Из-за леса, леса темнаго
Не бела заря занималася,
Не красно солнце выкаталося:
Выезжал туто добрый молодец,
Добрый молодец Емельян-казак
Емельян-казак, сын Иванович...
Народная песня.
Повернув к Алатырю и заняв его 23 июля, повстанцы затем направились к Саранску. При этом, однако, руководители восстания не отказывались от планов похода на Москву. Так, 26 июля ими был послан указ жителям Саранска за подписью И. Творогова, который извещал, что «государь Петр Федорович... шествовать соизволит через... Саранск для принятия всероссийского престола в царствующий град Москву». Отправляя в конце июля купца Долгополова через Москву в Петербург, Пугачев велел ему сообщить «о состоянии Москвы и Петербурга» даже в том случае, если главная повстанческая армия очутится в низовьях Волги, у Царицына.
Следуя вдоль Суры, повстанцы вступили 27 июля в Саранск. Отсюда через Арзамас, Муром и Владимир шла дорога к Москве. В Саранске руководители повстанцев простояли два дня, изучая возможность двинуться к столице по этой дороге. Примечательно, что разведывательные отряды повстанцев дошли до г. Касимова. Но дорога через Владимир на Москву тоже оказалась блокированной правительственными войсками. Крупные военные силы были стянуты и во Владимир. Так, 25 июня московский главноначальствующий князь М. Волконский сообщил Государственному совету в Петербурге о пребывании Пугачева «в 80 верст от Нижнего и обращении его потом к Алатору, также о принятых против него мерах и высылке из Москвы войск к Владимиру». В связи с этим у повстанцев была отнята последняя возможность похода к Москве с востока.
К худшему изменилась обстановка для них и в районе самой Москвы. Еще 9 июля Екатерина II при получении известия о том, что Пугачев «прорывался сквозь кордона к Каме», послала из Вязьмы в Москву три полка, чтобы Волконский направил их «куда нужда потребует». 21 июля, получив донесение о взятии Пугачевым Казани, императрица сообщала Панину, что в Москву ею «наряжены еще три полка» и что «из сих войск некоторыя уже действительно вступили в город Москву, а прочии в дороге... для встречи, еслиб злодей вздумал пройти в сей город». 28 июля в связи с занятием Пугачевым Курмыша царица написала в Москву М. Волконскому: «...не сумневаюсь, что они (повстанцы. — И.Р.) стараются пройдти к Москве... и для того не пропустите никакого способа, чтоб отвратить сие несчастие... Неужели чтоб с семью полками вы не в состоянии найдетесь Пугачева словить и прекратить беспокойствие?» 30 июля Екатерина известила П. Панина о том, что всего к Москве стянуто примерно 14 армейских полков и 3000 казаков. Тогда же М. Волконскому было поручено «возбудить московское дворянство к набору на своем иждивении конных эскадронов, по примеру казанского», а генералу П. Румянцеву было приказано, чтобы он с Дуная «прислал генерал-поручика Суворова по почте в Оренбургский же корпус»1.
23 июля, то есть еще в день вступления Пугачева в Алатырь, правительство получило от П. Румянцева известие о заключении мира с Турцией. «Я сей день, — писала Екатерина II Волконскому, — почитаю из счастливейших в жизни моей». Мир с Турцией давал возможность правительству бросить на борьбу с восстанием войска с фронта — из Крыма и с Дуная. Именно это имел в виду П. Потемкин, когда писал императрице: «Совершенный с Портою мир... есть дело великого духа вашего величества, чтоб наказать неблагодарный народ и миловать врагов своих». Царские сановники надеялись, что уже одно известие о следовании войск с фронта затормозит развитие восстания. М. Волконский, например, сообщил Екатерине II, что «уже слух один, что полки идут, бунтовщиков устрашит, колеблющихся удержит, а верных ободрит». Полковник Дервиц также выражал надежду, что с появлением крупных воинских сил «весь пугачевский дух перемениться в народе должен». 23 июля был составлен манифест за подписью Екатерины II, в котором сообщалось о заключении мира с Турцией и говорилось о следовании с фронта войск на подавление восстания. Местные власти, согласно инструкции, должны были объявить повсеместно населению, что в Петербург прибыл с Дуная посланец генерала Румянцева, «с настоящими подписными пунктами... присовокупляя притом, что уже и все наши войскии, стоящия по границам Украины и Польши, с поспешностью идут внутрь российских губерний, на истребление злодейских бунтовщиков и на наказание всех тех жителей, которыя не только дерзают к бунтовщику приобщаться, но... и помогают ему»2.
Известие о заключении с Турцией мира не могло не отразиться на настроениях всего населения и повстанцев. 11 августа, например, П. Потемкин, конечно, не без преувеличения, доносил императрице из Казани, что «рассеянные известия о заключении мира великое действие производят в серцах башкирцов и что они непрестанно к нему являются с повиновением»3. Полковник же Дервиц писал П. Панину из-под Керенска: «...мужики в таком страхе, что описать того нельзя; а как я велел их при церквах собирать и им... печатное объявление (манифест о мире. — И.Р.) читать, то весь народ в слезах, сидя на коленях... просит милосердия»4. Хотя яицкие казаки, стремясь поддержать боевое настроение повстанцев, пытались уверять, что слухи о мире ложные, на них самих эти слухи действовали угнетающе. Известия о заключении мира и о направлении войск с фронта в район восстания особенно сильно повлияли на крестьян Поволжья на первых порах, пока Пугачев с главной повстанческой армией находился еще в районе Алатыря и Пензы, и, возможно, этим отчасти объясняется то, что в тот период на Правобережье Волги, даже с появлением там войска Пугачева, не происходили крупные крестьянские выступления. А последнее обстоятельство могло послужить дополнительным мотивом того, что Пугачев не рискнул повернуть от Саранска на запад, к Москве5.
При блокировании правительственными войсками подступов к Москве с востока и сравнительной малочисленности главной повстанческой армии, которая под Саранском насчитывала 1500 человек и 9 «не весьма способных» пушек, для руководителей восстания все большее значение приобретал план похода к Москве с юго-востока (через Тамбов или Воронеж) в союзе с донскими казаками. Из приволжских городов — Пензы, Саратова и Царицына через Тамбов и Воронеж к Москве вели три дороги, а именно: Пенза—Тамбов—Рязань—Коломна—Москва; Саратов—Новохоперск—Тамбов—Рязань—Коломна — Москва; Царицын—Новохоперск—Воронеж—Козлов—Рязань — Коломна—Москва. В Пензу главная повстанческая армия вступила 4 августа 1774 года, но отсюда к Москве не повернула, очевидно потому, что насчитывала всего 2000 человек, а также, по всей вероятности, в связи с тем, что руководители восстания не хотели миновать Дон, рассчитывая на соединение с донскими казаками и на их поддержку. Задержанные И. Михельсоном вблизи Пензы повстанцы, в том числе донской казак А. Суходольский, на допросе показали, что Пугачев, «хотя и не потерял желания пробраться к Москве, однако, видя трудный путь туды... имеет намерение пройти на Дон, збунтовать Кубански орды и, усилившись, итти к Москве»6. Об этих же намерениях Пугачева сообщали и другие лица7. И. Михельсон, учитывая, что Пугачев стремится идти к Москве со стороны Дона и Воронежа, писал П. Панину: «...поспешу вслед Пугачева, о коем ныне щитаю, что пробирается на Саратов и далее к Дону. Ежели же повернет к стороне Воронежу... то, оставя след его, поверну к пересечению ему пути в те места»8. Если раньше, когда Главная армия находилась еще между Кунгуром и Саранском, внимание правительства было направлено на укрепление и защиту подступов к Москве с востока, то теперь, естественно, власти стали готовить отпор повстанцам на пути к Москве с юга. 29 июля главнокомандующим карательной армией Екатериной II был назначен генерал-аншеф П. Панин. Московское дворянство по предложению князя М. Волконского приступило 3 августа к формированию гусарского корпуса «за свой счет». П. Панин, который 3 августа еще находился в Москве из-за «отзывающейся и в здешней черни колеблемости, страха и мятежных волнований», приказал «для всегдашнего обуздания московской черни и обезпечения в безвредности сего города быть безотлучно в Москве двум полкам пехотным, одному кирасирскому, двум полкам казацким и двум эскадронам гусар». Ожидая похода Пугачева к Москве с юга, правительство стремилось сосредоточить большие военные силы на дорогах: Москва—Коломна—Рязань—Воронеж и Москва — Касимов—Шацк—Тамбов. 4 августа генерал-майор Н. Чорба рапортовал П. Панину, что «дабы ему (Пугачеву. — И.Р.)... к Москве пересечь путь... на дорогах Касимовской и Коломенской... вновь команды отправлено». Через несколько дней П. Панин сообщил Переяслав-Рязанской провинциальной канцелярии, что «войски уже и маршируют двумя трактами: на Коломну... а вторым к Танбову, почему для марширующих десяти тысячь и магазийны уже приготовлены». К началу и особенно к середине августа в распоряжении П. Панина находилось уже такое количество войск, которое по своей численности не намного уступало армии, действовавшей на дунайском фронте. П. Голицын, например, 16 августа писал П. Панину, что «по возстановлении с турками покоя, большая часть обращена полков на пресечение сего внутреннего возмущения, как еще, сверх того, и другие полки из Москвы... предуспевают». Екатерина II еще 30 июля в письме к П. Панину отметила: «Итак, кажется, против... (Пугачева. — И.Р.) столько наряжено войска, что едва не страшна ли таковая армия и соседям была»9.
Организуя оборону Москвы с юга, правительство одновременно приняло все меры к тому, чтобы изолировать и окружить главную повстанческую армию, ускорив тем самым ее разгром. К 2 августа, когда войско повстанцев было еще в Пензе, П. Панин приказал И. Михельсону преследовать Пугачева войсками с севера так, «дабы... заслоняли собою... московское положение... и чтобы... путь пресекли повсеместно от удобности уйтить... и чтоб теснить и гнать его всегда к тем сторонам, где, вы знаете, что может он попастся в зев наших войск и на такия местоположения, где б он уже имел менше способов и удобностей усиливать людьми, военными снабжениями и пропитанием». С запада (с Дуная) против Пугачева выступили корпуса, посланные П. Румянцевым. А войска, посланные В. Долгоруковым из Крыма и Кавказа, шли с юго-запада и имели задачу «стеречь Дон», а также дороги от Воронежа к Москве; они должны были не допустить объединения повстанцев с донскими и запорожскими казаками, с населением Слободской Украины и т. д. Как доносил В. Долгоруков, он еще «по первым известиям, что... Пугачев перебирается через Волгу с намерением пройти к Дону, отрядил... 10 карабинерных, 10 гусарских и 4 драгунских эскадрона с генерал-майором Фризелем к Черкасску и Ряжский пехотный полк к Бахмуту. Генерал-майору князю Багратиону с полком карабинерным и 400 казаками, прикрывающему от народов закубанских селения донские, приказал... следовать к верховым казачьим станицам... Бригадиру Бринку предписал... из-за реки Кубани обратить к Дону на таковые же действия часть своего деташемента, генералу же майору Гурьеву — отправить в Воронеж с Украинской линии 400 человек пехоты» и т. д.10
Отправляя на Дон войска, правительство стремилось предотвратить возможное восстание донцов. Оно рассчитывало даже нанести повстанцам удар с запада при помощи Донского казачьего войска. Еще 19 июля П. Потемкин сообщил донскому войсковому атаману С. Сулину, что Пугачев «намерен пробираться к Дону», и указывал ему, чтоб «войско... остерегалось от... Пугачева», и «кто подщится его... поймать, тому награждение будет 25 тысяч рублей и дано и золотая медаль в вечную честь». 12 августа атаман С. Сулин, верный слуга самодержавия, сообщал П. Потемкину, что с «наставлением по истреблению» войска Пугачева им послано «3 казачьи полка..., а именно: при походном атамане Абросиме Луковкине — на Бузулуке, за Филоновскую, полковников Максима Янова — на Хопре, за Михайловскую, а Андрея Вуколова — на Медведице, за Березовскую станицами», а также «полковник Иловайсков... с 1000 казаков к Воронежской губернии». 13 августа С. Сулин разослал приказ по всем донским станицам, повелевавший «всем... казакам, то ж и... казачьим детям, могущим управлять конем и ружьем, на истребление... Пугачева состоять во всякой воинской исправности, в ежеминутной к походу готовности»11. Наконец, с восточной стороны главной повстанческой армии должны были преграждать дорогу части оренбургского корпуса, гарнизоны Самарской линии и корпус П. Мансурова, которому 1 августа было приказано двинуться из Яицкого городка к Сызрани.
Таким был новый план окружения и разгрома главной повстанческой армии, которая при вступлении 1 августа в Пензу, по словам И. Михельсона, насчитывала всего «до 2 тысяч человек... и малых пушек 9... не весьма способных». Как видно из приведенных данных, военная обстановка для повстанцев к этому времени значительно ухудшилась и в Поволжье, и под Москвой, и на Дону.
Крестьянин Г. Обрамов, который был у Пензы в лагере повстанцев, рассказал на допросе, что с Пугачевым «всего... людства тысяч до двух с разным оружием, а у большей части обозжение... колы и малые ножи», что при обозе видел он на лафетах пять пушек и что «толпа Пугачева состоит большей части из крестьянства». Руководители повстанцев стремились увеличить свое войско за счет набора местного населения в казаки. Например, 2 августа пензенскому воеводе Герасимову было приказано «собрать через час в армию его величества казаков 500 человек, сколько есть конных, а достальных пеших». В Пензе повстанцы захватили 6 пушек, 593 ядра, 54 пуда свинца и 16 пудов пороха. Однако с такими военными силами руководители восстания не сочли возможным повернуть из Пензы к Тамбову, а затем далее — к Москве. Они решили двинуться сначала через Саратов к Дону (в район Новохоперска), чтобы оттуда, уже при поддержке донских казаков, идти через Тамбов или Воронеж к Москве. 4 августа главная повстанческая армия, радостно встречаемая населением, вступила в Петровск. Набрав тут 339 человек в казаки, а также забрав 9 пушек, и 10 пудов пороха, повстанцы 5 августа двинулись к Саратову. Уже 7 августа в Петровск вступили правительственные войска под командой подполковника К. Муфеля и майора Мелина. В Петровске к Пугачеву перешло 60 донских казаков во главе с сотником И. Мелеховым и хорунжим Калабродовым, которые были отправлены на разведку против повстанцев бригадиром Ладыженским. Вообще в районе Петровска повстанческая армия довольно быстро увеличилась за счет крепостных крестьян, а также татар, чувашей, марийцев, мордвы и других жителей Среднего Поволжья. 6 августа, когда она подошла к Саратову, в ней, по словам Пугачева, насчитывалось «3000 человек, а пушек было 10». В нескольких верстах от Саратова Пугачев был встречен приехавшими из города 62 волжскими и 10 донскими казаками, которые сказали ему: «Команды, де, с вами драться не станут. Мы, де, бы давно к вам ушли, да не знали, где вас отыскать». И действительно, стоило Пугачеву выстрелить несколько раз из своих пушек с Соколовой горы по городу, как, по свидетельству секунд-майора А. Салманова, «казаки и многие... приватные... передались» к повстанцам. Их примеру вскоре последовали и солдаты регулярной команды (около 500 человек). В результате этого войско Пугачева почти без боя заняло город. Пугачев отмечал, что «саратовские казаки... драться не стали и пристали к его толпе. Саратовские ж жители, в том числе и бургомистр, также не дрались, а, увидя его... поклонились все и сказали, что «мы вашему величеству служить готовы»12. Комендант Саратова полковник И. Бошняк с офицерами и 40 солдатами бежал в Царицын.
В Саратове к главной повстанческой армии присоединился отряд яицкого казака Якова Ходина. По словам Пугачева, этот отряд насчитывал «700 человек заводских работников, людей боярских и крестьян конных и вооружены ружьями, а у кого ружья нет, то с копьем». Когда Пугачев спросил Ходина, где он этих людей набрал, тот ему ответил: «Как, де, тебя, батюшка, разбил Михельсон под Казанью, так де я из этих людей в небольшом числе все шел позади... но везде тебя не заставал, приходил после вас. И эти, де, люди все ко мне пристали сами»13.
В лагере повстанцев под Саратовом собралось около 10 000 человек, в это число, правда, входили также женщины и дети, которые спасались от преследования правительственных войск. По словам сотника И. Мелехова, всего повстанцев тут было уже «з десять тысяч», но из них «только... ружейных тысяч до двух, многия с вилами... з дручьем, а протчие и безо всего». Как отмечал И. Мелехов, тут яицких казаков насчитывалось «примером до трех сот», были здесь также «ставропольския и протчия калмыки и татары, ясашныя башкиры, киргизы и господския крестьяне»; имелось у повстанцев «пушек разных тритцать», а знамен «до дватцати» «с разными на них изображениями».
Под Саратовом между руководителями повстанцев вновь обнаружились острые противоречия в вопросе о дальнейших действиях. Умеренные руководители Военной коллегии (в частности, Ф. Чумаков) и их сторонники в связи с приближением правительственных войск к Саратову предлагали переправиться на левый берег Волги и оттуда через Узени идти «зимовать» в Яицкий городок. Однако новый размах крестьянской войны, охватившей многие районы Нижегородской, Казанской, Воронежской и Тамбовской губерний, выступления Подмосковье, дали возможность Пугачеву, А. Овчинникову и другим радикально настроенным атаманам повстанцев отстоять иной план действий главной повстанческой армии. По их настоянию было решено из Саратова следовать далее на юг, усилить Главную армию за счет волжских казаков и других жителей Южного Поволжья, затем через Царицын двинуться на Дон и оттуда вместе с донскими казаками идти через Воронеж на Москву. Донской сотник И. Мелехов отмечал, что под Саратовом он слышал от яицких казаков, будто Пугачев «пойдет... к Царицыну, а болше на Дон». Секунд-майор А. Салманов, взятый повстанцами в плен в Саратове, отмечал, что в тот период руководители восстания обнадеживали «себя взять Царицын, поворотить на Дон; и как все Донское войско склонют... поидут чрез Воронежскую губернию на Москву»14. Из Саратова к Воронежу был отправлен отряд, состоящий из 300 повстанцев во главе с яицким казаком Иваном Ивановым. 28 августа на допросе в Воронежской губернской канцелярии атаман Иван Коренев показал, что этот отряд был послан «для набрания... Пугачеву в службу охотников» и что И. Коренева и пять других атаманов полковник Иванов отправил в поход «в Борисоглебск и в Хоперскую крепость для взятия их вооруженною рукою», а остальным приказал «следовать к Пугачеву, который имел намерение... пройти на Дон прямо в Черкасск для взятия там артиллерии и пороху... и... из Черкасска намерение имел итти на Воронеж, а с Воронежа через Тулу в Москву, чтоб в Москве... принять царский престол»15.
Главная повстанческая армия покинула Саратов 9 августа. А 11 августа к городу подошли части майора Муфеля. Отряд под командой яицкого казака Я. Митрясова, оставленный в Саратове для прикрытия отхода повстанцев, в неравном сражении потерпел неудачу, и сам Митрясов погиб в этом бою. 12—14 августа в Саратов вступили войска Мелина и Михельсона, а корпус генерала П. Мансурова в это время находился в 150 верстах от города. Узнав в Саратове о намерении Пугачева следовать мимо Царицына на Дон, а оттуда к Москве, П. Голицын тотчас приказал Мансурову обратить «все свое внимание в правую сторону, к реке Медведице, пересекая возможными способами злодею путь в Воронежскую губернию». Положение главной повстанческой армии, окружаемой со всех сторон превосходящими ее по численности правительственными войсками, становилось все более критическим. Оно усугублялось еще и тем, что правительство приняло решительные меры к тому, чтобы донские казаки не выступили повстанцам на помощь. Характеризуя обстановку после ухода Пугачева из Саратова, Голицын сообщал П. Потемкину, что повстанцам теперь вряд ли будет возможно «прорывание сквозь блокаду», так как по следам их идут войска Михельсона, Муфеля и Мелина, а к реке Медведице отправлен корпус Мансурова, «дабы воздержать донских казаков в должном повиновении... (и) прикрывать Воронежскую губернию и места, лежащия к Московской стороне», причем «число отряженных не менее простирается четырех тысяч». Воронежский губернатор Шетнев 17 августа сообщал генералу Чорбе, что из 2-й армии «с часу на час ожидается еще генерал-майор князь Багратион с его деташементом», и просил Чорбу «приблизиться чрез Шацк к городу Тамбову», ибо «Воронежская губерния никакой защиты не имеет»16.
Примечания
1. Пугачевщина. Сб. документов, т. I, стр. 57; т. III, стр. 95, 51; АГС, стр. 455; «Осмнадцатый век», кн. первая, М., 1868, стр. 111 —114; Сб. РИО, т. VI. СПб., 1871, стр. 85—86; ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 512, ч. II, л. 177—179.
2. Пугачевщина. Сб. документов, т. III, стр. 277.
3. Ро ГПБИЛ, ф. 222, кн. VII, л. 216 об.
4. Пугачевщина. Сб. документов, т. III, стр. 303.
5. «Осмнадцатый век», кн. первая, М., 1868, стр. 112, 113, 100; Пугачевщина. Сб. документов, т. II, стр. 402; т. III, стр. 277; Сб. РИО, т. VI, стр. 80; Дон и Нижнее Поволжье. Сб. документов, стр. 92.
6. Пугачевщина. Сб. документов, т. III, стр. 79.
7. Например, еще 25 июля повстанческий полковник Илья Аристов на допросе в Нижнем Новгороде показал, что Пугачев, изменив свое намерение идти к Нижнему, «пошел к Донцу и Дону лесными местами через Курмыш», из Пензы хотел «послать в Царицын осмотреть, не можно ли будет оттуда получить пушек с припасами, с коими итти до Черкасского, а там... возмутить Белгородскую и Кубанскую орды и, умножа силы, обратиться к Москве». (Дон и Нижнее Поволжье. Сб. документов, стр. 52).
8. Пугачевщина. Сб. документов, т. III, стр. 79.
9. Дон и Нижнее Поволжье. Сб. документов, стр. 52—53; Восстание Емельяна Пугачева. Сб. документов, стр. 166; Пугачевщина. Сб. документов, т. III, стр. 62, 79, 279, 290, 96—97; т. II, стр. 402; Сб. РИО, т. VI, стр. 83, 86; т. XIII, стр. 421, 427.
10. Пугачевщина. Сб. документов, т. III, стр. 283, 284, 288.
11. Дон и Нижнее Поволжье. Сб. документов, стр. 109, 51, 64, 65.
12. Дон и Нижнее Поволжье. Сб. документов, стр. 53, 61, 181 —183.
13. Там же; Пугачевщина. Сб. документов, т. III, стр. 62, 86—87; т. II, стр. 216—217; ЦГВИА, Ф. 20, оп. 47, д. 4, л. 506—509.
14. Пугачевщина. Сб. документов, т. II, стр. 193, 219, 226, 394.
15. ЦГВИА, ф. 20, оп. 47, д. 4, л. 506—511; Пугачевщина. Сб. документов, т. II, стр. 193, 226, 394, 219; Дон и Нижнее Поволжье. Сб. документов, стр. 92, 158; ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 506, л. 410—440.
16. ЦГАДА, ф. ГА, Р. VI, д. 490, 454; Дон и Нижнее Поволжье. Сб. документов, стр. 103; Пугачевщина. Сб. документов, т. III, стр. 293, 294; т. II, стр. 403.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |