мною полученное сего числа, честь имею донести, что я от болезни, коею одержим был, ныне получил облегчение, почему и отставки желать не могу, и сего месяца 13 и 14 был уже и в разводе. Затем с истинным почтением имею честь пребыть Вашему Превосходительству милостивому государю покорный слуга Евграф Грузинов»7.
Подлинник приведенного документа отыскался в Российском военно-историческом архиве в Москве. Вызывающе аккуратный почерк, безукоризненный стиль, безупречная орфография, тон письма характеризуют автора как человека грамотного, с развитым чувством собственного достоинства.
«От болезни, коею одержим был, ныне получил облегчение, почему и отставки желать не могу...» Это, по-видимому, в ответ на раздраженное заключение корреспондента о нежелании продолжать службу. И все-таки концы с концами у Евграфа Осиповича не сходятся: «...сего месяца 13 и 14 был уже и в разводе...» Да, был, но в канцелярию не явился. Где был весь следующий день, вообще неизвестно. Любопытно, что именно 15 сентября, когда с письмом Ливена не застали его дома, шесть офицеров лейб-гвардии казачьего полка под разными предлогами попросились в отставку и получили высочайшее разрешение. По слухам, это были самые преданные Грузинову люди.
П.А. Пален — Павлу I,
16 сентября 1798 года:
«Во исполнение всевысочайшего Вашего Императорского Величества повеления, через Его Императорское Высочество великого князя Константина Павловича изъявленного, свиты Вашего Величества полковник Грузинов штаб-лекарем Оберхом при плац-адъютанте Евреинове свидетельствован и оказался здоров; о чем Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше доношу»8.
В тот же день последовал приказ:
«Свиты Его Императорского Величества полковник Грузинов за ложное рапортование себя больным через шесть недель исключается из полка и посылается на Дон с фельдъегерем»9.
Значит, Ливен не ошибся все-таки в своем подозрении? Судя по всему, не ошибся. Полковник Грузинов и самые преданные ему офицеры добились увольнения от службы кто по причине «смерти родителя» или «родительницы», кто — обоих сразу, кто «для получения доли наследства», кто — «для приведения в порядок оставшегося хозяйства»10. Сам Евграф Осипович сказался больным и позднее даже не пытался отрицать этого. Вряд ли здесь не было сговора.
Так было в действительности. А историки утверждали, что Павел I «уговорил» Грузинова поехать домой навестить больного отца и при том обеспечил своего «любимца» деньгами на дорогу11.
Минуло шесть недель. Наступила зима, в тот год снежная, вьюжная. О чем думал он, проезжая в последний раз мимо заветного дома? Благодарил судьбу, подарившую ему встречу с той, что ценила его ум, нежную, наполненную какой-то особой человечностью душу? А может, повторял вчера сказанные ею слова: «Неужели расстояние и время разведут нас навсегда, а грусть, тоска и нежность станут неизбежными спутниками нашей любви?»
Кто из нас не любил и не уезжал в снежную даль от любимой?! Он уезжал навсегда...
В первой половине ноября Евграф Осипович под охраной молчаливого фельдъегеря докатил до Черкасска.
Примечания
1. РГВИА. Ф. 26. Оп. 2/151—А. Д. 39. Л. 77.
2. Там же. Оп. 1/152. Д. 20. Л. 548.
3. Там же. Ф. 8. Оп. 8/97. Д. 845. Л. 6 об.
4. Там же. Л. 6 г.
5. Там же. Л. 6в.
6. Там же. Л. 6а.
7. РГВИА. Ф. 8. Оп. 1/152. Д. 41. Л. 75.
8. Там же. Д. 25. Л. 308.
9. Там же. Д. 41. Л. 76 об.
10. Там же. Л. 63—65 об.
11. Карасев А.А. Казнь братьев Грузиновых // Русская старина. 1873. № 4. С. 573—574; Карасев А.А. Евграф и Петр Осиповичи Грузиновы // Русская старина. 1878. № 10. С. 242.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |