У Тимофея было так тоскливо на душе, что хотелось скорее вскочить в седло и умчаться куда-нибудь в степь, подальше от людей, остаться одному со своими думами и болью. Но он знал, что дома с нетерпением ожидают его дети.
У коновязи Тимофея поджидал Актай.
— Обо всем переговорили? — спросил Тимофей.
— Хороший разговор получился.
— Тогда поедем ко мне, здесь больше делать нечего.
Выехав из ворот крепости, они пустили лошадей шагом.
— Приятный человек твой большой начальник, господин губернатор, — сказал Актай и, прицокнув языком, вопросительно взглянул на Тимофея. — Ай, какой умный человек.
Обида, которую нанес Тимофею губернатор, была не из тех, что сразу забываются, но говорить о ней кому-то постороннему, а тем более человеку не военному, Тимофей считал невозможным. А потому ответил неопределенно:
— Да, губернатор считается хорошим начальником.
Актай не спеша рассказал, как губернатор почтительно отнесся к нему, пригласил посетить лавки в Гостином дворе и пообещал купить у Актая для казны скот.
— Якши у тебя начальник, Тимофей Иванович, — снова похвалил он губернатора. — Только немножко мало платит за скот. Мы продаем купцам куда дороже. — Он назвал цену, предложенную губернатором, и Тимофей чуть было не присвистнул: она была почти наполовину ниже той, которая стояла на рынке.
«Губернатор-губернатор, — подумал Тимофей, — а губа не дура, вон какие барыши пытается отхватить себе на казенных закупках скота».
— А ты, аксакал, не продавай, если тебе не выгодно, — посоветовал Тимофей. — Силком никто не заставит.
— Нет, нельзя, — ответил Актай. — У нас такой закон есть: если кунак у тебя что-то просит, отдай.
— А разве губернатор просил?
— Нет, он не просил, — возразил Актай. — Он уговаривал, чтоб я так поступал.
— Ну, тут твое дело, аксакал. Только я тебе советую — себя не обижай. Есть лишнее — продай, нет — откажи.
— Сердиться будет большой начальник, а мы шабрами живем. Плохо, когда сосед на соседа сердится.
— Ну, а если сосед соседа обижает? Лучше?
— Тоже плохо, твоя правда, — согласился Актай.
Разговор оборвался, и всадники ехали дальше молча.
Рассказ Актая о губернаторе еще больше усилил у Тимофея чувство обиды и неприязни к нему. Губернатор в этом краю — все. Искать управу на губернатора негде; до Москвы — далеко, до Петербурга — еще дальше. Вот и получается, живи по евангельской истине: ударят по правой щеке, подставь левую.
В глубине двора Тимофей увидел детей, там же были Лиза, Альметь, Зиянгула и Зульфия. Все стояли на почтительном расстоянии от Карая, привязанного за ногу к плетню длинным сыромятным ремнем.
Орел строго посматривал на окружавших его людей, слегка встряхиваясь, как бы пытаясь освободиться от ремня, распахивал крылья и издавал клекочущие звуки. Он пытался клювом разрубить ремень, но сыромятина не поддавалась.
Едва всадники успели сойти с лошадей, к Актаю бросилась Зульфия. Ее еще почти детское лицо выражало горе, а глаза были полны слез.
— Атай, атай, — заговорила она, обращаясь к отцу. — Караю плохо. Карай ашать хочет, а ему не дают. Он хочет улететь, но не может, нога его привязана. Он обидится на нас, навсегда обидится, атай.
— Почему же вы его не кормите? — строго спросил Актай.
— Зиянгула не разрешает. Все хотят накормить его, а он не позволяет.
Тут подошел к Актаю Зиянгула.
— Мне самому жалко Карая, но кормить мы его не можем, он уже не наш, у него новый хозяин, пусть новый хозяин кормит его, чтоб Карай привыкал к нему.
— Я виноват, — сказал Тимофей. — Забыл о птице.
— Забывать о нем никак нельзя, — с упреком сказал Зиянгула. — Улетит — и никогда больше не вернется.
— Нельзя забывать о Карае, Тимофей Иванович, — подтвердил Актай.
— Есть у нас мясо? — спросил Тимофей у Лизы.
— Сайгачатина.
— Тащи.
Пока Лиза ходила за мясом, Актай подошел к Караю. Увидев старика, орел радостно забеспокоился и потянулся к нему, видимо, надеясь, что старый хозяин выручит его из беды.
— Ничем я тебе больше, Карай, помочь не могу, — сказал Актай. — Ты умная птица, ты поймешь все и будешь слушать нового хозяина, а я уже теперь не твой хозяин.
Лиза подала Тимофею глиняную чашку с небольшими кусками мяса.
— Карай! Карай! — позвал Тимофей.
Но орел даже глазом не повел.
— Ашать, ашать надо, — приговаривал Тимофей, протягивая беркуту кусок мяса.
Беркут закрыл глаза.
Тимофей поставил перед ним чашку с мясом и стал гладить беркута по голове. Карай сердито зашипел и мяса не взял.
— Уйдите все, — попросил Тимофей.
Оставшись наедине с орлом, он опустился на корточки и, приговаривая ласковые слова, принялся смело перебирать его перья, поглаживать его. Беркут постепенно успокоился.
— Ты напрасно, дружище, на меня так крепко обиделся. Все случилось так, потому что тяжело мне.
Занятый беркутом, Тимофей не заметил, как подошла его любимица, дворняжка Жучка. Она приветливо вильнула перед хозяином хвостом, затем, учуяв соблазнительный запах мяса, мелкими шажками стала подвигаться к чашке. Дремавший до того беркут встрепенулся и, подпрыгнув, ударил собачонку крыльями, да так, что она отлетела далеко в сторону и, жалобно визжа, бросилась наутек. Беркут же принялся за мясо. Он выхватывал из миски кусок, придерживая его когтистыми лапами, отрывал куски поменьше и жадно глотал. Миска скоро опустела.
— Вот так бы сразу надо. Без капризов, — усмехнувшись, похвалил его Тимофей.
То ли соглашаясь с Тимофеем, то ли желая показать, что больше поступать так не будет, беркут широко раскрыл клюв, слегка выставив острый, красный язык, и протяжно зашипел, но шипение на этот раз больше походило на легкий свист.
Так между беркутом и Тимофеем началась большая дружба.
Тимофей приказал, не теряя времени, собираться на хутор.
Выбрав удобный момент, когда они остались вдвоем, стараясь скрыть неловкость, Лиза спросила:
— Тимофей Иванович, я хотела поговорить, опросить: как мне дальше быть-то?
— Ты о чем? — не понимая, спросил Тимофей.
— Ну, как об чем? Когда была Любаша, я жила у вас и все как должно быть. А теперь вроде неловко.
— Почему неловко?
— Да мало ли что могут подумать да и сказать, — чуть покраснев, ответила Лиза.
— Ага, ты вот о чем... А мне как-то даже и в голову ничего похожего не западало. Ты насчет отъезда намекаешь?
— Да, — нехотя согласилась Лиза.
— Ну, что поделаешь, если надо ехать — поезжай.
— А я, Тимофей Иванович, не сказала, что надо, я просто у вас совет хотела взять.
— Знаешь, Лиза, тут я совсем плохой советчик.
— А Зульфию ты не собираешься оставить? — будто между прочим спросила Лиза.
— Зульфию? — удивился Тимофей.
— Она ночевала у меня. Такая разговорчивая, славная девочка. Говорит, будто отец высватывал ее за тебя, да ты не согласился, потому, мол, отказал, что женат.
— Знаешь, Лиза, — сказал, рассердившись, Тимофей. — Я думал, что ты все-таки умнее, а ты как та водяная мельница, мелешь все, что засыпят. Подумай, Зульфия совсем девчонка, а ты о чем ведешь разговор?
— Значит, неправда? — спросила Лиза, нисколько не обидевшись на грубость Тимофея.
— Конечно, и больше об этом не стоит говорить. И вообще ни о чем таком я не хочу думать, ты понимаешь это или нет?
— Понимаю, Тимофей Иванович. — Лиза вздохнула. — Я все хорошо понимаю. Пускай там люди что хотят говорят, а я при детях останусь. Девчушки-то ведь еще совсем маленькие, за ними присмотр да присмотр нужен. Оставаться, что ли, Тимофей Иванович?
— Я тебе только спасибо скажу.
Тимофею казалось, что, уйдя в работу на хуторе, он сможет избавиться от тяжелого чувства одиночества. Но надежды его не сбылись, наоборот, тут все живо напоминало о недавно случившейся беде: и пепелище сгоревшей риги, и дом, где погибла Любаша. Тимофея все настойчивее преследовала мысль, что, не случись этого похода, не оборвалась бы ее жизнь. Но ведь Тимофей не мог, не имел права отказаться от похода. Служилый казак каждый день должен ожидать похода и быть готовым к нему. «Почему же, — думалось ему, — офицеры из дворян могут в любое время уйти в отставку и жить как заблагорассудится, а казачьим командирам этого не дано, их даже и офицерами редко называют, хотя в званиях есть большое соответствие».
Отбивался Тимофей от непрошеных мыслей, кидался в работу.
Хотя сенокос уже подходил к концу, а косари вдосталь заготовили сена, Тимофей хватался за косу, выбирал луговицу с высокой травой и с утра до вечера, без передышки, останавливаясь лишь, чтобы наточить косу, обливаясь потом, спешил, будто вел за собой артель косарей. Бросал косу и принимался за плотницкие дела: выволакивал из-под навеса старую лодку-плоскодонку и принимался конопатить ее, просмаливать, и все делал торопливо, будто нужно было поспеть к сроку. И опять, не закончив начатую работу, брался за что-то другое.
Лиза видела, как мечется Тимофей, тяжко вздыхала. Тимофей будто не замечал ее, иногда бросал одно-два слова и опять молчал. Вообще Тимофей казался сейчас замкнутым молчуном. Охотно разговаривал только с Никитой, с утра до вечера неотступно следовавшим за отцом; за какую бы работу Тимофей ни брался, Никита тут как тут. Как только выдавалась подходящая минута, он принимался расспрашивать о чем-то отца или начинал сам рассказывать из своей не очень-то еще богатой приключениями и событиями жизни.
Увлекаясь беседами с сыном, Тимофей светлел лицом и как бы отходил от своих невеселых дум.
Однажды после ужина, когда Тимофей и Никита собрались идти стать на сеновал, Зиянгула окликнул Тимофея.
— Начальник, Тимофей Иванович, тебе нужен Карай?
— А ты почему об этом спрашиваешь? — удивленно отозвался Тимофей.
— Мы здесь живем уже немало дней, а Карай не работает, только кушает, а ему работать надо, ему много работать надо; не будет Карай работать — позабудет все, что умеет, станет совсем дикий и ленивый. Дикий беркут никому не нужен, он ничего не стоит, а за нашего Карая хороший охотник табун кобыл даст. Надо на охоту ехать, Тимофей Иванович, на охоту, в далекую степь, на сайгака охотничать.
— Ты прав, Зиянгула, — согласился Тимофей. — Надо, джигит ты мой дорогой. У меня совсем руки опустились, ни до чего не доходят... Поедем завтра на охоту. Решено!
— Очень хорошо, Тимофей Иванович, — обрадовался Зиянгула. — Карай совсем заскучал, ему в небо лететь надо, он — орел, а сидит на земле.
