Глава VII. Бегство или нашествие?

Поражение Пугачева в Казани стало концом второго этапа восстания, длившегося с апреля до середины июля 1774 г. и охватившего территорию от Южного Урала до Среднего Поволжья. Внезапно превратившись из победоносного завоевателя в затравленного беглеца, Пугачев бежал вдоль Волги, которую перешел вброд 17 июля. У него осталось лишь несколько сотен сподвижников, преимущественно яицких казаков. Не являясь больше армией, они все еще составляли довольно крупную группу опытных воинов, которые могли, подобно разбойничьим шайкам, грабить беззащитные города и села Поволжья. Они были на конях и очень подвижны, и после сражений в Казани никто не знал, где они и куда могут пойти.

После форсирования Волги у них было несколько вариантов дальнейших действий. Они могли пойти на запад, поднимая там восстание и собирая новые силы, чтобы атаковать Нижний Новгород или даже Москву. Или могли направиться на юг, в провинции правобережья Волги, сельскохозяйственный регион, где можно было бы награбить много имущества и набрать новых людей в свои ряды. Оттуда они могли добраться до старых укрытий Пугачева на Дону, где можно было рассчитывать на поддержку населения. Ко всему прочему ни в одной из перечисленных территорий не было значительных армейских сил. Во всех этих областях повстанцы могли надеяться на помощь крепостного крестьянства — русских и туземцев, православных и староверов, помещичьих и государственных. К ним могли бы присоединиться казаки и однодворцы¹, местный протопролетариат вроде волжских бурлаков, многочисленные бродяги и беглые².

Правительство и его главная опора — русское дворянство, с ужасом ожидали появления пугачевцев. Многие дворяне, чиновники и купцы городов Поволжья бежали в глубину страны. Нижегородский губернатор закрыл популярную ярмарку в Макарьеве, приказал сооружать укрепления и запросил помощь из Москвы. В свою очередь, эта древняя столица активно готовилась отразить нашествие «мужицкого царя». В нее перебрасывались дополнительные отряды солдат, поскольку в городе проживало много крепостных и ремесленников, которые в любой момент могли взбунтоваться. Все подмосковные города заняли круговую оборону для отражения повстанцев.

На фоне этих событий вдруг стало известно о блистательной победе над турками и заключении с ними мира. 10 июля 1774 г., примерно за 48 часов до взятия пугачевцами Казани, Россия и Турция подписали Кучук-Кайнарджийский мирный договор. Это крупное событие в дипломатической истории Европы XVIII в. позволило России закрепиться на Черном море и в Крыму, и получить другие преимущества. Но самое главное — завершился длительный военный конфликт, разоривший страну. Известие о заключении мира получили в Москве 21 июля, на два дня раньше, чем в Санкт-Петербурге. Оно пришло вовремя: императрица уже была готова лично возглавить оборону Москвы³.

Хотя теперь Екатерина успокоилась, она так торопилась подавить восстание, что даже приняла фантастический план, предложенный купцом-банкротом Долгополовым. Последний сопровождал Пугачева до Казани и оставался с ним и после его поражения там. Очевидно, он чувствовал близкий конец Пугачева и видел его полную зависимость от яицких казаков. Поэтому он осторожно завел разговор с Афанасием Перфильевым о возможности выдачи самозванца властям за большое вознаграждение и прощение. Согласились ли с ним казаки, неизвестно, но, во всяком случае, Долгополову удалось уйти от них после перехода через Волгу. Он сообщил Пугачеву, что собирается забрать из Нижнего Новгорода порох, якобы приготовленный им для повстанцев, и торжественно обещал встретить их в Царицыне с великим князем Павлом и его женой. Долгополову разрешили уйти под давлением казаков: Пугачев на допросе рассказывал, что Караваев и Овчинников попросили его отпустить «Ивана Иванова».

В начале августа 1774 г. Долгополов добрался до Санкт-Петербурга. При содействии бывшего фаворита Екатерины князя Григория Орлова он добился высочайшей аудиенции и вручил императрице письмо якобы от Перфильева и 324 других казаков, которые обещали выдать Пугачева в обмен на их прощение и 100 руб. на человека. Половина этой суммы должна была быть выплачена золотыми монетами. Долгополов легко завоевал доверие Екатерины, еще не оправившейся от испуга после захвата Казани. Она отправила с ним гвардейского офицера искать самозванца, дав ему на руки свыше 34000 руб. Несмотря на странность этого плана, Екатерина полагала, что «цена сия умеренна, чтоб купить народный покой»⁴.

Опуская подробности, отметим лишь, что этот план осуществить не удалось. В конце августа, находясь в Нижнем Поволжье, Долгополов взял у своего конвоя свыше 6000 руб., пообещав найти самозванца самостоятельно, и скрылся. Вскоре его поймали и подвергли суровым телесным наказаниям, а затем сослали на пожизненную каторгу⁵.

Приняв меры для поимки Пугачева, Екатерина приказала выделить дополнительные войска для пресечения нового подъема восстания. Заключение мира с Турцией успокоило императрицу и ободрило чиновников. Теперь они ожидали переброски армии против Пугачева. Между тем правительство призывало дворян вооружать своих крепостных на случай вторжения пугачевцев в Подмосковье. В начале августа императрица назначила известного московского дворянина графа Петра Панина координировать действия правительства против мятежников. Эти меры достигли своей цели: паника в Москве пошла на убыль.

Злодеи-дворяне и судьи-мздоимцы

Известие о подписании мира с Турцией было лишь одной из причин, вынудившей Пугачева повернуть в Нижнее Поволжье. Можно указать и на другие обстоятельства, изменившие планы повстанцев. Во-первых, в конце июля у Пугачева было мало людей: не более 500 человек, а, возможно, и меньше. Хотя главные бунтовщики после разгрома в Казани оставались на свободе, численность их армии резко сократилась, а артиллерии и провианта почти не стало. Поэтому рассчитывать на захват какого-то крупного и хорошо защищенного населенного пункта им было нельзя. Во-вторых, гнавшийся за ними Михельсон перешел Волгу и повернул на Арзамас, чтобы защитить Нижний Новгород и Москву. Другие правительственные отряды шли с Урала на запад, чтобы перехватить самозванца на Волге, третьи блокировали подходы к Москве. Заключение мира с Турцией позволяло перебросить армию на Дон и отрезать пугачевцам путь в Нижнее Поволжье.

Поскольку повстанцы понимали, что их окружают, что конец русско-турецкой войны значительно усилит противника, им оставалось только как можно скорее уйти отсюда. Они уже знали о начавшемся в Поволжье голоде и полагали, что не смогут добыть там продовольствия. Также нельзя забывать, что восставшие казаки, являясь жителями окраин России, оказались в незнакомой местности. Степь манила их на юг, суля спасение. Врожденная тяга к побегам легко победила в них тщеславные планы захвата Москвы⁶.

Но хотя в силу обстоятельств Пугачеву пришлось отказаться от дальнейшего продвижения вглубь страны, он продолжал будоражить народ. Оторвавшись от преследователей, опять набрав людей и захватив без боя 18 и 20 июля соответственно городки Цивильск и Курмыш, самозванец намеревался поднять местных крестьян на восстание. Однако власти невольно подготовили местное крестьянство к прибытию самозванца, распространяя о нем различные небылицы. Читавшиеся в церквях и на городских площадях, они порождали всевозможные слухи. Еще в январе 1774 г. правительственный курьер, вернувшийся в Москву из Нижнего Поволжья, сообщил о бытующих там сумасбродных рассказах крестьян о «Петре Федоровиче» — избавителе их от чиновников и дворян. Тогда же небольшие группы мятежников и агитаторы перешли через Волгу, чтобы нести весть о приближении Петра III⁷.

Сравнительно высокая плотность населения на Правобережье Волги составляла благодатную почву для манифестов повстанцев. В Среднем и Нижнем Поволжье, вероятно, проживала почти пятая часть всего населения Российской империи. Большинство местных жителей составляли бывшие беглые крепостные и государственные крестьяне, которые иммигрировали в эту совсем недавно приграничную область в поисках свободы и благополучия. Действительно, после временного спада в середине столетия, в 1760-е гг. массовые побеги усилились, а под воздействием роста налогов и других тягот, вызванных русско-турецкой войной, в начале 1770-х гг. превратились в сплошной поток⁸. Это привело к концентрации здесь значительных сил для возможного восстания.

Оплот помещичьего крепостничества, со значительной долей поселений мордовских⁹ и чувашских государственных крестьян, этот регион представлял собой тихое болото с помещиками-дворянами, большинство которых сами здесь не жили, и государственными чиновниками, как правило, тоже дворянами. Помещичьи и государственные имения были небольшими, самодостаточными хозяйствами, существовавшими за счет барщины. Они почти не поставляли свою продукцию на рынок, здесь не хватало продуктов питания, вынуждая импортировать их с юга, а местная промышленность почти отсутствовала. Обособленное, отсталое и забитое население страдало как от дворян, так и от подконтрольной им власти. Пугачев призывал уничтожить оба этих фактора. Его знаменитый манифест, написанный в конце июля 1774 г. Алексеем Дубровским, провозглашал:

«Объявляется во всенародное известие.

Жалуем сим имянным указом с монаршеским и отеческим нашим милосердием всех, находившихся прежде в крестьянстве, в подданстве помещиков, быть верноподданными собственной нашей короны рабами, и награждаем вольностию и свободою и вечно казаками, не треубя рекрутских наборов, подушных и протчих денежных податей, владением земель, лесными, сенокосными угодьями, и рыбными ловлями и соляными озерами без покупки и без оброку, и протчими всеми угодьями, и свобождаем всех [от] прежде чинимых от дворян и градских мздоимцов-судей всем крестьяном налагаемых податей и отягощениев. И желаем вам спокойной в свете жизни, для которой мы вкусили и претерпели от прописанных злодеев-дворян странствие и немалое бедствие.

А как ныне имя наше властию всевышней десницы в России процветает, того ради повелеваем сим нашим имянным указом: кои прежде были дворяне в своих поместьях и вотчинах, — оных противников нашей власти и возмутителей империи и раззорителей крестьян, всячески стараясь ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе малейшаго христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблении которых противников злодеев-дворян всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет»¹⁰.

Распространявшиеся из села в село эмиссарами повстанцев и местными вожаками (часто самозваными), эти леденящие кровь увещевания разожгли восстание, которое всколыхнуло Поволжье от лесных массивов вокруг Нижнего Новгорода на севере до ковыльных степей Царицына на юге. Кроме того, повстанцы пытались извлечь выгоду из религиозного противостояния. Они обратились со своими призывами не только к раскольникам, но и к новокрещенным язычникам — чувашам и мордве. Поэтому в другом манифесте пугачевцев, вышедшем в августе 1774 г. и адресованном к донским казакам, в частности, утверждалось, что из-за «прописанных злодеев-дворян» «древняго святых отец предания закон христианской совсем нарушен и поруган» и порицалось введение в России «немецких обычаев», таких как «самое богомерское брадобритие и разные христианской вере как в кресте, так и в протчем неистовства»¹¹.

Волнения бушевали по всему пути продвижения восставших. Часто только слух об их приближении вдохновлял людей идти служить «истинному государю». «Пугачев бежал, — отмечает Пушкин, — но бегство его казалось нашествием»¹².

20 июля, перейдя через реку Сура близ Курмыша, Пугачев круто повернул на юг, на Алатырь, который он взял без боя, а затем двинулся на юго-запад, 27 июля взял Саранск, а 1 августа вошел в главный город региона — Пензу. За две недели повстанцы преодолели около 350 миль, грабя города и села, вешая чиновников и дворян, набирая людей и боеприпасы. К моменту ухода Пугачева из Пензы 3 августа его Большое войско было частично восстановлено. Теперь у него было нескольких тысяч человек, поделенных на 13 полков и имевших 21 пушку. С большим обозом с добычей и пленными их караван больше напоминал переселение народов, чем армию.

Первая фаза кампании Пугачева на Правобережье Волги не создавала для него проблем: Цивильск, Курмыш, Алатырь, Саранск, Пенза — все города, покинутые чиновниками и солдатами, дворянами и купцами, открывали восставшим свои ворота. Едва услышав о приближении самозванца, власти и дворяне бежали, спасая свои жизни.

Местное духовенство шло впереди напуганных горожан, встречая «Петра Федоровича» с иконами, стягами, колокольным звоном и хлебом-солью. Поприветствовав своего избавителя, выслушав его манифест и дав ему присягу на верность, горожане сопровождали его в город, где повстанцы обычно проводили молебен в честь Петра III. После этого начинался грабеж города. При этом открывались ворота тюрем, происходил набор людей в «казаки», конфисковывалась казна, бесплатно раздавались соль и спиртное, забиралось все вооружение, а чиновников и дворян, схваченных в городе, казнили или их приводили «на суд» крепостные. После торжественных проводов самозванец обычно назначал городского воеводу и повстанцы быстро уходили¹³.

Поскольку они спешили, то редко останавливались в том или ином городе более чем на 24 часа, а шедшие за ними по пятам преследователи испытывали множество трудностей, подвергались травле и изматывались местными волнениями. Кроме того, преследователи опасались, что самозванец опять мог повернуть на северозапад и напасть на Москву. Догнать повстанцев было невозможно.

После прихода восставших в конце июля и начале августа 1774 г. в Саранск и Пензу в этих местах вспыхнули восстания. В результате всеобщего хаоса провинциальные города, села и имения были охвачены «Великим страхом», какой был во Франции в 1789 г. Эта период восстания являлся, по меткому замечанию одного историка, «пугачевщиной без Пугачева»¹⁴. Отряды крепостных, государственных крестьян и однодворцев никогда не видели самозванца, но действовали от его имени. Их целью были чиновники и офицеры, дворяне и купцы, иногда священники и церковнослужители (особенно в нерусских районах). А поскольку представителей этих привилегированных слоев населения в этом захолустье империи было мало, маленькие отряды местных повстанцев легко одерживали над ними победу.

В первые недели августа восстание охватило маленькие города Инсар, Нижний Ломов, Верхний Ломов, Керенск, Наровчат, Краснослободск, Темников и Троицк, но только Керенск сумел отразить натиск повстанцев, успешно отбив три их атаки. Малочисленные и вооруженные лишь косами, рогатинами, копьями, саблями, шестами с крючьями, дубинами, изредка ружьями, пистолетами или маленькими пушечками отряды восставших были бичом дворянских имений. Они нанесли огромный материальный ущерб и уничтожили нескольких тысяч дворян, чиновников, управляющих и священников. Во многом эти группы были более опасны, несли больше разрушений и морального вреда, чем пестрая толпа, спешащая на юг вместе с самозванцем¹⁵.

Во главе этих мелких отрядов стояли отважные вожаки. Фирс Иванов командовал несколькими сотнями сподвижников в бушующих окрестностях Симбирска. Марк Петров, 22-летний крепостной (как и все разбойники, многие добровольцы-мятежники были молоды¹⁶), присоединился к восставшим возле Арзамаса. Позже он создал собственный отряд, грабивший имения в Алатырском и Арзамасском уездах, пока не был разбит в августе. Сам Петров был схвачен 23 августа и умер под пытками. В Троицком уезде крепостной литейщик Савелий Мартынов со своим отрядом разорил железоделательные и винокуренные заводы, но в начале августа был разгромлен помещиком и его вооруженными крепостными. Возле Керенска сражался отряд Петра Евсевьева, бывшего дворового, провозгласившего себя Петром III. Он был не единственным самозванцем, появившимся по пути движения Пугачева на юг¹⁷.

Большую известность в этих местах получил «полковник» Иван Иванов (Родионов), крепостной иконописец княгини Голицыной в Пензенском уезде. На сельском сходе крестьяне решили послать его к «Петру Федоровичу». Иванов встретился с Пугачевым в его лагере возле Пензы, получил от него манифест и вернувшись домой, вместе с братом собрал примерно 3000 крепостных и крестьян, как русских, так и «татар» (то есть, всех нерусских) и стал терроризировать пензенскую округу. 8 августа в бою с отрядом уланов, несмотря на свое мужество, повстанцы были разгромлены, потеряв 300 человек убитыми и 167 взятыми в плен, 7 небольших чугунных пушек, 2 медные мортиры и барабан. В стычке под Симбирском тамошний повстанец Фирс Иванов (однофамилец вышеупомянутого атамана) уничтожил царский отряд и лично убил его командира — царского полковника Андрея Рычкова. Несмотря на поражения, Иван Иванов и другие мятежные вожаки действовали весь август и всю осень, терпя поражения и сразу возрождаясь вновь. Братьев Ивановых схватили только в конце 1774 г., когда восстание уже повсюду закончилось¹⁸.

Как и все повстанцы, Ивановы распространяли стандартные призывы пугачевцев и постоянно подчеркивали правоту своего дела. Как правило, их эмиссары сообщали крестьянам о приближении «государя Петра Федоровича», чтобы подготовить народ к его приходу. Заверив собравшихся крестьян, что царь Петр III жив и здоров, «казаки» сообщали о том, что он даровал покровительство своим верноподданным и призывали крестьян грабить господские дома и делить добычу. Крепостные громили особняки помещиков, дома управляющих и других надсмотрщиков, разбивали в них окна, ломали двери и печи, опорожняли винные погреба.

Восставшие объявляли крепостным, что теперь они свободны и являются государственными крестьянами, находящимися под защитой государя. Простой народ был убежден, что положение государственных крестьян легче, чем помещичьих крепостных. Такие «освобождения», вероятно, опирались на неосознанное понимание того, что крепостное право создал царь, и он же может его уничтожить. Проще говоря, если государь отдал крестьян дворянам, то он мог также легко забрать их обратно. Местные повстанцы обычно обещали простому народу отменить всю подушную подать и призывы в армию, по крайней мере, на семь лет, раздавать соль бесплатно или гораздо ниже существовавшей цены. Наконец, они спрашивали у крестьян, не хотят ли те расправиться со своими угнетателями и если получали положительный ответ, то вешали господ (как правило, на усадебных воротах).

После этого «казаки» забирали добычу, заставляя крестьян нести ее. Такая насильственная мобилизация увеличивала численность повстанцев, обеспечивала невольных сообщников — свидетелей их деяний, и, самое важное, предоставляла заложников, чтобы гарантировать последующее хорошее поведение и помощь освобожденных населенных пунктов. Это было копированием действий царских карателей, которые для контроля над деревнями брали крестьян в заложники. Маленькие группы крестьян-повстанцев в основном действовали в своей округе, прятали добычу в домах своих вожаков и вновь шли грабить. По сути, их действия были настоящим разбоем¹⁹.

Судьба приказчика

Так действовали крестьяне, активно участвовавшие в восстании в качестве «казаков». События в пензенских вотчинах Куракиных показывают, как боролись крестьяне, не присоединившиеся к войску Пугачева. Вотчины Куракиных состояли из двух частей: одна вокруг села Архангельское, на р. Юлове в 10 милях восточнее Пензы, другая — вокруг села Борисоглебское на реке Хопре, в 100 милях юго-западнее. В состав имений входили еще семь деревень, которыми управлял борисоглебский приказчик Козьма Попов. К 1773 г. 3507 куракинских крепостных платили оброк вместо барщины. Долгое время он составлял 2 руб. в год с души мужского пола, но в 1768 г., несмотря на протесты крестьян, был повышен в Архангельском до 3 руб. с человека. Через три года борисоглебские крепостные тоже были переведены с барщины на такой же оброк.

Опекунский совет, возглавляемый графом Никитой Паниным и генералом графом Петром Паниным, управлял имениями от имени их четырех племянников — осиротевших после смерти своего отца в 1764 г. несовершеннолетних детей. Эти опекуны прилагали свои усилия по обслуживанию огромного долга (207032 руб.), оставшемуся от их покойного родственника. Большой проблемой для Паниных стал цен, особенно в конце 1760-х и начале 1770-х гг. в связи с военными расходами страны. Как и многие русские дворяне того времени, опекуны пытались увеличить доходы от вотчин. С помощью крепостных они построили винокуренный завод в Архангельском и расширили аналогичное предприятие в Борисоглебском. Являясь прерогативой дворянства, винокурение было очень выгодным занятием, не требовало больших расходов и сложных технологий, а цены на вино устанавливались государством.

Наряду с увеличением налогов, это вызвало у крепостных энергичное сопротивление. Они уведомили опекунов, что не будут платить высокие налоги. В ответ на это совет пригрозил отправить некоторых из них в армию с ее страшными 25 годами службы. Тем не менее, к 1772 г. задолженность крестьян по уплате оброка составляла 4834 руб. — что примерно соответствовало его общему годовому размеру. Архангельские крепостные заплатили свой оброк за первое полугодие 1774 г., взяв деньги в долг.

Эти тяготы, общие для крестьянства всей России, способствовали возникновению восстания. Зная об этом, опекуны дважды — в феврале и апреле 1774 г. — подсылали к крестьянам тайного агента, чтобы выяснить отношение крепостных к слухам о самозванце. Его донесения не сохранились, но то, что здесь вспыхнуло восстание, когда Пугачев проходил через эти земли в августе 1774 г., не было совпадением.

Основные силы Пугачева вступили в Пензу 1 августа и находились в ней два дня. Слухи, что «Петр Федорович» воскрес из мертвых, взбудоражили крепостных Борисоглебского. Созвав 3 августа «мир» (сход), они отправили Акима Бударкина (Бударенкова) к повстанцам в Пензу. Но в 35 милях от Борисоглебского он встретил отряд восставших, присоединился к нему и участвовал в разграблении нескольких усадеб, а вернувшись 5 августа в Борисоглебск, поднял там восстание и приказал заковать Козьму Попова в кандалы.

Дальнейшие события в Борисоглебском вращались вокруг судьбы захваченного приказчика, олицетворявшего власть дворян. Разграбив его дом и имущество, крепостные не знали, что делать с ним самим и стали искать пугачевцев, чтобы просить у них совета. Наконец, в вотчину пришли пятеро мятежников, а вслед за ними 300 повстанцев под командованием Мартына Андреева, бывшего каторжника с вырванными ноздрями, освобожденного в Илецкой Защите Хлопушей в феврале 1774 г. и верно служившего самозванцу. Крепостные помогли вновь прибывшим выбить окна и двери в господском доме, разгромить жилище приказчика, мельницу, сжечь вотчинные документы. Один крепостной хотел повесить управляющего, но крестьяне просто посадили его под замок. Семь крепостных вступили в повстанческую армию, а Аким Бударкин создал свой отряд и пошел искать Пугачева. Так закончилось восстание в Борисоглебском. В отличие от большинства приказчиков, схваченных восставшими, Козьме Попову удалось выжить.

Хотя архангельская часть вотчин Куракиных располагалась ближе к маршруту следования Пугачева на юг, тамошние крепостные были не так активны, как их собратья в Борисоглебском. Они сочувственно отнеслись к повстанцам, приветствовали их приход, предоставили пять человек, чтобы тащить добычу «казаков», но запротестовали, когда пугачевцы начали делить имущество, хотя сами участвовали в разграблении местной винокурни (ну разве мужик может воспротивиться такому искушению?). Однако они так и не выдвинули из своей среды лидеров, подобных Акиму Бударкину.

Вотчины Куракиных, подобно владениям многих других здешних дворян, больше месяца находились в руках их крепостных. К началу сентября 1774 г. царские каратели уничтожили большинство отрядов повстанцев и восстановили прежнюю власть. Генерал Петр Панин, командовавший финальной кампанией против Пугачева, естественно, имел особый интерес к владениям Куракиных. Он приказал Бударкина и пойманных с ним трех других крепостных высечь кнутом и отрезать им уши. Бударкин и один крестьянин от этого наказания вскоре умерли. В декабре 1774 г. для проведения следствия в вотчину прибыл обераудитор И.Г. Макгут. Он высек плетьми много крепостных, одним отрезал уши, другим — бороды, и всех оштрафовал. Восемь староверов наказали только за то, что они были староверами. Однако столь суровые наказания не возымели своей цели, и на следующее лето даже пришлось вызывать солдат, чтобы подавить бунты крепостных. Память о «Петре Федоровиче» все еще сохранялась в сознании крестьян.

События, аналогичные тем, что случились в вотчинах Куракиных, происходили во многих дворянских хозяйствах Поволжья. Крепостные крестьяне, получившие на время власть, были сурово наказаны за свое, как правило, кровавое и недолгое освобождение²⁰.

Ключи от Саратова

Главные силы повстанцев быстро увеличивались по мере стремительного движения на юг и по-прежнему угрожали городам, попадавшимся им на пути. Однако к этому времени организация восстания стала фикцией. Военная коллегия и Большое войско существовали теперь только на словах. Оторвавшись от погони, повстанцы могли бы получить поддержку донских казаков или бежать через степи за пределы России. Они почти не надеялись на продолжение крупномасштабного восстания, хотя, естественно, пытались причинить властям максимум неприятностей.

Последний успех Пугачев одержал в начале августа 1774 г. В отличие от легко взятых здешних городов, в Саратове он столкнулся с некоторым сопротивлением. Расположенный на возвышенном Правобережье Волги, со стороны берега окруженный тремя холмами и глубоким оврагом, Саратов был оживленным торговым центром с примерно 7000 жителей, из которых не менее 1000 душ являлись купцами. В самом городе и его окрестностях находились шляпная, чулочная и канатные фабрики, сюда свозилась на продажу соль, добываемая на озере Эльтон, отсюда осуществлялось управление поселениями иностранных колонистов, в основном, немцев, расположенными ниже города. Основанный в 1590 г. как пограничная крепость, Саратов уже давным-давно утратил этот статус. Государственная граница была теперь далеко, солдат в нем было немного, а его укрепления находились в плачевном состоянии. В год восстания город сильно пострадал от пожара и поэтому люди жили в шалашах на пепелище.

Местные власти, имея две недели на подготовку к обороне, ничего не сделали. Саратовский комендант, полковник Иван Бошняк, считал необходимым восстановить укрепления и защищать город. Напротив, главный судья Конторы опекунства иностранных (начальник иностранных колонистов) Михаил Лодыженский и гвардии поручик Гавриил Державин, поэт и будущий министр юстиции, находившийся в Саратове для расследования восстания, предлагали построить укрепление вне города. Каждая сторона считала, что ее план лучше. Поэтому, когда повстанцы появились утром 6 августа у города, их победа была неизбежна.

У Пугачева на тот момент было всего 3000 воинов, но множество пленных, заложников и просто примкнувших к войску людей сильно увеличили численность его армии. Ее ядро теперь составляли несколько сотен яицких казаков, немногие оставшиеся в живых ветераны предыдущих кампаний, а также новообращенные казаки, солдаты, мелких однодворцы и крестьяне. У них было 20 пушек, но в основном малого калибра, и не хватало пороха и ядер. Поэтому войско Пугачева не представляло большой угрозы. Однако растерянность и робость властей, явная или скрытая поддержка со стороны населения, слабость и некомпетентность местных чиновников способствовали успеху пугачевцев.

Вечером 5 августа Лодыженский и Державин покинули город, и утром следующего дня Бошняк вышел с 127 солдатами и 50 вооруженными жителями, надеясь встретить повстанцев за городом. Пугачев, однако, наступал на Саратов широким фронтом, напал на заградительные отряды защитников, а затем разделил свои силы на две атакующие колонны. Одна заняла возвышенность, господствующую над городом с севера, другая двинулась на отряд Бошняка, перекрывший основные подходы к Саратову. В это время саратовское купечество, опасаясь, что Бошняк не сдержит натиск, направило к самозванцу своего представителя — Федора Кобякова. Купцы надеялись, что содействуя сдаче города, сохранят себе жизни и имущество. Естественно, Пугачев уцепился за это предложение, с почтением принял Кобякова и дал ему свой манифест для чтения простому народу.

Хотя этот манифест не сохранился, недавно один советский исследователь предложил правдоподобную реконструкцию его, основываясь на синхронных призывах мятежников. Согласно этому автору, манифест самозванца, вероятно, состоял из следующих пунктов: утверждения об истинности государя, обещания свободы крепостному крестьянству, призыва истреблять дворянство, отдельных обращений к волжским и донским казакам, иностранным колонистам, и, несомненно, к саратовскому купечеству²¹.

Но когда Кобяков вернулся в город с пугачевским манифестом, полковник Бошняк разорвал его на куски и растоптал. Но уже было поздно: атаман Овчинников установил пушки на возвышенности у Саратова и начал обстрел города. И хотя огонь его артиллерии не мог достичь города, шум канонады напугал горожан. Офицеры и солдаты вслед за местными казаками перешли на сторону противника. Бошняк с примерно 70 защитниками (половину их составляли офицеры) едва избежал плена. Они отступили к реке, сели на лодки и поплыли в Царицын, а Саратов приветствовал Пугачева так же, как за 104 года до этого встречал другого казачьего бунтовщика — Степана Разина.

Три дня самозванец стоял под Саратовом. Как обычно горожане и духовенство принесли присягу на верность, Пугачев произнес краткую речь, несомненно, повторявшую содержание его манифестов, был отслужен молебен в честь «Петра Федоровича». По крайней мере 22 дворянина — большинство их привели сами крепостные — 11 чиновников и 10 купцов были казнены после краткого суда. Солдатам, перешедшим на его сторону, Пугачев выдал по 2—4 руб. на человека. Тем временем повстанцы, простой народ и окрестные крестьяне, празднуя победу, начали грабить город. Они забрали много муки и овса, а также 1,5 т казенной соли, разграбили дома дворян, взяли из казны 163333 руб., причем серебряную монету Пугачев присвоил себе, а медную раздал народу. И, конечно же, повстанцы разграбили трактиры и винные лавки, выкатив бочки со спиртным на улицы и предавшись безудержному пьянству.

Поскольку каратели приближались, восставшие вынуждены были 9 августа уйти из Саратова, назначив 75-летнего купца Якова Уфимцева городским воеводой и дав ему 3500 руб. Он развил бурную деятельность: помогал крепостным ловить их господ, набрал 150 добровольцев для повстанческого войска и отправил их на лодках по Волге за Пугачевым. В Саратове войско самозванца значительно увеличилось, оно заполучило мортиру и четыре трехфунтовые пушки, много пороха и ядер, свежих лошадей, геодезическое оборудование и музыкальные инструменты. Кроме того, восставшие загрузили на речные суда две пушки и около 1000 человек, среди которых было много бурлаков, и отправили их вниз по Волге²².

Донское гостеприимство

Пополнившись в поселениях иностранных колонистов приблизительно 500 людьми, пугачевская армия за три дня она преодолела около 120 миль и 11 августа вошла в городишко Камышин (Дмитриевск). Наряду с расположенной на другой стороне реки Николаевской слободой, жители которой (4220 переселенных сюда украинцев) занимались перевозкой соли из озера Эльтон, Камышин являлся местом соляной торговли: этим были заняты 300 из 1100 его жителей. Город не был защищен и лишь в Николаевской слободе имелась команда солдат, которая охраняла склады с солью. Камышинское купечество послало к пугачевцам свою делегацию. Одновременно на другой стороне реки восстали украинцы; они арестовали свое начальство и начали грабить дома богатеев, так что помощи Пугачева им было не нужно.

На другой стороне Волги разъяренные украинцы повесили 21 офицера и правительственного чиновника, среди которых был немецкий астроном из Императорской академии наук Георг Ловиц²³. Примерно 60 местных повстанцев во главе с Михаилом Мол-чаном присоединились к самозванцу. Пугачевцы не взяли камышинские пушки и не стали грабить город — это уже сделали его жители, и продолжили двигаться на юг.

В поволжских селениях за Камышиным в основном проживали донские казаки, переведенные сюда правительством для защиты этих земель от пиратов, разбойников и кочевников-калмыков. Так были переселены примерно 1000 семей, а чтобы облегчить разлуку с родиной, им дали привилегии и платили жалованье. Тем не менее, они были недовольны условиями своей службы и некоторые из них поддержали самозванца Богомолова, схваченного в Дубовке двумя годами раньше²⁴. Поскольку эти казаки были угнетены так же, как и яицкие, Пугачев — сам донской казак, надеялся на их и Дона поддержку. Поэтому его указ, изданный в августе 1774 г., был адресован казакам Березовской станицы «и всему природному Донскому казачьему войску».

В отличие от безапелляционного тона прежних манифестов он просто перечислял области, которые «приняли и склонились под наш скипетр и корону», сообщал казакам о приближении Петра III и просил — но не в категоричной форме! — вступать в повстанческое войско, обещая за это по десять рублей каждому. Призывая казаков присоединиться к нему «для истребления вредительных обществу дворян», самозваный государь приказал копировать и пересылать этот указ вниз по течению Дона. Сокращенная версия этого манифеста была отправлена атаману и казакам Антиповской станицы за день или два до вступления в нее 14 августа повстанцев. Его постановляющая часть сводилась к фразе: «А злодеев-дворян всячески старатьца искоренять»²⁵.

Однако в повстанческую армию вступило очень мало волжских и донских казаков. Во-первых, Пугачев был хорошо известен в этих местах и не мог надеяться на обман казаков относительно своего происхождения — чем и воспользовались власти при издании манифестов против повстанцев. Во-вторых, война с Турцией закончилась и казаки знали, что армия уже брошена против восставших. Поэтому они не торопились присоединяться к заведомо гибельному делу. И, наконец, социальный состав донских казаков со времен Степана Разина сильно изменился. Сохранив независимость и привилегии, они, однако, строго контролировались правительством. У них не было ни желания, ни сил, чтобы поддержать пугачевцев. Хотя среди восставших было немало донских казаков, они все же больше боролись против Пугачева, чем за него.

16 августа повстанцы столкнулись на реке Пролейке в 10 милях севернее Дубовки с 4000 казаков, калмыков и регулярных солдат, посланных комендантом Царицына под командой майора фон Дица и калмыцкого князя полковника Дундукова, чтобы перекрыть Пугачеву путь на юг. 14 августа 2000 солдат Михельсона вошли в Саратов и сразу же двинулись дальше. Утром 16 августа повстанцы все же оказали отчаянное сопротивление царским войскам, одолев их своей численностью и отбив пушки. Кроме того, дисциплина у правительственных войск была низкой: калмыки вскоре разбежались, некоторые казаки перешли на сторону самозванца, а другие ускакали домой. Майор фон Диц и его солдаты были окружены, взяты в плен или убиты. В столкновении пало около 300 повстанцев. 17 августа Пугачев торжественно вошел в Дубовку, столицу волжских казаков, где задержался на два дня.

Поражения лишь усилили повстанцев. В Дубовке к ним присоединились тайша Ценден и 3000 волжских калмыков. Из Камышина самозванец послал калмыкам вышеупомянутый манифест, призывавший мстить русским дворянам и обещавший по 10 руб. каждому, кто вступит в ряды его войска. Всех прибывших к нему калмыков Пугачев щедро одарил деньгами и подарками. Кроме того, в Дубовке повстанцы получили еще три пушки, организовали ремонт и производство оружия. Они пекли хлеб и шили одежду, готовясь к зиме. Пугачев приказал уничтожить винные склады, но Дубовка успела погрузиться в привычные попойку и разбой²⁶.

19 или 20 августа, опасаясь подхода Михельсона, повстанцы свернули свой лагерь и направились к Царицыну, находившемуся в 35 милях отсюда. Они знали, что взять его будет труднее, чем Саратов, однако надеялись на свое численное превосходство, предательство защищавших город донских казаков и полагали, что его падение вызовет восстание на Дону. Но уже утром 21 августа стало ясно, что этого не будет: у города их ожидали несколько сот донских казаков под командой атамана и полковника Федора Кутейникова. Повстанцы разбили его отряд и схватили Кутейникова, отказавшегося перейти на их сторону, но донские казаки не торопились поддерживать призывы их сородича и бывшего однополчанина.

Царицын был намного меньше Саратова, численность его жителей едва достигала 1000 человек, а 300 из них были торговцами. Но он был весьма грозной крепостью, защищенной с трех сторон земляными валами и бастионами, а с четвертой — высоким берегом реки. Но самое главное — жители города были настроены решительно. Полковник Циплетев с 640 регулярных солдат и 150 вооруженных жителей стоял внутри города, а приблизительно 1000 донских казаков защищали его стены снаружи. Боясь повторения катастрофы в Саратове, Циплетев тщательно подготовился к штурму. Он организовал тщательный присмотр за городской чернью, пообещал своим солдатам награды, проинформировал жителей о мире с Турцией и расчистил пространство перед городскими стенами, сломав пивоварню и уничтожив несколько соляных складов. Он также расположил на берегу реки артиллерию, а на самой реке — плавучую батарею для защиты от флота повстанцев.

Около 1 часа 30 минут пополудни 21 августа повстанцы начали штурм Царицына. Приблизительно 6000 всадников окружили город. Несмотря на мощный шестичасовой артобстрел, защитники оказывали действенный отпор метким огнем своих орудий, а донские казаки делали многочисленные вылазки. В итоге повстанцы отступили под покровом темноты на юг, потеряв много людей и побросав значительную часть обоза и артиллерии. Их флотилия опоздала, а когда появилась под стенами Царицына, то была обстреляна с берега и либо потоплена, либо повернула обратно. Полковник Михельсон, войдя в Царицын, сразу же бросился вдогонку за Пугачевым²⁷.

Лояльность казаков правительству

Повстанцы бежали на юг, очевидно, намереваясь пойти на Яицкий городок. Но Пугачев хотел идти в Астрахань, добыть там лодки и по Каспию уйти из России, как это сделал столетием ранее Степан Разин. По пути повстанцы разграбили немецкую колонию Сарепта, обитатели которой покинули ее накануне. Время Пугачева шло к закату.

Утром 25 августа 1774 г. Михельсон догнал его возле Черного Яра. Несмотря на неистовое сопротивление служивших Пугачеву саратовских солдат, он был разбит, потеряв 2000 павшими, более 6000 взятыми в плен и 24 пушки. Но самому Пугачеву и нескольким его сподвижникам все же удалось спастись, переправиться через Волгу и направиться на Узени и в Яицкий городок. Две дочери самозванца были схвачены, но его жена Софья и сын были с ним.

У Пугачева осталось около 200 человек, преимущественно яицких казаков. Измученные преследованием, голодом и жаждой, они искали убежища в степи, где чары самозванца, и так не очень сильные среди его окружения, полностью испарились. Многие его ближайшие соратники были схвачены или убиты. Его Большое войско теперь окончательно исчезло. Андрей Овчинников погиб у Черного Яра, Алексей Дубровский попал в плен, Афанасий Перфильев ушел прочь, остальные боялись за себя и ощущали свою власть над Пугачевым. Еще весной 1774 г. они хотели выдать самозванца в обмен на свое прощение. Сейчас время этому пришло.

Заговор возглавили ближайшие сподвижники «императора» Федор Чумаков и Иван Творогов. Только 32 из 186 казаков, оставшихся с Пугачевым, были против них. Пугачева поддержал башкир Кинзя Арсланов, за что, вероятно, был убит²⁸; во всяком случае, он пропал без вести. Пугачев пытался бежать, но был схвачен и 15 сентября 1774 г. привезен бывшими соратниками в Яицкий городок²⁹. Подобно многим разбойничьим вожакам, его предали свои же приближенные.

* * *

Пугачев и казаки прошли вместе долгий путь. Их мятеж, начавшийся как бунт в защиту казацкой независимости, в финале превратилось в настоящую войну, породило местные, вторичные восстания, залившие эти земли кровью. По неполным данным, жертвами повстанцев стали 2846 дворян, священников, офицеров и чиновников, в том числе женщины и дети³⁰. К ним надо добавить по меньшей мере еще несколько сот человек. Возможно, погибло 4—5% всех русских дворян. Они, как правило, были убиты, причем крайне жестокими способами: из 1572 погибших дворян (796 мужчин, 474 женщины и 302 детей) 665 (42%) были повешены, 635 (40%) забиты насмерть или замучены, 121 (9%) расстреляны, 72 (5%) заколоты, 64 (4%) обезглавлены и 15 (1%) утоплены³¹. И помещики, и крестьяне еще долго помнили это время.

Примечания

1. Однодворцы — потомки различных групп населения, охранявших государственную границу. Они селились преимущественно в среднем Придонье и Нижнем Поволжье. Во второй половине XVIII в. их насчитывалось около миллиона человек. Хотя лишь у немногих из них имелись крепостные, они боролись за право считаться дворянами, но в XVIII в. правительство положило конец их требованиям, признав их особой разновидностью государственных крестьян, то есть лиц, плативших подушную подать.

2. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: восстание Е.И. Пугачева. Т. III. Гл. XVIII—XXI; Булыгин И.А. Положение крестьян и товарное производство в России: вторая половина XVIII века. М., 1966.

3. См.: Филиппов А.Н. Москва и Пугачев в июле и августе 1774 года // Труды общества изучения Казахстана. Оренбург, 1925. Вып. V; Голубцов С.А. Московская провинциальная власть и дворянство в ожидании Пугачева // Старая Москва. М., 1929.

4. Цит. по: Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. III. С. 160.

5. Восстание. С. 165—166; Пугачевщина. Т. II. С. 150; Пушкин А.С. Указ. соч. Т. IX, ч. 1. С. 189—190; Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. III. Гл. IX.

6. Лучшим исследованием восстания в Поволжье является неопубликованная диссертация: Рысляев Л.Д. Крестьянская война 1773—1775 гг. в Нижнем Поволжье. Л., 1963.

7. Пугачевщина. Т. III. С. 458. Паина Е.С. Новый документ о Е.И. Пугачеве // Вопросы архивоведения. 1964. № 2. С. 113—114.

8. Бондаревская Т.П. Беглые крестьяне Среднего Поволжья в середине XVIII в. // Крестьянство и классовая борьба в феодальной России. Л., 1967; Пугачевщина. Т. III. С. 456.

9. Мордва — финно-язычное население, проживающее небольшими группами, разбросанными по Среднему Поволжью.

10. Пугачевщина. Т. I. С. 40—41.

11. Там же. С. 41—42.

12. Пушкин А.С. Указ. соч. Т. IX, ч. 1. С. 69.

13. Курмачева М.Д. Города Среднего Поволжья и восстание под предводительством Е.И. Пугачева // Города феодальной России: сб. ст. памяти Н.В. Устюгова. М., 1966.

14. Тхоржевский С.И. Пугачевщина в помещичьей России. М., 1930. Очень удачное выражение; этот исследователь также дал лучшее толкование данного феномена.

15. Помимо проницательного замечания С.И. Тхоржевского см.: Беляев И. Пугачевский бунт в Краснодонском уезде Пензенской губернии. Краснослободск, 1879.

16. Hobsbawm E.J. Op. cit. P. 25—28.

17. Курмачева М.Д. Действия отряда Марка Петрова // История СССР. 1960. № 6; Тхоржевский С.И. Указ. соч. С. 71—73.

18. Пугачевщина. Т. III. С. 65—66, 69—70. О братьях Ивановых см.: Прокофьева Л.С. О действиях повстанцев правобережья в крестьянской войне под предводительством Е.И. Пугачева // Вопросы военной истории России. М., 1969.

19. Коган А.Н. Распространение самозванства в русской деревне в период пугачевского восстания // Ученые записки Куйбышевского гос. пед. и учительского института. 1943. Вып. 7.

20. О восстании в вотчине Куракина см.: Пугачевщина. Т. II. С. 205, 207; Т. III. С. 460—464. Иные трактовки: Заозерский А. Бунтовщики (эпизод из истории пугачевского бунта) // Века. Пг., 1924. I; Коган Е.С. Волнения крестьян пензенской вотчины А.Б. Куракина во время движения Пугачева // Исторические записки. 1951. Т. XXXVII. Об экономической подоплеке отношений между господами и крепостными см.: Kahan A. The Costs of «Westernization» in Russia: The Gentry and the Economy in the Eighteenth Century // Slavic Review. 1966. Vol. XXV, no. 1.

21. Рысляев Л.Д. Крестьянская война 1773—1775 гг. в Нижнем Поволжье. С. 125—129 (эта реконструкция позднее была оспорена Р.В. Овчинниковым: Овчинников Р.В. Из опыта реконструкции утраченных документов (на примере указов и манифестов Е.И. Пугачева) // Источниковедение отечественной истории. 1975. М., 1976. — Прим. пер.); Пугачевщина. Т. II. С. 191—193.

22. Рысляев Л.Д. Крестьянская война 1773—1775 гг. в Нижнем Поволжье. С. 80—150; Он же. Пугачев в Саратове // Вестник Ленинградского университета. 1962. № 8, вып. 2; Пугачевщина. Т. II. С. 216—218; Т. III. С. 194—195, 197200, 464—466.

23. Г. Ловиц был схвачен около Сарепты и казнен по приказу Е.И. Пугачева (Русский биографический словарь. СПб., 1914. Т. 10. — Прим. пер.).

24. Рысляев Л.Д. Крестьянская война 1773—1775 гг. в Нижнем Поволжье. С. 174—210; Дубровин Н.Ф. Указ. соч. Т. III. Гл. XII.

25. Пугачевщина. Т. I. С. 42—43.

26. Рысляев Л.Д. Крестьянская война 1773—1775 гг. в Нижнем Поволжье. С. 211—229; Пугачевщина. Т. II. С. 219; Овчинников Р.В., Слободских Л.Н. Указ. соч. С. 136—137.

27. Рысляев Л.Д. Крестьянская война 1773—1775 гг. в Нижнем Поволжье. С. 230—262.

28. Эту версию современная наука отрицает (Прим. пер.).

29. Там же. С. 263—295; Пугачевщина. Т. II. С. 151—161; Т. III. С. 307—311.

30. Материалы для истории пугачевского бунта: бумаги, относящиеся к последнему периоду мятежа и поимке Пугачева // Записки Императорской Академии наук. СПб., 1875. Т. XXV. С. 141—142.

31. Семевский В.И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. СПб., 1881. Т. I. С. 381.