«Для общества Хлопуша, казалось, был конченным человеком. И удивительная вещь: попав к Пугачеву и сбросив с себя цепи рабства, Хлопуша сразу приобретает способность и мыслить, и говорить, и действовать по-человечески. И даже больше того: проявляет себя как талантливый и энергичный организатор. Он поднимает восстания на заводах, организует отряды из заводских крестьян, снабжает Пугачева порохом, пушками, деньгами и провиантом; самостоятельно руководит одним из боевых и организованных отрядов Пугачева, осаждает ряд крепостей».
(М. Жижка)
Хлопуше Пугачев поручил важное дело — формировать отряды из заводских крестьян, которые направлялись к Емельяну рядами и колоннами. Понятно, что лучше они стали бы слушаться того, кто знал заводскую жизнь. Хлопуше она была известна от и до.
Однако назрело более серьезное дело. Пугачевцы остро нуждались в артиллерии. Поэтому Емельян направил Хлопушу на Авзяно-Петровские заводы.
В протоколе допроса Хлопуши переданы слова Пугачева: «Возьми де двух казаков да вожатова с Овзяно-Петровского завода крестьянина Дорофея Иванова и поезжай туда. Объяви заводским крестьянам указ, и когда будут согласны мне служить, то осмотри тут, естли мастера лить мортиры, и когда есть, то вели лить мортиры».
Авзяно-Петровские заводы были комплексом доменных и металлургических предприятий, организационно объединенных в три завода. Расположены они были у рек Авзян и Кухтур, это правые притоки реки Белой — примерно в трехстах километрах на северо-восток от Оренбурга.
Хлопуша отправился на заводы из Бердской слободы 17 октября. С собой он вез Указ Пугачева «рабочим людям».
«...И повеления мои исполнити, со усердием ко мне приезжайте, то совершенно меня за оное приобрести можите к себе мою монаршескую милость. А ежели моему указу противиться будете, то в скорости восчувствуити на себя праведны мой гнев и власти всевышнего создателя нашего избегнуть не можете. Никто вас истинным (от) нашей руки защитить не может...».
22 числа Хлопуша прибыл на место.
А там уже веселье шло полным ходом. Заводские крестьяне восстали самостоятельно, их агитировать было ни к чему.
«Мужики Авзяна подняли бунт, едва услышали про Пугачева. Попу Агафону, который пытался их вразумить, вырвали бороду и разбили морду. Рабочего, что кинулся ударять в набат, сбросили с колокольни. Не мешкая, гонцы помчались из Авзяна в Оренбург — просить Петра Федорыча прислать на завод войско.
Отряд Хлопуши авзянцы встретили за 40 верст до Авзяна. Заводы ликовали, приветствуя Хлопушу. На площади, запруженной народом, казак с седла стал читать манифест, но оборвал себя и, смеясь, свернул лист в трубку: государевы титлы слышали, а прочее, братцы, вам и так ясно...
Хлопуша по-хозяйски вошел в заводскую контору и велел служкам нести сундук с кассой. Угрюмые приказчики по шнурованным книгам отчитались атаману, сколько заработал каждый работник. Хлопуша выплатил рабочим все до копейки, а книги сунул в печь. Оставшиеся деньги Хлопуша завернул в скатерть вместе с серебряной посудой из господского дома и под конвоем отправил к Пугачеву».
(А. Иванов)
После чего Хлопуша предложил приказчикам возглавить литье пушек для Пугачева. Те отказались — и их, числом семь человек, отправили в Берды, где они и были повешены. Хлопуша начал организовывать производственный процесс самостоятельно. Он пробыл на заводах три дня и сумел наладить дело. После чего отбыл в ставку Пугачева с отрядом в пятьсот человек и большим количеством разного имущества.
