Глава четырнадцатая

Подседлав коня, Тимофей поскакал в крепость, чтоб явиться к Могутову.

У Орских ворот он увидел скопление подвод, оттуда неслись крики, брань. В воротах столкнулись два встречных обоза — ни проехать, ни пройти. Возчики не уступали друг другу, ссора разгоралась и грозила закончиться кулачной потасовкой, что нередко случалось у крепостных ворот.

Тимофей решил было двинуться вдоль крепостного рва к другим воротам, но тут подъехал знакомый форштадтский казак, тоже направлявшийся в крепость.

— Этак можно и до утра прождать. Придется напрямки приударить, — сказал казак и дал шенкеля коню.

Тимофей немного удивился, когда увидел, что казак, чуть отъехав от ворот, направил коня прямо ко рву.

Но ведь за рвом — земляной вал! Тимофей знал, что перепрыгнуть ров и взобраться на вал невозможно: высота вала больше пяти аршин, глубина рва — двенадцать, а ширина — тридцать пять футов.

Однако прыгать не пришлось: ров был доверху засыпан мусором и навозом, и, чтоб подняться отсюда на земляной вал, не требовалось больших усилий.

«Ну и ну! — удивился Тимофей. — Вот тебе и неприступная крепость с каменными стенами да грозными бастионами. Не следят в Оренбурге за порядками. Челябинская крепость послабее, городишко невзрачнее, но порядок там строже. Разве это допустимо — крепостной ров засыпать мусором? Да тут простая гусыня прямиком с поля в город прошагать может».

Тимофей хотел сказать об этом Могутову. Но атамана в войсковой избе не оказалось. А писарь, хорошо знавший Тимофея и видевший, как он по-приятельски разгуливал с Могутовым по улицам города, по секрету сообщил, что атаман сейчас у генерал-губернатора и что там не только он, но и другие губернские военачальники.

Тимофею хотелось поскорее узнать, с какой целью казакам велено быть готовым к походу, но, хотя он был уверен, что писарю все известно доподлинно, не стал спрашивати считая, что попытка раньше времени выведать военную тайну является постыдной для военного человека.

— Ты передай, братец, господину атаману, что по его приказанию я вернулся с хутора.

Писарь согласно кивнул головой.

— Так вы уж, пожалуйста, господин сотник, никуда и не уезжайте, я знаю, что Василий Иванович вами интересовался. Вы ему очень нужны. — Опасливо оглянувшись, писарь чуть слышно сказал: — Тут такие у нас дела... такие дела, только подумаешь, и то муторно становится...

Увидев вошедшего Могутова, писарь замолчал.

— Здорово, сотник, — обрадованно сказал Могутов, крепко пожимая Тимофею руку и жестом приглашая его в кабинет. — Явился? Очень хорошо. Вовремя явился. Давай-ка садись и слушай. Ты очень здесь нужен, ну, просто до зарезу. Сейчас у генерал-губернатора было стратегическое совещание. И о тебе там говорили, дело находится. Я заверил генерал-губернатора, что ты сегодня будешь на месте, в Оренбурге. Положение у нас создалось, Тимофей Иванович, можно сказать, пресквернейшее. Ты знаешь последние новости о самозванце Емельке Пугачеве? Про дела в Яицком городке?

— Нет, господин атаман? А что там?

— Сегодня у нас какое число?

— Двадцать первое сентября, — ответил Тимофей.

— Двадцать первое, — сокрушенно покачав головой, протянул Могутов. — Суббота? Так точно, — сам же он и ответил на свой вопрос. — А четыре дня назад, семнадцатого то есть, во вторник, в Яицком городке объявился самозванец, который называет себя Петром Федоровичем Третьим. И есть тот проходимец не кто иной, как Емелька Пугачев.

— Так он же не первый раз там... — решил схитрить Тимофей.

Резким взмахом руки Могутов прервал его речь.

— Что ты, что ты! Не было еще такого, господин сотник. Он объявился, понимаешь ты это? Не скрытно пребывает на чьем-то хуторе, а перед людьми встал, яицких казаков привлек, манифест подписал от царева имени — понимаешь?

— А яицкие казаки что?

— Сам знаешь, какие они смутьяны. Приняли его. Ну, конечно, не все. Нашлись такие. Ох, мало же их чертей перевешали. Бараны, поверили тому манифесту. Комендант Яицкого городка Симонов прислал рапорт генерал-губернатору, просит сикурсу. Пугач приступом хотел захватить Яицкий городок, но его пушками отогнали.

— Значит, было сражение? — спросил Тимофей.

— В том-то и дело, что было. Молодец Симонов. Однако жаль, что не спроворил накрыть на месте всю эту шайку. А сегодня, вот только-толечко, прискакал гонец из Илецкого городка, двух коней загнал. Ты сам знаешь, Илецкий городок — виднейшая крепость. Людная. Казаков служилых до трехсот, и пушки имеются, кажись двенадцать штук. — Могутов заметался по кабинету. — Нету больше крепости, сдалась. И атамана илецких казаков, Лазаря Портнова, тоже больше нет. Повесили. Царство ему небесное. Ты соображаешь, Тимофей Иванович, за четыре дня он сумел пройти больше половины расстояния меж Яицким городком и Оренбургом. И не только так себе двигался, а захватил несколько форпостов: Бударинский, Рубежный, Дворцовский, Кирсановский, Студеный и другие на линии, а ко всему еще, вдобавок, Илецкий городок. Что будет, если и дальше так пойдет? Нет, не допусти, господи, спаси и помилуй. — Атаман перекрестился. — Кончать, кончать эту смуту надо. Так вот, если хочешь знать, сотник, об этом было у нас сейчас совещание у генерал-губернатора. Пушки ныне у злодея появились. Пушки! Вот что плохо. Ну, да, может, он и не додумается поставить их на лафеты, пушки-то крепостные. Страшные дела злодей творит. Вешает без всякой жалости.

— Кого, господин атаман?

— Всех, кто казакам не по нутру, на кого пальцем покажут.

— Вы приказали мне прибыть в Оренбург по причине этих самых событий? — опросил Тимофей.

— Да, — ответил Могутов. — Сейчас генерал-губернатор огласил приказ о дальнейших действиях. С понедельника начнет формироваться специальный отряд, которому предстоит двинуться навстречу Емельке и разбить его. Большой отряд. Общим командиром назначен бригадир барон Билов. Знаешь его?

— Слышал.

— Мне не по нраву такие, чужинкой пахнет. Ну, да сам увидишь, у тебя глаз прицельный. В отряде будут солдаты из алексеевского полка, гарнизонные солдаты, оренбургские казаки, сеитовские татары — словом, народу набирается, скажу я тебе, изрядно. И артиллерия при отряде из шести пушек, это преотлично. Тебе придется командовать отрядом оренбургских казаков. Что ты на это скажешь?

— Мое дело — подчиниться приказу.

— Ну, приказ приказом, а сам-то как: может, со здоровьем неладно или еще что?

— На здоровье не жалуюсь. Отдохнул, — ответил Тимофей. — Сколько казаков будет под моим началом?

— Сотен шесть. С места тронутся поменьше, остальные догонят на пути, возле Татищевой. Видал, какое оказано тебе доверие, целый полк, шестьсот клинков. Шуточки? Ну, об этом мы еще поговорим.

— Почему откладывается формирование отряда, господин атаман? Как я понимаю, дорог каждый день, а может, и час.

Могутов помолчал.

— До завтрашнего дня будоражить горожан не хочется. Да и не велено. Из-за губернаторского бала. — Атаман выразительно махнул рукой, мол, навязали его на нашу голову.

Тимофей правильно понял этот жест Могутова, показавший истинное отношение атамана к губернаторскому балу, и с усмешкой сказал:

— Ну, если так, то причина больно серьезная.

Могутов спохватился — дал повод сотнику для пустословия.

— А ты не шути, Тимофей Иванович, — строго сказал он. — Сам ты знаешь, в честь чего тот бал затеян — коронация ее величества, это, можно сказать, самый большой праздник. Вся Россия празднует этот день, а мы, нате, пожалуйста, из-за какого-то бродяги отложим... Ничего не случится, два дня — не так уж большой срок, успеем, никуда злодей от нас не уйдет. Как шапкой, накроем. Губернатор по всей губернии в набат ударил. К нам на подмогу со всех крепостей и дистриктов народ повалил. Сегодня к губернатору посол приезжал от киргиз-кайсацкого хана Нурали, предлагает помощь. Могу, говорит, тысяч десять всадников послать против самозванца. Видишь, куда дело клонится?

— А его превосходительство, господин губернатор, что на это ответил? — полюбопытствовал Тимофей.

— Отклонил! Нурали хитер, верить ему нельзя. Только разреши перевести войска через Яик, начнутся такие грабежи... Знаем мы его ухватку. Не первый раз видимся... — Могутов рассмеялся. — Скажу тебе по секрету, Рейнсдорп отказал хану еще и по той причине, что боится, как бы Нурали не выловил злодея. Ему желательно самолично доставить самозванца в Петербург. Живой человек, живое и думает. Вот так. К слову сказать, на твое место находились охотники, чтобы повести оренбургских казаков на Илецк. А я заранее дело так обмозговал, что вышел мой верх. И ты, смотри у меня, не растеряйся. Этот Пугач сам к тебе в руки просится, не прозевай своего счастья. Никто другой, только ты должен на него кандалы надеть. Помни об этом. За такой поступок можно ждать от государыни большое награждение. Ты что на меня так пытливо поглядываешь? Ну-ка, сказывай.

— Уж очень большое дело вы мне поручаете. Не знаю, как справлюсь.

— Ненужные мысли. Выкинь их из головы. Справишься, как никто другой. Оренбургские казаки к тебе относятся с почетом и уважением. Поведешь в огонь, в огонь полезут, в воду — за тобой и в воду кинутся. Я так и бригадиру, барону Билову, сказал.

— Спасибо за доброе слово.

— Ты небось про себя подумываешь: по какой, мол, причине атаман обо мне так заботится? Знай, не только ради тебя стараюсь.

— Я понимаю, Василий Иванович. Присяга обязывает.

— Именно!

— К тому же если оренбургские казаки скрутят злодея, то и атаман не в стороне.

Могутов усмехнулся и опустил на плечо Тимофея руку.

— Умом тебя бог не обидел. Об этом самом нашем разговоре не забывай. Можем подняться, да так, что нас и рукой не достанешь. Но не дай бог просчет... Иди в канцелярию военного коменданта, барон Билов туда прошел. Явись будущему командиру. О нашей беседе никому. Скажи, что меня повстречал на пути, и я отослал тебя к нему. Будь здоров.