Глава IV. Города Урала и Приуралья на первом и втором этапах крестьянской войны (сентябрь 1773 — март 1774 г., апрель — первая половина июля 1774 г.)

Осада Оренбурга началась через 17 дней после вспыхнувшего в этом крае восстания под предводительством Е.И. Пугачева, 5 сентября 1773 г., и продолжалась до 23 марта 1774 г., т. е. полгода. Борьба восставших за этот крупный административный и торговый центр оценивалась в историографии по-разному: одни исследователи считали ее ошибкой, другие, напротив, — смелым и правильным решением. Сторонники первой точки зрения в своем большинстве опирались на мнение Екатерины II, высказанное ею в письме к князю М.Н. Волконскому от 1 декабря 1773 г.: «Можно почесть за счастье, что сии канальи привязались целых два месяца к Оренбургу и не далее куда пошли»¹. В трехтомной коллективном труде «Крестьянская война в России в 1773—1775 годах» поход восставших во главе с Пугачевым к Оренбургу и осада его рассматриваются не как стратегическая и тактическая ошибка, не как удачный замысел Пугачева и его сторонников. «Действия Пугачева после начала восстания были вызваны определенной необходимостью, объективным ходом развития движения», — писали авторы этого труда². Отмечалось, что стремление Пугачева овладеть Оренбургом ставилось в зависимость от его желания пойти навстречу одному из главных требований яицких казаков, которые видели в политике оренбургских губернских властей причину своих бед и несчастий, обрушившихся на рядовое казачество. Большое значение взятию Оренбурга Пугачев придавал в плане реализации похода в центр России. Захватом Оренбурга восставшие надеялись обеспечить себе тыл и укрепить свое войско артиллерией, боеприпасами и др.

Администрация Оренбурга мобилизовала все силы и средства на оборону города. На 1 октября 1775 г. в оренбургском гарнизоне насчитывалось 2988 человек, вооруженных огнестрельным оружием, из них регулярных солдат — 1104 человека, казаков — 439, артиллерийских и инженерных служителей, обслуживавших 70 артиллерийских орудий — 82. Остальные 1363 человека были нерегулярными: отставные солдаты, гарнизонные служители, неповерстанные рекруты. В составе этой группы П.И. Рычков называл также купцов и разночинцев³.

4 октября в город удалось пройти отряду под командованием премьер-майора С.Л. Наумова численностью в 420 старшин и казаков из 7-й полевой команды при трех пушках. Этот отряд являлся наиболее боеспособной частью войск оренбургского гарнизона⁴.

В первых числах октября в повстанческом войске, подошедшем к Оренбургу, было около 2900 человек, имевших на вооружении 20 пушек и около 20 бочек пороха. В середине ноября, по данным оренбургского губернатора И.А. Рейнсдорпа, к ним присоединилось 5 тыс. башкир, что составляло половину численности возросшего по сравнению с октябрем главного повстанческого войска⁵.

Уже в первые дни начавшихся оборонительных мероприятий, предпринятых губернатором Рейнсдорпом и его приближенными, были отмечены среди городских жителей «пустые толки и разглашения», хотя власти целую неделю скрывали от населения и нижних чинов гарнизона положение дел. Живой отклик получила у населения агитация пробравшегося в Оренбург по заданию Пугачева сержанта Ивана Костицына, в Рассыпной крепости перешедшего на сторону восставших⁶. Распространился слух о том, что «Пугачев другого состояния», а не донской казак⁷.

И позже Рейнсдорп опасался «колебания» в Оренбурге «по причине голода», начавшегося среди горожан. Не менее беспокоило его «великое роптание» среди солдат⁸.

Приведенные отзывы о положении в Оренбурге свидетельствуют о зревшем среди населения протесте и готовности принять сторону восстания. По-видимому, эти настроения разделялись социальными низами города.

Что касается торгово-промышленного сословия этого города в лице купечества, то материалов выявлено немного. Значительное место среди купцов-торговцев занимали татары Сеитова посада (Каргалы), расположенного в 18 верстах от Оренбурга.

Из показаний сеитовского татарина (декабрь 1773 г.) Юсупа Ибрагимова узнаем, что в войске Пугачева находилось 450 жителей слободы, «взятых против воли», часть из них использовалась в военных операциях повстанцев, часть в качестве «снабженцев», особенно сеном⁹. Он же сообщал, что к повстанцам многие везли хлеб добровольно и продавали «по вольной цене, которая теперь состоит: ржаная мука от 20 до 22 копеек, пшеничная — от 40 до 45 копеек, крупа просяная — от 50 до 55 копеек»¹⁰.

Попавший в декабре 1773 г. в руки карателей казак Анисим Трифонов также рассказывал, что «по большой части сеитовская татара, привозя хлеб добровольно, продают муку ржаную по тритцети копеек, пшеничную по пятидесяти, крупу просяную по шест и десяти копеек пуд и в содержании во оной разбойнической толпе людей никакой нужды еще нет»¹¹.

Жители этой слободы, кроме того, передавали Пугачеву и его сподвижникам городские новости. «Отсель из города почти каждой день в разбойническую толпу прибегают сеитовская татара и сказывают самозванцу о городских обстоятельствах и что здесь продается мука арженая по два рубли пуд»¹².

Как сообщалось 11 января 1774 г., в лагерь повстанцев пытался бежать из Сеитовой слободы татарин Ахтям Абдулкаримов, находившийся «во услужении» у бухарца Авязбирды Танрибирдина. До лета 1773 г. Ахтям служил у купца Алексея Щеткина. Авязбирды выкупил Ахтяма у купца за 60 руб. при условии, чтобы тот в течение семи лет отработал эти деньги. Отработка долга была тяжелой, так как ежегодно прибавлялись 7 руб., которые купец засчитывал на содержание Ахтяма¹³.

Когда же городские ворота открывались для жителей Оренбурга и они набирали воду, далеко не все из вышедших возвращались в город. Многие убегали в это время к повстанцам. Так поступил в январе 1774 г. крестьянин Кузьма Кузнецов. Он намеревался, укрывшись и переждав время, ночью бежать к повстанцам, среди которых находились его родственники, «заводския ж крестьяня»¹⁴.

Представители купечества уже в тот период встречались в армии Пугачева. В сражении у Татищевой крепости был убит симбирский купец Иван Бичагов¹⁵. С конца 1773 г. попал в войско Пугачева мценский купеческий сын И.С. Трофимов (А.И. Дубровский)^*.

В течение февраля пугачевцы не раз подступали к городу, но неудачно. 2 марта осажденные тоже предприняли очередную вылазку, закончившуюся поражением правительственных сил. После этой вылазки, вплоть до снятия осады, обе стороны не вели активных действий.

Для удара по большому войску Пугачева к концу февраля 1774 г. правительство сконцентрировало многочисленные войска во главе с генерал-майором П.М. Голицыным. Бой произошел 22 марта у Татищевой крепости и кончился тяжелым поражением пугачевцев. Центр повстанческой борьбы после этого был перенесен на некоторое время на Южный Урал.

На первом и втором этапах крестьянской войны восстание обхватило огромную территорию России с целым рядом городских центров. Поражение карательной экспедиции генерала В.А. Кара 9 ноября 1773 г. привело к укреплению позиций Пугачева, к дальнейшему расширению границ восстания, которым к январю 1774 г. были охвачены вся Оренбургская губерния, значительные части Симбирской, Вятской и Пермской провинций Казанской губернии и западная часть Тобольской губернии. Повстанцы контролировали огромную территорию от берегов Волги и Камы до Западной Сибири. Казанский губернатор Я.Л. Брандт в рапорте президенту правительственной Военной коллегии доносил 21 ноября 1773 г.: «Все нижнего состояния люди, будучи обольщенными... вольностию, небранием никаких податей и рекрут, готовы на преклонение к той злодейской толпе»¹⁶.

Вести об освобождении от подневольного труда на помещиков и заводовладельцев, отказе от взимания подушной подати и других налогов с населения, отмене рекрутской повинности с радостью принимало крестьянство, в том числе заводское. Пугачев в беседе с приехавшим из Петербурга яицким казаком А.П. Перфильевым говорил: «Его правда, ты сам видишь, сколько теперь взято крепостей, а народу у меня как песку. А дай срок, будет время, и к ним в Петербург заберемся — моих рук не минует. Я де знаю, что вся чернь меня везде с радостию примет, лишь только услышит»¹⁷.

Ноябрь—декабрь 1773 г. был периодом, когда основная масса нерусского населения Башкирии присоединилась к восстанию. Башкирия стала одним из главных очагов восстания. Уже в середине ноября к Уфе направился отряд, состоявший из башкир, татар, марийцев и дворцовых крестьян Казанской дороги с целью захватить этот центр царской администрации в Уфимской провинции. 24 ноября отдельные башкирские отряды подошли к с. Чесноковке (Рождественскому), расположенному от Уфы в 10 верстах. Русские государственные крестьяне — жители села присоединились к восставшим, вслед за ними также поступили крестьяне других соседних с Уфой селении. Город оказался «обложен вокруг цепью, что ниотколь въезду и из города никому выезду и выходу не было, а кто к тому покушался, оные захвачиваны и вешаны, а другие в их злодейскую толпу присоединяемы были»¹⁸. Осаду Уфы с конца ноября возглавил опытный в военном деле походный старшина Тамьянской волости Ногайской дороги Качкын Самаров. Он развернул активную деятельность по привлечению к восстанию населения Башкирии. 2 декабря 1773 г. Уфимская провинциальная канцелярия доносила генерал-майору Ф.Ю. Фрейману: «Башкирские толпы, обще с государственными и помещичьими крестьянами, на город Уфу устремлялись»¹⁹. 14 декабря 1773 г. под Уфу прибыл один из выдающихся предводителей крестьянской войны И.Н. Зарубин-Чика, которому Пугачев поручил возглавить осаду Уфы и в целом повстанческое движение на Урале, в приуральской части Западной Сибири. Выполнение поставленных перед Зарубиным задач фактически превратило Чесноковку в штаб восстания в этом районе.

Еще до прибытия Зарубина под Уфу восставшие не раз предпринимали попытки склонить военную и гражданскую администрацию к добровольной сдаче города. Одной из основных задач являлось установление контакта с городскими жителями. 2 декабря в Уфу были посланы два повстанца с задачей привлечь горожан на сторону восстания. Через день они опять вступили в переговоры с осажденными, передав им копию указа Пугачева. 19 декабря по распоряжению Зарубина 48 жителей Уфы, захваченных в плен, были отпущены в город с поручением уговорить городские власти сдаться «без драки»²⁰ и кровопролития. Не получив ответа, 23 декабря Зарубин, осуществив ряд подготовительных мероприятий, начал решительный штурм Уфы. Численность атакующих составляла около 10 тыс. человек²¹. Среди них были башкиры, мишари, татары, удмурты, чуваши, дворовые люди, помещичьи и экономические крестьяне, заводские крестьяне с Воскресенского, Верхотурского, Катаевского, Усть-Катаевского, Ереденского, Симского, Белорецкого, Архангельского, Богоявленского и других заводов, табынские и нагайбацкие казаки, жители с. Сарапул, солдаты и многие другие²².

Наряду с огромным числом добровольцев, откликнувшихся на призывы «графа Ивана Чернышева» — Зарубина в осаде участвовали мобилизованные²³. Оборонявшиеся уступали по численности (1100 человек), но имели преимущество в артиллерии. К защите города власти привлекли канцелярских служащих, купечество и других горожан. Бой 23 декабря 1773 г. не принес победы ни одной из сторон.

В течение месяца Зарубин готовил свое войско к новому штурму, одновременно продолжая предпринимать меры к добровольной сдаче города. Но они оказались безрезультатными, хотя в городе назревал голод; кроме того, не хватало топлива и корма для скота. Непрекращавшаяся агитация, организованная Зарубиным, и неблагоприятное положение осажденных увеличили бегство горожан и переход их на сторону повстанцев. Приток беглых не прекращался вплоть до снятия осады города. Среди части горожан, примкнувших к отрядам Зарубина во второй половине января 1774 г., было «два разночинца», купец Коровин²⁴.

25 января начался второй штурм Уфы, но он закончился неудачей. Это вынудило Зарубина переменить тактику и перейти от атак к длительной осаде города. Однако из-за подхода крупных и хорошо вооруженных карательных отрядов под командованием подполковника И.И. Михельсона план до конца не был осуществлен. Повстанцы сняли осаду 24 марта, почти одновременно со снятием осады Оренбурга.

Исследователи, изучавшие события под Уфой, объясняют их неудачный финал причинами военно-тактического характера²⁵. К этому, на наш взгляд, следует добавить и недостаточное содействие повстанцам со стороны городского населения Уфы.

Восстание нарастало, и повстанцы проникали уже в города, расположенные на берегах р. Волги. Так, дворяне, офицеры г. Самары с тревогой следили за успехами пугачевского восстания. Иначе относилось к нему трудовое население Самары. Манифесты Пугачева, в которых он обещал пожаловать народ «крестом и бородою, рекою и землею, травами и морями, и денежным жалованием, и хлебным провиантом, и свинцом и порохом, и вечною вольностию»²⁶, были очень популярны среди городской бедноты. Успехи пугачевского атамана Ильи Федоровича Арапова на Самарской укрепленной линии и поражение царского полковника Чернышева крайне встревожили самарских дворян и купцов. Они опасались восстания городской бедноты, которая с нетерпением ожидала прихода Арапова. «Имя Пугачева произносилось почти открыто с радостью и надеждой... Большинство солдат явно сочувствовало Пугачеву»²⁷.

Один из отрядов И. Арапова, двигаясь к Самаре, захватил Ставрополь. Из Алексеевска Арапов направил в Самару казака Короткого с наказом предложить коменданту города И.К. Балахонцеву сдать город без боя, а в случав отказа — поднять самарскую бедноту и при ее помощи захватить город.

В ночь на 24 декабря 1773 г. на квартире Балахонцева собрались офицеры, дворяне и купцы. Они решили оставить город и спасаться бегством в Сызрань. Из Самарского гарнизона, который насчитывал 300 поселенных и 100 регулярных солдат, с Балахонцевым ушли только 40 человек.

Оповещенный о бегстве Балахонцева Арапов поспешил из Алексеевска в Самару и рано утром 25 декабря занял город. Жители хлебом-солью встречали Арапова, во встрече приняло участие духовенство. В знак своего расположения к Пугачеву самарцы просили Арапова передать ему «разных сортов кусу и других тому подобных вещей». Арапов переслал подарки Пугачеву через Василия Жонова, подробно перечислив в реестре все посылаемое. Самарский бургомистр тоже послал от своего имени подарок Пугачеву, желая, как указывал в своей статье А. Шефер, этим защитить себя от возможных неприятностей.

Далее события в городе развивались следующим образом. Захват повстанцами Самары и Самарской линии вызвал панику среди дворян, которые массами бежали из приволжских губерний в Москву и Петербург. Паника возникла не без оснований. Учитывая стратегическое положение Самары, город мог служить Пугачеву опорным пунктом для военных операций в Среднем Поволжье. Кроме того, богатый хлебом район мог быть использован как продовольственная база для его армии. Все это учитывало правительство Екатерины II и поэтому приняло срочные меры, чтобы вернуть Самару и крепости Самарской линии. В распоряжение генерала А.И. Бибикова были стянуты большие карательные силы: 23-я полевая команда подполковника П.Б. Гринева, 24-я под командованием майора К. Муффеля, два эскадрона гусар, 23-я и 25-я полевые команды генерала П.Д. Мансурова.

Арапов, получив известие о продвижении к Самаре правительственных войск, обратился 27 декабря с призывом к населению. В нем говорилось: «От посыланных мною за реку Волгу во окольные блись города Самары селы и деревни... сейчас уведомился я, что к здешнему городу Самаре не в дальном от онаго разстоянии следуют неприятель в числе шестисот или более человеках гусарских полков и при них двенадцати орудиев артиллерии... естли от тех злодеев нападения будет, то б, сколько оных есть наличных к службе его величества и какое при них оружие, со всем оным выходить, егда ударив сполох у церкви Вознесения господня... повелеваю о всем вышеписанном накрепко казакам и малолеткам подтвердить и во всем непременное исполнение чинить без опущения»²⁸.

Первым подошел к городу майор Муффель, его войско превосходило численность повстанцев, было хорошо вооружено и обучено. Несмотря на перевес сил Арапов решил защищать Самару. На его стороне было подавляющее большинство населения города. Однако, несмотря на отчаянное сопротивление повстанцев, отрядам Муффеля удалось 29 декабря их вытеснить из города. Сопротивление повстанцев и самарской бедноты было очень упорным. 31 декабря Муффель рапортовал Екатерине II, что город достался ему с большим трудом. «От города их злодейские пехоты, — писал он, — чинили нам крепкий отпор и все в Самаре жители более оказывали суровости (курсив мой. — М.К.), нежели ласки... злодеев хотя и побито довольное число, однако за великим снегом и метелью, которыми трупы заносило, никак исчислить было не можно, да и здешними обывателями многие трупы были украдены»²⁹.

4 января 1774 г. в Самару вступила команда подполковника П.Б. Гринева. Началась жестокая расправа над жителями, причастными к восстанию. Несколько дней свободы дорого обошлись самарской бедноте. Из рапорта Муффеля следует, что горожане Самары поддержали повстанцев, однако этот документ не содержит конкретных данных о характере участия разных категорий городского населения. Поэтому остается открытым вопрос, имело ли место пассивное принятие новой власти или весьма активная ее поддержка, в том числе и со стороны купечества. В последнем случае важно, укладывались ли надежды и требования купцов в рамки определенных сословных интересов или выходили за их пределы.

В сообщении Арапова повстанческой Военной коллегии о настроениях горожан Самары сказано лишь в общей форме. Арапов писал: «Сего декабря 25-го числа со всею вверенною мне командою я под город Самару подошед. Ис коего города все жители (курсив мой. — М.К.), вышед ко мне навстречу, со всем освещенным собором., со святыми образами, с молением встретили, и без всякаго бою и пролития крови е. и. в. покорились, и всем собором в соборной церкве по прочтении манифеста молебное о здравии е. и. в. пение произвели... Капитан же Балахонцев з бывшими в городе Самаре дворянами и с состоящею при нем волских казаков командою 24 числа декабря в ночи бежал, после которого осталось команды Ставропольского баталиона солдат 15 человек. При оном же городе Самаре взято мною артиллерии: пушек — шесть, пороху и денежной казны ничего не отыскалось, ибо оную казну и порох вышеписанной злодей, капитан Балахонцев, увес с собою... Блись же города Самары окольные селы и деревни жители все в подданство покорились его величества...»³⁰

Отметим прежде всего тот факт, что Арапов в своем сообщении, информируя о бежавших из города, называет только дворян. В своей работе Шефер не обратил на это внимания и, не ссылаясь на источники, называет в числе бежавших и купцов. Далее Арапов пишет о переходе на сторону восставших «всех жителей» Самары, в том числе духовенства. Вряд ли Арапов оставил бы без внимания позицию купечества, информируя штаб повстанцев о поддержке, которая оказана его отрядам со стороны крестьян (у него «жителей») окрестных сел и деревень. Отсюда более вероятным представляется далеко не однозначное отношение к восстанию со стороны купечества Самары.

Успешно действовали повстанцы в ряде других районов. В их руках оказались пригороды Бирска, Осы, Красноуфимска.

Восстание в Пермском крае началось с появления отрядов восставших башкир под Осой и Красноуфимском. Это были две крепости, которые как бы замыкали Пермский край на его юго-западной и юго-восточной окраинах. Дальнейшее продвижение отрядов повстанцев на Кунгур и Соликамск свидетельствует о продуманном наступлении их на этот край с флангов. Руководители восстания понимали, что победа в Пермском крае даст им выгодные позиции для наступления на Казань и Екатеринбург³¹.

Народное восстание в Пермском крае во многом определила активность крестьян Осинской волости. Осинский воевода поручик Ф.Д. Пироговский^** не выполнил предписания властей угнать население на Юговские казенные заводы, так как был напуган слухами о силе отряда тулвинского башкира пугачевского полковника Абдея Абдулова, продвигавшегося к Осе. Осинский староста «первостатейный» крестьянин Илья Иванович Дьяконов, земский писарь Михайло Ильич Голдобин^***, протопоп Успенского собора в Осе, сотники Козлов, Занин, Поварницын и другие, узнав об отряде Абдулова, собрали народ на земский сход. Собравшиеся постановили направить 18 декабря депутатов в башкирскую д. Барду, где стоял отряд Абдулова. Когда посланцы осинцев прибыли к Абдулову, он, «выняв ис пазухи писанной лист», вручил его делегатам, сказав, что это манифест Петра III. В дополнение к манифесту осинцев заверили, что «народу будет облехчение в Зборе подушных денег и рекрут, равно и в соляной и винной продаже уменьшение», «и будет всем вольность». Делегация от всего г. Осы объявила повиновение. По возвращении делегации крестьяне Осинской волости начали заготовлять провиант и фураж, собирать в повстанческую армию людей. Восставших осинцев поддержали мастеровые и работные люди Рождественского завода П. Демидова и других заводов, расположенных близ Осы.

23—24 декабря 1773 г. в Осу вступили отряды пугачевских полковников А. Абдулова, Батыркая Иткинина и др. Осинская приказная изба была признана органом власти восстания, и тем самым в данном случае был использован старый земский выборный аппарат. 25 декабря Осинская земская изба («волостной староста с мирскими людьми») приняла от «солдатской земской избы» казенное «Уложение и зерцало»³². Произошло это потому, что главу осинских пахотных солдат в солдатской земской избе Я. Кобелева изоблачили в воровстве казенной соли. Пахотным солдатам было приказано выбрать нового «командира». Кобелев подвергся наказанию, его имущество было конфисковано, а его, как и воеводу Пироговского, отправили под Уфу в Чесноковку к Зарубину-Чике — «графу Ивану Чернышеву».

Задачи Осинской земской избы по «наставлению» 24 декабря, выданному ей Б. Иткининым, сводились к следующему:

1. Захватить дорогу на Казань и не допускать проезда без письменных «подорожен» от имени «государя» Пугачева — Петра III.

2. «До указу по-прежнему» продавать вино и соль и хранить доход как собственность «государя», «записывая в приходную и расходную книги без всякой утайки».

3. Держать в послушании окрестных жителей.

4. Всех ослушников и подозрительных людей присылать в армию.

5. «Никому напрасно обид и притеснения не чинить, опасаясь неизбежимого его императорского величества гневу».

6. По всем указанным вопросам, а главное, во всех случаях нарушения «государства интереса» рапортовать каждые три дня в армию с «нарочно посланными»³³.

«Единодушие в выступлении осинцев вовсе не следует объяснять единством их социального облика», — писали авторы коллективного труда по истории восстания Е.И. Пугачева. При этом приводится известный случай, когда Осинская земская изба (староста, писчик и сотники) решили «одарить» повстанческих полковников «из мирских денег», «дабы в пригородке Осе и в уезде первостатейных людей они... не разоряли и меньше в казаки людей взяли». И они одарили Абдулова. В этом сказался, подчеркивают авторы трехтомного труда, обычай зажиточного крестьянства откупиться от несения личной военной службы, узаконенной для армии о 1754 г.³⁴

Из 100 людей, определенных Осинской волостью в «казаки», в поход было взято только 30.

В целом Осинская земская изба руководствовалась интересами «первостатейною» крестьянства. Но ее значение в ходе восстания нельзя недооценивать, учитывая деятельность по привлечению к восстанию не только Осы, но и окрестных сел и заводов. В дальнейшем по всему Кунгурскому уезду были организованы органы власти восстания по образу и подобию Осинской земской избы.

Осинская крепость позже, в 1774 г., оказалась среди населенных пунктов, через которые лежал путь Пугачева к Каме. 19 июня он со своим войском^**** приблизился к Осе.

Воевода городка Ось поручик Ф.Д. Пироговский на допросе сообщил, что один из яицких казаков «привес с собою от Пугачева указ и, не доезжая до форштату, оставил ево на полевой городьбе, а сам уехал в толпу». По-видимому, в указе излагались условия капитуляции³⁵. Командование гарнизона отказалось их принять, и Пугачев повел свои полки на штурм крепости. 21 июня Пугачев вошел в Осу. В дни осады осинские жители и дворцовые крестьяне «потаенно по ночам переходили [к Пугачеву]... пересказывали о снарядах, силах и намерениях деташемент»³⁶. В Осе Пугачева встречали хлебом и солью, «с колокольным звоном, со крестя и образами». Все письменные дела карательной экспедиции Яковлева были уничтожены, отряд обезоружен и приведен к присяге. Больных и раненых Пугачев отпустил по домам. Из-под Осы вместе с Пугачевым ушло более 5 тыс. крестьян, мастеровых и работных людей Пермского края³⁷.

Именно к дням пребывания Пугачева под Осой относится «Дело о ржевском купце Астафе Долгополове, являвшемся к Пугачеву с ложным известием, будто бы послан к нему с подарками»³⁸. Так в сжатой форме официальной властью выражалось обвинение в адрес Долгополова, приведшее к изоляции его от общества, а затем к суровому осуждению. Выяснение степени виновности купца не потребовало большого времени, по делу, начатому 2 октября, 12 ноября 1774 г. был вынесен приговор. Но следственное дело успело обрасти обширной и разнообразной документацией, занявшей 166 листов. В него вошли подлинники и копии записей допросов Долгополова — от 2 октября в Ржевской провинциальной канцелярии, от 11 октября — в Петербурге у генерал-прокурора А.А. Вяземского, от 12 ноября 1974 г. — в Москве в Тайной экспедиции с дополнениями и «пополнениями» к ним (в ряде случаев скрепленные рукой самого подследственного). Кроме того, здесь же находим записи допросов в Тайной экспедиции видных предводителей восстания — А.Н. Перфильева и Канзафара Усаева, а также переписку должностных лиц по поводу основного виновника данного следствия — купца Долгополова.

К этому архивному делу уже обращались исследователи, однако оценка действий Долгополова как авантюрных³⁹ отнюдь не раскрывает непростую судьбу этого человека. Между тем сохранившиеся материалы позволяют обратиться к внутреннему миру человека, оказавшегося в конфликтной ситуации в напряженный момент истории страны. Важно и то, что такое значительное историческое событие, как восстание Пугачева, предстает через восприятие современника. Ценно то, что главное действующее лицо — представитель купеческого сословия, которое, занимая не последнее место в социальной иерархии феодальною общества, выступало носителем новых отношений, шедших на смену феодализму. В связи с этим подобного рода материалы имеют немаловажное значение для решения общего вопроса — об отношении торгово-промышленной части русского общества к восстанию Пугачева.

Попытаемся проследить, какие внешние обстоятельства и внутренние побуждения лежали в основе поступков купца Долгополова. В связи с этим рассмотрим встречи и контакты на его далеко не простом пути в напряженные и суровые дни борьбы повстанческих сил с регулярными частями царских войск, а также данные им оценки происходящих событий, характеристики деятелей народного протеста. Но вначале остановимся на фактах, дающих общее представление об этом человеке, осуществившем свое намерение добиться личной встречи с предводителем восстания — Е. Пугачевым.

Евстафий Митрофанович Долгополов^5* состоял в купечестве г. Ржева, по убеждениям был «записным расколщиком»⁴⁰. Во время восстания ему было 49 лет, и за годы своей жизни он, должно быть, накопил немалый опыт в области основного занятия — торговли, неся двойной оклад — в Ржеве и Москве. По отзывам местных властей Долгополов находился в «бедном и банкрутском состоянии»⁴¹. При выяснении суммы долгов, по справке Ф. Шишкина от 24 октября 1774 г., оказалось, что долг Долгополова по векселям составлял 1270 руб. Во время обыска в его доме «в сапогах за чулками» найдено было 370 руб. золотых империалов, а в ларчике 2170 руб.⁴² Учитывая немалый кредит, которым пользовался Долгополов, а также деньги, найденные в его доме, вряд ли можно отнести его к числу «бедных». Но, по всей видимости, торговые операции, которыми он занимался, не всегда были удачными, и это отражалось на капитале и в целом на его имущественном положении.

Весной 1774 г. (по одним показаниям — на первой неделе Великого поста, по другим — в начале мая), взяв у воеводы билет и сказав жене, что направляется в соседние города покупать овес, Долгополов уехал из Ржева, но направился не в «соседние города», а в Москву. В Москве купил краску на 360 руб., намереваясь от продажи ее в Казани получить «барыш» и тем увеличить имеющийся на его руках капитал (около 3 тыс. руб.)^6*, состоявший в основном из заемных денег. Но приезжие из Казани «знакомые купцы» посоветовали ему поступить иначе: «Кто де у тебя в нынешнее беспокойное время в Казани ее (краску. — М.К.) купит, а продайте лутче ея здесь, хотя с накладом, а повезти туда денги, теперь де в Казань съехалось много дворян и продают всякую всячину. Почему ты не можешь на денги там купить какова товару или ис пожитков за дешевую цену и после продать с хорошим барышем». Здесь дается характерная для купечества оценка сложившейся ситуации в связи с восстанием и соответствующая ориентация своей деятельности. Прислушавшись к совету купцов, Долгополов реализовал свой товар в Москве без убытков, с 20-рублевой прибылью. В Казань он готовился ехать с 500 империалами, полученными в результате обмена денег. Однако Казань не стала конечным пунктом его поездки. Он изменил свои первоначальные планы.

От оказавшегося под следствием Долгополова по вполне понятным причинам вряд ли можно было ожидать правдивости, и это зафиксировали позже следователи, указав, что он «не один раз переменял свои показания», допускал «противуречии в показании», что в целом вызывало «сумнение... от него сказанное». Однако было выяснено, что Долгополов знал о кончине императора Петра III и погребении в Невском монастыре, причем не только из правительственных указов, но и от очевидцев — ржевских купцов, пребывание которых в Петербурге совпало с этим событием.

До некоторой степени проливает свет на последующие действия Долгополова его отношение к слухам, распространившимся во многих районах России в связи с выступлением «Петра III» — Пугачева. Достигшие Ржева еще в 1773 г. слухи о появлении около Оренбурга «государя Петра Федоровича» заставили его задуматься — «и помышляя один себе, што это какой ни есть явился самозванец... но иногда приходило ему в мысль и то, што может быть оной самозванец и прямой государь, но сии разные его размышлении ево тяготили». В то же время, признавался он, «мысли, что государь жив, были ему приятны»⁴³. Данное признание могло быть или искренним выражением царистских настроений купца, или попыткой реабилитировать себя в глазах правосудия. Во всяком случае, несомненно, на событиях под Оренбургом сосредоточилось его внимание, родив разные мысли. Долгополов вольно или невольно сознался в своем недоверии к официальной правительственной оценке выступления Пугачева. Исходя из этого, можно заключить, что последующее было результатом обдуманных действий, стремлением лично дознаться до происходящего и соответственно сориентироваться в своих действиях. На допросе он повествовал о том, как ездил на Яик «для покупки товару и купил лисиц щетом две тысячи четыреста у приезжающих из разных городов купцов, ценою на три тысячи на сорок рублев»⁴⁴.

2 и 11 октября 1774 г. он показывал, что повстречавшийся ему на пути отряд из башкир и татар задержал его в 80 верстах от Оренбурга и повез в стан Пугачева. Товар же был разграблен. По его же другим заявлениям, встреча с Пугачевым произошла в апреле^7* на Яике, и пробыл он среди повстанцев более трех месяцев⁴⁵.

В протоколе допроса 2 октября 1774 г. записан рассказ Долгополова о том, как задержавшие его повстанцы привели его к Пугачеву. Первый вопрос, с которым к нему обратился предводитель восстания, — что он за человек, откуда и куда едет? Выслушав ответы, а также жалобу о похищении у него товара, Пугачев заверил, что велит оплатить убытки.

Но в большей степени правдивы, на наш взгляд, последующие его показания, которые частично подтверждались рассказами сподвижников Пугачева. Из этих материалов следует, что Долгополов совершил длительное и трудное путешествие, пока добрался до Пугачева. Оно заняло несколько недель. Долгополов называл следующие населенные пункты, через которые лежал его путь: г. Казань, г. Мензелинск, с. Мазино, д. Юняч, г. Оса, а также «железные заводы». Первым желанием Долгополова было добраться до Оренбурга. Действовал он осторожно и осмотрительно, скрывая, что направляется к городу, за событиями в котором следила вся Россия. Так, остановившись ночевать у купца Ивана Никитина, он «намерение свое никому не сказывал», а хотя и спрашивал о Пугачеве, «где он стоит толпою, но с таким видом, будто из одного любопытства в разговорах, когда дойдет об нем речь, ибо он опасался не только прямое свое намерение открыть, но и виду к тому никакого не подать, для того что взяли бы его тогда в губернскую [канцелярию] под караул». Из этого заявления следует, что он полностью осознавал всю опасность своего предприятия, но от намерения не отступил и упорно двигался к цели своего путешествия. Разведав же в «татарских лавках у татар»⁴⁶, что Пугачев стоит под Оренбургом в Берде, Долгополов направился туда. Стремление встретиться с Пугачевым было настолько велико, что даже весть о поражении повстанческих войск под Оренбургом не остановила его, хотя вынудила прервать, «отложить» на время свою поездку. Это еще одно доказательство целенаправленности его действий. Узнав, что Пугачев движется к Уфе, Долгополов поехал ему навстречу, наняв проводника-татарина. Он чутко улавливал общую обстановку, особенно отношение населения к восстанию.

Несколько недель пути убедили, как указывал Долгополов, что повстанцы пользуются огромной поддержкой в народе. Он видел, что «иноверцы» к Пугачеву «были усердны»⁴⁷. Проводник из татар сразу же посоветовал Долгополову говорить, что они едут к «государю». Именно это, утверждал проводник, будет для них надежной защитой: «Естли де мы так оказыватца станем, то нас не обидят, а будет инаково скажемся, так нас из одних лошадей погубят»⁴⁸.

Доехав до д. Юняч, Долгополов решил не торопиться, а точнее разузнать местонахождение Пугачева. Когда же ему стало известно, что Пугачев идет к Осе, он поехал в направлении этого города. Но только выехал из деревни, как повстречал одного из сподвижников Пугачева Канзафара Усаева, которого явно не убедила правдивость Долгополова, пытавшегося заверить, что он ездит в поисках своего приказчика, пропавшего с товарами. Увидев, что К. Усаев заметил в его телеге кису^8*, Долгополов, «боясь, чтобы оные татары ево не убили», принужден сказать, что везет из Петербурга к государю Петру Федоровичу — Пугачеву подарки «яко то шляпу с позументом золотым, сапоги красные казацкие строчены мишурою, да перчатки^9* замшевые, шитыя шелком, да два красные камня, кое он взял из дому своего, и один был в запанке хрустал востошной, а другой желтой, который также из запанки».

Сотник Канзафар Усаев^10* на допросе в Секретной комиссии 22 августа 1774 г. подтвердил, что действительно в татарской д. Юняч встретил купца Долгополова. Он сообщил также, что инициатива двигаться навстречу Пугачеву исходила от Долгополова⁴⁹. Из д. Юняч Канзафар Усаев и Долгополов выехали в сопровождении шести татар. Дорогой Усаев вновь завел разговор с Долгополовым и высказал сомнение, что он везет от себя такие дорогие подарки. «Долгополов тихо от других татар сказал, я де тебе откроюсь, што я послан ево посмотреть и подарки отвести от Павла Петровича»⁵⁰. Исходя из каких мотивов он встал на путь опасного во всех отношениях обмана, назвавшись посланцем царевича Павла, в деле объяснений не находим. Видимо, самозванство Пугачева, о котором оповещали правительственные указы, дало пример для подражания. Спустя пять дней, 18—21 июня, во время штурма восставшими Осы, они добрались до стана Пугачева. Увидел «Пугачева... сидевшаго... на посланном ковре и в толковом халате, поклонился в землю» — так описывает Долгополов первый момент своей встречи с предводителем восстания. Далее встреча продолжалась весьма выразительно, высвечивая личность каждого из ее участников. Пугачев поинтересовался, откуда родом, куда направляется. В ответ Долгополов сказал, что он является купцом и приехал из Петербурга к Пугачеву с подарками и поклоном от Павла Петровича. Пугачев не растерялся и обратился к нему с вопросом: «Всио ли он благополучно?». И далее Долгополов отвечал: «Слава богу всио благополучно, и его де высочество молодец, хорош, да уже де он и обручен... на какой та немецкой прынцесе... зовут ея Натальею Алексеевною». В качестве подарка от принцессы Долгополов передал Пугачеву два камня. Во время беседы Пугачев коснулся в целом настроений в правительственных кругах: «Я де чаю господа меня боятца, и он, Долгополов, сказал, как де вашего величества и не боятся»⁵¹.

Екатеринбург. Акварель В. Петрова. 1789 г. ГИМ

Наконец, Долгополов сообщил Пугачеву, что знает его давно, так как поставлял ему, когда он еще был великим князем, в 1758 г. овес^11* в Ораниенбаум. Быстро оценив это заявление и не дав Долгополову договорить, Пугачев продолжил за него — «подхватил», сказав, что помнит о долге и готов расплатиться, назвав его «друг мой».

Для Пугачева приезд «посланца» царевича Павла был важным событием, подтверждавшим законность его действий. Оно убеждало в том, что он истинный государь, а не самозванец, как оповещали официальные власти. Поэтому Пугачев в благоприятной для него ситуации мог, выслушав Долгополова, заключить: «Сево дня мне бог дал две радости: первая, што Осу взял, а другая, што от Павла Петровича привиоз... сей человек [Долгополов] подарки»⁵². При этом через дежурного казака Якима Васильева предводитель позаботился, чтобы об этих словах узнали в его стане.

Следует заметить, что, начиная с первого допроса 2 октября 1774 г. и во время последующих допросов, Долгополов неизменно сообщал, что Пугачев предложил ему «послужить»⁵³, т. е. как бы вынудил присоединиться к восставшим. Возможно, так оно и было в отношении данного представителя купечества. Но могло быть и приемом подследственного, пытавшегося отвести от себя инициативу в «службе» в повстанческой армии Пугачева. Купец остался в «числе казаков», и ему вручили саблю. Долгополов на допросах сообщал, что в основном находился в обозе («при лошадях»).

В г. Осе Долгополов был свидетелем казни пятерых человек, причем Пугачев сам призвал его присутствовать на ней. Когда же Пугачев стал отходить от Осы, Долгополов, которого, как он указывал следователям, «переломило со страху, что он вешает», решился на обман, чтобы получить разрешение на отъезд. Он заявил, что ему якобы надо поехать за порохом, который он вез от Павла Петровича, и попросил, чтобы его отпустили, пообещав доставить порох в Казань. Более того, он дал слово привезти в Казань Павла Петровича. Но Пугачев решил по-своему, указав Долгополову подождать с отъездом. Тогда по совету «простых казаков» Долгополов обратился с просьбой к А.П. Перфильеву, а также к И.А. Творогову^12* замолвить за него слово. То, как вел себя Перфильев во время разговора с Долгополовым, некоторые реплики, исходившие от него, свидетельствуют, что самозванство Пугачева^13* не было для него секретом. В целом это был яркий по проявлению характеров разговор. Когда Долгополов изложил ему свою просьбу и «то, что Павел Петрович ожидает его возвращение», Перфильев «говорил, усмехаючись, полно, дедушка, пустое-то болтать, што ты нас обманываешь, ты отнюдь прислан не от Павла Петровича, а разве от какого другова ты прислан. Скажи, старичок, правду, што таишь. Я тебе про себя скажу, вить и я прислан от таковова секова князь Григорья Григорьевича Орлова, и он мне дал полтораста рублев денег, штоб яицких наших казаков уговорить, штоб государя та связать и в Питер привести, но я, сохрани меня бог, ни из чево этова не сделав, да я и государю о этом сказал. И он, Долгополов, клялся всеми силами, говорил, что я подлинно прислан посмотреть государя от Павла Петровича»⁵⁴.

Отъезд Долгополова не состоялся, и вместе с пугачевцами он вошел в Казань «позади... обоза вдали». По другим его же рассказам, он и днем, и ночью находился рядом с Пугачевым. Только через два дня после перехода на правобережье Волги Пугачев призвал Долгополова и объявил ему, что отпускает «совсем», дав ему 50 руб. и лошадей для проезда до Чебоксар. Но, взяв деньги, Долгополов осмелился напомнить об убытках, с которыми ему было трудно смириться: «Я, батюшка, своих денжонок болше истряс». Пугачев в ответ: «Не погневайся, коли б меня под Казанью не ограбили, тоб я тебе дал больше, да теперь нету»⁵⁵. В показаниях Долгополова находим и иную версию, а именно что он бежал от повстанцев⁵⁶. Но все-таки более настойчиво Долгополов утверждал, что уехал от повстанцев с разрешения Пугачева. На вопрос о том, что заставило его добиваться этого, прямого ответа не находим. Вряд ли Пугачев верил словам, которые щедро расточал Долгополов (относительно Павла, а также пороха). Возможно, Пугачев ожидал от Долгополова какого-то реального содействия, отсюда и наметки относительно дальнейших контактов, о которых скажем ниже.

В «дополнении» допроса 11 октября находим указание Долгополова на то, что якобы у него были письма от князя Г.Г. Орлова к яицким казакам, Г.А. Потемкина к подполковнику И.Я. Симонову, коменданту Яицкого городка, но во время переправы через Каму он не смог их сохранить, и они погибли. В других допросах об этих письмах не упоминалось, по всей видимости, Долгополов отдавал себе отчет в том, что его легко изобличить.

Не внушают доверия его попытки приписать себе действия в пользу правительства Екатерины II и его причастность якобы к заговору против Пугачева. В числе тех, кто готов был пойти на выдачу властям Пугачева, он называет атамана Андрея Афанасьева, «дежурного» Якима Васильева, Федора Федотова^14*, Егора Петрова и совершенно неожиданно-верного сподвижника Пугачева А.П. Перфильева^15* и др.⁵⁷ Последний факт в ходе следствия не подтвердился. Он даже выдвинул версию, что поездку в Петербург совершил с согласия некоторых «из первых... сообщников» Пугачева. Но в отстаивании этой версии был непоследователен; остается неясным, получил ли он от сообщников Пугачева письмо к князю Г.Г. Орлову. Во всяком случае, эти его заявления вытекали, по-видимому, из некоторых наблюдений, имеющих основания; известно, что часть яицких казаков была недовольна вынужденным отходом от родных краев. Так что купец был проницательным человеком, и от него не укрылся назревавший конфликт в лагере восставших. Возможно, это и сыграло свою роль в стремлении отстраниться от какой-либо причастности к восстанию.

Долгополов указывал, что «между толпы простых казаков» шли разговоры, «долго ль нам волочитца из места вместо домов своих, отстали, и всякой день нас убавляетца, инова убьют, другой потонет, а иные пропадают и казнят, и так де нас переведут, что на Яике никого не останетца. А другие под те слова говорили, да вот государь сказывал, что государыня дает тритцать тысяч, кто ево живова в Петербург привезет, а другие говорили лиотхко ель место денег та, да не дадут пытака сь»⁵⁸?

В целом же верной представляется его же, но противоположная оценка настроений в ставке Пугачева. Он убедился, что пытаться отговорить повстанцев от поддержки Пугачева и при их помощи схватить его совершенно нереально, «боялся о сем и слово вымолвить, ибо естьли б он о сем хотя одно слово промолвил, то б они с ним зделали лютую казнь»⁵⁹.

В дальнейшем, добравшись до родных мест, казалось, Долгополов должен был затаиться в стенах своего дома, но он этою не сделал, а направился, как уже указывалось, в Петербург и оказался во враждебном повстанцам лагере. Он явился к князю Г.Г. Орлову, представившись яицким казаком. Орлов якобы доложил о нем в Царском Селе и прежде всего о его намерении поймать Пугачева, подкупив яицких казаков. Он ездил с капитаном А.П. Галаховым в Царицын, а оттуда в Саратов. В Саратове, выпросив у капитана Галахова 3100 руб., в соответствии, по его сообщению, с договоренностью с Перфильевым и другими «начальниками» поехал к повстанцам с целью подкупить их. Весь план он разработал сам, как утверждал на допросе. Все свои поступки он объяснял желанием получить награду и с ее помощью рассчитаться за свои долги (2 тыс. руб.). От Галахова он бежал также потому, что, узнав о поимке Пугачева, хотел первым принести это известие и получить награду.

Выше не раз отмечалось, что некоторые показания Долгополова в ходе следствия проверялись. Сложнее судить о достоверности его рассказов о периоде после ухода от повстанцев, так как отсутствуют документы, их подтверждающие или, напротив, опровергающие.

Долгополов вернулся в Ржев 1 октября и из имевшихся у него денег заплатил долг ржевским купцам Л. Пояркову, К. Мясникову (187 руб.)^16*, а остальные были отняты у него купцами во главе с бургомистром К. Комоловым и ратманом Д. Серафанниковым⁶⁰.

Таково противоречивое с внешней стороны поведение этого представителя купечества. Недостаточно устойчивыми были и внутренние побуждения его поступков, даже если учесть, что они выдвигались во время следствия. Совершенно очевиден факт его добровольной поездки к Пугачеву. Следовательно, был интерес, и, наверное, не только коммерческий, но и интерес к восстанию как событию. Тем более встретиться с Пугачевым можно было, лишь преодолев огромное расстояние от Ржева до Оренбурга.

В ходе следствия Долгополов пытался выдвигать мотивы, которыми он руководствовался, предпринимая далекое путешествие, кончившееся тем, что он оказался среди повстанцев. Первоначально, 2 октября 1774 г., Долгополов заявил, что целью поездки на Яик была торговля⁶¹. В допросе 11 октября Долгополов конечным пунктом поездки назвал Ирбитскую ярмарку. Цель поездки, как и в допросе 2 октября, — «для покупки товаров»⁶². Сообщалось еще и о том, что в свое время Петр III взял у него 500 четв. овса^17* на 675 руб., но деньги не заплатил. После смерти Петра III Долгополов пытался получить деньги, как заявлялось на допросах, через П. Евреинова, но безуспешно, ему было указано, что «многие де вашей братьи ходят за деньгами». Впервые он заявил об этом факте в «пополнении» к допросу 11 октября, а затем повторил в допросе 12 ноября. Ссылаясь на данный случай, Долгополов пытался объяснить следователям уже иную цель предпринятой им поездки к Пугачеву — «Петру III»: получение с него компенсации за поставку сена. Это тем более было для него необходимо, что «от разных в торгах приключений, то есть топли у него плывущей из Ржева барки с товарами, пришол не в состояние и одолжал». Поэтому, явившись к самозванцу, «вздумал... себя поправить»⁶³.

Долгополов, как он заверял следователей, подготовился и на случай, если бы оказалось, что Пугачев вовсе не тот, за кого себя выдает. На допросе 12 ноября он заявил, что, очутившись в данной ситуации, он якобы постарался бы не упустить возможности схватить Пугачева и передать властям. И опять откровенно выражалась заинтересованность в извлечении материальной выгоды, что характерно для этого представителя нарождавшейся буржуазии. Если бы Долгополов увидел, что перед ним самозванец, он попытался бы, «познакомясь с ближними при нем в толпе или же и с казаками, уговорить их, чтоб оне от него отстали, и уверя их, что он подлинно не государь, присоветывать им, чтоб они его связали и повезли в Петербург, за что чаял он, естли сие удастся, получить от в. г. награждение» (курсив мой. — М.К.)⁶⁴.

И позже, в одном из дополнений к допросу 11 октября Долгополов указывал, что уехал от капитана Галахова тайком, с тем чтобы первому привезти в Петербург весть о поимке Пугачева, «ибо он лстился получить за то больше награждение»⁶⁵. Таким образом, не пытаясь заверить официальные власти в своей верности, он при удобном случае спешил сослаться на корыстные цели. И это наводит на мысль, что в известной степени к такому объяснению Долгополов прибегал, пытаясь отвести обвинение в участии в восстании и облегчить свою судьбу.

Добравшись до повстанческого лагеря, он намеревался по первоначальным планам говорить, что оказался в тех далеких от родных мест краях потому, что искал уехавшего по торговым делам сына (или приказчика).

Но поступил он по-другому, оказав услугу Пугачеву в ущерб интересам правительственных кругов.

При каких обстоятельствах возникла у Долгополова мысль о том, чтобы представиться посланцем царевича Павла Петровича, сказать трудно. Вначале Долгополов показывал, что мысль о том, что он является посланцем царевича, была подсказана ему Пугачевым, «будучи с ним наодине»⁶⁶. Из последних допросов следует, что это произошло при встрече с Канзафаром Усаевым, и значит, он сам придумал эту версию⁶⁷.

Возможно, поражение армии Пугачева под Казанью было одной из причин ухода Долгополова от повстанцев. Можно предположить, что колебания не оставляли его. В показаниях Долгополова содержится одно интересное сообщение, которое свидетельствовало, что им не исключалась возможность будущих встреч с Пугачевым. Намереваясь отстать от повстанцев, сославшись на болезнь, Долгополов пожелал выяснить, «где он ево, Пугачева, найтить может, и на этот вопрос он ему отвечал: жди меня в Царицыне у купца Василья Пугачева^18*, он де про меня будет знать, где я буду находится, и я к нему писать буду»⁶⁸.

В дополнении от 13 октября записано, а Долгополовым собственноручно скреплено, кто же тот купец, у которого можно получить информацию о Пугачеве. Этого царицынского купца, у которого Пугачев велел «ему о себе спрашивать, зовут Василей Александров по прозванию Качалов Пугов, и сими имянами назвал его тогда сам Пугачев», обещая писать этому знакомому ему купцу⁶⁹. Таким образом, Долгополов достаточно ясно указывал на один из каналов связи Пугачева с представителями купечества.

И еще один факт, мимо которого трудно пройти. Из сохранившейся копии письма Екатерины II к М.Н. Волконскому узнаем, что императрица настоятельно рекомендовала «дознаться», не был ли Долгополов послан к Пугачеву от ржевских раскольников⁷⁰. Но ответный документ отсутствует. Следствием было зафиксировано хранение купцом какого-то компрометирующего документа. Открылось, что «вынув из ларчика своего одно писмо», он его сжег⁷¹.

При всем стремлении Долгополова придать следствию желаемый тон, он был причислен к «важнейшим колодникам», причем отмечалось его «непосредственное участие» в восстании⁷². Его сослали на каторжные работы в Балтийский порт (вместе с яицкими казаками — Василием Плотниковым, Денисом Караваевым, Григорием Закладновым, сотником Канзафаром Усаевым). Было предписано содержать его «навсегда в оковах»⁷³.

Так закончилась история, случившаяся с купцом Долгополовым, во время крестьянской войны под предводительством Е.И. Пугачева. Из нее следует, что личность этого человека, вовлеченного стихией восстания в число участников, вряд ли можно характеризовать однозначно. Она неустойчиво и противоречива, отсюда и характер его поступков и действий.

Подобно Осе, сыгравшей большую роль в восстании в юго-западной части Кунгурского уезда, такую же роль имел в ходе восстания Красноуфимск на юго-востоке уезда. Казаки во главе с канцеляристом П.Д. Лутохиным завязали переписку с башкирским старшиной Ильчигулом Иткуловым, в ходе которой казаки получили обещание, что «нижняго состояния людей ничем не тронут и никакого им разорения и кровопролития не чинят». По приговору всего казачьего собрания в станичной избе 9 января 1774 г. красноуфимские казаки отправили Ильчигулу Иткулову пушки и порох и сами встретили его в двух верстах от крепости «с казачьим знаменем» и «без всякого супротивления в крепость впустили».

12 января в Красноуфимск прибыл Салават Юлаев. Он столкнулся здесь с ожесточенной борьбой небольшой группы казачьей старшины, которая сдалась только под давлением остального «казачьего собрания». По-видимому, этим вызвано удовлетворение просьбы об отставке есаула Г.А. Овчинникова, сотника Д. Ершова⁷⁴ и назначение атаманом Макара Петрова, есаулом Матвея Чигвинцева. Канцелярист Лутохин стал походным полковым писарем.

В дни своего пребывания в Красноуфимской крепости С. Юлаев составил «наставление», которое было выдано 14 января 1774 г. атаману М.И. Попову (Иванову) и есаулу М.Д. Чигвинцеву. Помимо призыва идти служить в повстанческую армию, оно, как и «наставление» Осинской земской избе, содержало указание «вседолжного порядка», в том числе в делах учета продажи соли и вина и др.⁷⁵

К 18 января относится еще одно «наставление» атамана И.С. Кузнецова есаулу М.Д. Чигвинцеву, смысл которого сводился к тому, чтобы установлением надежной власти охранить жителей, «кто б какого звания и достоинства ни был», от «обид, притеснений, ниже грабительства», а нарушителей наказывать вплоть до смертной казни. «Казацкой команде» вменялось в обязанность иметь «обстоятельное смотрение» за продажей соли и вина, «дабы в соли обвесу, а в вине обмеру и подмесу чинено не было», в случае несоблюдения этих норм взыскивать штраф⁷⁶.

15 января 1774 г. войско Салавата Юлаева и Ильчигула Иткулова выступило из Красноуфимска, пополнив артиллерию четырьмя пушками и 20 пуд. пороха, а свои ряды — сотней казаков.

20 февраля каратели подступили к Красноуфимску. В середине марта секунд-майор Попов овладел крепостью. На втором этапе крестьянской войны 14 июня Красноуфимск был захвачен отрядом повстанческого полковника И.Н. Белобородова.

Следуя из Башкирии в Прикамье, войско Пугачева 10 июня прошло через Красноуфимск. Но каких-либо документов, исходящих от Пугачева и его Военной коллегии, в настоящее время не выявлено.

К началу 1774 г. повстанческие отряды, действовавшие в Пермском крае, при поддержке русских крестьян, работных людей с заводов и башкир приблизились к г. Кунгуру, административному центру района. Жители окрестных заводов и деревень «крайне радовались погибели городу Кунгуру»⁷⁷. Юговский завод стал оплотом походною войска, осаждавшего город. Атаман повстанцев из башкир Батыркай Иткинин (Иткинов) по пути предпринял попытки разведать обстановку в городе. 26 декабря 1773 г., когда к нему привели захваченною в д. Усть-Турке кунгурского посадского Анисима Журавлева, он через переводчика допросил его и прежде всего поставил вопросы: «Вашего города Кунгура начальники и городовые жители будут ли драться или впустят в город без сопротивления? Есть ли у них при городе пушки и порох?». На допросе Журавлев показывал, что старался запугать пугачевцев и сказал, что в Кунгуре есть пушки и порох.

Не известно, дошли ли до Батыркая Иткинина известия об обстоятельствах панического бегства провинциальной канцелярии и горного начальства из Кунгура, которые, «оставя все свои порученные должности и казну... колодников... неведомо куда из города Кунгура... объездными дорогами выехали». Но, очевидно, он знал, что в городе «никого командиров нет», а пушки и порох имеются⁷⁸. Батыркай отправил Журавлева в Кунгур с тем, чтобы тот передал воеводе приказ о сдаче без сопротивления и встрече повстанцев. Но Журавлев был схвачен по приказу кунгурского магистрата и посажен «под караул». 2 января 1774 г. в город вновь посылалась делегация из двух священников и крестьянина «для увещевания города Кунгура граждан с тем, чтоб все того города Кунгура граждане шли в подданство без сопротивления и они б пустили в город Кунгур», чтобы «маломощные граждане» присоединились к восстанию. Повстанцы обещали волю колодникам, и это пожалование было характерным для города, в тюрьмах которого томились схваченные за побег крестьяне и заводские люди многих провинций.

Окрестное население всеми мерами, снабжая провиантом и фуражом, поддерживали походное войско повстанцев на пути к городу и шли служить в их отряды. Они торопили ускорить взятие Кунгура: «...ступайте де смело!». С 4 по 10 января Батыркай Иткинин держал Кунгур в осаде. Пугачевцы 4, 5 и 9 января пытались ворваться в город, но пушечный огонь останавливал их и вынуждал отступить.

Передовые отряды повстанцев, выслеживая кунгурские караулы и выманивая ружейной перестрелкой за стены города вооружившихся кунгурских купцов, разъезжали вблизи города и препятствовали подвозу провианта в город. По слухам, именно власти города отказывались принять предложение повстанцев и добровольно сдать город, желая «держать баталию», без них «все здешние города и Юговского заводу жители пошли к ним в подданство»⁷⁹. Это очень важная оценка положения в городе, которая позже повторится в «увещевании» 19 января 1774 г. После нескольких неудач Батыркай Иткинин отошел от Кунгура. Но борьба за город продолжалась, ее возглавил Салават Юлаев. 19 января в осажденный Кунгур был послан с красноуфимским казаком И. Дружининым манифест Пугачева от 2 декабря 1773 г. и «увещевание» от имени Салавата Юлаева, Канзафара Усаева, атамана М.И. Попова (Иванова) и других «разного звания обывателям» Кунгура, особенно «доброжелательным и приклоняющимся», о добровольной сдаче города. В «увещевании» ставился в пример Красноуфимск, «все граждане» которого 9 января торжественно встретили повстанцев. В числе своих противников повстанческие руководители называли не только власти, но и купца Емельяна Хлебникова, сына президента кунгурского магистрата⁸⁰. «Увещевание» призывало: «...в сожелении себя не будьте смешены и не доведите до крайнего безповинных разорения и против сильно идущей армии кровопролития». Повстанцы настаивали в случае принятия капитуляции передать им всю артиллерию и порох, а «захваченных в плен, ис тюрем наперед к нам выслать»⁸¹. На следующий день, 20 января 1774 г., вновь объявлялись властям, священнослужителям и населению Кунгура «увещевания» прибывшего накануне к Кунгуру помощника Зарубина-Чики под Уфой И.С. Кузнецова, Салавата Юлаева, М.Е. Мальцева и манифест Пугачева от 2 января 1774 г., в котором констатировалось, что повстанцы в перешедших на сторону восстания городах^19* «никакого жителям притеснения, разорения, обид, налог и безповиннаго кровопролития не чинили». И далее в духе повстанческих воззваний: «Как россияны, так и иноверцы приведены вравне», если же они нарушат общее указание об отношении к населению городов, то будут наказаны вплоть до смертной казни. «Увещевание» называет главными своими врагами командира карательной команды горного офицера М.И. Башмакова, а также президента кунгурского-магистрата И.И. Хлебникова и особенно его сына Е.И. Хлебникова. Именно они «чинят противность».

Кузнецов напоминает законы, согласно которым парламентарии не должны подвергаться аресту. Между тем в отношении повстанческих посланцев этот закон «властями был нарушен», и они «со изнурением» заключены в тюрьме. В «увещевании» рекомендуется прислать для переговоров («к переговорке») «лутчих города содержателей» («из граждан... лутчих»), причем человек десять, с заверениями, что их безопасность будет гарантирована⁸². Это дает основание заключить, что руководители повстанцев, не сомневаясь в поддержке городской бедноты, делали в этом послании, в отличие от послания С. Юлаева, попытку склонить на свою сторону верхушку горожан.

Казань со стороны р. Казанки. Гравюра Н.Ф. Челнакова по рисунку А.И. Свечина и М.И. Махаева. 1769 г. ГИМ

Основной базой по сбору сил в самом Кунгурском уезде стал отряд Гаврилы Ситникова, походного атамана, выдвинутого мастеровыми и работными людьми Юговского завода Осокина. Именно ему И. Кузнецов поручил «набор казатского российского войска», и он наладил связь со всеми восставшими селениями Кунгурского уезда и Осинской волости. При помощи Ситникова удалось вернуть под Кунгур отступивших с Батыркаем Иткининым мастеровых и работных людей Шармяитского, Аманского, Былювского, Юговского и других пермских заводов. К 23 января Кузнецову удалось собрать под Нунгуром 3400 башкир, красноуфимских казаков, кунгурских крестьян⁸³. С этими силами он штурмовал город, но, израсходовав все снаряды, вернулся на исходные позиции. Когда же гарнизон Кунгура получил подкрепление, отряд в 300 человек во главе с опытным офицером премьер-майором Нарвского пехотного полка Д. Гагриным⁸⁴, И. Кузнецов отступил от Кунгура. С. Юлаев из-за ранения принужден был уехать в Башкирию. Сложившаяся под Уфой и Челябинском обстановка не позволяла Зарубину-Чике организовать помощь в борьбе за Кунгур. О том, насколько остро стоял вопрос о подкреплении для повстанцев, свидетельствуют многие документы, вошедшие в изданные в настоящее время публикации.

В период восстания под предводительством Е.И. Пугачева Екатеринбург^20*, являясь казенным горным центром, принял оборонительное положение. Борьбу с восстанием в этом районе возглавлял главный начальник Екатеринбургского горного ведомства полковник В.Ф. Бибиков, асессор горной канцелярии М.И. Башмаков, титулярный советник Турчанинов, получивший впоследствии за свою деятельность против бунтовщиков потомственное дворянство.

По данным акад. Фалька, посетившего Екатеринбург в начале 70-х годов XVIII в., в Екатеринбурге находились 33 горных чиновника, 199 канцелярских служителей и 1923 горных и заводских человека. Ревизия 1763 г. выявила 390 купцов и ремесленников. Лепехин сообщает цифру значительно большую — 1370 человек. Для вспомогательных работ к Екатеринбургу было приписано 5476 государственных крестьян⁸⁵.

К началу января западная и южная части Екатеринбургского горного ведомства были охвачены восстанием. К середине января прикрывавшие Екатеринбург крепости, сдавшиеся, по свидетельству предводителя восстания в этом районе И.Н. Белобородова, добровольно, оказались в руках восставших. Войско повстанцев из 500 человек с пятью пушками приблизилось к Екатеринбургу с запада, вызвав панику и растерянность военной и гражданской администрации города. В то же время в среде городских низов отмечалось глухое брожение, недовольство, открытые неповиновения властям⁸⁶. В.Ф. Бибиков и местные власти были поставлены перед лицом всеобщего восстания на заводах ведомства. В начале января Бибиков созвал военный совет, на который собралась военная и гражданская администрация. Он указал членам совета на «бедственное» положение Исетской провинции, охваченной восстанием, разгром воинских команд на территории самого ведомства. Бибиков сообщил, что в городе находится 700 только что набранных рекрутов, 300 казаков, некоторое число мастеровых с соседних заводов, и заявил, что, располагая такими силами, не может защищать город. 8 февраля местные власти вновь собрались, чтобы обсудить создавшееся положение. Бибиков предлагал сдать город, а «благородным из оного выехать». Но присутствовавшие настаивали на необходимости защищать город, хотя Екатеринбург действительно находился под ударом повстанческих войск и легко мог быть захвачен ими.

Вопрос об эвакуации города был отложен. Внешняя опасность осложнялась волнениями в самом Екатеринбурге. Недовольство администрацией в широких кругах населения нередко переходило в неповиновение властям. Горожане открыто выражали сочувствие восставшим. Даже такой очевидец событий, как надворный советник Охлябин, который критиковал Бибикова за преувеличение опасности, писал в своих «Записках», что «ко всем улицам збирались народные кучи и ежечастно должно было ожидать возмущения». Ходили слухи о намерении городских низов захватить самого начальника Екатеринбургского горного ведомства при его бегстве из города. Известно, что Бибиков составил даже специальный проект «Обращения» к горожанам. В этом «Обращении», которое он предполагал «распубликовать» при выходе из города, прямо указывалось, что сдача Екатеринбурга произошла из-за «неверности» населения властям.

Вслед за крупными заводовладельцами, бежавшими из города еще в декабре, Бибиков тоже стал готовиться к отъезду. Страх перед восстанием внутри города усугублял панические настроения властей. Понимая, что сможет захватить из Екатеринбурга только дворян Бибиков намеревался оставить на «милость победителей» даже часть городской верхушки. Чиновники города, опасавшиеся за свою участь, решили создать собственную полицейскую охрану. Надворный советник Роде организовал отряд из «людей горного ведомства», с которым «насквозь все ночи делал сам разъезды» по городу и тем только, считает Охлябин, «пресек начинающее возмущение» в Екатеринбурге⁸⁷. Одним из фактов, свидетельствующих об отношении к восстанию некоторой части купечества, является история екатеринбургского купца И.В. Хмелева. Он был полковником в армии Пугачева и «по многим уликам», добытым властями, причислялся к «совершенным злодеям». Попав в руки карателей под Казанью, Хмелев был «нещадно» высечен кнутом и сослан на каторгу⁸⁸.

В то же время повстанческие отряды, не решившись нанести удар по городу, направились на северо-запад и тем самым упустили выгодный момент для захвата этого укрепленного крепостными стенами города. До конца марта 1774 г. властям не удавалось подавить восстание на заводах Среднего Урала.

Имущественное положение купечества было разным, и это являлось значительным, а иногда определявшим фактором, влиявшим на его поведение в период крестьянской войны 1773—1775 гг. Обратимся к событиям, которые произошли в крупном торговом центре Сибири — в Ирбитской слободе, знаменитой своей «великой» ярмаркой, второй по обороту после Макарьевской ярмарки. К февралю 1774 г. крестьянская война под предводительством Е.И. Пугачева достигла северных районов Среднего Урала и Зауралья — Верхотурского и Туринского уездов Тобольской (Сибирской) губернии. 23 февраля тюменский командам подполковник Устьянцев доносил генералу Деколонгу, что повстанческая «толпа обретается» от Ирбитской слободы в 30 верстах. Первыми восстали крестьяне Зайковского и д. Кочовки, приписанные к Ирбитской слободе. Крестьянин Степан Мурзин, познакомив односельчан с повстанческим манифестом, призывал всех «быть в подданстве» у «Петра III» — Пугачева. После этого все крестьяне «зделались согласны и взбунтовали». Затем зайковские агитаторы разъехались по соседним деревням. В д. Кочовку пришел Петр Кузьмич Мурзин «для объявления и соглашения»⁸⁹. Наиболее активно начали действовать в этой деревне крестьяне Нефед Яковлевич и Василий Иванович Шориковы.

Восставшие зайковские крестьяне стали призывать жителей Ирбитской слобода последовать их примеру. Но в слободе вопрос о поддержке Пугачева вызвал ожесточенную внутреннюю борьбу между двумя группами. Зажиточная верхушка, тесно связанная, как отмечает А.И. Андрущенко, ярмарочными торговыми операциями с зависимыми от нее крестьянами, как и местные власти, решительно выступила против восстания. Трудовая же часть ирбитского населения стояла за переход на сторону Пугачева и активное участие в восстании. По сведениям Туринской воеводской канцелярии, все они склонялись и намеревались послать «от себя» к повстанцам «казаков». Когда в Ирбитскую слободу был прислан от туринского воеводы отставной унтер-офицер Ротанов, местные крестьяне вместе с белослуцкими и зайковскими его «били и мучили смертельно» за «уговор и увещевание» не присоединяться к восставшим. Двух ирбитских крестьян, поддерживавших Ротанова, они убили.

Обстановка в слободе была напряженной, грозившей открытым «бунтом». Однако зажиточная часть населения слободы при поддержке властей Туринска подавила попытки поднять Ирбитскую слободу на восстание. Некоторые ирбитские жители, руководимые священником Одинцовым и пищиком Мартыновым, создали вооруженный отряд, командирами которого стали туринские унтер-офицеры. Ирбитские противники восстания даже «ходили партией», чтобы «наказать» зайковских крестьян за участие в восстании. Но последние, объединившись с белослуцкими повстанцами, вступили в бой и одержали победу. Мартынов и Ротанов попали в плен, и их передали повстанческим властям Екатеринбургского повстанческого района. Предводителями восставших и «первыми... зачинщиками» выступали Степан Мурзин, его сын Кондратий, Нефет и Василий Шориковы.

Зайковские крестьяне были «усмирены и в верности утверждены» силами гороблагодатской карательной команды во время подавления восстания весной 1774 г. в Екатеринбургском, Исетском и Сибирском повстанческих районах.

Екатерина II «с особым удовольствием известилась» об активном участии ирбитских жителей в борьбе с отрядами Пугачева и их «непоколебимой верности» и немедленно «в знак особливого... благоволения» повелела «Ирбитскую слободу учредить городом на основаниях прочих российских городов», сделав г. Ирбит уездным центром⁹⁰.

По инициативе Зарубина начался поход повстанческих отрядов на центр Исетской провинции — Челябинск — во главе с И.Н. Грязновым⁹¹.

Ко времени прихода повстанцев к Челябинску Исетский воевода статский советник А.П. Веревкин успел принять ряд оборонительных мер. В ответ на его постоянные жалобы на недостаток боеприпасов и вооружения в Челябинск было послано 25 пуд. пороха и 200 ружей⁹².

В конце 1773 г. в городе произошел «бунт» местных чиновников и купеческой верхушки. «Бунтари» потребовали увеличения городского гарнизона, состоявшего из 25 солдат, 50 казаков, 200 вооруженных чиновников и «прочих служителей», 200 рекрутов и 1 тыс. «набранных мужиков» из соседних селений. В донесении воеводе Веревкину, под которым стояли подписи бургомистра Семена Буровинского, ратмана Анания Ивейкина и подканцеляриста Дорофея Рожкова, содержалось требование, чтобы воевода срочно просил войска у генерал-поручика И.А. Деколонга и тобольского губернатора генерал-поручика Д.И. Чичерина, а до прибытия подкрепления задерживал любую воинскую команду, идущую через Челябинск на помощь осажденному Оренбургу. Воевода подчинился. Он задержал в Челябинске проходящую артиллерийскую полевую команду из 105 человек. Кроме того, в начале января Чичерин прислал в город рекрутскую роту, насчитывавшую 127 человек⁹³.

5 января восставшие заняли Чебаркульскую крепость, жители которой и гарнизон торжественно встретили отряд Грязнова. Его войско быстро росло за счет крестьян и солдат, а также башкир. Во время похода оно значительно пополнилось артиллерией и боеприпасами.

На подходе к Челябинску Грязнов, задумав установить контакты с солдатами гарнизона и населением, послал в город несколько человек, снабдив их повстанческими манифестами. Посланцам удалось проникнуть в город, и 5 января там началось восстание. Ненадежность опоры на население, особенно на городскую бедноту, мобилизованных крестьян и казаков, предвидел Веревкин. Он с тревогой писал Деколонгу в конце декабря о сложившемся положении в Челябинске и в Исетской провинции в целом: «Так велико зло (восстание. — М.К.), что ежели по отпуске из города артиллерии хотя один казак из злодейской толпы сюда ворвется, то может предать в злодейския руки все население города, состоящее из казаков и крестьян. За ними предается вся провинция, а за Исетской провинцией неизбежно грозит сие зло и всей Сибирской губернии»⁹⁴.

Начавшееся в городе восстание казаков возглавили атаман Уржумцев и хорунжий Невзоров. Они разгромили дома наиболее ненавистных чиновников, арестовали Веревкина и его помощника Свербеева. Мобилизованные крестьяне присоединились к восставшим казакам. Энтузиазм восставших поддерживало ожидание войска Грязнова. Однако офицеры и канониры артиллерийской команды отбили орудия у восставших и, подступив с пушками к дому воеводы, где обосновались предводители, угрожая открыть огонь, потребовали освободить Веревкина и Свербеева. Казаки и крестьяне стали выходить из города, и им удалось скрыться. Властями было арестовано только 68 человек из числа восставших. Скрывшиеся из города сосредоточились недалеко от Челябинска. В ожидании подхода Грязнова они блокировали город, перерезав все дороги⁹⁵.

Восстание в Челябинске привело в панику местную администрацию, и она всеми мерами поторопилась добыть подкрепление. В ответ Деколонг направился к Челябинску.

Сохранились письма и воззвание И.Н. Грязнова к администрации и жителям Челябинска^21*. Обращаясь к городской бедноте, он раскрывает цель восставших — освобождение от власти дворян и заводовладельцев.

8 и 10 января восставшие атаковали город, но хорошо укрепленный каменными стенами Челябинск устоял. 11 января Грязнов снял осаду и ушел на запад. Во время одного из столкновений с правительственным отрядом был схвачен хорунжий Невзоров и через сутки зверски замучен Веревкиным⁹⁶.

Но и после ухода Грязнова Челябинск оставался блокированным из-за повсеместных крестьянских восстаний. Позднее Грязнов с войском в 4 тыс. человек снова подступил к Челябинску. 8 февраля команда Деколонга и челябинские чиновники вышли из Челябинска и только 23 февраля, подвергаясь нападениям восставших, вступили в Шадринский пригород.

После ухода Деколонга восставшие вошли в Челябинск. Новые органы власти — походные атаманы, есаулы, станишные атаманы во главе с Григорием Тумановым, крестьянином Воскресенского завода, — следили за порядком в городе, занимались снабжением армии и набором в нее, ремонтом оружия и др.⁹⁷

Военные неудачи повстанческого войска Пугачева зимой и весной 1774 г. не повлияли на популярность его лозунгов среди простого народа. Вытесненный после сражений 22 марта под Татищевой крепостью и 1—2 апреля под Сакмарским городком из оренбургских степей и предгорий Южного Урала, Пугачев перенес центр восстания на заводские районы Урала, в горную Башкирию, а затем на берега Камы.

Официальные власти в своих оповещениях, обращенных к населению Российской империи, особый упор делали на то, что крупные города — Оренбург, Уфа, Челябинск, Кунгур — больше недоступны для нападения пугачевцев. Это являлось одним из методов давления в борьбе против восстания. Борьба еще более обострилась, когда стали поступать тревожные для правительства Екатерины II известия о движении Пугачева к Казани. Угроза восстания надвигалась на центр страны.

Взятие Воткинского и Ижевского заводов открывало Пугачеву путь на Казань. Успешный исход похода главной армии восставших на Казань во многом был предопределен повстанческим движением в Казанском крае, начавшимся задолго до прихода в этот район Пугачева. Крестьянские восстания в Казанском крае, разгоревшиеся зимой 1773—1774 гг., в марте—апреле были жестоко подавлены царскими карателями, вскоре вновь вспыхнули, особенно в связи с первыми известиями об успехах Пугачева в Башкирии, на. уральских заводах и в еще большей степени при вступлении Пугачева на территорию Казанского края. Переправа Пугачева через Каму привела к массовому восстанию помещичьих крестьян, а также нерусских народов этого края. Чем ближе подходил Пугачев к Казани, тем быстрее росла его повстанческая армия. Населению края было уже известно, что он идет на Казань — центр эксплуатации народов Заволжья и Прикамья, оплот власти заводчиков и помещиков.

Крупным населенным пунктом на пути было с. Трехсвятское (позже город Елабуга), крестьяне этого села принадлежали дворцовому ведомству. В своих записках П.И. Рычков указывал на широкое развитие промысловой деятельности местного населения, в селе «земледельцев очень мало, а большая часть люди ремесленные, как то медники, иконописцы, набойщики и серебренники», значительная часть жителей принадлежала к зажиточной прослойке, и тем не менее «все жители села, а впереди их духовенство с иконами вышли за околицу встречать Пугачева, и все пали на колени»⁹⁸.

Восстания крестьян Казанского края и слухи о движении армии Пугачева к Казани повергли в страшную панику администрацию Казанской губернии. Об этом спешил сообщить Екатерине II прибывший в город 8 июля П.С. Потемкин: «В приезд мой в Казань, нашел я город в столь сильном унижении и ужасе, что весьма трудно было мне удостоверить о безопасности города. Ложные по большей части извести о приближении к самой Казани злодея Пугачева привели в неописанную робость, начиная от начальника, почти всех жителей так, что почти все уже вывозили свои имения, а фамилиям дворян приказано было спасаться»⁹⁹.

20-тысячная армия Пугачева, не встречая сопротивления, подошла к Казани. Продвижение правительственных войск, преследовавших его армию, задерживалось действиями отдельных повстанческих отрядов, а также повсеместными крестьянскими восстаниями.

Портрет Е.И. Пугачева неизвестного художника. 1774 г. ГБЛ ОР

11 июля 1774 г. Пугачев со своей армией остановился лагерем в 7 верстах от Казани, у Троицкой мельницы. Из показаний беглого капрала, участника крестьянской войны И.С. Аристова^22* узнаем, что татары, жившие в Казани (в Татарской слободе), через присылаемых гонцов пригласили Пугачева «итти прямо в Казань, уверяя, что ее можно взять без дальней трудности, где де военных людей немного. Они же будут на вспомоществование»¹⁰⁰.

Следующая делегация Татарской слободы состояла из 70 человек. Они преподнесли Пугачеву богатые дары (сахар и др.). Призывая Пугачева в Казань, татары рекомендовали идти к городу со стороны Арской дороги, так как она не укреплена.

В это время Казань была крупным военно-административным и торгово-промышленным центром Заволжья с 9-тысячным населением. В распоряжении казанского губернатора Я.Л. Бранта и коменданта крепости полковника Лецкого находилось более 2 тыс. солдат и офицеров. В Казани имелся большой административный аппарат — чиновники губернской канцелярии, магистрата, ратуши, адмиралтейства, экономической конторы. Судьба Пугачева уже вторично привела его в этот город, но теперь как предводителя восстания. В первый раз в начале 1773 г. за намерение увести яицких казаков на Кубань Пугачев был препровожден в казанскую тюрьму. В литературе имеются сведения о его контактах в то время с некоторыми представителями купечества, об участии, которое проявили раскольники в судьбе тогда еще безвестного узника. Наиболее других благоволил к Пугачеву казанский купец из старообрядцев. В тюрьме же с ним подружился бывший купец Парфен Дружинин, ожидавший наказания кнутом и ссылки. При содействии родных этого купца им удалось бежать и скрыться от властей.

В литературе довольно подробно освещена история борьбы повстанческих сил за Казань. Подходя к городу, Пугачев послал казанцам указ, чтобы без сопротивления покорились «государю» и сдали город, приняли его с честью. Но посланцы восставших вернулись и объявили, что казанцы «не слушают». Тогда отряды Пугачева начали штурмовать город. Во время осмотра городских укреплений к Пугачеву подошел старик и сообщил, что архиерей и все жители города готовы сдаться, но недавно приехавший из Москвы генерал П.С. Потемкин и губернатор объявили, что если народ пойдет встречать Пугачева с крестами, то они начнут стрелять по процессии из пушек. Несмотря на то, что повстанцы были плохо вооружены, они сумели быстро занять город. В период борьбы за Казань к повстанцам примкнули городские низы: работные люди мануфактур, солдаты, ремесленники, дворовые. Их поддержка явилась важным фактором, повлиявшим на ход событий в этом городе. При приближении пугачевцев они покидали свои посты на отведенных участках, на которых по распоряжению властей города обязаны были стоять под страхом смертной казни. Так, по распоряжению губернатора Я.Л. Бранта, оборона Суконной слободы была возложена на работных людей и вольнонаемных рабочих Суконной мануфактуры Дряблова. Как только восставшие под командованием Белобородова миновали кирпичные заводы, многие суконщики разбежались по домам, а значительная их часть примкнула к восставшим¹⁰¹.

Узнав, что к Казани приближается отряд Михельсона, Пугачев в разгар боя за крепость, в которой укрылись правительственные власти и богатые горожане, вынужден был прекратить штурм и выйти из города через Арское поле. Пять часов длился 12 июня бой с отрядом Михельсона, но хорошо вооруженные и опытные в военном отношении царские войска взяли верх. Однако повстанцы не сложили оружия, и 13 июня вновь завязался бой. Атакуемые с двух сторон отрядом Михельсона и выступившими из Кремля гарнизонными войсками под командованием Потемкина, восставшие вынуждены были отступить за р. Казанку. Утром 15 июня Пугачев в третий раз повел свое войско на штурм Казани. Это сражение произошло у с. Царицына. Но силы были неравны. Восставшие потеряли в этом бою до 2 тыс. убитыми, 5 тыс. пленными и всю артиллерию. Город Казань понес ощутимые потери: сгорело 2200 домов (Казенных и частных), 777 лавок и 28 церквей. Пугачев с небольшим отрядом отступил в направлении Кокшайска.

Сохранились записи допросов участников восстания, донесения местных властей, а также следственное дело, возникшее в связи с обвинением казанского архиепископа Вениамина в попытке передачи Пугачеву 3 тыс. руб.¹⁰² Анализ этих материалов позволяет раскрыть настроения горожан Казани, а также историю участия в восстании казанского купца Александра Огородникова.

Семинарист Степан Федорович Львов, поповский сын, «экзаменатор ставленников» при архиепископе Вениамине на допросе 2 октября 1774 г. показал, что дьякон Казанского девичьего монастыря, любимец и казначей Вениамина, Алексей Ионин, тайно посылал его к Пугачеву. Передавая кошелек, он должен был передать поклон от служителей архиерейского монастыря¹⁰³. В дополнение к допросу 2 октября 1774 г. Львов написал своей рукой: дьякон Алексей Ионин, передавая кошелек, велел сказать Пугачеву: «Кланяется де сим вашему величеству его преосвященство архиепископ казанский и просит покорнейше свободить разорения загородной его Воскресенской монастырь»¹⁰⁴.

Дьякон Алексей Ионин вначале упорно отрицал, что посылал к Пугачеву семинариста Львова, но когда его обнадежили монаршим прощением, «он, долго не отвечая, колебался, сколько приметить можно было в мыслях и, наконец, заплакал», боясь сказать правду¹⁰⁵.

4 октября 1774 г. в Казанской секретной комиссии Алексей Ионин показывал, что 12 июля во время пребывания Пугачева под Казанью архиепископ Вениамин в соборе «приносил мольбы всевышнему о поражении злодеев». Но когда военные отряды, оборонявшие город, стали отходить к крепости под натиском повстанцев, вызвав «вопль и стон, которому весь бывшей народ тому же следовал», архиепископ Вениамин, «будучи во всеконечном отчаянии», передал кошелек Ионину с наказом отдать его Пугачеву¹⁰⁶.

Естественно, что Потемкин предпринял попытку выяснить обстоятельства столь необычного дела у «виновника» архиепископа Вениамина и в ответ получил заверения, что и в «мыслях сего богопротивнаго и беззаконнаго поступка не имел»¹⁰⁷, находясь в Кремле вплоть до 17 июля.

В донесении Вениамина от 26 октября 1774 г. в Синод указывалось, что оговор, по всей видимости, исходит от «потаенного» раскольника казанского купца Александра Огородникова^23*, именно он по слухам «первой донощик». Второй, по его подозрениям, семинарист Степан Львов. Все это сделано, заключал архиепископ, по «единой злобе и вражде»¹⁰⁸.

Казанский губернский магистрат в лице президента Александра Чекмарева сообщал в мае 1774 г. в Казанскую секретную комиссию, что полковником Толстым схвачен находящийся среди пугачевцев 29-летний казанский купец Александр Иванович Огородников. Как выяснилось, Огородников по паспорту, выданному казанским магистратом, работал у крестьянина с. Елабуги Ивана Подьявилова, «исправлял котельное ремесло, от чего он, Огородников, по неимению по бедности торгу и пропитание имеет»¹⁰⁹. О своей поездке из с. Елабуги на Боровецкий медный завод Красильникова для покупки меди отцу, купцу Ивану Огородникову, он сообщить не успел. Бежать А. Огородников не собирался, хотя слухи о появлении «в дальних местах» пугачевских отрядов уже до него доходили. По дороге купец попал в пугачевскую партию, на допросах утверждал, что «добровольно он... к той толпе не клонился». А. Огородников шел с пугачевцами до татарской д. Кулюкова. Он сообщал, что находился среди восставших до середины января, нес караул, использовался как посыльный, через которого отправлялись «татарские письма к другим таким же ево (Пугачева. — М.К.) сообщникам». Отпросившись якобы за «пожитками», поехал в Елабугу, «чтобы, удалясь от той... толпы», остаться в селе¹¹⁰. Однако священники и сборщик соляных сборов А. Хворов схватили его и, посадив в «рогожной куль», повезли в Казань. В с. Танайки крестьяне, находясь в «преклонности» повстанцам, подвод не дали и освободили Огородникова, признав в нем пугачевца. Так Огородников снова был доставлен в д. Кулюкову.

После освобождения Огородников в качестве разведчика повстанцев ездил в с. Сарапул. Там он был схвачен и отправлен в Нагайбацкую крепость, где по распоряжению А.И. Бибикова прогнан сквозь строй¹¹¹. Оттуда отправлен в Бугульминскую слободу, затем в Казань (июнь 1774 г.).

Власти утверждали, что Огородников находился в пугачевском отряде «из воли своей». Один из свидетелей, Алексей Хворав, показывал, что Огородников приезжал в Елабугу не один, а во главе повстанческого отряда в 14 человек и призывал присоединиться к пугачевцам¹¹². Позже Огородникова видели в составе другого отряда (численностью в 60 человек). Отмечалось «явное ево, Огородникова, с злодеями сообщество и противу присяги преступление»¹¹³.

Сведения о «преступнике» А. Огородникове поспешил сообщить в Казанскую секретную комиссию протопоп Елабужского духовного правления Иоанн Александров, дав весьма определенную ему характеристику. Он был свидетелем пребывания отряда Огородникова в с. Елабуге 1 января 1774 г. С этим «казакам из посадских людей» Казани, по данным протокола, выступили более 10 крестьян дворцового с. Челны. Подъехав к его дому и вызвав его, Огородников «со обнаженною саблею» в присутствии «всех крестьян» принуждал подписаться, «чтоб верить и поминать на ектениях государя Петра Третияго»^24*. Протопоп подписки не дал, и Огородников продолжал «смущать народ». Тогда протопоп, мобилизовав «неприлепившихся», сумел схватить Огородникова и связать, намереваясь передать в руки губернских властей. Первостатейные не выделили для этой цели лошадей, протопоп дал свои подводы. Но в с. Танайке, как уже указывалось выше, «крестьяня тутошния сего Огородникова отбили», а охрану сковали и, провезя «по разным злодейским командирам», доставили в с. Чесноковку, под Уфу. Зарубин-Чика («граф Чернышев») привел задержанных к присяге и отпустил¹¹⁴.

Поскольку имелось предписание А.И. Бибикова — «буде из возвратившихся добровольно и из злодейской толпы» явится такой, который «многих подговаривал в злодейскую толпу и делал разбои и убивства, такой должен прислан быть в Секретную комиссию, так как и тот, которой будет разсевать уверение о лжесамозванце, что он истинной государь», то Огородников и был отправлен в Казань¹¹⁵.

Когда Пугачев занял Казань, Огородников (как и И. Аристов) был освобожден из тюрьмы^25*, находился среди восставших. Около д. Караваева он отстал от отряда Пугачева и вернулся к отцу в д. Чукаеву, но отец побоялся его укрывать. Вторично он был передан в Казанскую комиссию 16 сентября 1774 г.¹¹⁶

За вторичное пребывание среди повстанцев Огородников был отправлен в Лифляндию служить солдатом. Власти считали, что это человек «к продерзостям склонный»¹¹⁷.

Приведенные материалы по этому обширному региону раскрывают разное отношение к восстанию отдельных категорий городского населения. Широкие круги горожан, в основном социальные низы, были готовы примкнуть и во многих случаях примыкали к восстанию. Состоятельная верхушка торгово-промышленного сословия в ряде случаев активно действовала в лагере противников восстания, на стороне правительственных сил. Ей, видимо, удавалось перетягивать на свою сторону колеблющиеся элементы имущественно зависимого купечества, составлявшего вторую и третью гильдии. Одной из причин такого поведения является, по-видимому, факт получения от правительственных ведомств ряда привилегий при переселении в города, отдаленные от центра России. К этому следует прибавить экономо-географическое положение городов, на что уже указывалось в исторической литературе, положение в промышленно развитом районе. Удаленные от центра, они были более свободны в своей деятельности, меньше испытывали конкуренцию со стороны дворянства и торгующего крестьянства.

Нельзя не учитывать и тот факт, что в составе населения городов Урала и Приуралья было немало служилых людей.

Стремясь вытеснить правительственную администрацию и военные гарнизоны и установить новую власть в городах, расположенных на территории восстания, пугачевцы прежде всего пытались достичь своей цели мирным путем, не подвергая опасности жителей и не нанося разрушений городским строениям. Эта тактика была характерна в отношении всех городов, ею руководствовалось большинство предводителей повстанческих отрядов.

Примечания

*. О нем см. главу VI.

**. Сохранился билет (Документы ставки Е.И. Пугачева... № 105. С. 132), выданный И.Н. Зарубиным Пироговскому на свободный проезд из с. Чесноковка в г. Осу. Пироговский явился к Зарубину «на поклон» и передал ему медную пушку времен Ивана Грозного и два воза медных денег. По приговору Казанской секретной комиссии он был отправлен на пожизненную каторгу в г. Колу Архангельской губернии.

***. Впоследствии Голдобин «раскаялся», каратели торжествовали, зная об его авторитете в «мирской избе».

****. А.П. Перфильев на допросе сообщил, что в войске было 10 тыс. человек (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 41)

5*. В Ржеве проживали его братья Федот и Трофим Долгополовы (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 4).

6*. Если верить показаниям Долгополова, он помимо своих денег 1020 руб. имел взятые у ржевских разных купцов 2060 руб.

7*. В апреле не могла произойти встреча, так как после поражения под Татищевой крепостью 22 марта Пугачев ушел на Южный Урал.

8*. Мешок.

9*. Шляпу, сапоги, перчатки Долгополов купил в Казани (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 156).

10*. 37-летний Канзафар Усаев, по записи допроса, «грамоте умеет», и по-татарски и по-русски (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 50).

11*. 500 четв. овса на 675 руб. (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 9).

12*. Впоследствии участника заговора против Пугачева.

13*. В то же время Ф.Ф. Чумаков пытался выведать у Долгополова об истинном лице Пугачева: «Это государь или он такой, как ево называют Пугачов», на что Долгополов заверил «любимца» Пугачева — Чумакова, что «подлинно государь». Чумаков впоследствии участвовал в заговоре и выдаче Пугачева властям (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 75, 160 об.).

14*. Видимо, называются имена без фамилий.

15*. 14 ноября 1774 г. генерал-аншеф М.Н. Волконский сообщал Екатерине II, что никакого сговора Перфильева с Долгополовым не было (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 148).

16*. Жена Долгополова, П.П. Долгополова, на допросе 2 октября 1774 г. утверждала, что видела у мужа 1500 империалов (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 60, 60 об.).

17*. В результате дознаний выяснилось, что Долгополов не поставлял овса (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 55).

18*. Видимо, описка. Надо: «Пугова».

19*. Имеются в виду, видимо, Оса, Красноуфимск.

20*. Возникновение этого города в 1721 г. связано с именем В.Н. Татищева.

21*. См. гл. VI.

22*. Аристов был сослан на каторжные работы в Ревель (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 468. Л. 156).

23*. И. Аристов и А. Огородников на допросах в Тайной экспедиции отказались от некоторых показаний, данных в Казанской секретной комиссии, объясняя их «нестерпимостью» наказания плетьми. Львов и Ионин также сняли прежние обвинения в адрес архимандрита Вениамина (в собственноручно написанных новых объяснениях), при этом указав, что произошло это не из-за «засылки чьей, а страшась суда за клевету» (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 468. Л. 83 об., 86, 90, 107 об. — 110, 123).

24*. 3 января 1775 г. на допросе Огородников отклонил эти обвинения (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 468. Л. 112 об., 113, 114).

25*. По сообщениям, в Казани Пугачев «содержащихся в остроге колодников всех к себе взял» (ЦГАДА. Ф. 6. Д. 454. Л. 97).

1. Москвитянин. 1845. № 9, ч. 5. С. 34.

2. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: Восстание Пугачева. Л., 1966. Т. 2. С. 120.

3. Рычков П.И. Осада Оренбурга // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. М.; Л., 1938. Т. 9. С. 216.

4. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 2. С. 122, 126.

5. Дубровин Н.Ф. Пугачев и его сообщники. СПб., 1884. Т. 2. С. 46—47, 72; ЦГАДА. Ф. 1110. Кн. 3. Л. 96.

6. ЦГАДА. Госархив. Ф. 6. Д. 467. Л. 81.

7. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Т. 9, ч. 1. С. 220.

8. ЦГАДА. Ф. 1100. Кн. 6. Л. 2, 12, 84; ЦГВИА. Ф. 20. Оп. 1/47. Кн. 4. Л. 30.

9. ЦГАДА. Ф. 349. Оп. 1, ч. 2. Д. 7208. Л. 15.

10. Там же. Л. 15 об., 72 об.

11. Там же. Л. 12.

12. Там же.

13. Там же. Л. 47.

14. Там же. Л. 39.

15. Пугачевщина. М.; Л., 1929. Т. 2. С. 188.

16. ЦГВИА. Ф. 20., Оп. 1/47. Кн. 1. Л. 288.

17. ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 35 об.

18. Там же. Ф. 1100. Кн. 7. Л. 397 об.

19. Пугачевщина. М.; Л., 1926. Т. 1. С. 146, 147; 1931. Т. 3. С. 12, 13.

20. ЦГАДА. Ф. 1100. Кн. 7. Л. 468—471.

21. Там же. Л. 398, 472; Ф. 6. Д. 467, ч. 1. Л. 275.

22. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 2. С. 225.

23. Пугачевщина. Т. 1. С. 147, 148.

24. ЦГАДА. Ф. 1100. Кн. 7. Л. 473.

25. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 2. С. 228—230.

26. Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений 1773—1775 гг. М., 1975. С. 29.

27. Шефер А. Пугачевцы в Самаре // Волжская новь. Куйбышев, 1940. Кн. 9. С. 235.

28. Документы ставки Е.И. Пугачева... С. 140.

29. Дубровин Н.Ф. Пугачев и его сообщники. СПб., 1884. Т. 1. С. 250.

30. Документы ставки Е.И. Пугачева... С. 140.

31. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 2. С. 321.

32. Документы ставки Е.И. Пугачева... С. 157.

33. Там же. С. 156, 157.

34. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 2. С. 326—329.

35. Овчинников Р.В. Манифесты и указы Е.И. Пугачева. М., 1980. С. 227.

36. Пугачевщина. Т. 2. С. 148; ЦГАДА. Ф. 6. Д. 646. Л. 223 об., 236.

37. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Л., 1970. Т. 3. С. 91.

38. ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425.

39. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 3. С. 345.

40. ЦГАДА. Ф. 6. Д. 425. Л. 56, 123.

41. Там же. Л. 119 об.

42. Там же. Л. 17, 21—22, 56, 119 об.

43. Там же. Л. 149, 149 об.

44. Там же. Л. 62, 100.

45. Там же. Л. 56 об., 62 об., 65 об.

46. Там же. Л. 71.

47. Там же. Л. 155.

48. Там же. Л. 88 об., 154 об.

49. Там же. Л. 48 об. — 56.

50. Там же. Л. 156.

51. Там же. Л. 90—91, 157 об.

52. Там же. Л. 73 об., 74, 157 об., 158.

53. Там же. Л. 57, 62 об., 90, 108 об., 123, 156 об., 157.

54. Там же. Л. 74 об., 75, 91 об. — 93, 160, 160 об.

55. Там же. Л. 76, 94 об., 95, 162.

56. Там же. Л. 57, 124.

57. Там же. Л. 62 об. — 63 об.

58. Там же. Л. 69 об., 101 об., 162, 163 об.

59. Там же. Л. 159 об.

60. Там же. Л. 58, 59, 69, об., 75, 75 об., 111 об., 125, 126.

61. Там же. Л. 56.

62. Там же. Л. 62, 65 об.

63. Там же. Л. 65 об., 68 об., 83 об., 84, 149, 150.

64. Там же. Л. 88, 154, 154 об.

65. Там же. Л. 66 об.

66. Там же. Л. 69, 73 об.

67. Там же. Л. 48 об. — 50, 41 об.

68. Там же. Л. 66, 76 об.

69. Там же. Л. 67, 76 об., 133.

70. Там же. Л. 27.

71. Там же. Л. 117.

72. Там же. Л. 12.

73. Там же. Д. 468. Л. 157.

74. Документы ставки Е.И. Пугачева... С. 245—246.

75. Там же. С. 244, 245.

76. Там же. С. 208, 209.

77. ЦГАДА. Ф. Б. Д. 639. Л. 226.

78. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 2. С. 339, 340; Пугачевщина. Т. 1. С. 149.

79. ЦГАДА. Ф. Б. Д. 637. Л. 174.

80. Документы ставки Е.И. Пугачева... С. 247, 429.

81. Там же. С. 248.

82. Там же. С. 249, 250.

83. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 2. С. 348—349.

84. Пугачевщина. Т. 2. С. 346—348.

85. Город Екатеринбург: Сб. ист.-стат. и справ. сведений по городу... Екатеринбург, 1889. С. 19, 20.

86. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 2. С. 301, 302.

87. Там же. С. 303, 304.

88. ЦГАДА. Ф. 349. Д. 7423. Л. 12, 12 об.

89. Андрушенко А.И. Ирбитская торговая слобода и пугачевское восстание // Города феодальной России: Сб. ст. памяти Н.В. Устюгова. М., 1966. С. 475, 476.

90. Там же. С. 477, 478.

91. Пугачевщина. Т. 2. С. 108.

92. Дмитриев-Мамонов А.И. Пугачевщина в Сибири: Очерк из документов экспедиции Деколонга. М., 1898. С. 31.

93. ЦГВИА. Ф. 20. Оп. 1/47. Кн. 2. Л. 359, 369.

94. Дмитриев-Мамонов А.И. Указ. соч. С. 37.

95. ЦГАДА. Ф. Б. Д. 504, ч. 2. Л. 325 об.; ЦГВИА. Ф. 20. Оп. 1/47. Кн. 6. Л. 343—347; Дмитриев-Мамонов А.И. Указ. соч. С. 37; Дубровин Н.Ф. Пугачев и его сообщники. Т. 2. С. 217—218; Кондрашенков А.А. Очерки истории крестьянских восстаний в Зауралье в XVIII в. Курган, 1962. С. 128—130; Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 2. С. 239—245.

96. Пугачевщина. Т. 1. С. 74—76.

97. Там же. С. 122—126; Т. 2. С. 434; Документы ставки Е.И. Пугачева... С. 279—286.

98. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 3. С. 95, 96, 102, 103.

99. ЦГАДА. Ф. 6. Д. 489. Л. 15.

100. Там же. Л. 81.

101. Пинегин М. Казань в прошлом и настоящем. СПб., 1890. С. 210, 211, 222—226; Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Т. 3. С. 113, 114.

102. Пинегин М. Указ. соч. С. 230; ЦГАДА. Ф. 6. Д. 468. Л. 18—36.

103. ЦГАДА. Ф. 6. Д. 468. Л. 91—93.

104. Там же. Л. 94.

105. Там же. Л. 25 об. — 31, 95, 96.

106. Там же. Л. 31.

107. Там же. Л. 34, 100.

108. Там же. Л. 36.

109. Там же. Л. 69 об.

110. Там же. Л. 69—70 об.

111. Там же. Л. 71 об., 74 об., 132.

112. Там же. Л. 73.

113. Там же. Л. 74, 74 об.

114. Там же. Л. 77, 77 об.

115. Там же. Л. 74 об., 75.

116. Там же. Л. 85, 88, 89.

117. Там же. Л. 136.