«А он, Хлопуша, спросил тут, естли у них на заводе пушки. И нашлось их хотя около сорока, но годных, по ево, Хлопуши, рассмотрению, было только шесть. А при отъезде с завода оные взял с собою, равным образом и следующее: сто двадцать лошедей со всеми приборами, а в конторе сем тысячь денег, в том числе по скаскам заводских крестьян было две тысячи рублей подушных, кои расходчик тут же раздал крестьянам. Еще взято: триста баранов, семдесят сем быков, посуды сребряной пуда два, столовые часы, медную и ловянную посуду, пороху два пуда и всякой господской одежды множество, и приказал тут Хлопуша вылить шесть пудов ядер. И по забрании всего онаго и с теми крестьянами поехал в Берду и заехал по дороге на Твердышевской Воскресенской завод, на котором тогда уже ничего не было, ибо прежде сего заводские крестьяне тот завод разграбили и все, что на оном ни было, отвезли в стан Пугачева, и крестьяне к нему приклонились. С онаго заводу продолжал он, Хлопуша, путь к Берде и, не доезжая оной, выехал на дорогу из стороны яицкой козак Яков Самодуров и, взяв ево, Хлопушу, с тремя стами крестьянами и две пушки, при коих тогда был канонером Демидовской крестьянин Иван Шишка, [пошли] на казанскую дорогу, а достальным крестьянам со всем имением, что взято на Авзяно-Петровском заводе, велел следовать к Пугачеву».
(Из протокола допроса Хлопуши)
На место Хлопуши на Авзяно-Петровские заводы прибыл казачий атаман Яков Антипов. Он и стал во главе производства. И ведь что интересно — заводы работали! До марта 1774 года заводы исправно изготавливали повстанцам пушки и ядра.
«Мастера будут отливать для мятежников ядра, бомбы и орудия: толстые гаубицы, "единороги" и "секретные картечницы" с овальным сечением жерла — самые совершенные пушки того времени1».
(А. Иванов)
Хотя многие приписные подались домой. Но они не просто разбежались, а устроили сход и приняли такое решение:
«Мы посылаемы были на заводы в силу указов бывшей государыни Елизаветы Петровны, и тако ныне получили указ его императорского величества Петра Третьего, императора, и с тем, что не самовольно, а в силу оного указа ехать с заводов повелено. Мы все, приписные крестьяне, оному повинились: ехать в свои отечества согласны. Избрали мы для провождения оной нашей партии тебя, Степана Понкина. В том тебя и утверждаем, которым случаем мы, все заводские люди, тебя избрали. А нам, мирским людям, быть у оного выбранного послушными. А сей приговор по приказу оного народа писал крестьянин Федор Пивоваров».
Из-под Уфы были посланы правительственные войска — башкиры в количестве 1300 человек. Однако, добравшись до заводов, они перебили офицеров и перешли на сторону пугачевцев.
Между тем Хлопуша продолжал действовать. В феврале он двинулся на крепость Илецкая Защита. Она была расположена на знакомой нам реке Илек, в 60 километрах южнее Оренбурга. Это было место, ценное во многих отношениях. Рядом с Илецкой Защитой располагались соляные промыслы. Причем добывали тут каменную соль. То есть тогдашнюю «валюту», которая была важнее золота. К началу 1774 года в крепости скопилось около 300 тысяч пудов соли. Кроме того, имелись и запасы продовольствия — соленой рыбы и хлеба. Илецкая Защита была единственным местом, откуда в Оренбург шла продовольственная помощь. Понятно, что пугачевцы хотели это пресечь.
Имелась и еще одна причина. Добыча соли в местных соляных копях была куда проще и эффективнее, чем более распространенный способ — выпаривание соли из озер. Правда, работа в копях была совсем не санаторием — а потому трудились тут каторжники.
«Каторжники кайлами вырубили в соляных толщах целые пропасти. Потом эти пропасти будут изумленно озирать российские императоры и светила науки. Огромные прозрачные кристаллы минерала галенит, каменной соли, назовут "илецкими сердцами" и приравняют к сокровищам».
(А. Иванов)
Работа в таких карьерах была не только очень тяжелой, но и чрезвычайно вредной. Все знают, что делает с обувью каменная соль, которой дворники в городах посыпают лед. А люди дышали соляной пылью. Нескольких лет, проведенных на соляных копях, хватало, чтобы навсегда угробить здоровье. Так что тамошним каторжникам терять было нечего. Либо бунтовать, либо вскоре помереть, выхаркав перед смертью собственные легкие. Эти люди были отличным пополнением пугачевским отрядам.
Хлопуша появился возле Илецкой Защиты 16 февраля 1774 года во главе Авзянского полка. То есть приписных крестьян, которые, как мы знаем, люто ненавидели всю эту промышленность. В крепости имелся отряд из 70 солдат и около 120 казаков. Но из них защищаться решили только капитан и пятнадцать солдат. Остальные открыли ворота пугачевцам.
Хлопуша снова повел себя совсем не так, как, казалось бы, должен был вести себя отъявленный каторжник. Напомню, что на Авзяно-Петровских заводах он также действовал политически очень грамотно. Полностью расплатился с рабочими и расправился с несогласными. Тем более что уведенных им на казнь приказчиков вряд ли особо любили.
Вот и на Илецкой Защите повел себя согласно логике классовой борьбы.
«Хлопуша покарал не врагов, а воров: повесил интенданта, что морил каторжников голодом. Хлопуша раздал жителям хлеб, чтобы хватило до весны, и выплатил каторжникам зарплату за их работу в соляных рудниках.
В Илецкой Защите Хлопуша нашел жену и сына. Хлопуша потерял их очень давно, когда его угнали на каторгу в первый раз. Начальство насильно выдало его бабу, как вдову, за другого мужика. А Хлопуша ведь не умер. И он любил свою семью — за семью он потом и погибнет».
(А. Иванов)
Как видим, этот человек был совсем не прост.
Однако так дело обстояло не всюду. К примеру, под Оренбургом приписные крестьяне стали сводить старые счеты с заводами.
«Когда Хлопуша привел своих молодцов поднимать бунт на Авзяне, мятежные Каргалинские рудокопы нагрянули на Покровский завод, где Хлопуша прежде работал возчиком. Рудокопы сломали плавильные печи и водобойные колеса Покровки. Взрыв вырвал из заводской плотины бревенчатый короб вешняка, пруд водопадом обрушился на цеха и половодьем хлынул на поселок. Покровский завод на реке Большой Ик стал первым заводом, погибшим в пугачевщину, и его уже никогда не возродят, а поселок исчезнет с лица земли, аминь».
(А. Иванов)
О причинах таких действий я уже упоминал. Рудокопы были приписными. Для них работа в шахте являлась бессмысленной каторгой. А кто был потребителем руды? Именно монстр-завод, который, словно сказочное чудовище, постоянно требовал себе жертв. Так пусть он исчезнет!
Еще интереснее вышло с Белорецким заводом, расположенном на реке Белой примерно в 70 километрах от Авзяно-Петровских заводов. Здесь располагались домны, а также передовое по тем временам металлургическое производство. Трудилось на заводе около 840 мастеровых и приписных.
Бунт на Белорецком заводе начался еще в октябре. Правда, бунтовали не мастеровые, а приписные крестьяне. Завод был основан незадолго до бунта — в 1767 году. Владельцы — Я.Б. Твердышев и И.С. Мясников — за взятки приобрели себе дворянство — потому что только дворяне могли иметь крепостных. Крепостные же были им нужны в качестве неквалифицированной рабочей силы. Они накупили крестьян в Казанской губернии и перегнали их на Белую. Поскольку прошло всего несколько лет, мужички этого не забыли...
Однако вскоре подошла команда подпоручика Козловского в составе 33 казаков и 300 башкир. Местные работяги подумали — и успокоились. Но в декабре 1773 года с Авзяна двинулся атаман Яков Антипов с отрядом в 600 человек. Потом в виде подмоги подошли башкиры.
А мастеровые Белорецкого завода, как выяснилось, не горели желанием переходить на сторону «Павла Федоровича». Не верили они его атаманам. Тем более, что Демидовы, которым, принадлежали Авзяно-Петровские заводы, действовали вполне в духе «дикого капитализма». Они старались выжать из того или иного предприятия максимум прибыли а короткий срок — а потом его продавали. Экономили они и на заработной плате. А белорецкие квалифицированные рабочие жили неплохо. Возможно, имелись и какие-то еще причины в силу которых на Авзяне пугачевцев поддерживали, а на Белорецком — нет.
Так или иначе, но началось нечто небывалое — война двух заводов. Именно так. Со стороны пугачевцев действовали рабочие и приписные с Авзяна. Белорецкий завод защищали местные рабочие — поскольку из войск на нем остались только казаки. Причем, в защите по мере сил участвовали и женщины. Об этом говорят потери защитников — из 62 человек погибших было 14 женщин.
В конце концов перевес пугачевцев стал подавляющим — и белорецкие рабочие сдались. Пугачевцы их никого не тронули, только сожгли заводские книги.
Как мы увидим дальше — эпизод с Белорецким заводом был только первым из многих. Далеко не всегда представители трудящихся встречали повстанцев с хлебом-солью. Впрочем, так было и в Гражданскую войну.
Казачья императрица
Ворожея-матушка
Глянула да вздрогнула:
«Приведет краса твоя
Замуж за безродного.За царя потешного,
Бунтаря безбожного.
После пира грешного
Как не стало тошно бы!Будешь ты, голубушка,
Доставаться беркутам.
Никому не любушка,
Только деться — некуда!»Ни за что, по правде-то —
Без вины замыкалась.
Вот и счастье девичье
Бусами рассыпалось...Бусами рассыпалось
По родной сторонушке,
Где везли закованных
Емельяна женушек.(Ю. Доброскоровская)
У лидеров восстания, яицких казаков, в душе сидела заноза. Их собственная «столица», Яицкий городок, так и не был взят. И пока такое положение дел сохранялось, ни о каком развитии восстания, то есть перенесении его на иные территории, и речи быть не могло. Так что приходилось решать ситуацию. Хотя сам по себе Яицкий городок не имел никакого значения.
31 декабря в Яицкий городок двинулся пугачевский атаман Петр Прокофьевич Толкачев.
«31 декабря отряд мятежников, под предводительством Толкачева, вошел в город. Жители приняли его с восторгом и тут же, вооружась чем ни попало, с ним соединились, бросились к крепости изо всех переулков, засели в высокие избы и начали стрелять из окошек. Выстрелы, говорит один свидетель, сыпались подобно дроби, битой десятью барабанщиками. В крепости падали не только люди, стоявшие на виду, но и те, которые на минуту приподымались из-за заплотов. — Мятежники, безопасные в десяти саженях от крепости, и большею частию гулебщики (охотники) попадали даже в щели, из которых стреляли осажденные. Симонов и Крылов хотели зажечь ближайшие дома. Но бомбы падали в снег и угасали или тотчас были заливаемы. Ни одна изба не загоралась. Наконец трое рядовых вызвались зажечь ближайший двор, что им и удалось. Пожар быстро распространился. Мятежники выбежали, из крепости начали по них стрелять из пушек; они удалились, унося убитых и раненых. К вечеру ободренный гарнизон сделал вылазку и успел зажечь еще несколько домов.
В крепости находилось до тысячи гарнизонных солдат и послушных; довольное количество пороху, но мало съестных припасов. Мятежники осадили крепость, завалили бревнами обгорелую площадь и ведущие к ней улицы и переулки, за строениями взвели до шестнадцати батарей, в избах, подверженных выстрелам, поделали двойные стены, засыпав промежуток землею, и начали вести подкопы. Осажденные старались только отдалить неприятеля, очищая площадь и нападая на укрепленные избы. Сии опасные вылазки производились ежедневно, иногда два раза в день, и всегда с успехом: солдаты были остервенены, а послушные не могли ожидать пощады от мятежников».
(А.С. Пушкин)
Что в итоге получилось? Город-то находился под контролем повстанцев. Но в крепости сидели верные правительству войска — и вытащить их оттуда так и не получилось. Хотя нельзя сказать, что пугачевцы не пытались добить осажденных. В начале января на помощь Толкачеву подошло подкрепление во главе с главным помощником Пугачева — Антоном Овчинниковым. Через некоторое время прибыл и сам Емельян. Но и это не помогло. Крепость держалась.
В Яицком городке Пугачев женился. Хотя и был ранее женат, да и с точки зрения его «легенды» дело выглядело непонятно — Екатерина II пребывала в добром здравии. Но тем не менее. Женой Пугачева стала яицкая казачка Устинья Кузнецова. Ни о какой любви тут речь не идет. Это был брак по расчету, который устроили яицкие казаки с целью покрепче привязать Емельяна.
«В жены Емельяну яицкие хитрецы подобрали молоденькую девку Устинью Кузнецову. Ее отец, отставной казак Петр Михалыч, бунтовал в 1772 году и многим важным людям Яика приходился родней. Такой не предаст и проследит за новым зятем. Петр Михалыч согласился с планом.
Емельян не был парнем, который женится по указке батюшки, но сейчас замысел казаков пришелся ему по руке. К Оренбургу приближались войска князя Голицына, и Емельян тоже хотел породниться с казаками, чтобы те не выдали его князю, спасая свои головы».
(А. Иванов)
Свадьба состоялась 1 февраля. Непонятно, каким образом местное духовенство согласилось венчать «Петра Федоровича», который вообще-то был женат. Конечно, можно считать, что их запугали. А можно думать и по-иному.
Пугачев приставил к жене трех «фрейлин» — Аксинью Толкачеву, Марию Череватовую и Прасковью Чапурину.
У супругов сложились интересные отношения. Емельян вообще-то был совсем не монахом — и женщин очень даже любил. Но вот со своей «законной» женой он виделся всего несколько раз. Хотя внешне он соблюдал все приличия. Приезжая в Яицкий городок, он привозил жене богатые подарки. Но не более того.
«Емельян Пугачев не был подлецом. Он взял от Устиньи то, что ему навязали, но ничего лишнего. Отношения Емельяна с Устиньей, похоже, сложились отчужденно-сдержанные. Когда в марте Пугачев ушел из Яицкого городка отражать атаку князя Голицына, Устинья осталась в отцовском доме. Больше она не увидит супруга: ее арестуют в апреле, когда Емельян укроется в Башкирии».
(А. Иванов)
Примечательно, что на следствии «обер-фрейлина» Аксинья Толкачева грамотно «косила под дурочку». Она утверждала, что почитала Пугачева «за государя, а жену его за государыню, смотря на протчих, потому што их и по церквам так упоминали. Мое-де дело — бабье, почему мне знать, што он — самозванец и обманщик, вить-де мущины принимали ево за истинного царя». Хотя она являлась женой одного из видных пугачевцев — Максима Толкачева, который отлично знал, кто такой Емельян...
Расплатилась Устинья за чужие игры очень жестоко. Она всю жизнь провела в тюрьме — в Кексгольме (ныне — город Приозерск, Ленинградская область). Причем, находилась в одном каземате с настоящей женой Пугачева. Вот так колеса истории проходятся по людям.
* * *
Между тем пугачевцы повели войну «по взрослому» — устроили подкоп под колокольню Михайловского собора, который был одним из главных пунктов обороны. Что свидетельствует о наличии у них людей с определенной квалификацией. Вырыть минный ход — это не простое дело. Впрочем, шахтеры среди повстанцев присутствовали. Симонов получил сведения о подкопе, однако поверил наполовину. Уж больно не укладывалось в голове — мятежники и саперные работы. Однако он распорядился вынести из колокольни хранившийся там запас пороха.
9 февраля грохнул взрыв — колокольня рухнула — и повстанцы ринулись на штурм. Однако это им не помогло. Защитники Яицкого городка сумели перегруппироваться и отбились.
Крепость продолжала держаться, хотя положение осажденных было невеселым.
«Солдатам начали выдавать в сутки только по четверть фунта муки, то есть десятую часть меры обыкновенной. Не было уже ни круп, ни соли. Вскипятив артельный котел воды и забелив ее мукою, каждый выпивал чашку свою, что и составляло их насуточную пищу. Женщины не могли более вытерпливать голода: они стали проситься вон из крепости, что и было им позволено; несколько слабых и больных солдат вышли за ними; но бунтовщики их не приняли, а женщин, продержав одну ночь под караулом, прогнали обратно в крепость, требуя выдачи своих сообщников и обещаясь за то принять и прокормить высланных. Симонов на то не согласился, опасаясь умножить число врагов. Голод час от часу становился ужаснее. Лошадиного мяса, раздававшегося на вес, уже не было. Стали есть кошек и собак. В начале осады, месяца за три до сего, брошены были на лед убитые лошади; о них вспомнили, и люди с жадностию грызли кости, объеденные собаками. Наконец и сей запас истощился. Стали изобретать новые способы к пропитанию. Нашли род глины, отменно мягкой и без примеси песку. Попробовали ее сварить и, составя из нее какой-то кисель, стали употреблять в пищу. Солдаты совсем обессилели. Некоторые не могли ходить. Дети больных матерей чахли и умирали. Женщины несколько раз покушались тронуть мятежников и, валяясь в их ногах, умоляли о позволении остаться в городе. Их отгоняли с прежними требованиями. Одни казачки были приняты. Ожидаемой помощи не приходило. Осажденные отлагали свою надежду со дня на день, с недели на другую. Бунтовщики кричали гарнизону, что войска правительства разбиты, что Оренбург, Уфа и Казань уже преклонились самозванцу, что он скоро придет к Яицкому городку и что тогда уж пощады не будет. В случае ж покорности обещали они от его имени не только помилование, но и награды. То же старались они внушить и бедным женщинам, которые просились из крепости в город».
(А.С. Пушкин)
Итак, результат бунта выходил странный. Своей изначальной цели — взятие под контроль область Яицкого казачьего войска — повстанцы так и не достигли. Но восстание развивалось уже в других направлениях.
Примечания
1. При овальном сечении ствола вся картечь уходит в цель, при круглом часть ее разлетается в небо и в землю.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |