На борьбу с народным восстанием был мобилизован весь административно-полицейский аппарат феодального государства, армия, церковь. Правительство Екатерины II поспешило заключить мирный договор с Турцией, чтобы, перебросив войска с театра военных действий в районы повстанческого движения, быстрее добиться победы над «внутренним врагом», опасность которого признавалась большей, чем «самая свирепая внешняя война». Социальный смысл протеста трудовых масс стал очевидным для властей уже из первых известий о восстании. Показательно, что, получив сообщение о «бунте», власти сразу же обращают внимание на готовность армейских частей. Возможность вооруженного столкновения не исключалась даже в Нижегородской губернии, отдаленной от тех районов, где действовало войско Е.И. Пугачева. Секретное известие о восстании Пугачева Нижегородская губернская канцелярия получила от казанского губернатора Я.И. Брандта 9 октября 1773 года. Это напугало дворянскую администрацию и заставило действовать, чтобы сохранить «спокойствие» в губернии.
В рапорте сенату от 16 октября 1773 года Нижегородская губернская канцелярия сообщала, что меры предосторожности необходимы «в разсуждение лежащего от Симбирска через Алатырь московского тракта к Арзамасу». Первое, с чего начали губернские власти, — это приведение в готовность вооруженных сил, которыми они располагали. В Нижнем Новгороде в это время был один батальон и одна штатная рота, причем большая часть их состава была разослана с различными поручениями по губернии. Поэтому губернская канцелярия приказала весь состав военных частей собрать из отлучек, чтобы они «всегда были в наличности», и отправлять только «по самонужнейшим и нетерпящим времени» требованиям.
Кроме того, губернская канцелярия 14 октября 1773 года дала провинциальным канцеляриям секретное указание, чтобы все штатные и инвалидные команды, «кроме только самых увечных и престарелых», «находились во всякое время в готовности и никуда по указу отнюдь не отлучаемы были». Штатный офицер обязывался каждый день строго следить за исправностью оружия у солдат. Страх был так велик, что Алатырская провинциальная канцелярия, получив 28 октября известие о том, что пугачевцы осаждают Оренбург и рассылают в разные стороны свои отряды, попросила у губернской канцелярии дополнительных военных команд и артиллерийских орудий.
Одновременно уездные и губернские власти занялись усиленной охраной дорог. Для этого учреждались заставы с военными командами. С помощью окрестных жителей, «сколько они сыскатца могут с их оружием», эти команды должны были охранять дороги, задерживать и срочно сообщать в канцелярию о всех, на их взгляд, подозрительных проезжих людях.
Кроме того, местные власти из предосторожности рассылали по селениям нарочных, которые объявляли крестьянам о необходимости сообщать о «пришлых подозрительных или называющихся казаками, а особливо разсевателей чего непубликованного и непристойного»1.
Предпринимались меры по обороне городов и прежде всего Нижнего Новгорода как центра губернии. Здесь хранилась губернская казна*. За городскими стенами обычно в случае опасности укрывались дворянские семьи. Важным поводом к укреплению Нижнего был тот факт, что отсюда шел прямой путь в центр страны.
Просьба губернатора А.А. Ступишина от 25 октября 1774 года, обращенная к Панину, наградить адъютанта нижегородского гарнизонного батальона Ивана Филонова чином поручика за укрепление города Нижнего свидетельствует о ведущихся в нем оборонительных работах, о намерении защищаться в крепости. В городе были исправлены пушки, усиленно проводилось обучение в гарнизонных школах. Из гарнизонных солдат сформировали два отряда численностью в 50 и в 30 человек, которые впоследствии вели борьбу с восставшими в районе Арзамаса, Курмыша, Ядрина.
Не осталось в стороне от приготовлений и нижегородское дворянство. По решению дворянских собраний в помощь штатным и инвалидным командам помещик должен был выставить по 1 человеку от каждых 50 душ мужского пола крестьян. К обороне городов обязывались выделить людей и магистраты. Из людей, собранных дворянством и купечеством, власти предполагали создать отряды во главе с обер- и штаб-офицерами инвалидных команд. Но претворение в жизнь этих решений не дало тех результатов, на которые рассчитывали губернские власти.
24 июля 1774 года в своем рапорте арзамасский воевода А. Сенявин сообщал А. Ступишину, что «ни одной вотчины доныне в приводе не имеется». Несмотря на предупреждение Сенявина, чтобы дворяне никуда не уезжали и в случае опасности помогли в защите провинции от повстанцев, многие из страха перед восстанием покидали свои дома. 10 августа дворяне почти все разъехались2. Вначале они съезжались в Арзамас, а затем, видя, что и город не в безопасности, бежали из провинции.
Магистрат обещал в случае опасности выставить до тысячи человек. Но известно, что 28 июля город в отряд Белехова дал лишь 10 человек из купечества. Оставшееся в губернии дворянство рьяно помогало властям, как, например, заводчик Мина Лазарев. Он прислал в распоряжение губернатора 12 человек, постоянно помогал формировать вооруженную охрану для правительственных курьеров.
В течение всей крестьянской войны правительство Екатерины II всячески обрабатывало общественное мнение, прежде всего воздействуя на угнетенные слои русского общества. Изданием целого ряда обращений к народу, или «увещаний», правительство, местные власти, церковь давали официальную точку зрения на восстание и личность его вождя Е.И. Пугачева.
В своей борьбе против повстанцев царизм пытался извратить цели и лозунги движения. Уже. в первом манифесте, который правительство Екатерины II подготовило в октябре 1773 года, Пугачев, в противоположность народному мнению, изображался «разбойником» и «бунтовщиком». Это был метод царизма, использованный уже столетие назад, когда в Поволжье сражались повстанцы Степана Разина.
В начале 1774 года по Нижегородской губернии «во всенародное известие» через духовные правления, магистраты, в дворцовых волостях — через экономических казначеев, в помещичьих селах — через частных смотрителей сообщалось «о оказавшемся в Оренбургской губернии изменнике, беглом с Дону казаке Емельке Пугачеве».
Казнь Пугачева. По рисунку очевидца А.Т. Болотова
В соответствии с указом сената от 10 января 1774 года местные власти призывали население не верить в посылаемые Пугачевым «воровские письма».
Но неугодные с точки зрения господствующего класса слухи распространялись, и в феврале 1774 года Ступишин указывал провинциальным и уездным властям «печатные о изменнике и воре Пугачеве манифесты еще несколько раз (курсив мой. — Авт.) прочитать сколь з довольным понятием, столь же наиболее с ясным... растолкованием»3.
Выступая в церквах и на базарах, нижегородские священники во главе с епископом Антонием Забелиным «увещевали» народ, пугая его небесной карой. Духовенство грозило проклятием на том свете, местные власти жестоко расправлялись на этом. Запрещалось произносить имя Пугачева, а тем более передавать или слушать разговоры о воззваниях повстанцев.
Пока Е. Пугачев и его сподвижники вели борьбу далеко от Нижнего Новгорода, а внутри губернии, как отзвуки этих событий, происходили отдельные крестьянские восстания, уездным властям удавалось обходиться силами своих местных военных команд. Положение изменилось, когда повстанческое войско Пугачева вступило в пределы Нижегородского края и восстание распространилось широко по всем уездам. Угрозы правительства карать смертной казнью перешедших на сторону Пугачева не могли запугать — слишком велико было число недовольных и глубока ненависть к угнетателям-дворянам.
Несмотря на все приготовления, царские власти оказались бессильными перед мощью народного движения, развернувшегося в губернии. Чтобы устоять и сохранить свои позиции, дворянство приняло ряд срочных мер. Узнав о переправе Пугачева на Правобережье, Ступишин сразу же закрыл Макарьевскую ярмарку, распустил всех съехавшихся торговцев, а также приказал наблюдать за Керженцем, опасаясь волнений раскольников. Ярмарка была распущена прежде всего из-за боязни скопления на ней большого количества бурлаков и крепостных крестьян, тем более что Макарьевский Желтоводский монастырь имел уже дело с крестьянским выступлением: сто лет назад его осаждала и взяла приступом 15-тысячная крестьянская масса под руководством атаманов Максима Осипова и Черноуса.
На борьбу с восставшими нижегородскими крестьянами срочно были брошены военные команды, находившиеся в распоряжении губернских и уездных властей. В Нижнем Новгороде к ним присоединилось 26 дворян, приведших с собой 52 человека. А.А. Ступишин выехал в Арзамас, и там по его настоянию собрали отряд из 300 крестьян, но сражаться они отказались и разбежались. Положение было настолько опасным, что, не надеясь на свои силы, местные власти обращаются с многочисленными просьбами прислать подкрепления. 24 июля 1774 года арзамасский воевода Сенявин писал: «Здешний город по малости военной команды, в случае хотя малейшего от злодейской партии нападения, остается без всякого защищения и по неимению здесь в наличности пороха никакого против оной сопротивления чинить никто не может». Два дня спустя в связи с продвижением повстанцев он вновь обращается за помощью, указывая на то, что настала «самая большая опасность». В рапорте от 30 июля снова просит помощи, так как «почти все здешнего уезда обыватели весьма взбунтовались и не только что от должного помещикам и начальникам своим повиновения отложились и нарочно посланным от канцелярии по инструкциям оказывают всякое непослушание... во многих селениях прикащиков содержут под караулом и имения их, и помещиков грабят»4.
А.А. Ступишин был вынужден снять гарнизон с обороны Нижнего Новгорода и из него сформировать команды для рассылки по губернии. 26 июля в Курмышский уезд направляется гарнизонная команда капитана Алексеева с 3 пушками. К Алатырю была отправлена часть нижегородского гарнизона под командованием майора Дорофеева (50 человек), к Арзамасу — команда Белехова (30 человек). Всем этим отрядам предписывалось поддерживать между собой связь и при необходимости оказывать друг другу помощь. Для усиления этих отрядов в Нижний прибыл капитан Дурнов из Козмодемьянского уезда, а с ним 80 солдат. Имеются сведения и о других регулярных частях царской армии, участвовавших в подавлении крестьянских восстаний в губернии. Осада Казани побудила Ступишина просить в Москве помощь, в ответ на что М.Н. Волконский приказал Владимирскому гарнизонному батальону немедленно следовать в Нижний Новгород. 18 июля батальон выступил. 31 июля в ответ на сообщение Ступишина о восстаниях в Нижегородской губернии Волконский посылает из Донского полка 200 казаков во главе с подполковником Архаровым5. Ступишин самоуверенно заверял, что с помощью этого отряда конных «в скорости восстановит прежнюю тишину и покой» и усмирит восставших за три недели. 9 августа кн. П.М. Голицын сообщал Ступишину, что в Нижегородскую губернию послан эскадрон бахмутских гусар и 100 донских казаков с майором Голубом во главе, которым было приказано пройти через Курмышский уезд.
В подавлении крестьянских выступлений участвовали и карательные отряды, преследовавшие Е. Пугачева. В то время, когда Пугачев подходил к г. Курмышу, отряд Меллина шел почти следом за ним. Полковник Муфель из Черемшанской крепости, двигаясь к Симбирску и переправившись через Волгу, спешил к Алатырю, чтобы преградить повстанцам дорогу к Москве. Михельсон 25 июля находился около Чебоксар, куда пошел из Свияжска, намереваясь предупредить продвижение Пугачева к Нижнему и Москве. Таким образом, эти три отряда, образуя полукруг, постоянно угрожали повстанцам.
Но местное население затрудняло преследование Пугачева. Михельсон из Чебоксар отправил секунд-майора Харина к Ядрину, осажденному повстанцами. Меллин также повернул к Ядрину и даже не зашел в Курмыш. И только узнав, что Пугачев направляется к Алатырю, поспешил за ним. 29 июля Меллин захватил Алатырь, Муфель в это время через Саранск устремился к Пензе6.
На Нижегородскую губернию, как и на все другие районы крестьянской войны, распространялись общие правительственные распоряжения по подавлению народного движения. Получив от Екатерины II неограниченные полномочия по расправе с восставшими, Панин покрыл Россию виселицами и залил землю кровью народа. По мнению исследователей, он оказался более энергичным карателем, чем главнокомандующим. Часто писавшая и говорившая о гуманности Екатерина на этот раз требовала суровых мер, считая, что казни необходимы для «блага империи»7.
Используя весь арсенал палаческих методов, Панин 25 августа 1774 года обещал Екатерине II не только «пресечь» бунт, но и вернуть народ к прежнему «подданническому повиновению». Что же предлагал сиятельный граф? Вот некоторые из его «рекомендаций». Тех, кто «поднимал свои руки или способствовал только поимке и предательству в руки изменников на смертное убивство» своих воевод, помещиков, священников, предписывалось казнить отсечением вначале рук и ног, потом головы, а тело класть на колеса у проезжей дороги. Всех сочувствующих восставшим повелевалось «сечь жестоко при виселицах плетьми». В селах, жители которых укрывали повстанцев, «виновных в убивствах» помещиков, вешать по жребию каждого третьего. Если это не окажет воздействия и виновные не будут выданы, то повесить одного из ста. Если крестьяне допустят «малейшее ослушание» властям, а другие их не свяжут и не представят в канцелярию, то все мужское население будет казнено, а жены и дети отданы в рабство.
В том, что касалось расправы над осмелившимися восстать против престола и господ, правящие верхи были на редкость единодушны.
Рядовые и сержант мушкетерских рот Преображенского и Измайловского полков с 1763 по 1786 год. Литография из «Исторического описания одежды и вооружения российских войск» А.В. Висковатова. СПб., 1841—1862
В ордере от 8 сентября 1774 года, выданном правительством Екатерины генерал-поручику А.В. Суворову, направлявшемуся на подавление восстания, содержались следующие пять пунктов: 1) всех, за исключением «важных пленных», состоявших в штабе Пугачева, казнить, если их будет не более 50 человек. Если более, то казнить тех, кто был ближе к Пугачеву, остальных включить в жребий; 2) регулярных военнослужащих и дворян держать под караулом до рассмотрения вопроса о мере наказания; духовных лиц, согласно постановлению Синода, лишать «священного чина»; 3) из остальных пленных от каждых трехсот человек повесить одного по жребию; 4) оставшихся пересечь плетьми и у пахарей, не годных в военную службу, «на всегдашнюю память злодейского их преступления» отрезать ухо, «утвердить целованием креста» в послушании и отправить по уездам «небольшими партиями»; 5) холопам, дворовым людям делать такое же наказание, но по домам их не отправлять, «яко не привязанных землею к собственным домам», а отсылать по ближайшим крепостям и городам на каторжные работы.
По предписанию П.И. Панина во всех городах и селениях, жители которых участвовали в крестьянской войне, каратели соорудили виселицы, колеса и глаголи8. Здесь при собрании жителей производились казни и наказания «бунтовщиков». Помимо прямого назначения эти сооружения использовались как средство морального давления на население, сочувствующее восстанию.
В соответствии с правительственными указаниями началась ужасающая расправа и с населением Нижегородской губернии.
Но не просто было справиться с народом. Михельсон писал в конце июля 1774 года, что его войска «всех нужных мест по обширности взбунтовавшихся селений объять не могут».
А через месяц, 24 августа, Ступишин, сообщая Панину о прибытии донских и малороссийских казаков, указывал, что «бунты не угасаются тут, где войска нету», хотя, «бросаючись во все места», он многих усмирил или «не дал усилиться»9.
И все же силы были неравными. На стороне врагов восстания были военные команды, организация, дисциплина, вооружение. Против этого было трудно устоять стихийной, разрозненной, плохо организованной и вооруженной крестьянской массе. Ожесточенные схватки с правительственными отрядами все чаще кончались неудачами для повстанцев, вынужденных отступать под натиском регулярной царской армии.
Для расправы над участниками крестьянской войны поспешно были созданы правительством Екатерины Секретные комиссии (в городах Казани, Оренбурге). Но следствия в большинстве случаев начинались в уездных и губернских канцеляриях. В Алатырской провинциальной канцелярии, по ведомости начала 1775 года, под стражу был взят 351 крестьянин — участник восстания. По другой ведомости от 30 сентября 1774 года с 30 июля по 25 сентября в тюрьме канцелярии находился 831 человек. Было казнено 30 участников, 31 умер в тюрьме, 59 крестьян высекли кнутом, около 100 наказали плетьми.
В тюрьме Арзамасской канцелярии содержалось 340 участников восстания Пугачева, из них 2 было казнено, 114 наказано кнутом, остальные высечены плетьми10. К следствию привлекались, как правило, наиболее активные крестьяне, «зачинщики».
Большое количество местных волнений подавлялось карательными отрядами, которые прямо на местах расправлялись с крестьянами.
В Арзамасской провинции к сентябрю 1774 года военной силой были подавлены восстания в 51 селении, а крестьяне жестоко избиты плетьми, нередко по воле помещиков. В 63 селах и деревнях были устроены места казни, которые сохранялись до 1775 года. С помощью военных команд были усмирены восстания в 42 селениях Курмышского уезда. Все эти цифры показывают, что большая часть восставшего крестьянства сложила оружие под натиском военных сил.
Один из карателей Белехов 8 августа сообщил из Арзамасской провинции, что его отряд успел объехать только половину восставших селений, указанных в реестре. Он просил для «отсылки колодников» прислать еще людей, «ибо забирать и отправлять арестантов при самом малом присмотре невозможно, ибо на обывателей надежды иметь мало можно».
Наказание крестьян во многих случаях зависело от произвола помещиков и местной администрации. В инструкциях, выдававшихся военным командам, разрешалось наказывать тех крестьян, «кои сами помещики покажут, столько, сколько им угодно», а государственных и экономических — как укажут управители. Местные власти стремились быстро расправиться с восставшими, чтобы другие, видя это, «к таковым бунтам впредь преклонятца не отважились». Многие дворянские усадьбы стали местом пыток и казней. За участие в восстании истязали плетьми, уродовали, пытали и ссылали на каторжные работы. К началу августа в тюрьмах Нижегородской губернии скопилось большое количество арестованных, и власти забили тревогу. Несмотря на усиленную охрану тюрем, «множественное содержание колодников» представлялось опасным. Ступишин предписывал, начиная с 1 августа, «стараться оных колодников, естли по допросам их большой важности не заключается, как только скоро возможно отпускать в домы». И немного времени спустя, 3 сентября, он вновь предписывал Арзамасской канцелярии, как и другим в губернии, дела «последователей» Пугачева оканчивать «кратчайшим способом», других наказывать под виселицами и освобождать. Власти опасались, как бы скопление арестованных не повлекло за собой повторения «бунта».
Кроме того, губернатор объявил о сыске всех укрывшихся в бегах, за невыдачу и укрывательство которых — по жребию — вешали каждого третьего11.
Ковш серебряный, подаренный купцу г. Ядрина Михаилу Иванову сыну Бритвину за участие в подавлении восстания Е.И. Пугачева. Надпись на ковше гласит: «По имянному высочайшему е.и.в. указу пожалован сей ковш от правительствующего сената 1774 года октября 14 дня города Ядрина купцу Михайле Иванову сыну Бритвину за службу при нападении на город Ядрин злодеев, что он с протчими пожалованными ядринскими купцами с капитаном Алексеевым при усмирении бунтующихся сел был в сражении добровольно». Государственный Исторический музей
За участниками крестьянской войны устанавливалось в селениях «наикрепчайшее смотрение, дабы из вотчины никуда ни под каким видом не отлучался, а тем паче он и всей той вотчины крестьяне ни малейшего соблазна и преклонности к помянутым сущим злодеям... а через то никакого возмущения и неповиновения помещику своему и начальникам отнюдь не чинил».
По доношению Ступишина, относящемуся к декабрю 1774 года, при подавлении восстания в губернии было убито 5 тысяч человек и схвачено несколько сот зачинщиков. Во время командования Панина всего в губерниях Правобережья было убито в сражениях 10 тысяч участников восстания и взято в плен 9 тысяч человек12. И при этом царизм и дворяне осмеливались обвинять в жестокости участников восстания!
Помимо огня и меча местные власти в соответствии с указаниями правительства пытались морально воздействовать — «увещевать» крестьянство, лицемерно при этом обещая «прощение». Известиями о жестокой расправе пытались запугать массы. Ступишин предписывал сообщить всем жителям с подписками, что пойманные в Нижегородской губернии сообщники Пугачева, нижегородские крестьяне, переведенные на оренбургский Саткинский железоделательный завод, — Антон Шаншуркин, Гаврила Козмин, Филипп Мухин, Афанасий Стрехнин, Семен Макаров, Василий Лапшин — будут повешены13.
В это же время население широко оповещалось об успешной защите г. Ядрина от повстанцев, как о поступке, который должен служить примером для всех, а также и о наградах, которые последовали за это: городской голова, бурмистр пожалованы в титулярные советники, купцам вручены шпаги.
С августа 1774 года со всех нижегородских крестьян собирались подписки о послушании своим помещикам. Подписки брали как с крестьян, участвовавших в восстаниях, так и с тех, кто, по официальным сведениям, не имел к ним отношения. Власти обязывали крестьян: в «послушании быть должны, а злодейского разглашения и коварного толкования о государственном бунтовщике Емельяне Пугачеве не слушать... во избежание строжайшего наказания и казни чинить не будут, так же и командирам, кои отправлятца будут для сыску оного бунтовщика, партии всякое вспомоществование чинить будут со всяким усердием. Если же той вотчины... крестьяне должного повиновения и поступания чинить не будут... о том объяснение давать должны каждую неделю»14.
Для опубликования призыва правительства о «раскаянии сообщников Пугачева», сбора подписок с крестьян на места ехали частные смотрители в сопровождении солдат, так как «иначе от крестьянского бунта и непослушания ехать... опасаются». И тем не менее они не могли реализовать все предписания властей. В конце августа Ступишин вновь дал указания, в частности Арзамасской канцелярии, чтобы во всех селениях, «не обходя ни единого», было прочитано крестьянам объявление П. Панина, в котором он призывал примкнувших к Пугачеву раскаяться, обещал за выдачу властям Пугачева вознаграждение в 10 тысяч рублей. В сентябре это объявление было опубликовано и распространено в селах и деревнях Нижегородской губернии.
Указ сената от 5 сентября о «раскаянии сообщников» Ступишин предлагал «неоднократно напоминать». Видимо, крестьяне на сходах не хотели выслушивать указы, поэтому последовало специальное распоряжение о том, чтобы сообщать их населению, разделяя его на небольшие группы, человек по 20, к «лучшему их понятию».
В октябре 1774 года было получено для всеобщего опубликования известие Панина от 24 сентября об аресте Пугачева и в начале 1775 года (16 января) опубликован указ о переименовании реки Яика в Урал «для совершенного забвения» восстания Пугачева.
Правительственные сообщения читались обычно духовенством в воскресные и праздничные дни, когда в церквах было много народа, чтобы ни один человек «до сущаго младенца» не остался в неведении об этих указах. Обращений к церковнослужителям и отдельно к народу было разослано властями по губернии до 900 экземпляров15.
5 августа Ступишин писал, что нижегородские крестьяне «начали приходить в послушание», но здесь же уточнял, что это происходит «не от угрызения совести, но от строгости», которая к ним употреблена и которая, надеется он, «лутче к воздержанию их послужит».
Однако 24 августа Ступишин сообщал, что войск недостаточно и там, где их нет, «бунты не угасаются». А через два дня, 26 августа, опять с беспокойством рапортовал Панину, что с сопротивлением восставших справиться не удается. 29 августа Ступишин извещал Панина об уменьшении «бунтов», а 1 сентября, опасаясь распространения «зла в даль», губернские власти указывают на «великую нужду» в дополнительных военных силах. Стремление к свободе было велико, народ не сдавался. Для начала сентября характерны почти ежедневные обращения губернской канцелярии в высшие правительственные учреждения с настоятельной просьбой о присылке военного подкрепления. Мотивировалось это тем, что «не вся чернь еще в тишину приведена». 4 сентября Ступишин был вынужден открыто заявить, что «вновь возрастают бунты», «бунты продолжаются и усиливаются». Лишь в декабре местные власти более или менее уверенно начали сообщать, что «они прекращены», «во всех местах никаких беспорядочеств нет и жители находятца в желанном спокойствии». В первом месяце следующего года Ступишин сообщал Панину, что в губернии по-прежнему «благополучно» и «никаких приметных общих вредностей по случаю неурожая в хлебе не сказываетца»16.
Кровью расплачивались народные массы за свое стремление к свободе. Чинами, землями, денежными наградами отмечало самодержавие заслуги нижегородского дворянства и представителей властей, стоявших на страже феодально-крепостнической системы. Помещики победили, но не сломили в народе стремление к воле, к уничтожению крепостничества.
Примечания
*. В Нижнем Новгороде хранилось 1 млн руб. денег, 7 млн пуд. соли и 14 тысяч ведер вина.
1. ЦГАДА, ф. АПК, оп. 5, д. 81, 1774 г., лл. 1—6; Госархив, VI разряд, кн. 504, ч. 1, лл. 57—58; ч. 2, лл. 171—174; Крестьянская война... в Чувашии, с. 193, 19,7.
2. ЦГАДА, ф. АПК, оп. 5, д. 90, 1774 г., л. 3 об.; д. 81, 1774 г., л. 3 об.; д. 215, 1774 г., л. 1 об.; д. 66, л. 39.
3. Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева в Чувашии, с. 199.
4. ЦГАДА, ф. АПК, оп. 5, д. 81, 1774 г., л. 3 об.; д. 82, л. 2 об.; д. 105, л. 1; д. 66, л. 25.
5. Крестьянская война 1773—1775 гг. в России, с. 323.
6. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 144, лл. 69—71. Обзор действий Пугачева, составленный поручиком Фрейганом, ф. Секретной экспедиции, оп. 47, кн. 1233, л. 403.
7. Пионтковский С. Архив Тайной экспедиции о крестьянских настроениях 1774 г. — «Историк-марксист», 1935, № 7.
8. ЦГАДА, ф. АПК, оп. 6, Д. 66, 1775 г., лл. 9—10; оп. 5, д. 183, 1774 г., лл. 5—6; д. 147, 1774 г., л. 1.
9. ЦГВИА, ф. Секретной экспедиции, оп. 47, кн. 1233, л. 415—415 об.; ЦГАДА, Госархив, VI разряд, д. 498, л. 9—9 об.
10. ЦГАДА, ф. Паниных-Блудовых, д. 183, л. 443; д. 186, лл. 42, 126—131 об.
11. ЦГАДА, Ф. АПК, оп. 5, д. 98, л. 3; д. 105, л. 1; д. 184, л. 46; д. 128, 1774 г., лл. 1—2; Грот Я.К. Материалы для истории пугачевского бунта. Приложение к 25-му т. «Записок импер. Академии наук», № 4, с. 103—105. Циркул. ордер Панина губернаторам.
12. ЦГАДА, Госархив, VI разряд, д. 499, л. 1 и сл.; д. 490, ч. 2, лл. 173—179; Захарова Л.Ф. Борьба помещичьих крестьян..., с. 29; Тхоржевский С.И. Указ. соч., с. 113.
13. ЦГАДА, ф. АПК, оп. 5, д. 170, 1774 г., лл. 1—68; В литературе на основе данных документов, включенных в сборник «Пугачевщина» (т. 3, с. 27), сообщается, что все они повешены на плоту, который был послан вниз по Волге. По известным нам материалам, казнь через повешение состоялась в местах, которые особенно беспокоили губернские власти — г. Нижнем, Курмыше, с. Воротынце, Павлове, Богородском, Спасском. ЦГАДА, Госархив, VI разряд, кн. 504, ч. 4, л. 100; кн. 507, ч. 2, л. 102—102 об.; д. 499, л. 406; ф. Тайной канцелярии, 349/2; д. 7313, лл. 1, 3. А. Шаншуркин на допросе показывал, что Пугачев переправился через Волгу с 3 тыс. повстанцев.
14. ЦГАДА, ф. АПК, оп. 5, д. 103, 1774 г., лл. 1, 9 об. — 10. Подобные же подписки собирали и в сентябре.
15. Меры предосторожности к пресечению пугачевского бунта. — В кн.: «Действия Нижегород. губерн. ученой архив. комиссии». Т. 3, 1898, с. 25—26.
16. ЦГАДА, ф. Паниных-Блудовых, д. 190, л. 294; д. 195, л. 152 об.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |