Глава III. Городские наказы в Уложенную комиссию 1767 г.

О созыве Комиссии по составлению нового Уложения законов стало известно в стране из указа от 14 декабря 1766 г. Он содержал и ряд инструкций по выборам депутатов. Разъяснение населению России избирательного механизма и наблюдение за точным выполнением обряда выборов указ возлагал на местную администрацию. Всякие «притеснения», «ненавистная мзда и лихоимство» ставились под угрозу «неминуемого гнева» императрицы Екатерины II. Для Екатерины II, как дальновидного политика, важно было «узнать дух, направление и силу разных сословий, отыскать в них наиболее прочную основу для своих дальнейших действий, примерить свой чисто теоретический либерализм к действительным отношениям русской жизни». Отсюда предоставление известной свободы проявлять свое «умствование» как в выборе депутатов, так и в составлении наказов, тем более что, по предположениям императрицы, такая свобода не могла повлечь за собой каких-либо неприятностей для общественного строя России. Выборы, как правило, были прямыми, за исключением крупных городов, где они были двухстепенными. Города избирали по одному депутату от города (дворяне — одного депутата от уезда; черносошные, ясачные, приписные и экономические крестьяне — одного депутата от провинции; пахотные солдаты, старых служб служилые люди, однодворцы — одного депутата от провинции). Процедура выборов предусматривала составление наказов. Поэтому каждый депутат имел от избирателей не только полномочия, но письменное изложение их требований.

К выборам призывался весь состав постоянных жителей городов, владевших недвижимой собственностью. Не принимали участия в выборах поселения, имевшие менее 50 домохозяев, а также избиратели моложе 25 лет, женщины и дети, лица, находившиеся в отъезде¹. В избирательной кампании участвовали и такие группы горожан, как однодворцы, старых служб служилые люди, крестьяне экономического ведомства, черносошные, пахотные солдаты, казачьи войска. Но главной категорией избирателей в городах являлось торгово-промышленное сословие, об этом говорят подписи наказов и в целом их содержание. Из среды купечества, цеховых ремесленников, «фабрикантов» вышла большая часть депутатов. В Казанской губернии было избрано в городские депутаты 15 купцов, представитель татарского населения Казани, канцелярист от Свияжска и однодворец от Свияжска. В Нижегородском губернии все 7 депутатов были купцами². Депутат избирался от городских жителей, владевших недвижимой собственностью (домом), женатых (не моложе 30 лет) и имевших детей, благонадежных, «в наказаниях, подозрениях, ябедах и явных пороках» не состоявших.

В собрание представителей ряда сословий — в Комиссию об Уложении (Уложенную комиссию) 1767 г. было избрано 564 депутата, из них от городов — 210³. Именно им суждено было стать «живым источником» информации о нуждах и потребностях горожан России. Значительное представительство жителей городов, составлявшее более трети всех депутатов Уложенной комиссии, открывало возможность отразить самые разнообразные стороны повседневной городской жизни в разных регионах страны.

Купечество участвовало в составлении почти всех наказов городов. Другие категории горожан приняли в их составлении сравнительно небольшое участие. Почти не встречаются наказы, основное содержание которых не было бы посвящено нуждам и требованиям купечества. Не без оснований поэтому в историографии выдвинуто мнение о том, что городские наказы отразили прежде всего интересы этого сословия. Общность интересов и однородность прав и обязанностей торгово-промышленного сословия в немалой степени повлияли на содержание наказов, с которыми депутаты направлялись в Комиссию. В небольшом специальном разделе своей книги, посвященном освещению городских наказов в Уложенную комиссию 1767 г., Ю.Р. Клокман подчеркивал, что «главным и определяющим» в них было «требование сохранить и упрочить сословные привилегии купцов». Стремление быть «в почтении, а не в пренебрежении» характеризует в целом настроение купечества 60-х годов XVIII в.⁴

В манифесте от 14 декабря 1766 г. Екатерина II обратилась к народу с предложением сообщить правительству «неправды и утеснения», которые он испытывал, и «способы сохранения правосудия»⁵. Как удачно выразился И.И. Дитятин, наказы — это «скорбные листы»⁶, наполненные перечислением «изнеможений» и «отягощений». Однако сами составители наказов рассматривали их скорее как изложение «нужных исправлении», от осуществления которых горожане, как и другие категории населения, ждали улучшения своего состояния.

Только горожане г. Дмитрова Московской губернии не вносили в наказ каких-либо пожеланий, заявив о том, что они «всем довольны... попечением ее величества». Это единственный в своем роде наказ, скрепленный 140 подписями, состоял из двух пунктов, в которых заявлялось, что «градские жители... никаких общих нужд не имеют представить»⁷.

Как правило, свои наказы горожане начинали со ссылок на указ от 14 декабря 1766 г. и заверений, что в наказах излагаются «общие... представления, нужды и недостатки в жизни горожан» (Самара), «общие купецкие и цеховые недостатки и нужды» (Пенза), «общие нужды и отягощения» (Василь), «общие прошения о нуждах и отягощениях» (Козмодемьянск), «желаемые градским жителям поправления» (Цивильск), «общие гражданские недостатки и нужды» (Кунгур). Таким образом, наиболее распространенным было утверждение о заботе об «общих недостатках и нуждах» городского (посадского) населения. Рассмотрим, насколько это соответствует конкретному содержанию представленных в Уложенную комиссию наказов, а также направленности прений, развернувшихся между депутатами.

«Общие гражданские недостатки и нужды» жителей города Кунгура изложены в июньском наказе, данном купцу Е.И. Юхневу^*. Прежде всего они указывали на «всеконечное недостаточество и нужду» в землях (выгонах, покосах, лугах), хотя по грамотам великих государей Алексея Михайловича, Федора Алексеевича и Петра Великого, напоминалось в наказе, было дозволено посадским людям селиться в городе, а также в уезде и «по поселении теми землями и всякими угодьями и починками владеть невозбранно»⁸. Во времена башкирских волнений немало посадских людей Кунгура поселилось в селах и деревнях «обще с крестьяны», одни приобрели мельницы, кожевенные предприятия и т. д., другие «по пространной свободности здесь земли питаются от земледелия». Жители Кунгура просили не отнимать земли у этой части посадских и не лишать их заведенных промыслов, заверяя, что это станет залогом исправного платежа подушных денег. В случае изменения положения, сетовали кунгурцы, их ожидает «конечное разорение и нищета, ибо они, окромя того, другаго никакого купечества торгов и промыслов не имеют»⁹. В наказе ставится вопрос о необходимости разрешить первостатейным купцам покупать крестьян «умеренным числом», учитывая, что в рабочей силе «немалая нужда» и привлечение их связано с «убытком». «По водности и без укрепления тех людей часто случаетца напрасное и безвозвратное капиталам нашим потеряние»¹⁰, — говорилось в наказе.

Купечество города Кунгура обращалось с просьбой исключить из купечества лиц, которые обременены долгами и отрабатывают их на заводах, на службе у людей «разных чинов». Кунгурцы, указывая, что «город и купечество не большое», просили для управления города выбирать не шесть человек, а три — одного президента, одного бургомистра, одного ратмана сроком на три года (с правом ношения шпаги).

Далее в наказе сообщалось, что под видом иногородних купцов в уезде и городе торгуют государственные и помещичьи крестьяне^**, причем нередко под покровительством владельцев заводов и их приказчиков. Немало случаев, когда последние тоже занимались торговлей. Купечество крайне неблагожелательно относилось к такого рода торговле, наносившей ущерб и «повреждение» их деятельности.

Наконец, от купечества Кунгура следовал целый ряд жалоб на тяжесть служб и повинностей. Особо отмечалась тяжесть постойной повинности. Они желали избавиться от содержания лекаря, рублевого обложения бань.

По делам кабацких сборов, сообщалось в наказе, купцам приходилось надолго отлучаться в отдаленные места Оренбургской губернии, в Исетскую провинцию. Это крайне неблагоприятно сказывается на их торговых предприятиях и промыслах, отсюда просьба, чтобы к службе они привлекались только в пределах своего города.

Как и наказ г. Кунгура, июнем 1767 г. датирован наказ жителей г. Соликамска, переданный в Уложенную комиссию депутатом И.П. Евдокимовым^*** (принадлежность его к купеческому сословию в документе не отмечается, что является редким случаем в наказах горожан). В этом наказе прежде всего указывалось, что на плечи купечества данного города давит огромный груз повинностей и разного рода обязательных служб. Их груз велик и в целом, и в сравнении с другими городами, отмечалось в наказе. Это, пожалуй, единственный в своем роде документ, освещающий со многими подробностями характер обязанностей и районы, на территории которых приходилось служить Соликамскому купечеству. Оно указывало, что «преотяготельная» эта служба проходила «в оренбургских, исетских крепостях, острогах, дистриктах и слободах, и отсюда до оных разстояния имеется до тысяче пяти сот верст, при питейных и конских пошлинных сборах, да в Казанском уезде и в Соликамском ведомстве, близ Кунгуры, в селах и в партикулярных разных заводах при соляных продажах, имеющих разстояние от тридцати до пяти сот верст, а вяще что соляных казенных дедюхинских промыслах на соляных судах в караванах до Нижнего, и по дедюхинскому соляному правлению, да господ баронов Строгановых при соляных промыслах у охранения и смотрения соли и залечатания соляных анбаров... да в службы ж отправлялось в городы Уфы, в Кунгуру, в Красно-уфимския крепости, к красноярским и бардинским в Кунгурской уезд промыслам и на Вятку, в Хлынов, в Кайгородов, да в казанские пригороды, и в Астрахань, да в Сибирь, в Иркутск, в ирбитскую ярмонку, в Верхотурье, и в сибирские партикулярные заводы к разным сборам, имеющих отсюда разстояний до трех сот до пяти и семи сот, трех и четырех тысяч верст и более»¹¹. Как видим, служба проходила на обширной территории и по времени была длительной. Она была тяжелой, поскольку жить приходилось за свой счет, вдали от родных мест, что усугублялось еще тем, что хозяйства оставались без присмотра. Как и во многих других наказах, здесь указывалось на разорение купцов, бывших «при приеме и отдаче вина выборными», так как с них взыскивалась утечка вина, «ибо нередко бывают и обручи с бочек лопаются». Согласно переписи, на посаде, сообщалось в наказе, проживало 1354 человека, но купцов из них (с малолетними детьми) числилось 134 человека, остальные «в самых последних цехах и подлых черных работах находятся». «К определению в службы годных из купечества и с цеховыми» имеется 197 человек. Соликамское купечество настойчиво просило от дальних «иногородних и отлучных служб уволить» и от доимок освободить.

Тяжелые повинности и служба имели свои последствия, указывалось в наказе. Многие Соликамские купцы и посадские, «не хотя с купечеством градским мирских тягостей несть», без разрешения магистрата «своевольно отходят... к соляным промышленникам и заводчикам во услуги» «из наемной платы». Соликамцы считали необходимым запретить прием на службу купцов и посадских, не получивших отпускные в магистрате.

Сообщая о конкретном случае записи 13 купцов Соликамска в купечество Екатеринбурга, наказ ставил общий вопрос о запрещении перехода на другой посад, аргументируя свою позицию тем, что оставшемуся купечеству становилось обременительно платить подати и нести службу.

Подробно описано в наказе состояние местных промыслов. Не без основания Соликамское купечество ставило себе в заслугу поиск, добычу и доставку соли — необходимого для человека продукта. Оно напоминало, что вложило немало усилий и затратило большие средства для развития примыслов и в результате в казенную продажу доставлялось 400 тыс. пуд. соли. Крупные соляные промыслы принадлежали представителям местного купечества — Суровцеву, Ростовщикову, Ксенофонтову, Турчанинову.

Однако позднее частью промыслов завладели Г. и А. Демидовы, купец М. Боровитинов и другие из г. Юрьева Поволжского, но Камер-коллегия оброчные платежи с промыслов продолжала взыскивать с Соликамского купечества. Все это вынудило их просить вернуть принадлежавшие им промыслы. Что касается прибылей, то купечество предложило делить их поровну между казной и купечеством, чтобы использовать свою долю прибыли на «городавыя надобности» — содержание штата магистрата, школ, сиротских домов, лекарей и др.

Купечество настаивало на том, чтобы право на владение в городе лавками, амбарами, погребами, постоялыми дворами, харчевнями, мельницами было закреплено только за купечеством, причем без взыскания с них «поземельных денег». Оно же должно пользоваться всеми преимуществами в торговой и предпринимательской деятельности. В наказе ставился вопрос о праве покупки людей «для домоваго охранения и протчаго», владения лугами, покосами.

Наказ Екатеринбурга^****, врученный депутату купцу И.Д. Дубровину, отразил прежде всего недовольство торговлей, которую вели крестьяне. Вторжение последних в сферу торговли подрывало «коммерцию» купечества. Весьма ощутимо мешали, писали авторы наказа, и разные казенные службы, к которым привлекали городские сословия. Купцов в городе, по данным этого документа, 394 души, а долг за купечеством составлял 3 тыс. руб.¹²

Большой интерес представляют не только наказы, но и их обсуждение в Уложенной комиссии. Представляется целесообразным вслед за обзором содержания наказов жителей городов Урала и Приуралья (так же, как и городов Поволжья) осветить ход прений, развернувшихся вокруг городских наказов данного региона. Обсуждения, которые проводились на заседаниях Уложенной комиссии, чрезвычайно интересны, и изучение их хода имеет не меньшее значение. В ходе прений выдвигались дополнительные аргументы в пользу той или иной точки зрения, связанной с положением купечества, его настоящей и будущей жизнью и деятельностью. Во время дискуссии депутаты подробно и разносторонне освещали многие проблемы городской жизни. Обсуждение городских наказов началось 25 сентября и продолжалось (с некоторыми перерывами) до 20 ноября 1767 г. Весьма показательна организация прений. Одновременно с заслушиванием «мнения», «проектов», «предложений», «представлений», «возражений» отдельных депутатов шло ознакомление с действующим законодательством, которое так или иначе затрагивало интересы купечества. «Законы о купечестве» читались на 33 заседаниях, обсуждение выдвигаемых требований проходило на 43 заседаниях из всех 204 заседании «Комиссии об уложении»¹³.

В «мнении» депутатов г. Уфы Алексея Подьячева поставлен вопрос о социальной принадлежности торговцев и возможных территориальных границах их торговли. Это «мнение» было доложено на 39-м заседании комиссии 12 октября 1767 г.¹⁴ Подьячев начал с того, что высказался за запрещение торговли крестьянам «и тому подобным людям» в городах и уездах, кроме торговли предметами «своего рукоделия» и «земельных произведений». Но в то же время он считал, что «такому же ограничению следует подвергнуть и купцов, чтобы они не производили торговли вне тех городов и уездов, где имеют жительство» (нарушения должны повлечь за собой конфискацию товаров в пользу казны). Специально он остановился на торговле татар из оренбургской Сеитовой слободы, допуская ее только в портах, где каждый купец мог вести меновую торговлю.

Позже (45-е заседание, 22 октября 1767 г.) А. Подьячев выступил с возражением депутату Т. Ишбулатову, затронувшему вопросы торговли в Уфимской провинции. Подьячев считал, что в этой провинции торговые дела должны полностью принадлежать купеческому сословию. Он указал, что уфимское купечество «нигде еще по купеческим делам кредита не потеряло, а терпит стеснение от производимой разночинцами торговли и от заводов». В целом, несмотря на обширность Уфимской провинции, по его мнению, купечество в состоянии удовлетворить потребности населения в товарах¹⁵.

А. Подьячев также изложил свой протест против «мнения» депутата Р. Алкина (64-е заседание, 19 ноября). Алкин просил узаконить торговлю приписных к Адмиралтейству мурз и татар, в том числе в Башкирии, где они скупали лошадей, а чаще меняли на разные товары. Подьячев дополнил сведения, приведенные Алкиным. По его данным, в Уфимском уезде торговали в том числе и товарами иностранного происхождения, а точнее занимались «купеческими делами», не только «иноверцы» Казанского, но и Нижегородского уездов. В Уфимском уезде они закупали мех, воск, мед, сало, кожи. Все это отражалось на «выгоде» оренбургского, уфимского и табынского купечества, считал Подьячев. Он не согласился с Алкиным, пытавшимся обратить внимание на незнание оренбургским купечеством языка и связать с этим трудности торговли с башкирами. Подьячев указал, что имеется выход — привлечение толмача¹⁶.

По мнению Подьячева, казанским, а тем более нижегородским татарам не следует выезжать в Башкирию не только из-за большого расстояния, но «по причине частых беспокойств в башкирских землях». Такие поездки могут, с его точки зрения, совершаться, но только с единственной целью — для покупки лошадей, и только на деньги, а не на товары.

Подьячев выступил также за запрещение башкирам, татарам и «прочим иноверцам» торговать воском из-за того, что они подмешивают в него сало и серу. В общем Подьячев заключает следующее: «Казанской и Нижегородской губернии не только иноверцам и государственным крестьянам, но и другим им подобным, кроме купечества, запрещено было торговать как в городах, так и в уездах для того, чтобы купечеству в размножении коммерции не было подрыва. Сверх того, иноверцам или государственным крестьянам поставить обязанностию продавать такия вещи, которыя обыкновенно принадлежат к крестьянскому рукоделью, не перекупая их один у другаго для пользы или прибытка и не производя оными торговли, которая составляет право купечества»¹⁷. Если кто пожелает иметь торговый промысел, то следует записываться в купечество.

Депутат А. Подьячев просил комиссию добиваться для купечества пограничных районов Российского государства разрешения покупать «и за себя укреплять» дворовых людей¹⁸. Аргументировал он свое мнение необходимостью учитывать специфику населения Уфимского уезда; проживание в нем разных по национальности народов, «которые к подобного рода услуге склонности не имеют», а также состав населения прилегающих к Башкирии территорий и невозможность найти наемных работников среди местных жителей.

Подьячев указывал на необходимость запретить купцам кредитовать крестьян и «иноверцев» и принимать их в приказчики «для предупреждения могущих быть подлогов». Купечество обязано кредитовать или брать в приказчики людей из своего сословия, «из своей же братьи купцов». Это пресечет, по его мнению, путь крестьян к «недозволенным промыслам»¹⁹.

Особыми правами, по мнению депутата г. Уфы Алексея Подьячева, должно быть наделено купечество Оренбургской губернии, входившее в своей промысловой деятельности в контакты с ясачными татарами, удмуртами, мари и другими народами. Поскольку по указу от 14 февраля 1761 г.²⁰ запрещено обязывать векселями государственных, дворцовых, монастырских и помещичьих крестьян, состоявших в работе у купцов, то и ясачные народы (хотя в указе о них не сказано) тоже за взятые в долг деньги и товары не обязываются векселями, они дают заемные письма. Но это не обеспечивает возвращение долга, многие «иноверцы» умышленно объявляют себя «к платежу несостоятельными», зная, что по заемным письмам не будут привлечены к суду магистратов. Чтобы поддержать купечество, следует дать ему право обязывать эту категорию населения векселями за взятый в долг товар и деньги²¹. К мнению Подьячева присоединились депутаты Кунгура, Чебоксар, Соликамска, а также городов Поволжья — Цивильска, Свияжска, Саранска, Козмодемьянска, Яранска.

Депутат г. Оренбурга Илья Коченев на 75-м заседании комиссии 12 декабря напомнил о том, что этому отдаленному от центра городу, согласно привилегии от 7 июня 1734 г.²², были дарованы «разныя выгоды», соответствующие «благосостоянию» его жителей²³. Только благодаря этому Оренбург заселялся и рос. Но с некоторого времени, отметил депутат, городские жители подвергаются притеснениям, и он назвал в числе последних следующие: постои, отсутствие суда, ведавшего делами купечества. Все это вызывает тревогу и ни в коей мере не способствует росту населения, но, напротив, вызывает его сокращение. Выход из положения — восстановление привилегии. В связи с его выступлением собрание постановило: так как дело не касается коммерции, то Кочневу надлежит обратиться в соответствующее ведомство, т. е. в Дирекционную комиссию.

Депутат от башкир и тарханцев четырех дорог Уфимского уезда Токтамыш Ишбулатов выступил (40-е заседание, 15 октября 1767 г.) против депутата Уфы Алексея Подьячева, внесшего предложение запретить торговать лицам, не принадлежавшим к купечеству. Он обосновал свое возражение тем, что Уфимская провинция обширна по своей территории и «бедное и немногочисленное» купечество Уфы не в силах обеспечить необходимыми товарами население, отдаленное от города, оно почти не торгует в уездах. Кроме того, жителям провинции из башкир, мишарей, мари, удмуртов прежними указами, напомнил он, не была запрещена торговля²⁴, и именно башкиры и мишари выступают владельцами кожевенных, мыльных мануфактур, а не купечество. Все это дало ему основание выступить в защиту широкой торговли, не приносившей, на его взгляд, ущерба интересам купечества.

На первое выступление А. Подьячева, требовавшего запрещения торговли людьми всем не принадлежавшим к купечеству, в том числе жителям Сеитовой слободы (30-е заседание, 12 октября), помимо Т. Ишбулатова откликнулся депутат Оренбургской Сеитовой слободы из торговцев-татар Мансур Пулатаев. Он обратил внимание на историю возникновения слободы. Слобода была основана «единственно для торгового промысла». Она заселялась людьми, добровольно откликнувшимися на призыв правительства всемерно развивать в этом крае торговлю. Татары этой слободы в отличие от других категорий населения, неся военную службу без жалования, сохраняли право торговли, а это право подтвердил в 1753 г. оренбургский губернатор И.И. Неплюев. И если торговля будет запрещена, то «народ наш может придти в крайний недостаток»²⁵, — делает вывод Пулатаев²⁶.

Депутат Яицкого войска Иван Окутин на 41-м, заседании комиссии 16 октября 1767 г. в связи с заслушанными мнениями кратко и весьма определенно указал на те последствия, которые будут в случае передачи прав на торговлю исключительно купечеству. Если земледельцы не смогут продавать свои «произведения и рукоделия» и их передадут в оптовую торговлю купечества, то от этого, считает Окутин, будет вред всему обществу, а крестьяне придут в крайнее разорение, «равным образом и яицкому войску последует обида^5*; тогда им и хлеба достать будет неоткуда, ибо купцы не допускают крестьян покупать в розницу рыбу и икру, которыя яицкие казаки ловят в свободное от службы время»²⁷. Из этого следует, что яицких казаков устраивали те торговые отношения, которые сложились у них с местными крестьянами. В данном случае яицкие крестьяне и казаки выступали совместно, отвергая претензии купечества. Важно указать, что мнение Окутина поддержал депутат оренбургских нерегулярных войск сотник Тимофей Падуров, впоследствии один из видных сподвижников Е.И. Пугачева. Поддержали Окутина также депутат Оренбургского войска Петр Хопреников, депутаты однодворцев Ставропольской провинции Иван Ахтемиров и Ефим Гладков, депутат от чуваш Алатырской провинции Василии Семенов.

Выступление Подьячева не оставил без внимания не только депутат Яицкого войска, но и депутат Уфимского казачьего войска Прокофии Бурцов, взявший слово дважды, 17 и 24 октября 1767 г.

Учитывая обширность Уфимского уезда, малочисленность городов и купечества, депутат Бурцов считал, что в этом крае не должно существовать запрещения «разночинцам» торговать домашними произведениями. По его данным, в Оренбургской губернии купечество имелось только в Оренбурге, Уфе, Табынске. В составе населения крепостей по рекам Яику и Ую, в низовьях р. Самары, в Уфимской и Исетской провинциях «по казачьим городкам и крепостям» купечество отсутствовало²⁸. Запрещение торговли, с его точки зрения, не согласуется с «естественным правилом», потому что крестьянину или разночинцу предоставлено «невозбранно» покупать друг у друга скот. В окраинных районах с давних пор, отмечал Бурцев, сложились особые порядки, которые должны сохраняться для «народной пользы», чтобы бедные «при встретившейся крайней нужде или при требовании в казну государственных податей» могли «свободно и безопасно случившияся у него какие бы то ни было произведения продать своему собрату, который мог бы также безопасно их купить»²⁹.

Настаивая на сохранении торговых отношений, сложившихся в Уфимском уезде, Бурцов указывает, что «уездные обыватели, в ожидании прибытия купца в место своего жительства для продажи собранных ими от излишества предметов, не могут иногда дождаться его в течение целого года, при том же в Уфимском уезде есть такия места, что купцу туда и достичь невозможно, по неимению проезжих дорог». Местные жители выделяют иногда на продажу товара на полтину или 1 руб., и поездка с таким товаром в Уфу, который хотя и расположен в центре уезда, но в 300—400 верстах от некоторых селении, требует больших издержек, которые не окупятся продажей товара. Запрещение торговли на местах, считал Бурцов, приведет к «нужде» и трудностям с уплатой государственных податей³⁰.

П. Бурцов указывает, что при сборе податей «многие крестьяне будут переносить от старост и выборных всякия претеснения и даже побои», а это отступление от основного положения Наказа, призывавшего к «добру». «Один будет иметь в виду только свое обогащение, а другой за кровавый свой труд будет претерпевать увечье³¹.

П. Бурцов считал, что крестьяне, казаки, отставные солдаты должны иметь право продать в городе и там же купить необходимое у купцов. Вывезя товары из города, они не должны лишаться права продать их по дороге или в своем селении. «Но вне своего уезда и в места отдаленная нарочно для закупки ездить запретить. Сим способом все уездныя произведения могут поступать к купечеству, и жителям уезда доставится не малое удовлетворение»³². В соответствии с прежними привилегиями названные категории жителей имели право торговли в Уфимском уезде (и это право должно сохраниться), а также по Оренбургской линии и при портах, в Оренбурге и Троицкой крепости. Он просил разрешить им торговать в городах, в лавках, продуктами питания и другими товарами, в которых заинтересованы башкиры и другие народы. Однако из состава этих товаров следует исключить «заморские товары»: французские сукна, шелковые платки и др. Казаки, драгуны, солдаты в свободное от службы время могут заниматься не только торговлей, но и ремеслами³³.

Бурцов обосновывал свои предложения тем, что уфимские казаки не владели землями, кроме пастбищ для рогатого скота и отдаленных от города пастбищ для лошадей. Даже если бы они имели земли, то из-за служебных отлучек в летнюю пору они не смогли бы ее обрабатывать. Он напоминал, что в царствование Петра I уфимским казакам и стрельцам были пожалованы земли на одной стороне г. Уфы — «займище», сенные покосы за реками Белой и Уфой, была разрешена рыбная ловля (по р. Белой «от устья Уфимска до половины перевоза»). Но они отобраны и отданы Уфимской провинциальной канцелярии «на перекуп из оброка». И далее Бурцов указывал, что предки уфимских казаков имели помимо жалования право на «все купеческия выгоды и производили торговлю, промыслы и разныя ремесла до нынешнего времени». Службу, подчеркивает Бурцов, «казаки выполняли исправно» и за «верность и усердие» во время нападения на Уфу сибирских царевичей Аблая и Тевкея были награждены. Отражая нападения на Уфу «иноверных», они несли немалые потери в людях. Кроме того, в основанный Оренбург было взято 185 человек. Оставшиеся в Уфе казаки, получая 4 руб. жалования в год, должны содержать себя. От этого они «пришли в совершенное убожество» и не могут выращивать хлеб.

В зимнее время, свободное от службы, казаки кормят себя продажей ремесленных изделии, «съестных припасов» в розницу. Кроме продуктов скотоводства, другими товарами они не торгуют. Если торговля будет запрещена, то тогда они смогут нести службу только при условии получения из казны ружей, «конских приборов, платья, денежного и хлебного жалованья»³⁴. Это мнение поддержали депутаты служилых мишарей, служилых черемис (мари), ясачных татар, черносошных крестьян Исетской провинции, казаков г. Саратова, Астраханского казачьего полка, черносошных крестьян Астрахани, казаков Сибирской губернии, служилых татар Исетской провинции, Азовского казачьего полка.

П. Бурцов в своем «мнении» специально останавливался на порядках, определявших владение «фабриками» и «заводами». Он поставил под сомнение утверждение некоторых депутатов (прежде всего А. Подьячева) о якобы «обидах», которые терпит уфимское купечество от башкир, мишарей и других «инородцев», владевших кожевенными предприятиями. Если бы это соответствовало действительности, то уфимское купечество не допустило бы 20 крестьян, прибывших из Нижегородского уезда, к кожевенному ремеслу. Бурцов категорично утверждал, что уфимскому купечеству от занятий башкир и других кожевенным ремеслом «нет ни малейшей обиды, тогда как народная польза весьма велика». Эти «заводы» в Уфимском уезде снабжали обувью солдат, несших службу в Оренбургской губернии, работных людей мануфактур, расположенных в крае. Закрытие предприятий по выделке кож создаст трудности в снабжении обувью населения Оренбургской губернии. Доставка ее из Казани и других городов незамедлительно поднимет цены на обувь. Но Бурдов считал, что разрешение на владение кожевенными заводами следует получать разночинцам У оренбургского губернатора, без этого разрешения право на такие предприятия должно сохранять только купечество³⁵.

Выше приводились суждения П. Бурдова, касавшиеся в основном торговли и предпринимательской деятельности. На 65-м заседании 20 ноября 1767 г. он выступил по другому вопросу, который затрагивал интересы той социальной среды, к которой он принадлежал. Депутат Уфимского казачьего войска Бурдов вступил в полемику с депутатом от казаков Хоперской крепости Андреем Алейниковым, который настаивал на том, чтобы казакам и старшинам было запрещено покупать дворовых людей, а у кого имеются, описать на имя е. и. в. Бурдов высказал предположение, что Алейникову неизвестны условия, в которых находились войсковые подразделения в разных районах России.

Мнение Алейникова наводит на мысль, отмечает Бурдов, что хоперские казаки не отягощены службой, «пользуются свободою и имеют землю и другия выгоды». Иное положение со службой и условиями жизни у уфимских и оренбургских казаков и старшин. Они «с опасностию для жизни» защищали г. Уфу и охраняли российские границы, города и крепости, участвовали при Петре I в войнах, несли конвойную службу и т. д. За службу им выплачивалось жалование в размере 4 руб. в год. «Земель у казаков как прежде не бывало, так и теперь нет, а прочих выгод, как, например, рыбных Ловель, такие не имеют». Казаки не могут заниматься хлебопашеством, они не имеют времени даже на то, чтобы накосить сена для лошадей. Наемных работников найти почти невозможно. Для поощрения «от природы нравов добродетельных» и военных заслуг казаков и старшин Бурдов считал, что они должны получить право на покупку дворовых людей, особенно старшины, и речь не должна идти об отнятии уже живших в их домах дворовых людей, так как это отнятие «благосостояния»³⁶. Видимо, точку зрения Бурдова разделяли многие депутаты. Во всяком случае, зафиксировано, что с ним согласились депутаты Донского, Яицкого, Терского, Улбенского, Вольского, Азовского казачьих войск, служилых мишарей Уфимской провинции, новокрещеных калмыков Ставропольской провинции. Примечательно, что у Бурдова высказывания о «народной пользе» и «добре» не исключали включения в сферу торговли дворовых людей.

Депутат служилых мещеряков Исетской провинции Абдул-мурза Даушев на 53-м заседании Комиссии 1 ноября защищал право крестьян на торговлю. Ограничение их занятии «одним только хлебопашеством» приведет, по его мнению, в случае неурожая при небольших размерах земли к тому, что они не только не смогут продавать излишки хлеба, но и вынуждены будут сами покупать хлеб для прокормления своей семьи. В этой ситуации ухудшится и положение семей служилых людей; произойдет же это потому, что они не в состоянии уделять достаточное внимание домашним занятиям. Кроме того, должно учитываться, что остающиеся в хозяйстве престарелые и дети в основном кормятся доходами от торговли кожами, маслом, воском, медом, холстами и сукнами домашнего изготовления. В общем Даушев заключает, что «если же земледельцам такой небольшой между собою торг будет запрещен, то весь народ приведен будет в крайнее разорение и нищету, а чрез это и в платеже государственных податей воспоследует остановка», купечеству же «никакого помешательства, ни подрыва в их коммерции быть не может», так как товары по привозе в город купцам же продаются³⁷.

Абдул-мурза Даушев остановился и на вопросе записи в купечество. Он считал, что если желающим торговать надо будет записываться в купечество, то это будет «не весьма дельно», особенно для служилых людей. Они служат в пограничных районах, защищая отечество. За это казаки пользуются правом заниматься торговлей. Служилые мишари несут службу без жалования, на собственном содержании. Поэтому, заключает Даушев, они, как и оренбургские казаки, должны иметь право торговать «без всякаго от купцов кредита»³⁸. Его поддержали депутаты служилых людей, ясачных крестьян, крещеных и некрещеных народов Казанской губернии, Кунгурской, Свияжской, Пензенской, Алатырской, Уфимской, Исетской провинции.

Второе возражение Абдул-мурзы Даушева касалось попыток добиться положения, при котором дворяне были бы отстранены от права на владение заводами, фабриками, мануфактурами. Он считал, что дворяне, которые уже имеют собственных крестьян и получили право на предприятия, не могут своей деятельностью как-то помешать купечеству, напротив, эта их деятельность принесет «народную пользу». Купечество же, торгуя в портах, городах и пограничных районах, на торжках и ярмарках, получает достаточную прибыль³⁹.

В выступлении Даушева очень ярко отразилось, что Наказ Екатерины II в Уложенную комиссию был весьма авторитетным документом. Выше на некоторые положения Наказа ссылался П. Бурцов. Тот и другой указывают на необходимость стремиться делать «добро». Даушев цитирует 1-ю статью Наказа, призывавшую «взаимно делати друг другу добро, сколько возможно». Выступая в защиту крестьянской торговли, а также против запрещения дворянам заводить заводы и фабрики, т. е. отстаивая свободу предпринимательской деятельности независимо от сословной принадлежности, Даушев отмечал, что иные мнения «не только противны законам, но несогласны и с человеколюбием, ибо каждому человеку должно желать своему брату то, чего он себе желает». И далее или конкретное напоминание или обычная фразеология, но говорится в духе просветительских идей: «Человек сотворен от всевышнего творца с равным правом пользоваться всяким сокровищем сего мира. Всему свету известно, что и всемилостивейшая наша государыня всем верноподданным рабам своим желает равнаго благоденствия; поэтому и нам, подданным рабам, чувствующим такую высочайшую ея милость, должно наблюдать как личную, так и общенародную пользу» (курсив мой. — М.К.)⁴⁰. Иные депутаты, считает он, отходят от положения Наказа, желая «богатства, прибытка и пользы единственно только самим себе, а другим ничего»⁴¹. Призыв Даушева — не на словах, а на деле следовать Наказу.

В ходе прении в Уложенной комиссии ставился вопрос и таким образом: если купечество добивается запрещения крестьянской торговли, то и крестьяне должны настаивать на запрещении существовавшей в некоторых регионах практики занятии купечества земледелием. Кроме того, частные заводы должны обслуживаться силами собственных крестьян, а не черносошных государственных крестьян. Последних же следует привлекать при условии оплаты их труда по расценкам, установленным для вольнонаемных работников, как указывал депутат от приписных государственных черносошных крестьян г. Кунгура Федор Полетаев⁴² на 67-м заседании комиссии 26 ноября 1767 г.

Он обратил внимание на особенности купечества в Кунгурском уезде. В среде этого сословия имеются купцы, которые, проживая в селах и деревнях, острожках и станах, приписанных к медеплавильным заводам, пашут землю, косят сено и т. д., «вовсе позабыв купеческие обязанности». Поэтому, считает он, и к купечеству следует предъявить определенные требования — «заниматься торговлею сообразно с своим купеческим званием»⁴³, т. е. запретив пахать пашни и косить сено.

Выясняя основные требования, содержавшиеся в городских наказах, обратимся к наказам городов еще одного большого региона — Поволжья.

Наказ «гражданства» Нижнего Новгорода^6* ставил многие проблемы, касавшиеся городской жизни, среди них выделяется требование разрешить купцам покупку крепостных в рекруты в интересах «всеобщественной пользы». «Недостаток нижегородского купечества», указывалось в наказе, проистекал от того, что купечество не имеет дворовых людей. При возможности их использования купечество ожидала «безопасная и надежная» коммерция⁴⁴. Купечество также указывало на широкий характер крестьянской торговли и промыслов в городе и его окрестностях. В этом отношении к нему близки наказы Алатыря^7*, Арзамаса^8* и др.⁴⁵

Пензенский купец Степан Любавцев получил наказ (датирован 17 апреля 1767 г.)^9*, который отразил ряд требований купечества, прежде всего касавшихся запрещения торговли иногородним купцам и крестьянам «с новыми штрафами и конфискованием товаров», чтобы «настоящим градским купцам... в торгах и промыслах подрыву и помешательства не было»⁴⁶.

В наказе жителей Пензы сообщалось, что крестьяне не только дворцовые, но и помещичьи торгуют разными шелковыми товарами, сидя в лавках, якобы по кредитам от купцов, не считаясь с указом 1761 г. Крестьяне (как и иногородние купцы) «тайно и явно» торгуют в розницу, а в торговые дни скупают по дорогой цене воск, мед и др., не допуская к покупке «гражданское купечество». Взвинчиванием цен они наносят немалый ущерб доходам купечества⁴⁷.

Земельный вопрос не в меньшей степени волновал пензенское купечество. Оно писало, что во время пожаров 1751 и 1767 гг. в городе сгорело много купеческих домов. Поскольку постройки были тесными, местные власти, опасаясь пожаров, запретили строиться на старом месте. Разрешением строиться на выгонных землях горожане не могли воспользоваться, так как пахотные солдаты, завладев этой землей, не допускали к ней, хотя по писцовым книгам эта земля была закреплена за «всеми градскими жителями». Не допускали они купцов и цеховых в большой Сурский лес, также закрепленный за городом. Поэтому купечество принуждено покупать у пахотных солдат лес, нанимать дворы (на выгонах). Мало осталось у купцов и цехов сенных покосов. Все это вынуждало просить, если при межевании окажется у пахотных солдат или соседних помещиков лишняя земля и покосы, отдать ее купечеству и цехам, чтобы «от того малоимения сенных покосов не имели найма у посторонних и напрасного убытка»⁴⁸.

Пензенское купечество добивалось не только права на землю, но и на владение дворовыми людьми, так как наем работников часто разорял их. Наемные люди, получив задаток, не прослужив установленного договором срока, писали авторы наказа, убегали, а розыск оказывался безрезультатным, в том числе и из-за запрещения по указу Сената от 1761 г. брать с них обязательства по векселям.

В исторической литературе нередко просьбы о разрешении верхушке купечества («кто в том достаток признает») покупать крепостных людей (крестьян и дворовых) расцениваются как стремление приблизить себя к «благородному» сословию. Нам представляется, такое объяснение, учитывая существующую систему крепостного строя в стране, не является исчерпывающим. Сами депутаты объясняли свои просьбы весьма определенно. Они указывали, что покупка крепостных является вынужденным шагом, продиктованным загруженностью разного рода службами, а также трудностью, а в некоторых случаях невозможностью найти наемных работников, дороговизной оплаты их труда, их непоседливостью и непослушанием (Кунгур, Уфа). В рассматриваемом наказе пензенских горожан говорится не об отсутствии предложении свободных рабочих рук, а о ненадежности и убыточности постоянного их использования в домашнем хозяйстве, поэтому предпочтительности труда крепостных. О своей же вине в уходе и бегстве наемных людей купечество умалчивало, хотя во многих случаях побеги происходили из-за тяжелых условий труда и низкой его оплаты. Владение крепостными открывало купечеству возможность наживаться на низкой оплате труда закрепленных за ними работников.

По данным, содержавшимся в наказе Пензы, в городе проживало 502 купца и 143 цеховых ремесленника, из которых 143 человека находились при кабацком сборе, 15 — при соляном, много горожан отсылалось в Саратов для приема и отпуска «елтонской соли» в качестве ларечных, целовальников, подьячих. Наказ отразил крайнее недовольство купечества разного рода повинностями и службами. «За малолюдством пензенского купечества и цехов» купечество просило «к службам и к делам» в другие города не посылать, чтобы оно «не приходило б в упадок». Постойную повинность предлагалось разложить на всех городских жителей, а не только на купцов и цеховых, снизить сборы с бань с 1 руб. до 15—25 коп. Предлагалось также жалование лекарю (144 руб. в год) собирать не только с купечества и цеховых, но со всех ревизских душ Пензенской провинции, отменить выплату жалования (48 руб.) пробирному мастеру (проба золота и серебра). Купцы желали, чтобы члены магистрата избирались сроком не более чем на один-два года. «Во охранение купечества и цехов» за бесчестье, считало пензенское купечество, следует повысить штраф в соответствии с принадлежностью к той или иной гильдии.

Депутату г. Пензы С. Любавцеву был вручен наказ от канцеляристов и подканцеляристов (16 октября 1767 г.), подписанный городским головой Ильей Григорьевым, канцеляристами и др. (23 человека). Представители этой категории горожан указывали, что прежде приказных служителей было более 70 человек, теперь же в качестве канцеляристов, подканцеляристов и копиистов трудятся всего 16 человек (с годовым жалованием 10 руб.). В «отлучках» по делам они иной раз бывают до пяти лет, и из-за отсутствия дворовых людей у неверстанных приказных служителей их хозяйства приходят в упадок. Верстанные, владея землей и крестьянами, имеют возможность поддерживать свои хозяйства на соответствующем уровне, обеспечивающем содержание семьи. Наверстанные служители, ссылаясь в своем наказе на этот факт, просили права владеть землей и крестьянами, особенно для тех из них, которые состоят в браке с дочерьми или родственниками дворян, права строиться на выгонных городских землях⁴⁹.

Саранское купечество в своем наказе^10* единодушно высказывалось за запрещение крестьянской торговли, торговли «разночинцев», которая приводит их «в несостояние». Тем самым оно требовало сохранения и упрочения своих сословных привилегия.

Разного рода служба и повинности, по заявлению саранских купцов, были крайне обременительными для них. Стремясь облегчить свое положение, они предлагали привлекать к ней и цеховых. Кроме того, настаивали на обеспечении жалованием служащих магистратов.

В своем наказе купечество г. Саранска просило разрешить им покупку «дворовых людей для необходимых своих домашних и заводских работ». Что касается заводов и фабрик, то, по мнению саранских купцов, они должны строиться на «государевых землях и дачах», так как горожане остро ощущают недостаток земли, в том числе лесных угодий.

Помимо общих проблем, которые волновали саранское купечество, как в целом купечество большей части городов, они в своем наказе ставили вопросы, непосредственно относившиеся к их жизни и деятельности. Так, они просили снять с них накопившиеся за многие годы недоимки за откупа кабацких и других сборов в размере нескольких десятков тысяч рублей, приносившие им «всеконечную скудость и разорение». Они сообщали, что «онаго кабацкаго сбору содержать не желают»⁵⁰, как и оставлять за собой обязанность выплачивать жалование лекарю, осуществлять сборы с бань.

К наказу купечества Саранска было приложено «прошение» цеха^11* этого города. Цеховые ремесленники жаловались на тяжесть государственных податей и служб, притеснения со стороны купечества, в частности в промыслах.

Приказные служители Саранска также выступили с «прошением»^12* узаконить покупку дворовых людей, выплату пенсии по окончании службы. Они просили снять с них рублевой сбор с бань.

Саратовское купечество, которое, как сообщал наказ депутату Ивану Портнову^13*, по последней (третьей) ревизии насчитывало 1150 человек, предлагало «престарелых, дряхлых и увечных, почти вовсе пропитания не имеющих», исключить из купеческого сословия. А в «дополнение и умножение» купечества записывать в него выходцев из бобылей, пахотных солдат и казаков, «торг иметь могущих»⁵¹.

Депутат Афанасий Ларионов представлял наказ г. Симбирска^14*. В наказе сразу заявлялось, что цель содержавшихся в нем просьб и предложений — «поправление бедно состоящего купечества и цехов». Прямо или косвенно такое обобщение своих целей купечество выдвигало в большей части своих наказов. «Совершеннейший подрыв» купечеству наносит, говорилось в наказе, торговля и промыслы помещиков и «разного звания обывателей». Последние тем самым не могли как положено заниматься своей «экономией», т. е. посевом хлеба и «прочими экономическими домовыми обращениями». Отсюда дороговизна хлеба и других продуктов питания и ущерб всему народу.

Астрахань. Гравюра начала XVIII в. ГИМ

Симбирское купечество просило запретить откупщикам и подрядчикам скупать в уезде хлеб, кожи, а покупать нужный им товар только у представителей купечества. Продукты производства горных заводов и разных фабрик, владельцами которых являются «разного звания чины», как говорится в наказе, не должны завозиться в Симбирск для продажи в розницу. При этом они ссылались на положение торгового устава 1755 г., согласно которому продажа продукции этих предприятий купечеству должна осуществляться оптом.

Неблагоприятно отражаются на имущественном положении купечества, указывали симбирцы, случаи, когда заводчики и фабриканты исключаются из купечества. Им надо быть «во всем на ряду с купечеством», ибо «ныне по увольнении заводчиков и фабрикантов от платежа излишних сверх их душ подушных денег и других податей, от служеб, от постоев домов их и прикащиков и от выключки некоторых и совсем из купечества и с подушного окладу, оставшие купцы несут немалое отягощение». Это тем болев ощутимо, что купечеству и без того приходится платить подати и нести службу за умерших, отданных в рекруты, несостоятельных по имущественному положению купцов.

Наказ ставил вопрос о необходимости установить жалование приказным служителям, избранным магистратом из числа купцов. Они «несут тягость и приходят в упадок», находясь на своем содержании иногда в течение многих лет. 300—400 купцов, сообщается в наказе, привлекаются на разного рода службу (в качестве головы, ларечного целовальника) в городе и уезде: «к приему вина и соли, вина от подрятчиков и отдачи откупщикам, а соли от вощиков с озера в магазеины и к отдаче на суда и на подводы»⁵². Кроме того, из представителей купечества и цеховых до 200 человек набираются в полицию (сотники, пятидесятники, десятники, уличные старосты). Пожарную службу тоже несет эта категория горожан. В результате почти все купечество и цеховые Симбирска состоят на службе, которая приводит к «отлучкам» от ремесел и разорению. Симбирцы напоминали об указе императора Петра I от 15 апреля 1722 г., который рекомендовал использовать на службе отставных. Они хотели бы избавиться от обременительной постойной повинности, отказывались содержать лекаря. Этот городской наказ ставил вопрос о разрешении первостатейному купечеству и купцам «второй статьи» покупать крестьян, ссылаясь на то, что в «России многое крестьянство состоит во владении у помещиков, к волному найму по контрактам никакого способа найти не можно⁵³. Без записи в цеха, указывали жители Симбирска, никто не должен заниматься в городе ремеслом.

К наказу жителей г. Симбирска был приложен наказ приказных служителей^15*, в котором они просили «об определении пропитания» отставным и престарелым⁵⁴.

В наказе жителей г. Самары^16* (май 1767 г.), врученном депутату купцу Данилу Рукавкину, прежде всего напоминалось, что город был построен «вскоре по взятия Астрахани» и ему были пожалованы «безоброчно, в вечное владение, земли, рыбныя ловли, сенные покосы, лесныя и прочил угодья, о чем имелась жалованная грамота, но в пожар 1700 г. она сгорела. В 1727 г. по указу симбирской провинциальной канцелярии часть земель была отдана в «вечное содержание» самарцу Ивану Иевлеву, отставному сотнику Ивану Славинову, в 1764 г. полковнику П. Порецкому и др. В 1750 г. чуваши и мордва д. Шеряевских Вершин Самарского уезда и новокрещеные Пензенского уезда (125 душ) заняли еще ряд земельных участков, на которых «хлеб пашут, сена косят и всякой лес пустошат». От этого «все градские жители явною их наглостию и усилением крайне притеснены и принуждены» свой скот пасти в дикой степи за р. Самарой, где небезопасно от набегав калмыков, «воровских людей». Жители города Самары жаловались также на «притеснение и отягощение» излишними поборами и настаивали на снижении сборов с бань с 1 руб. до полтины. Они указывали на обременительность «казенной службы», отрывающей их от хозяйства иногда на пять лет (с собственным содержанием), в то время как казаки и их старшины ведомства Оренбургского корпуса, проживая в Самаре, торгуя и владея кожевенными предприятиями, рыбными ловлями, податей не платят и служб, относившихся к купечеству, не несут.

Горожане просили вернуть им земли и покосы, защитить от излишних сборов за степные уметы (по дороге на Яик), взятые на откуп сызранским купцом Федором Поповым, торгующих казаков и старшин записать в купечество или запретить им торговлю, разрешить штатским и нижним воинским чинам, не имеющим жалования, а также купцам первой и второй гильдий покупать дворовых людей (без земли), регулировать постойную повинность и, наконец, выделить магистрату под проценты 4 тыс. руб.

В наказе жителей г. Самары напоминалось о пожалованиях, данных им в прежние времена, — «безоброчно, в вечное владение, земли, рыбныя ловли, сенные покосы, лесныя и прочил угодья по урочищам, снизу Волги реки, от Самарского устья вверх по Волге и по Самаре рекам...»⁵⁵.

Примечательно, что в этой части наказ перекликается в известной мере с некоторыми положениями пугачевских указов, провозглашавших передачу народу земли, покосов, рыбных угодий⁵⁶.

Жители г. Яранска представили в Уложенную комиссию через своего депутата купца И.М. Антонова наказ и прошение (9 июля 1767 г.)^17*. В наказе они сообщали, что дворцовые и ясашные крестьяне, несмотря на запрещение, торгуют в городе и уезде «воском, медом, кожей и салом говяжьим, овчиной, белкой, лисицей и всякой пушной и прочей», причем от яранской канцелярии и дворцовых управителей им в том «потачка и явная понаровка»⁵⁷.

Кроме того, они обвиняли яранскую воеводскую канцелярию, что она «насильно» отнимает у купечества «оброчные земли, сенные покосы, луги и мельницы, со всяким строением и городами», в то время как указанным владели они с «давних лет, по писцовым отводам и межеваниям». Это наносит ущерб той части купечества, которая, не участвуя в торговле, «по необходимости для собственного своего житья и прокормления, хлебопашества и дома завела»⁵⁸. Настаивая на сохранении существующего положения, купечество ссылалось на практику занятий хлебопашеством представителей купечества городов Козмодемьянска, Василя, которая дает возможность содержать свои семьи и платить налоги. «Гражданство» Яранска обвиняло в незаконных действиях бывшего канцеляриста воеводской канцелярии Захара Балохонцева, построившего мельницы на р. Яране и запретившего сплав леса, необходимого для городских построек. Как и во многих других городских наказах, данный наказ Яранска содержал также просьбу освободить купечество от выплаты жалования пробирному мастеру, лекарю.

Свияжское купечество численностью около 200 человек предлагало в своем наказе^18*, как и пензенское купечество, постойной повинностью обязать все население города, независимо от сословной принадлежности. Кроме того, их наказ содержал требование облегчить разные службы купечеству, а также обязать выплачивать жалование лекарям, пробирным мастерам.

Торговля, по мнению авторов наказа г. Свияжска, — это привилегия купечества, «не имевших купецкого права» необходимо исключить из сферы торговли. В занятия торговлей, считало Свияжское купечество, следовало ввести определенный порядок, а именно за иногородними купцами оставить только право на сотовую торговлю.

Свияжское купечество, указывая, что в разных «Свияжской провинции городех купцам не токмо сенные покосы, лесныя угодии даны, но и пашенными землями и рыбными ловлями доволно награждены и ползуются, а Свияжское купечество и граждане от того несут напрасные убытки», просило разрешить «гражданству» Свияжска владение землей⁵⁹.

Они выступали и за распространение права купечества на покупку дворовых, обосновывая свои претензии, как и многие их собратья по сословию, частыми разъездами в связи со службой, к которой принуждается купечество. Более того, они поддерживали канцелярских служителей, не имевших офицерских чинов, в получении права на приобретение дворовых.

В наказе г. Василя^19* купцу М.В. Телнову (позже он сдал депутатство санкт-петербургскому купцу Андрею Мехову) поднимаются вопросы, особенно волновавшие купечество этого города, — прежде всего разного рода повинности. Город был расположен на «самой большой дороге» из Москвы, Сибири, Казани, Оренбурга, Екатеринбурга, при городе имелся Сурский перевоз. Купечество сообщало, что каждые сутки они собирают только одних лошадей до 50 и сопровождавших их по 70 человек⁶⁰. Более того, с них требуют выставлять для выгрузки судов по 30—40 человек, при этом еще используются амбары купцов, а к охране складов они же выделяют сторожей. Посадское население обязано собирать деньги на жалование лекарю (12 руб.), по 3 руб. квартирных, на содержание Царевосанчурской почтовой станции. В своем наказе купечество города жаловалось на обременительность службы, отвлекающей их на длительное время (два-три года) от непосредственного дела — торгово-предпринимательской деятельности. Они несли службу в Оренбургской губернии, Исетской провинции и т. д. Наказ г. Василя, как и наказы Пензы, Саранска, Свияжска, содержал требование облегчить купечеству повинности и службы путем распространения некоторых из них на более широкие категории населения города или уезда в целом. В случае с г. Василем выдвигалось предложение к содержанию Царевосанчурской почтовой станции привлечь все уездные города Свияжской провинции, а в городах — не только купечество, но и разночинцев. Купечество подкрепляло свое предложение ссылками на то, что им приходится платить государственные подати за многих «слепых, дряхлых и вовсе увечных», записанных по последним двум ревизиям в купечество. Об обременительности последних платежей писало в своем наказе и купечество г. Козмодемьянска.

Наказ жителей этого города депутату Афанасию Ивановичу Замятину^20* отразил, как и другие наказы, стремление купечества монополизировать торговлю, отстранив от участия в ней крестьян, «обывателей всякаго званья»⁶¹.

В наказе жителей г. Козмодемьянска указывалось, что «градские и уездные обыватели всякаго званья, разночинцы и мещане, и крестьяне, чуваши и черемисы», не записавшись в купечество, не выполняя его «тягот», торгуют «на торгу» и в лавках разными «купеческими товарами» — шелком, Краснов кожей, пушниной из Перми, а также хлебом, мясом, салом, медом, воском. Торгуют не только в Козмодемьянске, но и в других городах на «знатные суммы»⁶². Несмотря на запрещения, их торговля не только не сокращается, но «от часу» умножается.

В подавляющем большинстве наказов указывалась дата его составления, фамилия депутата и фамилии подписавшихся. Наказ г. Цивильска отличает любопытная подробность: названа группа горожан, которой было поручено составление наказа. В эту группу входили купец А.П. Перетрухин, купец Л.М. Яшин^21*, отставной каптенармус И.Г. Ядринцов^22*, канцелярист Н.М. Ерофеев^23*. В наказе сообщалось, что горожане не имеют земли, необходимой «на выпуск скотины для корму», «для рубки лесу». «Приходит в наивящий упадок» купечество и из-за крестьянской торговли, крестьяне, «оставя земледелство и протчую в работе крестьянскую свою должность, навсегда в том купечестве, как бы они настоящие купцы, обращение имеют». Кроме того, купечество Цивильска недовольно приездом купцов из соседних городов для скупки хлеба.

Купечество Цивильска просило дать первостатейным из них и среднего состояния право покупать дворовых людей, так как привлечение к работе новокрещенных не оправдывало себя. Они стремились освободиться от сборов на жалование лекарю, пробирному мастеру, находившимся в Свияжске (соответственно 10 руб. 62 коп. и 2 руб. 82 коп.)⁶³.

Наказ жителей г. Казани^24* представлял владелец медеплавильного завода купец И.И. Кобелев. Наказ состоит из 17 пунктов, в которых затрагиваются разные стороны жизни этого большого торгового города, одновременно крупного центра суконной промышленности и различных ремесел.

Постойная повинность для горожан Казани была, по-видимому, настолько обременительна, что свой первый пункт наказа они начинают именно с ее «множества». В наказе сообщалось, что квартиры постоянно занимаются едущими с разными поручениями в Симбирскую и Оренбургскую губернии. «Хозяева ж, сколько б семейства не было, принуждены остаться жить в людских избах и подклетях обще с дворовыми тех постоялцов людми и денщиками». «Обиды и убытки», «немалое разорение» терпят горожане и от необходимости кормить своих постояльцев. Казанцы предлагают построить за счет всех живущих в городе казенные квартиры, специально предназначенные для проживания проезжих⁶⁴.

Второй пункт данного наказа посвящался положению приказных служителей. Он напоминал, что до 1754 г. (межевания земель) приказные служители, купцы, мурзы и татары, однодворцы могли приобретать недвижимое имущество. Лишившись «не только наследственных крестьян, но и для необходимых домашних нужд дворовых людей», приказные служители остались «против прежняго своего достоинства в немалом презрении», а особенно по сравнению с имеющими «деревни и дворовых у себя людей, мурз и татар и однодворцев»⁶⁵ (при этом дается ссылка на 36-ю главу Генерального регламента императора Петра I). В наказе проводится мысль о необходимости разрешить приказным служителям покупать «некоторое небольшое число» дворовых для «исправления домашней экономии». Аргументируется это тем, что «наемных же для исправления домашних работ водных людей с пашпорты сыскать едва можно, да и то с болшою платою. Но и те, взяв вперед денги и не дожив срочного числа, бегают и при том чинят немалыя кражи и тем приводят в разорение»⁶⁶. Наказ поднимал вопрос об установлении приказным служителям (как военнослужащим) и их семьям пенсии. Наказ отразил и просьбу разрешить купечеству покупать дворовых людей «до несколько семейств». Это «неминуемо», потому что представителей купеческого сословия постоянно отвлекают на разного рода службу (в том числе полицейскую).

Что касается вопросов, относящихся к области торговли, то жители г. Казани выразили протест против занятий торговлей представителей других сословий. Так, дворяне, по мнению составителей наказа, и без того имеют большие привилегии в обществе. Размах их торговой деятельности должен быть строго ограничен, на рынок может вывозиться только то, что в «вотчине родиться».

Показательно, что наказ содержит специальный пункт о ремесленниках. В нем говорится, что крестьян (из разряда государственных, экономических), овладевших ремеслами, следует приписать к г. Казани с платежом 40-алтынного оклада и исключением из оклада по прежнему месту жительства. Здесь проявилась заинтересованность в увеличении категории ремесленников, обслуживавших запросы городского населения Казани.

Развернутое освещение нужд и требований, а также некоторых обязательств горожан находим в «мнении», с которым выступил на одном из первых заседаний (2 октября 1767 г.) депутат от купечества Рыбной слободы^25* Алексей Попов. Слобода входила в зону восстания, поэтому остановимся на этом документе подробнее. Начинает он с того, что напоминает, какие усилия прилагал «обновитель России» Петр I для приведения в «цветущее состояние русского дворянства и коммерции». О последней он имел «отеческое попечение». Петр I стремился «русское купечество, собрав яко разсыпанную храмину, не только сравнить, но и возвысить над европейскими купцами, зная достоверно, как нужна коммерция государству, что и видим на самом деле в европейских державах». Но после кончины Петра I дворянство многого добилось, купечество же не смогло достигнуть «желаемого им состояния»⁶⁷. С Уложенной комиссией, отметил далее Попов, купечество связывает немалые надежды: не только сохранить права, данные в период царствования Петра I, но и получить некоторые новые привилегии. Однако то, что приходится наблюдать в ходе деятельности комиссии, вызывает опасение, что «русскому купечеству готовится большое отягощение, как будто оно вовсе не нужно для государства». «Вместо того, чтобы в силу указов императора Петра Великого, — говорил Попов, — утвердить за купечеством их права и вольности, а другим всякого звания людям строжайше запретить вести торговлю, чрез что натурально купечество могло бы достичь большого благосостояния, помянутые господа депутаты напротив того предлагают, ко вреду купечества, чтобы как благородному дворянству, так и крестьянам предоставлено было (курсив мой. — М.К.) пользоваться купеческим правом наряду с купцами. Эти господа домогаются, чтобы купцам запрещено было иметь всякия фабрики и минеральные заводы, которые устроены и размножены собственным их старанием и на свои капиталы... К этому они еще предлагают, чтобы крестьяне, привозящие в города свои произведения, имели право продать их в розницу... купцы терпят от них много обиды и помешательств»⁶⁸.

«Мнение» Попова содержит 11 пунктов, в которых детально изложены стремления купечества, не проходит он мимо и положения некоторых других категорий городского населения. В первых из пунктов «мнения» он указывал на необходимость восстановить данное Петром I купечеству право на заведение фабрик и заводов, с покупкой земли и крестьян (в том числе право на содержание винокуренных заводов), что принесет «большую пользу для государства».

Попов настаивал на том, чтобы купцы по месту своего жительства (в городах) могли иметь «лавки, анбары, погреба, постоялые дворы, харчевни, дома, сады, огороды и домовые бани, без платежа с них поземельных и других оброков»⁶⁹. Купечество должно иметь свой орган управления и суда — магистраты и ратуши, что было установлено указом от 16 января 1721 г.

Попов требовал не только прав, но и определенных обязательств со стороны купечества. У купцов, перешедших в асессоры, советники, директора и в другие чины и исключенных из подушного оклада, должно быть отнято право заниматься торговлей. Кроме того, Попов подчеркивал необходимость «купцам своего права никому, ни за что и ни под каким видом не передавать; также кредитов крестьянам и разночинцам отнюдь не давать, в лавках сидельцами их не сажать...»^26*. Если кто-нибудь из разночинцев или крестьян будет торговать под именем купцов, то у тех, несмотря ни на какие их оправдания, конфисковать в казну все продаваемые ими товары. «Купцов же, которые будут сажать их в лавки и давать им кредит, подвергать штрафу, дабы чрез это те и другие не отважились вредить коммерции, и чтобы означенными обязанностями могли пользоваться маломощные (курсив мой. — М.К.) из купечества и улучшать свое состояние. Когда же разночинцу будут занимать эти места, то маломощные купцы принуждены будут снискивать себе пропитание крестьянскою работою»⁷⁰. Таким образом, Попов не оставляет в стороне интересы и низших слоев купечества. Об этом же говорит 9-й пункт «мнения», где, предлагая запретить разночинцам в городах иметь лавки и харчевни, он настаивает «представить этот промысел бедным людям из купечества, дабы сим способом они могли себя поправить, как об этом указано и в регламенте главного магистрата»⁷¹.

Что касается «крестьян и разночинцев», «иноверцев», то они, пожелав пользоваться «купеческим правом», должны записываться в купечество «вечно, а не временно». И ремесленникам тоже надлежало записываться в цехи «вечно и временно, с платежом купечеству» и подчинением магистратам и ратушам. С наибольшей обстоятельностью Попов развивал мысли о правах на торговлю. Главное обоснование у него — «если нужно, чтобы русское купечество приносило государству полезные плоды, то непременно должно запретить торговать другим всякаго звания людям»⁷². Особенно подробно останавливался он на необходимости запретить торговые дела дворянству и крестьянам. «Дворянству не дозволять торговать и ни у кого, ни под каким предлогом, покупать купеческое право». Имеющий большие привилегии и «драгоценное имя дворянина», доказывал Попов, не должен заниматься коммерческими делами; «фабричные, заводские и разные торговые промыслы дворянам, по их званию, не свойственно... благородному русскому дворянству, как мне кажется, надлежит иметь старание о приведении в лучшее состояние земледелия их крестьян, и смотреть, чтобы последние обрабатывали свою землю с прилежанием и усердием. Когда же эти крестьяне будут оставаться при своем жребии, то из сего последует хороший урожай всякаго рода хлеба и произойдет для государства польза». Попов подробно, по пунктам, излагал мысли о том, в чем именно будет заключаться польза:

1. «Сами владельцы и их домашние будут удовлетворены в пропитании».

2. Оставшийся хлеб может быть отвезен в город и продан оптом мещанам, а полученные деньги крестьяне используют для уплаты подушной подати, оброка, собственных нужд.

3. Регулярный подвоз хлеба крестьянами в город не сможет не содействовать стабильности цен на него, «а не так как ныне, по наречению землевладельцев к хлебопашеству, он продается чрезвычайно высокою ценою». «Умеренная цена хлеба^27*, — отмечает далее Попов, — при покупке его мещанами может доставить им способы придти в лучшее состояние».

4. Привоз хлеба в российские города, в том числе портовые, «будет иметь последствием дешевизну хлеба и в этих городах; от этого и обыватели городов будут иметь большое облегчение, а особливо бедные (курсив мой. — М.К.), часто не имеющие возможности купить себе хлеба по его дороговизне».

5. «Прилежное» занятие земледелием и отсюда снижение цен на хлеб важно и для подрядов провианта в казну, в чем не могут не быть заинтересованы власти. Все, о чем сказано, заключал Попов, принесет пользу обществу и прибыль казне. Из крестьянской торговли, по его мнению, ничего полезного не происходит, а, напротив, только вред. «По незнанию... тонкостей коммерческих оборотов» некоторые крестьяне, проторговавшись и не заплатив купцам за взятые товары, скрываются из городов, но в родные селения и к земледелию не возвращаются, и купцам приходится платить за них подушные и оброчные деньги (в селения), что никак не устраивает купечество.

Крестьянин должен «для пользы всего государству» (курсив мой. — М.К.) заниматься «единственно хлебопашеством, а ни в какую торговлю, по силе приведенных выше узаконений, не вступать; и поэтому при сочинении проекта нового Уложения сделать постановление о строжайшем запрещении (курсив мой. — М.К.) крестьянам и разночинцам вступать в торговый промысел с тем, что ежели кто из них будет в оном изобличен, то все товары такого конфисковать»⁷³. Итак, Попов твердо отстаивал привилегии купечества на торговую деятельность, заведение фабрик и заводов с правом покупки земли и крестьян. Показательны его исторические экскурсы в Петровскую эпоху и попытки обосновать свои требования стремлением принести большую пользу интересам всей страны.

При сравнении данного Попову наказа и «мнения» обнаруживается, что последнее не являлось повторением конкретных положений наказа, а шло в их развитие на пользу привилегий купечества.

«Мнение» Попова поддержало 69 депутатов. Среди них были депутаты многих городов Поволжья, находящихся в зоне восстания Е.И. Пугачева. Это Нижний Новгород, Ядрин, Камышин, Балахна, Алатырь, Арзамас, Дмитровск, Цивильск, Козмодемьянск, Пенза, Темников, Касимов и др.

Обратимся к тому, какие «мнения» в ходе дискуссии высказывали депутаты этих и других городов Поволжья.

Выше был дан анализ наказа горожан Пензы Степану Любавцеву. В ходе дебатов (40-е заседание, 15 октября 1767 г.) этот депутат подробно обосновывал необходимость запрещения крестьянской торговли. Он говорил: «Некоторые господа депутаты от дворян и от новокрещенцев представляют комиссии, что крестьянам и людям других звании, кроме купечества, следует дозволить торговать в розницу не только хлебом и другими припасами, но и прочими товарами». Это противоречит, по его мнению, действующим указам, запрещавшим «ни под каким видом» торговать шелковыми, бумажными и прочими товарами, а разрешавшим крестьянам торговлю только продуктами собственного изготовления: хлебом, медом, воском, хмелем, маслом и проч. Несмотря на эти указы, крестьяне и новокрещеные не ограничиваются торговлей «мелочными товарами» (на разрешении ее настаивали некоторые депутаты на том основании, что крестьяне берут этот «мелочный товар» в городах тех уездов, где сами проживают, из лавок «для удовольствия уездных жителей»). Они торгуют и товарами, привезенными из Астрахани и Оренбурга, в уездах и городах для «своей пользы»⁷⁴. Ссылаясь на статьи Наказа (3, 22, 34, 294, 317), Любавцев выступал за строжайшее запрещение «крестьянам, новокрещенцам и татарам и прочим разночинцам» появляться на рынках с товарами, «им не подлежащими» (шелковыми, бумажными), особо оговорив продажу хлеба собственного изготовления, а не скупленного. Крестьяне, считает Любавцев, должны заниматься земледелием, «от этого хлеб может быть дешевле и последует народная польза; а ежели им дозволить торговать, то обществу никакой пользы ожидать нельзя, кроме утеснения купечеству; сверх того, земледелие будет умаляться, а в хлебных ценах должно ожидать еще возвышения»⁷⁵.

Таким образом, вслед за Алексеем Поповым, аргументировавшим необходимость запрещения крестьянской торговли «пользой всему государству», Степан Любавцев также ссылался на «народную пользу».

В данном случае сказалась противоречивость позиций купечества: с одной стороны, защита узкосословных интересов купечества, с другой — казалось бы, выход за рамки этих сословных интересов.

Депутат г. Яранска Казанской губернии Иван Антонов в своем «мнении» (36-е заседание, 9 октября 1767 г.) прямо констатировал, что «купцам, настоит крайняя надобность» иметь право покупать и владеть дворовыми людьми. По «точным» данным, которыми он располагает, в г. Яранска добровольно нанимавшихся людей мало, да и те нередко убегают, не отработав взятые у нанимателя вперед деньги. «Да и во время пребывания своего в найме, зная, что они не крепостные, и потому не имея никакого страха, делают всякие своевольства и причиняют хозяевам много хлопот». Он указывает, что на «подобных наймитов» купечество не может положиться, они теряют доверие и кредит⁷⁶.

Он же выступил с предложением разрешить приказным служителям, не имевшим права владения недвижимым имуществом, покупать дворовых людей для домашних работ⁷⁷. Всякия «своевольства» наемных работников — новая по сравнению с приведенными другими депутатами (например, г. Пензы) мотивировка причин необходимости получить права на подневольный труд крепостных.

Далее депутат напомнил, что, по Соборному уложению 1649 г., за бесчестье купцам первой гильдии выплачивалось 7 руб., второй — 6 и третьей гильдии — 5 руб. В этом отношении личное достоинство «купечества находится в крайнем пренебрежении и опасности». Получаемое ими не компенсирует судебных издержек и потери времени. Поэтому Антонов предлагал увеличить размеры штрафа за бесчестье: купцам первой гильдии выплачивать 150 руб., второй — 100, третьей — 50 руб., а за увечье — вдвое больше названной суммы⁷⁸.

Иван Антонов предлагал запретить детям купцов, оставшимся сиротами, ходить за милостыней, а разрешить купцам брать их на воспитание для обучения грамоте и коммерции с выплатой за них подушной подати.

За это они обязаны до 20-летнего возраста оставаться у воспитавших их людей, с тем чтобы после 15 лет отработать расходы на их содержание⁷⁹.

Депутат от г. Черного Яра Семен Сережников на 40-м заседании 15 октября 1767 г. поддержал депутатов, настаивавших на разрешении купцам покупать крестьян и владеть ими. Он считал это особенно важным для купечества Астраханской губернии, так как они постоянно испытывали «крайнюю нужду» в найме рабочих рук, не было в этом крае приписных сел и деревень⁸⁰.

Семен Сережников в отличие от депутата г. Шуи Дмитрия Воинова, который предлагал производить выборы ратманов и бурмистров ежегодно, считал это целесообразным производить через три или пять лет (если не возникнут чрезвычайные ситуации)⁸¹.

Депутат г. Самары Данила Рукавкин на 44-м заседании комиссии 19 октября 1767 г. полемизировал с депутатом Яицкого войска Иваном Окутиным по поводу торговли крестьян хлебом, скупавшимся в г. Сызрани. Рукавкин встал на сторону сызранского купечества, требовавшего запрещения такой торговли, в то время как Окутин считал, что это затруднит снабжение хлебом Яицкого войска. Допускать перекупку крестьянами в городе хлеба, указывал Рукавкин, — значит дать «повод к отвращению их (крестьян. — М.К.) от упражнения земледелием и обратить их к ленности и нерадению, а отсего последует: 1) что земля, данная крестьянам от государя или от господина, будет лежать праздною и не принесет никакого плода; 2) что произойдет умаление и недостаток всякаго хлеба, ибо оный без посева сам собою не родится и 3) что цена хлеба в России (от чего боже упаси!) будет от времени до времени возвышаться и причинит вред государству, ибо земледелие в России есть главнейший способ народнаго продовольствия»⁸².

В прениях в частной комиссии был поставлен вопрос об изменении прав и привилегий купцов-иностранцев. Депутат г. Цивильска Федор Полстовалов (45-е заседание, 22 октября 1767 г.) обращал внимание на то, что в свое время был введен закон, по которому долги иностранным купцам выплачивались в первую очередь, а уже затем русским. Такое положение было принято «по необходимости, для приохочивания иностранцев приезжать в Россию, коих товары, за неимением в нашем государстве фабрик, весьма были нужны». «Ныне же, — указывал Полстовалов, — оставлять за иностранными купцами такое преимущество не только не нужно, но им русское купечество считает себя весьма обиженным, и когда при поступлении просьб о долгах будут удовлетворены иностранные купцы прежде русских, то последние потерпят большое разорение». Чтобы этого не случилось, «правосудие» должно быть равным в отношении иностранных и русских купцов. Он соглашался, что иностранцев следует «защищать от обид и оказывать им всякия благодеяния», но не разоряя русское купечество и не во «вред своему отечеству»⁸³.

Высказанную точку зрения Полстовалова поддержал депутат г. Симбирска Афанасий Ларионов⁸⁴. Его «мнение» (52-е заседание, 31 октября 1767 г.) отразило, кроме того, наличие трений в среде русского купечества, которые рождались из-за различий в имущественном положении представителей этого сословия. Он указывал на беззаконные действия богатого купечества, в то время как в 34-й статье Наказа утверждается, что «равенство всех граждан состоит в том, чтобы поддержаны были тем же законом». Ларионов предлагал внести в новое Уложение закон, запрещавший богатым купцам притеснять служивших у них приказчиков из купечества. «У купечества европейских государств и даже в странах Азии приказчики почитаются, как дети»⁸⁵ — таков был приводимый им пример в качестве подтверждения выдвинутого предложения.

В высказываниях владельца медеплавильного завода купца И. Кобелева, получившего «полномочия и доверенность» жителей г. Казани (на 51-е заседание, 30 октября), проглядывало стремление отвести попытки депутатов служилых мурз и ясачных татар Р. Алкина и А. Сеитова защитить интересы представляемых ими категорий населения края. Кобелев замечал, что хотя законом «разночинцам» запрещено торговать, не записавшись в купечество, служилые мурзы и ясачные татары ведут большую торговлю «всем тем, что Казанская и Оренбургская губернии производят» (воском, медом, салом, кожами, пушниной и др.). Они продают товары по ярмаркам и меняют на иностранные товары сукна, китайку, олово и др., которыми затем торгуют в уезде. Отметив обширность данной торговли, Кобелев предложил записать ее участников в купечество и «пользоваться купеческим правом наравне с купцами»⁸⁶.

Служилые и ясачные татары, замечал И. Кобелев, это те же крестьяне, они имеют достаточное количество земли для хлебопашества, сенные покосы, леса, где могут промышлять охотой, реки, которые дают возможность заниматься рыбной ловлей. Все это, по его мнению, не может служить основанием для утверждения, что ясачные татары за неимением достаточных размеров пашенной земли «претерпевают нужду», не могут не только продавать хлеб, но испытывают в нем недостаток. На основании личных наблюдений во время пребывания в их селениях Кобелев заключал, что татары, отвлекаясь на торговлю, обрабатывают далеко не все освоенные земли. Кроме того, он не заметил стремления расчищать новые земли в районах, в которых ощущался их недостаток. Между тем, напомнил он, 313-я статья Наказа гласит, что «земледелие есть первый и главный труд, к которому поощрять людей должно»⁸⁷. То, что татары «по причине торгов» земледелие оставляют «в пренебрежении», они не могут «быть совершенно ни купцами, ни земледельцами» и потому наносят «вред всему обществу»⁸⁸.

Кроме того, И. Кобелев обвинял служилых и ясачных татар в низком качестве продаваемых ими товаров (в воск мешают сало, в мед доливают воду, в гусиный пух муку и известь и т. д.), что отражается на торговле и нарушает престиж русской торговли с зарубежными странами.

На 59-м заседании комиссии 12 ноября 1767 г. представил свое «мнение» депутат г. Балахна Сидор Щепетильников, начав его со ссылкой на Наказ, прежде всего на его тезис видеть «народ столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастие и довольствие может на сей земле простираться». Он напомнил о просьбе депутата от пахотных солдат Нижегородской губернии Ивана Жеребцова разрешить торговлю крестьянам с. Городец Балахнинского уезда (расположено от г. Балахны в 15 верстах). Как известно, отметил депутат, дворцовые крестьяне большой, малой и нижней слобод с. Городца не имеют пашенной земли, а кормятся за счет торговли и промыслов. Они торгуют в розницу и оптом местными и привозными товарами: холстом, пестрядью, сермяжным сукном, медом, воском, маслом, салом, кожами, пушным товаром, персидским шелком. Они владеют кожевенными, мыльными заводами, лавками, судами. Торговля связывает с. Городец с Петербургом, Астраханью и другими городами. Расположенная в 30 верстах от г. Балахны Боровская слобода также, по данным депутата Щепетильникова, ведет оживленную торговлю, не владея достаточным количеством земельных угодий. И в самом г. Балахне крестьяне, бывшие в ведомстве Покровского монастыря, а ныне Коллегии экономии, строят суда и лодки для продажи, берут подряды на поставку казенной соли из Нижнего Новгорода в городе и села верховья Волги, хлеба — на пристани Нижней Волги. Иными славами, крестьяне г. Балахны, с. Городец и Боровской слободы, занимаясь торговлей и получая большие прибыли, обогащаются, в то время как балахнинское купечество несет убытки. Поэтому Сидор Щепетильников настаивал на запрещении крестьянам и «прочим разночинцам» торговать какими-либо товарами, кроме «крестьянских изделий и произведений их деревенского хозяйства» владеть лавками, амбарами, заводами. При этом он ссылался на 294-ю статью Наказа, гласящую «не может быть там ни искусное рукоделие, ни твердо основанная торговля, где земледелие в уничтожении или не рачительно производится», и ряд других, относящихся к оценке значения земледелия и необходимости поощрений его развития (статьи 297, 299, 302)⁸⁹. Он настаивал на записи в купечество жителей Городецкой и Боровской слобод, живших между дворами купцов г. Балахны, бывших крестьян Покровского монастыря⁹⁰ (или в цех) в целях охраны балахнинского купечества «от подрывов в торговых промыслах и приращении в капиталах», облегчения несения податей и служб.

Чтобы крестьяне в течение недели по нескольку раз не отлучались из своих селений на городские торжки и ярмарки, некоторые депутаты предлагали проводить их в один только воскресный день. Но этот день, как напомнил депутат Балахны С. Щепетильников, по церковным законам должен быть свободным от дел, торговать следует в какой-либо другой день недели, а воскресную торговлю ограничить продажей продуктов питания⁹¹.

Сидор Щепетильников указал на практику использования первостатейным купечеством вместо себя среднестатейных и бедных представителей купечества, когда дело доходило до исполнения разного рода служб. Закон от 11 августа 1731 г. разрешал купечеству найм на службы, но в указе не говорится, что к нему могут привлекаться менее состоятельные купцы, которые, по мнению Щепетильникова, из-за этого отходят от собственных коммерческих дел⁹².

Весьма характерна для дворянства была позиция, которую занял кн. М.М. Щербатов во время обсуждения законов о купечестве. Будучи депутатом от ярославского дворянства, кн. М.М. Щербатов выступил (35-е заседание, 8 октября 1767 г.) в связи с предложениями Алексея Попова. Он весьма выразительно оценил настроение господствующего дворянства: «Сохрани меня, боже, и подумать, чтобы в такое время, когда милость и правосудие царствуют на престоле, дворянство, вместо приобретения каких-либо прав, могло что-либо из оных утратить» (курсив мой. — М.К.)⁹³. Поскольку сырье для минеральных, а также винокуренных заводов, добывается в земле, а земля-собственность дворян, то нецелесообразно, по его мнению, отбирать у них право на владение такими заводами. Иными словами, Щербатов отстаивал исключительные права дворян за владение землей, ее недрами, а также крепостными крестьянами, выводя из этого право на промышленную и торговую деятельность. Что же кажется права заводить купцам фабрики и заводы, то вряд ли, указал кн. Щербатов, кто-либо из дворян будет возражать. Он считал «неоспоримым» принятие решения о праве купцов на покупку земель под фабрики, но с оговоркой, чтобы ее размеры не превышали площади, необходимой для деятельности того или иного предприятия, чтобы земля не использовалась для других целей, например для земледелия.

Кн. М. Щербатов указывает, полемизируя с Поповым, что «работники необходимо нужны для фабрик, но если принять во внимание число пахарей в России, то, конечно, не только не следует допускать, чтобы дворяне, продавая людей для фабрик, отнимали их от земли, но, напротив, должно всемерно стараться о размножении земледельцев». Немногие из крестьян овладевают мастерством, поэтому он рекомендовал провести перепись приписных к заводам людей и запретить дальнейшую приписку. Кроме того, фабрикантам следовало бы постепенно переводить приписных на положение вольных работников, «давая им свободу в награду за хорошее поведение и за лучшее знание искусства с таким условием, чтобы эти люди выслужили у фабрикантов несколько положенных лет в благодарность за их обучение. При окончательном же выпуске таких людей на свободу можно было бы обязать их не отставать от выученного ими фабричнаго мастерства. Эта мера послужит к исправлению нравов, к умножению народонаселения и к приведению ремесел в лучшее состояние»⁹⁴.

Далее он ставит вопрос: какие деревни Попов предлагал оставить за фабрикантами, — деревни, купленные и приписанные к фабрикам, или те, которые куплены для подучения с них доходов «подобно помещикам»? Первый вид «недвижимых имений», приобретенных с разрешения властей, должен сохраняться «свято и нерушимо», следует только следить, чтобы деревни находились в тех же уездах, что и заводы, и в количестве, необходимом для выполнения заводских работ. При продаже завода (ному пожелает) приобретенные к ним деревне, считал Щербатов, следует продавать только дворянам.

Известно, что кн. М. Щербатов подверг критике «мнение» Попова в той части, которая касалась торговли крестьян и «прочих разночинцев», отнявших якобы у купцов всю торговлю. «С удивлением, — отмечал он, — слышу такое заявление, притом сделанное купцом». Вот его аргументация: купцов в России более 200 тыс., из них около 40 тыс. торговцев, если к ним прибавить такое же число незаконно занимающихся торговлей, то получается 80 тыс. торговцев. Как же в Голландии, в которой столько купцов, сколько жителей, может вестись без помех торговля? Он соглашался, что крестьянам надо запретить торговлю иностранными товарами, но из этого, считал Щербатов, не следует делать вывод, что они мешают развитию внешней торговли⁹⁵.

Свое несогласие с мнением о необходимости из-за ущерба земледелию запретить крестьянам торговлю разными товарами высказал депутат от «новокрещенцев» из мордвы, чуваш и татар Пензенской, Саранской и Петровской провинций Федор Сараев. Он выступил (37-е заседание, 10 октября 1767 г.) против тех, кто неурожай хлеба пытался объяснить «нерачением крестьян». Указывая, что урожай зависит не столько от усердия земледельцев, сколько от Бога, Сараев утверждал, что в урожайные годы крестьянин «только в том и думает, как бы ему хлеб убрать, и он уже не имеет досуга помышлять о торговле»⁹⁶. В неурожайные же годы дело обстоит иначе — торговля дает возможность кормить семью и платить подати. Он считал, что крестьянская торговля никак не может наносить ущерб купечеству и следующим образом обосновывал это свое мнение: «Крестьянин имеет в обороте от двадцати до пятидесяти рублей, тогда как купцы производят обороты от заводов, фабрик и от казенных подрядов на весьма значительные суммы, и, следовательно, пятидесятирублевая торговля не может причинить подрыва купцам. Император Петр Великий узаконил, чтобы крестьянам дозволено было торговать разными товарами, кроме лавочных и щепетных, ибо крестьяне покупают и продают не для денежной корысти (курсив мой. — М.К.), но для пропитания своих семейств и для платежа государственных податей»⁹⁷.

Сараев поддерживал мнение о том, что разночинцы и крестьяне, владеющие капиталом в 100 руб. и более, должны получить право записи в купечество.

И последний вопрос, к которому привлекает внимание депутат. Это возможность получения крестьянами ссуды под проценты из государственных банков. «Лучше, — говорил он, — казне доставить прибыль, чем пользоваться ею другим; а известно, что дворяне, получая из банка деньги, отдают их с процентами крестьянам»^28*.

Депутат от дворян Любимского уезда Никифор Толмачев на заседании 28 сентября 1767 г. высказался за то, чтобы мещане пользовались теми же правами, что и купечество, за необходимость преобразования больших сел, ведущих оживленную торговлю, в города. Ссылаясь на 401—403-ю статьи Наказа, он подчеркнул важность обучения жителей городов «разным мастерствам», а также заведения в городах фабрик «всяким гражданином... кто как пожелает» с использованием не крепостного, а вольного найма работников⁹⁸.

Депутат Бахмутского и Самарского гусарских полков Михаил Тошкевич в прениях в Уложенной комиссии (39 заседание, 12 октября 1767 г.) высказался за повышение ответственности за бесчестье и увечье. Он указал на несправедливость определять наказание в зависимости от имущественного положения истца, на порядки, когда купцу первой гильдии за бесчестье ответчик выплачивал 150 руб., купцу второй гильдии — 100 руб. (соответственно за увечье вдвое больше). Тошкевичу, по-видимому, было небезразлично достоинство купеческого сословия в целом, и он рассуждает следующим образом: «Всякий гражданин должен быть в одинаковой степени чести... каждому гражданину должно платить равномерно (курсив мой. — М.К.) как за бесчестье, так и за увечье, дабы один гражданин перед другим не мог претерпеть обиды»⁹⁹.

Выделяет этого депутата участие в последующих прениях и его высказывания по поводу торговли крепостными крестьянами. Он указывал (57-е заседание, 7 ноября), что Россия «попечением и трудами императора Петра Первого... достигла совершеннаго просвещения, славою своею превозвысила все европейския государства», однако еще сохраняется продажа крепостных крестьян, при которой дети отрываются от родителей. С его точки зрения, настало время отменить продажу крепостных, «которая не только в Европе, но и в азиатских странах нигде не ведется», дворянам от этою «вреда» не последует. Может допускаться только продажа сел и деревень, т. е. не отдельных крестьян (без земли)¹⁰⁰, а следовательно, и купечеству нельзя предоставлять право покупки крепостных крестьян.

Обращаясь к положению отставных военных, он защищал их право на торговлю «разною мелочью», так как это позволит, особенно людям преклонного возраста, содержать себя и свои семьи. В то же время Тошкевич считал, что это не принесет ущерба купечеству. Отставные военные по торговым делам должны судиться в ратушах, а по другим — в ведомстве тех сословий, к которым принадлежит то или иное лицо¹⁰¹.

В Поволжье проживал целый ряд народов разных национальностей. Специфику их положения отразили некоторые материалы Уложенной комиссии. Так, в «мнении», заслушанном на 39-м заседании 12 октября 1767 г. депутат Шацкой провинции от мурз и татар Вялша Елгушев сообщил, что категория населения, которую он представляет, — значительная часть населения г. Касимова. И поскольку мурзы и татары, обложенные подушной податью, кроме «усадебных мест», не владеют землей и не имеют возможности ее использовать для занятий сельским хозяйством, их, считал Елгушев, следовало бы причислить, по их желанию, к касимовскому купечеству или цеховым ремесленникам¹⁰².

Возражая сторонникам запрещения крестьянской торговли, депутат служилых мурз и татар Пензенского и Саратовскою уездов мурза Аюпа Еникеев указывал: «Мы не домогаемся, чтобы нам дозволено было производить торговлю с дальними странами, но только просим, чтобы тем из нас, которые, по состоянию своего капитала, пожелают торговать в уезде деревенскими товарами, не было запрещено их покупать и продавать» (40-е заседание, 16 октября 1767 г.)¹⁰³. Он, как и многие другие депутаты, указывал, что это обеспечит сбор податей и сохранит рабочее время тем, кто занят земледелием.

Народы, населявшие Казанскую губернию, выступали против запретов на торговлю. На 44-м заседании 19 октября 1767 г. депутат приписных к Казанскому адмиралтейству служилых мурз и татар Рахманкул Алкин, которого поддержал депутат служилых мурз Алатырской провинции мурза Якуб Мангушев, указывал, что уездные татары издревле (курсив мой. — М.К.) производили всякие торги наравне с живущими в городских слободах татарами, хотя в отличие от последних не имели жалованных грамот, исправляя одинаковую с слободскими службу и корабельную работу. Он обвинял русское купечество в разорении их торговых промыслов. Русские купцы отбирают у них предназначенный для продажи домашний скот, кожи, мед и воск и другое, причисляя этот товар к покупному. Русские купцы предлагают татарам вести торговлю по данным от них кредитным письмам и под их именем¹⁰⁴.

Р. Алкин, как и многие другие сторонники разрешения крестьянской торговли, решительно отвергал попытки некоторых депутатов аргументировать необходимость ее запрещения ссылками на ущерб, который приносит якобы это занятие земледелию. Они говорят так, замечает Алкин, «не для иного чего, как только для нашего стеснения», так как торговля ведется в свободное от полевых работ время, преимущественно в зимнюю пору¹⁰⁵.

Он следующим образом характеризовал ход торговых операций казанских татар. Зажиточная часть татарского общества скупала в городе необходимый сельским жителям товар, а затем распродавала его по селам и деревням, жителям которых было не о руки за каждой мелочью ездить в город. В селениях они скупали товары, которые требовались в городах, продавая их купцам не в розницу, а оптом. Алкин считал, что малоимущие от этого получали «не малую пользу», не отрываясь от полевых работ и экономя затраты на поездки. Некоторые из татар, отмечал Алкин, имеют кожевенные заводы, для которых в разных селениях, скупают кожу, обработав ее, продают в городе оптом. Этим они освобождали купцов от лишних хлопот в поисках сырья¹⁰⁶.

Депутат Р. Алкин, отстаивая интересы татарского торгующего крестьянства, приписанною к Казанскому адмиралтейству, подчеркивал, что их служба не меньше купеческой. Они платят подушную подать, несут военную службу, выполняют корабельные работы, т. е. не имеют преимуществ по сравнению с купечеством¹⁰⁷.

В ответ на это депутат г. Казани (51-е заседание, 30 октября) И. Кобелев указал, что служба татар, владеющих землей, никак не больше купеческой. Хотя во время прусской войны вместо рекрутского набора и был с них наряд по числу душ, но им было определено казенное жалование, тогда как среди купцов был произведен рекрутский набор. Что касается корабельной работы, то она зачитывается в подушный оклад»¹⁰⁸.

Торговые промыслы при недостаточной обеспеченности крестьян землей становились дополнительным средством существования. Это было одним из аргументов в защите крестьянской торговли. Об этом говорили многие депутаты в ходе дискуссии в Частной комиссии. Депутат от ясачных татар Казанского уезда Абдрешита Сеитов (49-е заселение, 26 октября) указывал: «Во многих наших селениях, за умалением земли и всяких угодив, есть такие, которые и дневную пищу достают с великой нуждой. Поэтому покупая один у другого хлеб и разныя домашния произведения и отвозя их для продажи в другия места, тем снискиваем себе пропитание»¹⁰⁹.

Депутаты от оренбургского купечества просили, чтобы казанским и нижегородским служилым мурзам и татарам была запрещена торговля в башкирских селениях Оренбургской губернии, в Уфимском уезде. Уже упоминаемый выше депутат служилых мурз и татар Казанского уезда Рахманкул Алкин на 57-м заседании 7 ноября объяснял необходимость покупки я обмена на привозные товары лошадей в башкирских селениях «для исправления обязанностей при карабельных лесах и воинской службы». Это, с его точки зрения, не наносит ущерба оренбургскому купечеству, которое в основном торгует в лавках. Кроме того, он отмечал, что русским купцам с башкирами торговать почти невозможно из-за незнания их языка¹¹⁰.

Депутат от пахотных солдат Нижегородской губернии Иван Жеребцов (58-е заседание, 9 ноября 1767 г.) указал, что в губернии имеется много больших сел, в которых бывают оживленные торги и ярмарки. Это Лысково, Работки, Ворсма, Городец, Мурашкино, Княгинино. Торгуют хлебом а предметами ремесленного производства: выделанными кожами, овчинами, холстами, изделиями из меди и железа, предметами одежды, посудой и т. д. Другие же, «высшего разбора, товары»: парча, шелк, тонкие сукна, китайка и другие предлагает купечество. Он выступал за сохранение данного порядка торговли. «Если же крестьянам всего государства, — отмечает Жеребцов в своем «мнении», — воспрещено будет торговать товарами их собственного производства, то они со всеми своими семействами лишатся всякаго пропитания... придут в совершенный упадок», так как при названных селениях мало земельных угодий и хлеба собирается недостаточно. Кроме того, крестьяне не смогут исправно платить государственные подати и оброк помещикам. Пострадают и крестьяне ближайших к названным селениям сел и деревень, так как будут вынуждены ездить за покупками в отдаленные города. Жеребцов ссылается на 41-ю, 42-ю статьи Наказа: «Ничего не должно запрещать законами, кроме того, что может быть вредно или каждому особенно или всему обществу»; «Все действия, ничего такого в себе не заключающия, ни мало не подлежат законам, которые не с иным намерением установлены, как только сделать самое большое спокойствие и пользу людям»¹¹¹.

Депутат служилых мурз и татар Алатырской провинции Якуб Мангушев добивался свободы торговли для своих избирателей с тем, чтобы они могли исправно платить государственные налоги и исполнять «корабельные работы и службы»¹¹².

Депутат от однодворцев Шацкой провинции Михаил Невежин поддержал депутата от однодворцев Елецкой провинции (61-е заседание, 14 ноября 1767 г.), который настаивал на разрешении торговать «разночинцам» мелочными товарами в городах, не имевших купечества. При этом он считал, что запрещение такой торговли несовместимо с Наказом. Невежин задает вопрос: «Какое же купечеству может произойти в его торговле претеснение там, где его нет и никогда не было?»¹¹³. Запрещение же торговли создаст трудности жителям городов в приобретении предметов мелкой торговли, они вынуждены будут отправляться в отдаленные города. Запись однодворцев в купечество принесет ущерб казне, так как сборы с однодворцев выше сборов с купечества. Однодворцы, черносошные крестьяне поставляют армии больше рекрутов, чем купечество. Однодворцы же, «льстя себя легкою купеческою службою и мало положенным на них подушным окладом, а в особенности почтенным им против других родов, кроме дворянского, купеческим званием, будут большею частию записываться в купечество. Чрез это оставшиеся в однодворцах потерпят большое отягощение в содержании украинскаго корпуса»¹¹⁴.

Приведенный конкретный материал позволяет судить об основном направлении требований, предъявлявшихся правительству городами Урала и Поволжья. На передний план в период деятельности Уложенной комиссии выдвигался вопрос, касавшийся торгово-предпринимательской деятельности, в которую по мере экономического развития вовлекались разные по социальной принадлежности группы населения России. Осознавая свое растущее значение в жизни страны, купечество в наказах и прениях в духе времени отстаивало свои сословные интересы. Борьбу за них оно искусно и довольно убедительно сплетало с доводами общегосударственной пользы.

Все документы, исходившие от этого сословия, пронизаны мыслью о том, что торговля и предпринимательство — это исключительное право купечества. Оно выступало не только за сохранение, но и за расширение привилегий представителей торгово-промышленного сословия. Купечество отразило недовольство существовавшими ограничениями их правового положения (телесные наказания, размеры штрафов за увечье и бесчестье, покупка земли и крестьян). Оно упорно указывало на обременительность служб и повинностей, взывая к заступничеству, настаивало на освобождении от некоторых из них с заменой денежным обложением. Купечество настаивало также на запрещении дворянству владеть заводами, на ограничении их торговли. Оно выдвигало требование об отстранении крестьян от торгово-предпринимательской деятельности, делая исключение только для богатых торгующих крестьян при условии их записи на посаде. В наказах в Уложенную комиссию проявилась не только борьба против феодальных пережитков в системе налогов и служб, но и стремление упрочить свое экономическое и правовое положение.

Материалы этой комиссии дают основание говорить о своего рода программе, выдвинутой городским населением в тот период и отразившей противоречивость эпохи генезиса капитализма и соответствующий уровень купеческого сознания, подход к пониманию законности и справедливости с позиций сословных интересов. Ход прений, особенно по правам на торговлю и промыслы, выявил разногласия между формирующейся буржуазией и основными классами — сословиями крепостной России — дворянством, а также крестьянством, претендовавшими на торгово-предпринимательскую деятельность.

В заключение приведем очень выразительную общую оценку деятельности Уложенной комиссии, принадлежащую Екатерине II. В «Записке о введенных в России учреждениях» она писала: «Комиссия Уложения, быв в собрании, подала мне свет и сведения о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещись должно». Благодаря ей, считала императрица, «стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах»¹¹⁵.

В этих словах императрицы много правды, хотя они требуют и соответствующих оговорок. Все же, несмотря на «сведения о всей империи», начавшееся восстание под предводительством Е.И. Пугачева оказалось для Екатерины II полной неожиданностью.

Примечания

*. Наказ подписан городским головой Н. Нарышкиным, президентом И. Хлебниковым, бургомистром М. Ядышкиным, 40 купцами, протоколистом, регистратором и др. (Сб. РИО. СПб., 1900. Т. 107. С. 530, 531).

**. Указ Сената от 7 июля 1743 г. запрещал крестьянам вести торговлю «кроме своей необходимой нужды». Затем был издан еще ряд указов, подтверждавших запрещение крестьянам заниматься торговлей и промыслами в городах, а также регламентировавших их сельскую торговлю. Указ от 19 августа 1745 г. разрешал крестьянам мелочную торговлю строго ограниченным ассортиментом товаров, да и то лишь в знатных селах и деревнях, расположенных на больших дорогах, в отдалении от городов (ПСЗ-I. Т. 12, № 9201. С. 442, 443).

***. Наказ подписан городским головой Григорием Москвиным, старостой, Ильей Могильниковым, 3 купцами и 47 лицами «без всякого обозначения их общественного положения» (Сб. РИО. Т. 107. С. 543).

****. Наказ подписан городским головой Петром Зыряновым и 67 купцами (Сб. РИО. СПб., 1911. Т. 134. С. 355—366).

5*. В другом случае Окутин выступал за то, чтобы крестьянам, которые привозили хлеб в Яицкий городок, не чинили препятствий в Сызрани и Самаре (Сб. РИО. 1871. Т. 8. С. 159).

6*. Наказ подписан президентом магистрата и головой Андреем Пушниковым, бургомистром Дмитрием Трушениковым, ратманами Яковом Щукиным и Дмитрием Брызгаловым и др. (СО. РИО. СПб., 1911. Т. 134. С. 11, 12).

7*. Наказ подписан купцом Александром Протопоповым и 72 купцами, 28 цеховыми и др. (Сб. РИО. Т. 134. С. 19—21).

8*. Наказ подписан купеческим головой Н.П. Масловым и 160 купцами (Сб. РИО. Т. 134. С. 31).

9*. Наказ подписан бургомистром провинциального магистрата Максимом Свешниковым, 40 купцами и 8 цеховыми (Сб. РИО. Т. 107. С. 476).

10*. Наказ представлен в Уложенную комиссию депутатом ратманом И.С. Котельниковым и подписан купцами Тимофеем Котловым, Петром Гурьевым, бурмистром Василием Фадеевым, 26 купцами, сыном подьячего (фамилия не указана) и др. (Сб. РИО. Т. 107. С. 621).

11*. Прошение было вручено ратману И.С. Котельникову и подписано цеховым старостой Тимофеем Поломасовым (Сб. РИО. Т. 107. С. 621—622).

12*. Прошение подписано бургомистром Василием Федеевым, саранской воеводской канцелярии канцеляристами Иваном Клоковым и Тарасом Чуприковым, 6 канцеляристами, 5 подканцеляристами и 9 копиистами (Сб. РИО. Т. 107. С. 623—626).

13*. Наказ представил депутат Иван Портнов, подписан городским головой Федором Калабзаровым и др. (Сб. РИО. Т. 134. С. 272—273).

14*. Наказ подписан городским головой Петром Свешниковым, бургомистром Андреяном Набоковым, 2 ратманами, 56 купцами и 26 цеховыми (Сб. РИО. Т. 107. С. 554).

15*. Подписан симбирской провинциальной канцелярии протоколистом Алексеем Баженовым, регистратором, 11 канцеляристами и 5 подканцеляристами, отставным губернским регистратором (Сб. РИО. Т. 107. С. 556).

16*. Наказ подписан бургомистром Иваном Халевиным, ратманом Василием Синицыным, канцеляристом Иваном Калишевцовым, коллежским регистратором Иваном Еремеевым, купеческим старостой Иваном Макеевым (Сб. РИО. Т. 107. С. 467).

17*. Наказ подписан вместо старосты И.М. Антонова купцом П.П. Севрюгиным, купцом А.Е. Поповым, 16 купцами, 7 лицами без указания их социального положения (Сб. РИО. Т. 107. С. 561).

18*. Наказ вручен депутату коллежскому регистратору П.П. Афанасьеву и подписан городским головой Матвеем Лазаревым, 37 купцами, 2 ратманами, 8 канцеляристами, 8 подканцеляристами и др. (Сб. РИО. Т. 107. С. 564, 578).

19*. Подписан бургомистром васильгородской ратуши Ларионом Чераевым, купцом Фомой Ребиховым, подьячим Т.И. Роздьяконовым, 73 купцами и 26 посадскими (Сб. РИО. Т. 107. С. 485).

20*. Подписан ратманом Федором Шмаковым и 104 купцами (наказ не датирован) (Сб. РИО. Т. 107. С. 489).

21*. В подписи: «Юшен».

22*. В подписи: «Ядренцов».

23*. Подписали наказ помимо его авторов городской голова Ф.М. Толмачев, 20 купцов, 2 посадских, подканцелярист, 2 каптенармуса, солдат, прапорщик, 2 лица без обозначения социальной принадлежности (Сб. РИО. Т. 107. С. 500).

24*. Наказ подписан владельцем суконной мануфактуры Иваном Дрябловым, 38 купцами, 14 цеховыми, рядом должностных лиц и др. (Сб. РИО. Т. 107. С. 522).

25*. Рыбная слобода (на Волге) Ярославской губернии стала г. Рыбинском по областной реформе 1775—1785 гг.

26*. Попов допускает использовать крестьян только в качестве извозчиков.

27*. Кн. М. Щербатов считал, что умеренная цена хлеба «сама собою установится, коль скоро земледелец будет защищен, и в продаже своих произведений не встретит притеснении, когда купцы будут лишены права покупать для фабрик людей, а дворяне, имеющие в деревнях своих фабрики, будут производить на них валовую работу только в зимнее время, тогда в летнюю пору земледельцы будут более радеть о плодородии земли» (Сб. РИО. Т. 8. С. 63).

28*. По 50 коп. на рубль в год (Сб. РИО. Т. 8. С. 83).

1. ПСЗ-I. Т. 27, № 12801; Опыт законодательных собраний в России // Дело. СПб., 1870. № 5. С. 5; Вознесенский С.В. Городские депутатские наказы в Екатерининскую комиссию 1767 г. // ЖМНП. СПб., 1909. Ноябрь. С. 89—119; Декабрь. С. 70—284.

2. Белявский М.Т. Крестьянский вопрос в России накануне восстания Е.И. Пугачева. М., 1965; Латкин В.Н. Законодательные комиссии в России в XVIII ст. СПб., 1887. Т. 1; Вознесенский С.В. Указ. соч.; Флоровский А.В. Состав законодательной комиссии 1767—1774 гг. Одесса, 1915.

3. Вознесенский С.В Указ. соч. С. 94, 95.

4. Латкин В.Н. Указ. соч. С. 426; Клокман Ю.Р. Социально-экономическая история русского города: Вторая половина XVIII века. М., 1967. С. 78; Козлова Н.В. Из истории формирования общественного сознания купечества в XVIII в. // Спорные вопросы отечественной истории XI—XVIII вв.: Тез. докл. и сообщ. первых чтений, посвящ. памяти А.А. Зимина. М., 1990. Вып. 1. С. 117.

5. ПСЗ-I. Т. 17, № 12801. С. 1092.

6. Дитятин И.И. Екатерининская комиссия 1767 г. «О сочинении проекта нового Уложения»: Ст. по истории рус. права. СПб., 1895. С. 368.

7. Сб. РИО. СПб., 1894. Т. 93. С. 91.

8. Там же. СПб., 1900. Т. 107. С. 524.

9. Там же. С. 525.

10. Там же.

11. Там же. С. 531, 532.

12. Там же. СПб., 1911. Т. 134. С. 356—359.

13. Там же. СПб., 1871. Т. 8. С. 1—382.

14. Там же. С. 98, 99.

15. Там же. С. 147, 148.

16. Там же. С. 299, 300.

17. Там же. С. 301.

18. Там же. С. 98, 99.

19. Там же. С. 301.

20. ПСЗ-I. Т. 15, № 11204. С. 649, 650.

21. Сб. РИО. Т. 8. С. 326, 327.

22. ПСЗ-I. Т. 9. № 6584. С. 344—349.

23. Сб. РИО. Т. 8. С. 375—377.

24. Там же. С. 112, 113.

25. Там же. С. 114.

26. Там же. С. 124.

27. Там же. С. 128.

28. Там же. С. 127.

29. Там же. С. 126.

30. Там же. С. 128, 127.

31. Там же. С. 127.

32. Там же. С. 128—130.

33. Там же. С. 158, 159.

34. Там же. С. 129, 130.

35. Там же. С. 318—320.

36. Там же. С. 192.

37. Там же. С. 192, 193.

38. Там же. С. 191.

39. Там же.

40. Там же. С. 192.

41. Там же. С. 332—334.

42. Там же. С. 332, 333.

43. Сб. РИО. Т. 134. С. 6, 10.

44. Там же. С. 17—31.

45. Сб. РИО. Т. 107. С. 468.

46. Там же.

47. Там же. С. 474.

48. Там же. С. 476—482.

49. Там же. С. 617.

50. Там же. Т. 134. С. 269—270.

51. Там же. Т. 107. С. 549.

52. Там же. С. 553.

53. Там же. С. 556.

54. Там же. С. 459—467.

55. Там же. С. 459.

56. Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений 1773—1774 гг. М., 1975. С. 23.

57. Сб. РИО. Т. 107. С. 558, 559.

58. Там же. С. 559.

59. Там же. С. 564—570.

60. Там же. С. 482—485.

61. Там же. С. 486—489.

62. Там же. С. 486, 487.

63. Там же. С. 499—509.

64. Там же. С. 510.

65. Там же. С. 512.

66. Там же. С. 513.

67. Там же. Т. 8. С. 37, 38.

68. Там же. С. 39.

69. Там же. С. 40.

70. Там же. С. 42, 43.

71. Там же. С. 43.

72. Там же. С. 42.

73. Там же. С. 41, 42.

74. Там же. С. 111.

75. Там же. С. 112.

76. Там же. С. 76, 77.

77. По указу 2 июля 1758 г. (ПСЗ-I. Т. 15, № 10855) покупать дворовых людей и крестьян без земли для домашних услуг было запрещено (Сб. РИО. Т. 8. С. 78, 79).

78. Сб. РИО. Т. 8. С. 77, 78.

79. Там же. С. 78.

80. Там же. С. 115.

81. Там же.

82. Там же. С. 144.

83. Там же. С. 146—147.

84. Там же. С. 139, 140.

85. Там же. С. 190. «Мнение» Ларионова поддержал депутат новокрещеных чувашей Симбирской провинции Трофим Васильев.

86. Там же. С. 182, 183.

87. Там же. С. 184.

88. Там же.

89. Там же. С. 239.

90. Там же. С. 332, 238,239.

91. Там же. С. 260.

92. Там же. С. 172.

93. Там же. С. 59.

94. Там же. С. 60.

95. Там же. С. 63, 64.

96. Там же. С. 82.

97. Там же. С. 83.

98. Там же. С. 35—37.

99. Там же. С. 102.

100. Там же. С. 222.

101. Там же.

102. Там же. С. 141.

103. Там же. С. 115.

104. Там же. С. 141, 142.

105. Там же. С. 141. См. также: С. 220, 221.

106. Там же. С. 142, 143.

107. Там же. С. 143.

108. Там же. С. 183.

109. Там же. С. 169.

110. Там же. С. 223, 224.

111. Там же. С. 230, 231.

112. Там же. С. 216.

113. Там же. С. 265, 266.

114. Там же. С. 266. Украинский корпус комплектовался за счет однодворцев.

115. Там же. СПб., 1880. Т. 27. С. 176.