— А меня возьмете? — запросился Никита, присутствовавший при этом разговоре. — Возьми меня, папаня, я не помешаю. Возьми на охоту.
— Возьми, Тимофей Иванович, пожалуйста, возьми малайку с собой, — вступился за Никиту Зиянгула. — Хорошо ему на охоте будет. В степи ему очень хорошо будет, возьми, пожалуйста. Он не помешает, я видел, как Никита на коне ездит. У нас такие малайки табуны пасут, за табунами ходят вместе с отцом или со старшим братом. Возьми.
Никита, выжидающе улыбаясь, тревожно посматривал то на отца, то на Зиянгулу.
— Ладно, поедешь, — сказал Тимофей. — Казаковать так казаковать.
Сияя от радости, мальчик, чуть подпрыгивая, помчался в дом, чтобы рассказать домашним о своей радости.
— Ты сестер там не взбаламуть, — крикнул ему вслед Тимофей. — Они уже спать легли.
Присев на корточки, Тимофей и Зиянгула стали обсуждать, в какую сторону им лучше податься.
Зиянгула предлагал поехать подальше в заяицкую степь, где, по его словам, сайгаки ходят целыми табунами.
Тимофей сначала не соглашался, ссылаясь на то, что атаману известно его пребывание на хуторе, и если он понадобится, то посланца пришлют именно сюда.
Но Зиянгула так картинно и увлеченно рассказывал, как они с Актаем охотились в заяицкой степи, что Тимофей, махнув рукой, согласился.
На крылечке, ведя за руку упорно сопротивлявшегося Никиту, показалась Лиза. По всему было видно, что она взволнована.
— Тимофей Иванович, неужто берешь Никитана с собой на охоту?
— А почему не взять? Возьмем, — ответил Тимофей.
— А она не пускает, — чуть не плача заговорил Никита. — Говорит, не поедешь — и все.
— Это почему же? — спросил Тимофей.
— Потому, что он еще мал, вы там своими делами займетесь, а про парнишку и забудете совсем. В степе и волк может подвернуться, и гадюка, да мало чего в степе не бывает.
— Не бойся, пожалуйста, он с нами будет, — вмешался Зиянгула.
— Ты помалкивай, тебя не касается, — прикрикнула Лиза.
— Почему не касается? — возмутился Зиянгула. — Я не плохое, я хорошее дело предлагаю.
— А ты чего суешься? — пытаясь вырвать руку, закричал на Лизу Никита. — Ты мне не мамка, у меня папаня есть, он сам знает. Руку начисто выкрутила. Нету у тебя до нас дела. Уходи, мы и без тебя проживем.
Эти слова мальчишки словно кнутом хлестнули Лизу. Она выпустила руку Никиты и закрыла лицо руками. Никита спрыгнул с крылечка и, сильно прихрамывая, побежал к отцу.
Тимофей понял — Никита незаслуженно обидел Лизу, и оставить этот поступок без внимания нельзя.
— Ты что же это куражишься? — крикнул Тимофей и, схватив подбежавшего Никиту, дважды шлепнул его.
Никита, ойкнув, вырвался и побежал со двора.
— Ай, зачем, Тимофей Иванович, — крикнул Зиянгула. — Нельзя маленьких бить. — И побежал вслед за Никитой.
— Ничего, — сказал Тимофей. — Учить не только беркутов надо.
Сгущались сумерки. Тимофей посматривал за ворота, напряженно ожидая появления Никиты. Он был уверен, что Зиянгула догонит его и оба вернутся домой, но время шло, а их не было.
Вытирая глаза, к воротам пошла Лиза.
— Куда? — окликнул ее Тимофей. — А ну, стой!
Лиза остановилась.
— Через меня, через меня все, — заговорила она, прижимая к лицу цветастый передник. — Ну, разве я ему худого хотела?
— Не надо, брось, — прикрикнул Тимофей. — И ступай в избу, твоей вины здесь нет.
Лиза молча пошла в дом.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |