В.И. Буганов. Прокламации С.Т. Разина и его сподвижников — памятник идеологической борьбы в годы второй Крестьянской войны в России

Важнейшая проблема при изучении крестьянских войн в России — идеология их участников и руководителей. Теоретической базой в таком исследовании является марксистско-ленинское учение об идеологии. К изучению идеологии, согласно материалистической концепции истории, следует подходить с классовых позиций, что одновременно означает глубокий историзм. В средние века существовала идеология эксплуататоров и идеология эксплуатируемых, форма той и другой нередко была религиозной.

В годы крайнего обострения классовой борьбы крестьянства против угнетателей, как было, например, во время крестьянских войн, выступления крестьян и их союзников с оружием в руках против дворян и крепостнического государства сопровождались не менее ожесточенной идеологической борьбой.

Во время Крестьянской войны под предводительством С.Т. Разина борьба в сфере идеологии достигла высокого накала. Она отражала грандиозный размах борьбы угнетенных против угнетателей, как бы аккумулировала всю ту огромную силу классовой ненависти, которая двигала десятки тысяч повстанцев в их беспощадной схватке с классовым врагом. Известно, например, как тщательно царские каратели и московские власти старались выявить все повстанческие документы — прокламации, переписку; их отбирали у пленных повстанцев и отсылали в Москву. Восставшие принимали аналогичные меры по отношению к своему классовому противнику. Приведу несколько примеров. Прибывший для управления городом Кадомом приказной человек Г. Слепцов сообщал в отписке 30 ноября 1670 г., что «в приказной избе всякие письма пожгли и разарили воровския люди без остатку»¹. У представителей правительственного лагеря восставшие выявляли, отбиради, сжигали всякие «письма», грамоты. Так, на одном из перевозов на р. Суре «стали воровские люди на заставе человек с пятьдесят и обыскивают у всяких людей письма, хто идет от Синбирска, для того, чтоб не пронесли письма к Арзамасу», т. е. к главнокомандующему карателей боярину кн. Ю.А. Долгорукому. На другом перевозе «стоят мордвы и чюваши на заставах человек со 100 и писем осматривают же»². В Соловском уезде отряд восставших 24 сентября 1670 г. напал на жильца А. Хметевского, везшего в Белгородский полк к боярину князю Г.Г. Ромодановскому грамоты, казну и колодников. Избив жильца и отняв у него казну и колодников, они «великого государя грамоты сожгли»³. Из отписки Г.Г. Ромодановского (не ранее 6 октября 1670 г.) известно, что А. Хметевский вез не только царские, но и патриаршие грамоты. Все они предназначались для рассылки по городам Белгородского полка и чтения всем людям, светским и духовным. Грамоты не дошли до воеводы, и он просит московские власти о присылке новых: «А на украине, государь твои великого государя и патриарши грамоты для утверждения в городех и обнадеживанья всяких чинов людей гораздо надобны. И о присылке, государь, своих великого государя и патриарших грамот вели свой великого государя указ учинить»⁴. В том же уезде восставшие напали на конюхов, ехавших от Г.Г. Ромодановского с отписками в Москву, и «великого государя грамоту и отписки, розпечатав, чли»⁵. В Галичском уезде повстанцы отряда И. Иванова (И. Пономарева, И. Долгополова) у попов «патриаршу зборную денежную казну и грамоты, и зборные деньги, и всякие дела отняли»⁶. Эти примеры, число которых можно увеличить, говорят о том, что повстанцы уничтожали в районе движения различную документацию, в том числе крепостные документы, грамоты из Москвы местным властям, отписки последних. О том, насколько широкий характер носили в этом плане действия и намерения повстанцев, говорит показание одного из них, астраханца Лариона, о том, что С.Т. Разин «не токмо в Астарахани в приказной полате дела велел драть, — и вверху де у государя дела все передерет»⁷.

Правительство в массовом порядке рассылало по стране, прежде всего в районы восстания, свои «милостивые», «обнадеживательные», «увещевательные» грамоты. Так, в декабре 1670 г. Приказ Казанского дворца сообщал симбирскому воеводе М. Плещееву, что «посланы наши великого государя 2 грамоты, обнадеживанье нашей государевой милостью, одна к самарским, другая к саратовским жителем»; воеводу обязывали отослать эти грамоты по назначению⁸.

Очень красноречиво обстановку этого противоборства характеризует наказная память ядринского воеводы Ф. Бобровича (не позднее 1 января 1671 г.) ядринским толмачу Д. Андрееву и площадному подьячему А. Лаптеву. Они должны были ехать в три деревни Ядринского и Чебоксарского уездов к восставшим ясачным мари и «вычесть им великого государя... грамоту и память» ядринского воеводы, «сказать, что то (восстание. — В.Б.) учинилось не от них, прелестию... Стеньки Разина с товарыщи, которые прельстили многих прелестными воровскими письменами и руских людей, которые умеют грамоте, а не только их, простых и незнающих людей». Далее, продолжая давать рекомендации по «идеологической обработке» восставших, наказная память указывает внушать им, что царь «невольную вину их простил и велел послать свои великого государя жалованные грамоты, чтобы всяк, узнав путь истинны, руские люди и чуваша и черемиса в домах своих безопасно жили и великому государю... служили по-прежнему»⁹.

Шесть «обнадеживальных» грамот в конце декабря 1671 г. прислали из Москвы в Казань. Местный воевода князь А. Голицын сообщал, что те грамоты «чли многажды и твоею государскою милостию в Казани всяких чинов людей обнадеживали»; в тот же день грамоты послали в уезды с казанскими дворянами¹⁰. Темниковский подьячий А. Яковлев в своей челобитной (ранее 7 сентября 1672 г.) сообщал, что, будучи с тремя «товарищами» послан стольником К.О. Хлоповым из Касимова с царскими «милостивыми уговорными грамоты» в Кадом, Темников «и в ыные розные городы», был схвачен восставшими «на Соватимской их воровской заставе»; всех четверых «учели... бить и мучить, и твои великого государя грамоты изодрали, и выводили нас в свои воровские круги по многие дни и, обножа, клали нас на плахи». Еще больше пострадали брат и сын А. Яковлева, которых «воры и бунтовщики,... поимав, ругаючись, воровски казнили смертью за то, что они писали в полк к боярину и воеводам князю Юрью Алексеевичю Долгоруково с товарыщи в (Арзамас, как над ними, воры, промысл учинить»¹¹. Сам касимовский воевода К.О. Хлопов в дни восстания сообщал в отписке от 1 декабря 1670 г. о рассылке царских «милостивых грамот» в поволжские города «тайно с проходцами... в розных числех»¹². Цель этой рассылки состояла, по его словам, в том, «чтоб тех городов служилые и тяглые и всяких чинов люди от воровских людей и от изменников отстали и принесли тебе, великому государю, вины свои»¹³.

Те же цели преследуют многие другие правительственные грамоты, воеводские отписки, в которых содержались призывы не верить разинским «прелестным письмам», а призывы повстанцев, их цели, действия и разговоры квалифицировались как «воровская прелесть», коей не должны «прельщатца» все люди. С точки зрения властей, любой призыв к действиям, направленным против феодалов, царского правительства, или к действиям, ими не одобренным, является «прелестью». Так, ставшие в 1684 г. известными Москве письма польского короля к донским казакам и калмыкам с призывом к участию в войне с Турцией были квалифицированы как «прелестные письма», «прелесть»¹⁴.

В связи с этим, по нашему мнению, повстанческие документы, призывавшие население присоединяться к движению, следует называть не «прелестными письмами» (поскольку это название отражает официозную, правительственную их оценку), а прокламациями, призывами. Эти повстанческие документы — далекие предшественники прокламаций русских революционеров XIX — начала XX в. — имеют большое значение как замечательный памятник, дающий представление об идеологии участников крестьянских войн, о борьбе угнетенных с угнетателями.

Разинские прокламации крайне недостаточно изучены в исторической литературе. В трудах, посвященных восстанию под предводительством С.Т. Разина, имеются общие замечания о «прелестных грамотах» в плане выявления идеологии его участников. В некоторых исследованиях можно встретить источниковедческие наблюдения. Но и они довольно отрывочны, страдают неточностями. Так, Б.Н. Тихомиров хотя и считал, что «прокламации разинской революционной армии» можно выделить в самостоятельную группу, однако сам включил их в состав ведомственной переписки правительственных учреждений и отдельных лиц, поскольку они сохранились в составе официального делопроизводства¹⁵. Автор большого исследования о разинском восстании И.В. Степанов, подходя с классовых позиций к анализу исторических источников, обоснованно выделяет в особую первую группу документы повстанческого лагеря, в которую входят «прелестные грамоты», переписка, «имянные» списки повстанцев. Впрочем повстанческая документация рассмотрена очень суммарно («беглое ознакомление», по словам автора)¹⁶. Заслуживает внимания попытка И.В. Степанова анализировать допросы пленных разинцев карателями как документы отражающие антиправительственную тенденцию, рисующие внутреннюю жизнь лагеря восставших, хотя, по его же верному наблюдению, в расспросных и «пыточных» речах отразилось «творчество» не только повстанцев, но и их врагов — воевод и приказных людей, которые эти допросы производили и оформляли письменно¹⁷.

Предлагаемая статья посвящена изучению повстанческих прокламаций, причем не только полных текстов, но и всех упоминаний о них в составе допросов, правительственных документов и др. Анализ других документов (переписка повстанцев, их допросы) нуждается в особых исследованиях. Таким образом, тема о прокламациях разинцев является составной частью более широкой проблемы изучения «повстанческого архива» второй Крестьянской войны в России.

* * *

В специальной литературе отмечалось, что в среде восставших получили довольно широкое распространение различные документы. В первую очередь следует назвать, конечно, знаменитые «прелестные грамоты» С.Т. Разина и его соратников по борьбе. Кстати говоря, когда в литературе упоминают о повстанческой документации, прежде всего или даже исключительно имеют в виду именно «прелестные грамоты» или «прелестные письма», хотя, с одной стороны, повстанческий архив включал в себя и другие разновидности документов, подчас не менее, если не более распространенные, чем «прелестные письма»; с другой — к числу этих последних нередко относят документы, например, «воровские письма» и др., которые не являются «прелестными грамотами», т. е. прокламациями, в полном смысле слова.

Обычно в трудах по истории второй Крестьянской войны цитируется или упоминается несколько «прелестных грамот» С.Т. Разина и его атаманов. Особым вниманием среди них пользуется единственная сохранившаяся подлинная грамота, написанная от имени С.Т. Разина. Это та знаменитая прокламация, в которой вождь восставших в сентябре 1670 г. обращается ко «всей черни» с призывом вместе («заодно») с казаками, высланными им, «измеников вывадить и мирских кравапивцев вывадить». Грамота призывает к единству («в совет») с казаками, «в полк» к которым Разин зовет «кабальных и апальных», т. е. всех угнетенных, обездоленных, эксплуатируемый и обиженный люд¹⁸.

Эта грамота была составлена, вероятно, во время осады главным повстанческим войском С.Т. Разина Симбирска. Отсюда она и подобные ей прокламации рассылались во все стороны. Указанная грамота была прислана 18 сентября 1670 г. в Москву воеводой Белгородского полка князем Г.Г. Ромодановским, который в своей отписке от 14 сентября сообщал: «Да острогожские ж, государь, жители прислали в Белгород Стеньки Разина прелесное письмо, чтоб из городов твои великого государя всяких чинов люди, хто похочет, шли к нему, Стеньки»¹⁹.

О рассылке прокламаций не раз говорится в правительственных документах или расспросных речах самих повстанцев. Эти упоминания позволяют представить содержание и разнообразие «прелестных писем» С.Т. Разина осенней поры 1670 г., составлявшихся под Симбирском и распространявшихся по городам и уездам Симбирской черты и в других местах.

О рассылке «прелестных грамот» Разиным и его помощниками сразу же стало известно их классовым врагам, вплоть до правящей верхушки, и они немедленно начали принимать меры. В грамоте патриарха Иоасафа от 24 сентября 1670 г. духовные и светские феодалы, все верующие оповещаются, что С.Т. Разин «пришол к Синбирску и посылает по черте в городы и по острогом прельщати вас, духовного чину и служилых и жилецких всякого чину людей, злыми своими всякими воровскими прелестьми». Духовный пастырь призывает все население «никаким ево (С.Т. Разина. — В.Б.) воровским прелесным письмам или от кого и духовного чина какие прелесные ж письма подобные ево воровским объявятца, ни в чем не верити...»²⁰

Грамота Разрядного приказа 12 октября 1670 г. (т. е. состав ленная вскоре после поражения Разина под Симбирском) обращена к ратным людям из числа тамбовских и козловских феодалов Она более определенно говорит о содержании «прелесных воровских писем», рассылавшихся Разиным из-под Симбирска «в городы и села»: в них «вор и богоотступник Стенька Разин... пишет к незнающим и простым людем, будта он... идет снизу рекою Волгою с сыном нашим государевым с благоверным царевичем и великим князем Алексеем Алексеевичем... И по ево воровским прелесным письмам незнающие люди пошатались и учели было в городех на Алаторе и в Орзамаском уездех воровать». Далее в грамоте говорится о том человеке, который «писал от вора от Стеньки Разина на соблазн воровские прелестные письма»; это «поп», которого взяли в плен и казнили царские каратели²¹. В отписке главнокомандующего царскими войсками, усмирявшими восстание, боярина князя Ю.А. Долгорукого от 8 октября 1670 г. сообщалось в Москву, что во время боя с восставшими у села Панова (на пути из Симбирска в Арзамас) 30 сентября ратники воеводы Ф.И. Леонтьева пленили попа из Алатырского уезда, «которой к вору к Стеньке Разину и в городы и в уезды писал воровские и прелестные письма своею рукою и, отставя поповства, ходил в воровстве»²². Л. Фабрициус упоминает о «печати» С.Т. Разина, оттиск с которой («оттиснутую на воске») спас жизнь этому иностранному офицеру во время пребывания среди повстанцев в Астрахани²³. Этот интересный факт подтверждается и другими показаниями источников о существовании печатей в среде повстанцев.

В грамоте из Приказа Казанского дворца от 26 октября 1670 г., обращенной к феодалам и крестьянам, так говорится о содержании «воровских прелестных писем»: «...будто сын наш государев, благоверный царевич и великий князь Алексей Алексеевич... ныне жив и будто по нашему государеву указу идет с низу Волгою х Казани и под Москву для того, чтоб побити на Москве и в городех бояр наших и думных и ближних, и приказных людей, и дворян, и детей боярских, и стрельцов, и всякого чину служилых и торговых людей, будто за измену»²⁴. О том же говорится в ноябрьской грамоте 1670 г. Приказа Казанского дворца в Великий Новгород, причем в ней это сообщение сопровождено оценкой подобных действий повстанцев и их руководителя, естественно, крайне злобной и враждебной: «И то он, вор и богоотступник Стенька Разин, учинил такие письма, послал в розные места на соблазн незнающим бездомовным людем. И по тем прелестям... Стеньки Разина с товарыщи незнающие и бездомовные люди в розных местех пошатались... многие к ним пристали и многое дурно учинили...»²⁵

В грамоте из того же приказа к жителям Казани от 15 декабря 1670 г. сходно излагается содержание «прелестных писем», которые Разин «с единомышленники своими», «будучи под Синбирском, розослали в уезды» с «своей братьей ворами», «хотя тем своим воровством всех обольстить и домы до основанья розорить» (или: «И то он, ...Стенька Разин, лжет и затевает на соблазн незнающим людем»). Однако, несмотря на то, что классовые враги Разина не скупятся на «ругательные» эпитеты и лживые утверждения, они не могут не признать результатов воздействия грамот восставших: «И которые по тем их прелестям к нему, вору, пристали, и во многих местех жилецких и уездных людей разорили»²⁶. То же самое отмечается и в грамоте Сибирского приказа тобольскому воеводе И. Репнину от 23 марта 1671 г.: «И ис-под Синбирска он же, вор Стенька Разин с товарыщи, послали в-ыные места товарыщей своих, таких же воров, с воровскими прелесными письмами на соблазн незнающим бездомовным людем. И по тем прелесным воровским письмам незнающие и бездомовные люди в розных местех пошатались и к вором к Стеньке Разину с товарыщи пристали»²⁷.

Одинаково с указанными выше приказными документами излагается содержание «прелестных грамот», рассылавшихся из-под Симбирска, и в приговоре о казни С.Т. Разина от 6 июня 1671 г.²⁸ Но в нем добавлен ряд весьма интересных сообщений. О первом из них нельзя с уверенностью сказать, являлось ли оно составной частью текста «прелестных грамот» (хотя это и не исключено): «Да ты ж, вор, вмещал всяким людем на прелесть, бутто с тобою Никон манах, и тем прельщал всяких людей». Это известие следует сопоставить с постоянно повторяющимся мотивом «прелестных грамот» о нахождении с восставшими царевича Алексея Алексеевича. Более определенно и очень важно содержащееся в приговоре указание на то, что разинцы посылали какие-то письма-призывы в войска карателей: «Да ты ж, вор и богоотступник, и единомышленники твои писали воровские многие письма в полки боярина и воеводы князя Юрья Алексеевича Долгоруково с товарыщи к ратным людем, хотя привесть на прелесть и на измену многих людей». Несколько иначе говорится в приговоре о влиянии «прелестных писем» на ход движения: «А по черте и в ыных городех по твоим воровским прелестным письмам уклонились к воровству и во всех городех и местех воевод и приказных людей побили и в воду пометали».

Уже эти данные позволяют считать, что в конце лета — начале осени 1670 г. составление и рассылка прокламаций-призывов приняли широкие размеры: они появлялись не только в городах и уездах Симбирской засечной черты, но и в «ыных городех», их доставляли те же повстанцы — «братья», «товарищи», «единомышленники» С.Т. Разина и других вождей движения, вероятно, руководители тех отрядов, которые поднимали знамя восстания в различных районах страны.

Основные установки, нашедшие отражение в «прелестных грамотах», — борьба, расправа с феодалами, приказными деятелями, богатыми торговцами, всеми, кто выступает на стороне враждебного лагеря (стрельцы, солдаты и др.); призыв к объединению сил всех угнетенных (казаков, «кабальных и апальных» — «по прелестной грамоте» С.Т. Разина, «воровских казаков», всяких «незнающих и бездомовных людей» — по правительственным документам); поход на Казань и Москву; нахождение в повстанческом войске царевича Алексея Алексеевича и, возможно, экспатриарха Никона. Прокламации, таким образом, отличают, с одной стороны, верное чутье в определении врагов угнетенного люда, призыв к борьбе с ними, с другой — царистские иллюзии восставших, стремившихся (нередко с чисто агитационными целями) изобразить своими сторонниками царевича Алексея, к тому времени умершего, и опального Никона.

Трудно сказать что-либо определенное о содержании тех «воровских писем», немалое число которых («многие») повстанцы переправляли в царские полки. Были ли они теми «прелестными грамотами», которые рассылались Разиным из-под Симбирска? Эти послания были адресованы прежде всего тем даточным людям из числа холопов и крестьян, которые сопровождали своих господ во время походов. Учитывая этот важный момент, можно предполагать, что в царские полки посылались и «прелестные грамоты». Но отнюдь не исключено, что туда разинцы направляли также «воровские письма», которые необязательно являлись «прелестными грамотами»; о существовании у повстанцев большого количества «воровских писем» (грамоты, челобитные и т. д.) часто упоминают различные источники.

То, что правительственные грамоты называют разинские прокламации «воровскими», изображают их составителей «ворами», «богоотступниками», «кровопивцами», которые расправляются со всеми без исключения, не вызывает удивления. Непримиримая борьба двух враждебных лагерей друг против друга с оружием в руках сопровождалась столь же ожесточенной идеологической борьбой. Правительственные деятели стремятся изобразить себя, феодалов, против которых боролись восставшие, как представителей всего населения России, дискредитировать повстанцев. Отсюда идут характеристики последних в правительственных грамотах, которые рассылались во все концы страны; московская администрация указывала местным властям читать их по всем городам и уездам, призывать население к повиновению, к тому, чтобы оно не верило «воровским прелестям» С.Т. Разина и его повстанцев.

Документы говорят о наличии разинских прокламаций в отдельных уездах, городах. Так, об их распространении в Алатырском и Арзамасском уездах Ю.А. Долгорукий сообщает в отписке, составленной между 30 сентября и 2 октября 1670 г.: мари, холопы и крестьяне этих и Симбирского уездов «села и деревни (т. е. феодалов. — В.Б.) разоряли по присылке и по прелестным письмам вора Стеньки Разина»²⁹.

В расспросных речах сына боярского С. Невежина и крестьянина Ф. Шелудяка, записанных в Тамбовской приказной избе 3 октября 1670 г., приводятся показания о разговорах «боярских мужиков» ломовского уезда «меж собою»: «Прислана де к тем воровским козакам («пришли» от С.Т. Разина. — В.Б.) от вора от Стеньки Разина ево воровская грамота, чтобы де черные люди крест целовали государю царевичю Алексею Алексеевичю и батюшку нашему, а называют де они батюшком бывшаго Никана потриарха»³⁰.

Менее определенны указания источников на наличие «прелестных писем» в ряде других уездов. Так, «прелестное письмо» было обнаружено в Кадомском уезде. Его взяли царские каратели после боя с восставшими при селе Кременки. Об этом сообщается в отписке боярина князя Ю.А. Долгорукого от 11 октября 1670 г. В его же отписке 19 октября говорится о присылке к нему рейтарскими полковниками «воровского прелестного письма» (непонятно, откуда, возможно, из Нижегородского или Кадомского и Темниковского или, наконец, Саранского уезда). Керенские жители также «по прелестным письмам вора и изменника и богаотступника Стеньки Разина на ево воровские прелести прельстились и к воровству пристали»; следовательно, и в Керенском уезде распространялись эти грамоты. Появились они также в Самаре и Саратове (об этом упоминается в нескольких грамотах Приказа Казанского дворца)³¹. Возможность их появления в Сибири не исключалась центральными и местными властями³².

Некоторые прокламации адресовались не всему населению, а какой-то его части. В них, помимо общих целей движения, говорится о задачах определенной национальной группы или жителей какого-либо уезда. Некоторые из них сохранились полностью. Так, в «прелестной грамоте» от имени С.Т. Разина и Асана Айбулатовича Карачурина, написанной не ранее 4 сентября 1670 г. и сохранившейся в двух экземплярах, содержится призыв к «казанским посадцким бусурманом и абызом начальным» т. е. к посадским низам Казани и татарским феодалам, к единству «для бога и пророка и для государя и для войска быть вам заодно»³³. Это был призыв к совместному выступлению против феодального и национального гнета, в котором могли бы объединиться представители социальных низов, независимо от национальности, и местные феодалы. Кстати говоря, повстанцы готовы были принять в свои ряды в агитационных, тактических целях феодалов не только из числа нерусских народностей Поволжья, но и русских бояр и князей, о чем говорят засвидетельствованные в источниках попытки С.Т. Разина склонить на свою сторону астраханских воевод боярина князя И.С. Прозоровского и князя С. Львова.

«Прелестная грамота», составленная не позднее 30 сентября 1670 г. и называемая «войсковой памятью», адресована «черни» Цивильского уезда «розных сел и деревень» — русским, татарам, чувашам, мордве. В ней содержался призыв от имени донских и яицких атаманов, самого С.Т. Разина и всего великого войска Донского и Яицкого «стоять» за царя Алексея Михайловича, царевичей и православную веру. Не исключается возможность участия в восстании и цивильских дворян, русских и нерусских, которых в этом случае предписывалось «ничем не тронуть и домов их не разорять». Цивилян призывают не ходить «в осаду», т. е. не оборонять Цивильск против разинцев. «Память» была скреплена печатью самого С.Т. Разина, ее послали с мурзой Ахпердей Килдибяковым; с нее нужно было списывать копии и распространять по волостям, селам и деревням³⁴. О появлении в Свияжском уезде «прелестных грамот» («писем») на русском и татарском языках, которые были «в лубках завязаны», сообщается в отписке казанского воеводы князя А. Голицына, написанной не ранее 2 октября 1670 г.³⁵

Одна из «прелестных грамот», текст которой сохранился в копии (списке), присланной в Москву при отписке воеводы Я. Хитрово, составлена 9 ноября 1670 г. и направлена стрельцам Челнавского острожка Козловского уезда («атаманом молотцом и всему великому войску») от восьми повстанческих атаманов во главе с М. Харитоновым, осаждавшим Тамбов. Челнавских стрельцов память призывает «ехать к нам на помочь с пушками и з зельем безо всякого мотчанья днем и ночью наспех». Более общий характер имеет призыв «породеть за дом пресвятые богородицы и за великого государя, и за батюшку за Степана Тимофеевича, и за всю православную християнскою веру». Явно агитационную цель преследуют недостоверные сообщения памяти о победе «наших Козаков», т. е. восставших, над войском князя Ю.А. Долгорукого, о количестве повстанческих сил под Тамбовом (42 тыс. человек, 20 пушек, 450 «и болшии» пудов зелья). В конце памяти, посланной с «козаками лысогорскими» С. Леденевым и Г. Болдыревым, челнавские стрельцы предупреждаются, что им и их семьям «быть от великого войска в казни», если они не придут на помощь («будет вы к нам не пойдетя собраньем на совет»)³⁶.

Относительно этого документа, как и в некоторых других случаях, довольно трудно определить, является ли он собственно «прелестной грамотой». Речь в памяти идет о вещах конкретных — попытке склонить на сторону восставших челнавских стрельцов. В «прелестных грамотах», рассмотренных выше, тоже содержатся призывы к населению включаться в движение, к единству, но их содержание все же шире, в них формулируются цели восстания, выдвигается его идеологическое обоснование. В памяти же, хотя тоже говорится о необходимости «порадеть» за царя, С.Т. Разина, православную веру, но этот мотив занимает в ней не главное место.

Еще меньше оснований отнести к числу «прелестных грамот» (как это сделали издатели) другую память, посланную к тем же челнавским стрельцам 15 ноября того же года³⁷. В ней пять повстанческих атаманов и старшин «великого войска чеснаго и грозного Донского и Еитцкого и Запорожского» (К. Лаврентьев и др.) требуют освободить посланного ими для переговоров участника восстания крестьянина С. Татаринова. Память сохранилась в копии с копии («список списка с воровской памети слова в слова»).

«Прелестные грамоты» разинского атамана Ильи Иванова (Пономарева, Долгополова), отряд которого действовал в лесном Заволжье в пределах Галичского уезда, до нас не дошли. Но в правительственной документации имеются упоминания о них. В октябрьской (1670 г.) грамоте Приказа Казанского дворца в Яранск говорится: «И ныне ведомо нам, великому государю, учинилось, что в Галицком уезде в Ветлужской волости по погостом вор и изменник казак Илюшка Иванов розсылает воровские прелесные письма, а вы им верите и дворян...» (конец документа, к сожалению, не сохранился). Более подробно характеризуются они и особенно степень их воздействия на неселение Галицкого уезда в отписке Ю.А. Долгорукого (между 18 и 20 ноября 1670 г.): «Тем де, государь, воровским письмом посадцких людей и помещиковых и вотчинниковых крестьян прельщает и многих прельстил на всякое воровство и на бунт». Унженские крестьяне и посадские люди вместе со своими старостами «того ево Илюшкина воровского письма послушали и забунтовали». Далее отписка рисует действия «забунтовавших» унженцев — расправы с местной администрацией, приказчиками помещиков и вотчинников, их аресты, заключение в тюрьму. Местные воеводы, как они сообщали Ю.А. Долгорукому, опасались, что по тем «воровским письмам» И. Иванова «от уездных людей чаять их приходу для всякого воровства и смертного убийства в Галич на посад». Наконец, из отписки полкового воеводы В. Нарбекова (между 18 и 23 ноября 1670 г.) московские власти узнали о «бунте и воровском заводе» в ряде вотчин Ветлужской волости того же уезда, который начался по инициативе местных священников («от попов»). И здесь роль катализатора сыграли «прелестные письма», за которыми попы посылали своих людей к атаману И. Иванову, «и те ево воровские письма, взяв у него, чли всем вслух по многие дни и поучали на всякое дурно». Самого атамана и присылаемых им помощников в селах встречали «с образами и с хлебами»³⁸.

В «сыске» о восстании на Унже, организованном по приказу галичского воеводы, говорится, что после появления там «воровского письма» на посадской торговой площади «кликал клич» земский староста Т. Григорьев. Затем сообщается, что «в унженской осаде в Нейской волости» вспыхнул «бунт и мятеж по такому же воровскому письму» среди крестьян села Покровского, вотчины одного из крупнейших феодалов России боярина князя Я.Н. Одоевского³⁹. Спустя некоторое время Галичский воевода в челобитной (не позднее 15 сентября 1671 г.) вспоминал, что И. Иванов «с товарыщи» приходил к Галичу «и воровския свои письма к земским и к уездным людям присылал, чтоб они на воровство ево прельстилися и меня бы... посадили в тюрьму до ево приходу и нашу братью побивали...»⁴⁰

Наконец, известно, что «воровские письма» «писал у него, Илюшки (И. Иванова, — В.Б.)» поп-расстриженник («роспоп») Григорий Яковлев, которого, согласно памяти от Приказа Казанского дворца в Новгородский приказ от 23 февраля 1671 г., указывалось сослать с семьей «на вечное житье» в Холмогоры⁴¹.

Ряд данных говорит о распространении «прелестных писем» С.Т. Разина и его атаманов на юге России, в Слободской Украине. Немалый интерес представляют сообщения источников о той роли, которую сыграли разинские прокламации в событиях, происшедших в Острогожске и Ольшанске. Выше уже упоминалось, что единственная дошедшая до нас подлинная «прелестная грамота» от имени С.Т. Разина была переправлена в Москву воеводой Г.Г. Ромодановским из Белгорода, куда ее прислали острогожские жители⁴². Можно полагать, что именно эта прокламация и присланные Разиным люди сыграли решающую роль в переходе на сторону восстания казаков во главе с самим полковником И. Дзиньковским, в захвате Острогожска и Ольшанска, в расправе с ненавистными воеводой, приказными и начальниками.

Известия об этих событиях относятся к середине сентября — началу октября 1670 г., т. е. ко времени после подавления восстания в этих местах. Воронежский воевода Б. Бухвостов сообщал в отписке (между 13 и 23 сентября), что 8 сентября в Острогожск к И. Дзиньковскому приезжал «с листом» какой-то «воровской Черкашенин», который по приказу полковника, «высмотревшего лист», провел в город «воровских Козаков... мима застав полковниковым именем... к Воденым воротам в ночь на заре». Вскоре последовали расправа с воеводой В. Мезенцевым и подьячим И. Горелкиным и конфискация их имущества. «И дали де те воровские козаки, — продолжается в отписке со слов побывавшего в те дни в Острогожске воронежского посадского человека Д.И. Боландина, — лист подьячему Марки Жуковцову, а скозали, что де им, воровским козаком, дал тот лист вор и изменник Стенька Разин. А к нему де, вору к Стеньки, бутто прислана твоя великого государя грамота, а велел де он, Стенька, по тому листу вольных людей (т. е. тех, кто «поволит», захочет. — В.Б.) прибрать и в Руси выводить ночальных людей и ушников». Таким образом, «воровские казаки», присланные Разиным (это признали они сами на допросе, выдержки из которого приводятся в цитируемой отписке), как утверждает Боландин, с одной стороны, распространяли в Острогожске с целью агитации в пользу восстания сведения (заведомо неправильные) о присылке к С.Т. Разину грамоты от самого царя Алексея Михайловича, с другой — излагали содержание разинского «листа»: призывы охотников к вступлению в ряды восставших и к расправам с угнетателями — «начальными людьми» и «ушниками»⁴³. Этот пересказ текста «листа» сходен с содержанием разинской сентябрьской прокламации с ее призывами к кабальным и опальным идти «в совет» к казакам-повстанцам и к расправам с «изменниками» и «мирскими кравапивцами». Аттестации классовых врагов в том и другом случаях достаточно общи и расплывчаты. Имеются в виду все угнетатели, притеснители простого люда — дворяне, воеводы, приказные люди, исключая, конечно, «добрых» или тем более перешедших на сторону восстания. Под «изменниками» разумеются, вероятно, те бояре и дворяне, которые «недобры» к простым людям, к восставшим, посылают против них войска, в частности стрельцов-«мясников», в обход царя, который де не знает об «изменах» своих советников. Слова «воровских казаков» о содержании «листа», принесенного ими от Разина в Острогожск (если они верно передаются Боландиным), возможно, «скоординированы» применительно к обстановке в городах южного пограничья, точнее, к той большой роли, которую играли здесь военные начальники и их приспешники («ушники»).

Дополнительные подробности мы находим в других документах, в первую очередь в материалах следствия над участниками восстания в Острогожске. Марк Жуковцов, который был не подьячим (как неправильно сказал Д.И. Боландин), а сотником, т. е. человеком военным, и полковничьим писарем, во время допроса в Острогожской приказной избе 14 сентября признал, что «чол де он, Марка, в кругу воровскую грамотку, чтоб шли вольные люди с теми ворами воровать». Полковник И. Дзиньковский признал, что о приходе «воровских Козаков» (присланных Разиным) его известил крестьянин Иван из острогожской деревни, причем говорил, что пришло их в слободу 3000 человек (на самом деле их число преувеличено). Столь же неправдоподобным было сообщение крестьянина (вероятно, со слов казаков-разинцев) о том, что «назади де идет в судах рекою Доном князь Семен Львов да Никон патриарх»⁴⁴. Все эти разговоры преследовали, конечно, чисто агитационные цели. Характерно, что восставшие пытались изобразить участниками движения не только «обиженного» царем и боярами патриарха, но и представителя дворянской верхушки князя С. Львова, попавшего в плен к Разину под Черным Яром.

14 сентября в Белгородской приказной избе давали показания руководители тех «воровских казаков», которые незадолго перед тем, 9 сентября, пришли к Острогожску и возглавили здесь восстание. Это атаман Федор Колчев и есаул Федор Агеев. Они рассказали боярину князю Г.Г. Ромодановскому о своем участии в восстании на Волге вместе с Разиным, который после взятия Астрахани, находясь уже в Царицыне во время похода вверх по Волге, послал на Дон (но не к Острогожску) «воровских казаков тысячи с 3» во главе с атаманом Яковом Гавриловым. Они везли пушки, порох, «денежную казну». С Дона, из Паншинского городка, Я. Гаврилов приказал Ф. Колчеву и Ф. Агееву идти вверх по Дону к Острогожску, «а, идучи, велел им призывать с собою охочих вольных людей», а сам с отрядом пошел вниз по Дону в Кагальницкий городок. У Острогожска Колчев и Агеев должны были Дзиньковскому (с которым, вероятно, существовала заранее достигнутая договоренность) «про себя сказать и с ним свеститца». Атаман и есаул сообщили, что по дороге из Паншина к Острогожску они «прибрали по городкам охочих людей 23-х человек», а в полковничьей слободе под Острогожском (место расквартирования полка И. Дзиньковского) — еще 24 человека. Далее их показания еще более интересны: «И в той слободе, написав от вора от Стеньки Разина прелесное письмо, послали в Острогожской к полковнику к Ивану Дзиньковскому той же слободы с ево Ивановым крестьянином с черкашенином с Ывашком Казачком», который с этим «письмом» ходил к полковнику и принес от него благоприятный ответ. Затем последовали проникновение ночью пяти десятков повстанцев (атаман, есаул, 47 прибранных ими «охочих людей» и их проводник Иван Казачок) в город с помощью И. Дзиньковского, расправа с воеводой и подьячим. Прибыв на двор к полковнику, Ф. Колчев и его товарищи «подали ему такое же другое прелесное письмо». Во время одного из кругов, на котором обсуждался вопрос, «куда итти, и прелесное де письмо, которое посылали ис полковниковой слободы, в кругу грацким людем объявляли и чли». Это была все та же написанная Ф. Колчевым и его товарищами от имени С.Т. Разина «прелестная грамота» с призывом к присоединению к восстанию — «итить... в совет», «в полк» к «казакам», как называли себя все участники Крестьянской войны (кстати говоря, Ф. Колчев и Ф. Агеев служили в Белгородском полку соответственно копейщиком и рейтаром, они сбежали на Дон — первый за 5 лет, второй — за 10 лет до событий 1670 г.). Именно эти призывы услышали острогожцы, которые по прочтении «прелестной грамоты» «учели говорить: «хто хочет, тот де и поди», и придумали итить в Ольшанской, и пошло с ними острогожских черкас и руских ста с 4». Так под воздействием призывов-прокламаций разинцев восстание перекинулось из Острогожска в Ольшанск, где его участники также расправились с воеводой и двумя начальными людьми Белгородского полка. Крестьянин И. Дзиньковского Иван Казачок признал на том же допросе, что он ходил с «письмом» от «воровских казаков» Ф. Колчева и Ф. Агеева к полковнику, проводил их в город⁴⁵.

В событиях в Острогожске и Ольшанске участвовали также «многие» рыбненские и землянские «черкасы» (украинцы). Все эти «воровские казаки», согласно отписке землянского приказного человека Т. Чевкина, «говорили... итти ис-под Ольшана к Рыбной и под Усерд, а с Усерда в Костенской, а с Костенска на Новой Оскол, а с Оскола де до Тулы»⁴⁶. В связи с этим следует отметить важный момент в расспросных речах Ивана Казачка. Он по приказу своего полковника торопил Ф. Колчева и его помощников: «А шли б де в город наспех, чтоб им притти в город да приходу боярина и воеводы князя Григорья Григорьевича Рамодановского с товарыщи (т. е. войск Белгородского полка. — В.Б.). И о том де он, полковник, с ним (И. Казачком. — В.Б.) приказывал к ним, воровским казаком: как де они придут и засядут Острогожской и Ольшанской и Коротояк да боярского приходу, так де и все украинные городы будут за ними»⁴⁷.

Как видим, посылка в эти места двух деятельных повстанцев, санкционированная, можно полагать, не только Я. Гавриловым, Фролом Разиным, Фролом Минаевым (их тоже отправили с Волги на Дон с войском и имуществом)⁴⁸, но и самим С.Т. Разиным, преследовала далеко идущие цели — поднять на восстание все южные украинные города, организовать в конечном счете поход по направлению к Туле и, конечно, на Москву, куда через Симбирск и Казань намеревался идти и сам С.Т. Разин.

Аналогичные данные о содержании «прелестной грамоты», попавшей в Острогожск, приводятся в расспросных речах в Московском Разрядном приказе острогожского солдатского поручика И. Лебедева и ливенского сотника Ф. Маркова 17 и 19 сентября 1670 г.⁴⁹ Первый сообщил, что после расправы с воеводой «воровские казаки... учинили круг, и в кругу чли лист острогожским жителем, а в нем написано: «хто де хочет великому государю послужить, и они б де шли в полк к воровскому казаку к Стеньке Разину, а с ним итить им к Москве на изменников на бояр». Второй сказал менее подробно: «Чли в кругу лист, чтоб острогожские жители, хто похочет, шли с ними, воровскими казаками».

Участник восстания в Острогожске Сергей Иванов — крестьянский сын из села Долгова Тульского уезда вотчины стольника князя И.А. Голицына, бежавший на Дон, — показал в том же Разрядном приказе, что 30 донских казаков и человек 10 «зборных воровских людей», в том числе и он, были посланы С.Т. Разиным на Украину из Паншина городка. Атаманом этого отряда он называет Федора Шадру: «А приказывал де он, вор Стенька, Федьке Шадре с товарыщи и с ними послал воровские письма, чтоб, пришод на украину и к Москве, людей взбунтовать. А они де, Серешка с товарыщи, про те воровские письма слышали от прямых казаков, которые с ними пришли на украину». Несколько ниже он снова подтвердил: «А которые де казаки поиманы в Острогожском, и те де казаки прямые донские, а послал их Стенька Разин». В приговоре о казни С. Иванова тоже отмечается, что С.Т. Разин послал на Дон Ф. Шадру и казаков «с воровскими прелесными письмами», а оттуда велел идти к украинным городам и к Москве «для такова ж воровства и в людех смуты, как... Стенька Разин учинил в понизовых городех». В Острогожске и Ольшанске Ф. Шадра с «товарищи своими» подняли восстание «воровством своим и изменою и воровскими подметными от вора от Стеньки Разина письмами, что писал он, вор и богоотступник, в государевы украинные городы на блазнь тутошним людем»⁵⁰.

В рассмотренных выше показаниях имеются некоторые противоречия в определении составителей «прелестных писем», посланных в Острогожск; по одним показаниям, они были составлены самим С.Т. Разиным, по другим — его атаманами в слободе под Острогожском. Анализ других документов еще более усложняет дело. 23 сентября 1670 г. в Разрядном приказе записали показания Землянского сотника Е. Михайлова, который рассказал, что во время восстания в Острогожске находился в этом городе. Согласно его версии, 25 «воровских людей» однажды ночью пришли в табор к землянским черкасам, присланным в Острогожск на службу, «и спрашивали короченского сотника Якуба, что де им тому сотнику [отдать] от вора от Стеньки Разина письмо». Поскольку сотник ночевал в городе, «письмо» вручили есаулу, который отдал его ему, Е. Михайлову, и он с двумя другими сотниками отнес «письмо» И. Дзиньковскому. Полковник «письмо» «велел честь подьячему Марчке» (т. е. М. Жуковцову). «А в том де письме писано от вора от Стеньки Разина ко всем черкасом, чтоб они и всякого чину люди шли к вору к Стеньке Разину. И полковник де Дзиньковской то письмо, взяв у подьячего, положил в зепь и сказал, чтобы охотники к вору к Стеньке Разину шли». Сходно, но более кратко рассказал 24 сентября о том же землянский казак («Черкашенин») М. Колесников. Оба они сообщили, что И. Дзиньковский задолго до сентябрьских событий, еще весной 1670 г., завязал отношения с С.Т. Разиным («к Стеньки Разину весною судами втай многие подарки и запасы и вино и мед посылывал»)⁵¹.

В приговорах с казни Ф. Колчева, Ф. Агеева (имевшего, вероятно, прозвище Шадра, т. е. рябой) и И. Казачка от 3 октября 1670 г. московские власти приняли версию С. Иванова о том, что Колчев и Агеев были посланы с «прелестными грамотами» самим С. Разиным. В тексте приговора старательно вычеркнута фамилия (или, скорее, прозвище) Шадра, вместо которой вставлены имена Якова Гаврилова и Федора Агеева, поскольку в войске, направленном Разиным с Волги на Дон из Царицына, атаманами были его брат Фрол, Яков Гаврилов, Фрол Минаев. И. Казачок был казнен за то, что принял и носил к И. Дзиньковскому «воровские прелестные письма»⁵². Очевидно, показание С. Иванова отличалось неточностью, поскольку он не сказал о главных атаманах, посланных С.Т. Разиным с Волги на Дон, и пославших (во всяком случае это можно сказать о Я. Гаврилове) подчиненных им людей в украинные города. Но все же его утверждение о посылке самим С.Т. Разиным Федора Шадры, под именем которого, возможно, он подразумевал Федора Агеева, близко к действительности, поскольку Разин, как отмечено выше, ссылался с Дзиньковским задолго до событий сентября 1670 г. и послал к Острогожску своих людей по договоренности с ним. Думается, что последние привезли к Острогожску от Разина одну или несколько прокламаций, одна из которых попала к Г.Г. Ромодановскому, а от него — в Москву. Эти же разинцы, дойдя до Острогожска, написали также от имени главного предводителя какое-то новое письмо, которое, возможно, конкретизировало общие призывы разинской прокламации применительно к конкретной обстановке в Слободской Украине, куда они прибыли.

Полностью сохранилась подлинная «прелестная грамота» разинского атамана Леска Черкашенина (Алексея Григорьевича) от 17 октября 1670 г., направленная полковнику Г. Донцу и всем жителям Харькова с призывом «стать с нами, великим войском Донским, заедина за дом Пресвятыя богородицы и за ево, великого государя, и за всю чернь, потому, чтоб нам всем от них, изменников бояр, вконец не погинуть». Для наивно монархической идеологии составителей этой прокламации, которую они сами называют «челобитьем», характерны фантастические утверждения о том, что повстанцы действуют по «указу» царя Алексея Михайловича: 15 октября по этому «указу» и «по грамоте ево, великого государя, вышли мы, великое войско Донское, з Дону Донцом ему, великому государю, на службу, потому что у нево... царевичев не стала и от них, изменников бояр. И мы, великое войско Донское, стали за дом Пресвятыя богородицы и за ево, великого государя, и за всю чернь». Эта прокламация заверена атаманской печатью, имеет адрес на обороте, где называется «грамотой»⁵³.

Целую «суму воровских писем» принесли от С.Т. Разина в Комарицкую волость драгуны Т. Сизиков (в свое время «воровал, назывался крымским ханом», за что его сослали в Сибирь, откуда он «ушел, был у вора Стеньки Разина») и А. Белаш⁵⁴. Очевидно, это были именно «прелестные грамоты», содержавшие общие призывы к восстанию; посылать в эти места, удаленные от районов повстанческих действий, какие-либо грамоты, письма по более конкретным вопросам вряд ли имело смысл.

Рассмотренный выше материал исчерпывает имеющиеся в настоящее время данные о прокламациях, распространявшихся в районе восстания или вне его. Правда, подобные документы могут «скрываться» под названием «воровских писем» и др., сведений о которых в источниках сохранилось довольно много. То, что сохранилось сейчас — несомненно ничтожная часть разинских прокламаций, существовавших в действительности в бурные годы восстания, когда они распространялись в большом количестве и в самых разных местах. Уже одно упоминание о прокламациях вызывало волнения среди угнетенных. Приведем в этой связи два случая. В отписке козловского воеводы С. Хрущева от 3 ноября 1670 г. говорится, что сын боярский Макар Протасов, посланный из Белого Колодезя с отпиской в Усмань к воеводе И. Маслову, «едучи с Усмони, сказывал на валу усмонцом многим людем, которые на валу были усмонцы для обжиганья воловых крепостей», что он привез отписки не к воеводе, а «к миру», а в них «велено де молить бога за благоверного царевича Алексея Алексеевича и за вора за Стеньку Разина, что де тот Стенька Разин с воровскими казаками осадили город Тонбов и под Козлов де пригнали резвые люди; а на Усмони де, государь, ево, Ивана (воеводу. — В.Б.), велено сковать; и он де бутто, Иван, от того убоявся, с валу збежал. А на Беле де, государь, Колодезе, о том бутто отписки от Стеньки Разина, и тем де, государь, он, Мокарка (М. Протасов. — В.Б.) с товарыщем на Усмони в селе Куликове учинил многую смуту, и усмонцы де, государь, многие люди той смуте поверили»⁵⁵.

Подобный эпизод имел место в Веневе. Местный стрелецкий и казачий голова Т. Мезенцев и введенский поп М. Июдин в изветах утверждали, что чтение жителям «прелестной грамоты» («отписки») С.Т. Разина производилось якобы по указанию воеводы Д. Солнцева; в отписке будто бы утверждалось, что царевич Алексей Алексеевич жив, а «вор» С.Т. Разин «с товарыщи» «всяких чинов людей приводит крест целовать» этому царевичу и бывшему патриарху Никону; характерна концовка этой «памяти» в передаче Т. Мезенцева: «Только де выведем помещиков да в городех воевод и приказных людей (получается, что веневский воевода заявлял себя сторонником истребления себе подобных! — В.Б.); а черных де людей он, Стенька, не ворошит»⁵⁶.

Утверждения М. Протасова и особенно изветы двух веневцев по адресу своих воевод не соответствовали действительности и объясняются скорее всего личными счетами, неприязнью и т. д., но примечательно знакомство их авторов с содержанием прокламаций повстанцев, смысл, суть которых они передают довольно точно.

* * *

Как можно заключить из разбора содержания прокламаций времени Крестьянской войны под предводительством С.Т. Разина или упоминаний о них, пересказов, они получили широкое распространение не только в районах, охваченных движением, но и в других местах. Хотя подавляющее большинство документов не сохранилось, все же становится ясным, что речь может идти о большом количестве прокламаций, выявленных карателями, властями во многих уездах. В призывах, рассылавшихся во все стороны Разиным и его «штабом» из-под Симбирска, формулировались общие цели Крестьянской войны (расправа с феодалами, поход на Москву), характеризовались враги движения, с которыми угнетенным, всем «заодин», надлежало вести беспощадную борьбу. В прокламациях атаманов Разина, действовавших в различных местностях по его поручению, эти общие лозунги, с одной стороны, повторялись с той или иной степенью подробности и точности, с другой — конкретизировались, исходя из местных условий.

Ряд прокламаций имеет в источниках другие названия или самоназвания, не сходные с квалификацией правительственного лагеря («прелестные грамоты», «прелестные воровские письма»); они различны — «память», «челобитье», «лист», «письмо», «грамота» («грамотка»). В некоторых случаях отнесение к категории прокламаций части повстанческих документов, посвященных каким-либо конкретным вопросам, сомнительно или просто ошибочно.

Главное значение этих замечательных документов состоит в том, что они с исключительной яркостью и убедительностью раскрывают мысли и чаяния самих повстанцев, в среде которых они составлялись, их идеологию (в соответствии с тем уровнем, который свойствен людям их социального положения и того времени), ту ожесточенную идеологическую борьбу, которая велась противостоящими друг другу лагерями в ходе Крестьянской войны.

Примечания

1. «Крестьянская война под предводительством Степана Разина». Сборник документов, т. II, ч. 1. М., 1957, стр. 389.

2. «Крестьянская война под предводительством Степана Разина». Сборник документов, т. II, ч. I, стр. 191.

3. Там же, ч. 2. М., 1959, стр. 150.

4. Там же, стр. 58—59.

5. Там же, стр. 152; см. также стр. 156, 157, 160, 171.

6. Там же, ч. 1, стр. 372.

7. «Крестьянская война под предводительством Степана Разина», т. III. М., 1962, стр. 261.

8. Там же, т. II, ч. 1, стр. 486—487.

9. Там же, стр. 492—493.

10. Там же, стр. 414, 494—495.

11. Там же, т. III, стр. 251.

12. Там же, т. II, ч. 1, стр. 345.

13. «Крестьянская война под предводительством Степана Разина», т. II, ч. 1, стр. 380.

14. Там же, т. III, стр. 384.

15. Б.Н. Тихомиров. Источники по истории разинщины. — «Проблемы источниковедения». Сборник I. М.—Л., 1933, стр. 30.

16. И.В. Степанов. Крестьянская война в России в 1670—1671 гг. Восстание Степана Разина, т. I. Л., 1966, стр. 8—14.

17. Там же, стр. 14—21.

18. «Крестьянская война», т. II, ч. 1, стр. 65.

19. «Крестьянская война», т. II, ч. 1, стр. 555; т. II, ч. 2, стр. 22.

20. Там же, т. II, ч. 1, стр. 79.

21. Там же, стр. 141.

22. Там же, стр. 107.

23. «Записки иностранцев о восстании Степана Разина». Под ред. А.Г. Манькова. Л., 1968, стр. 52.

24. «Крестьянская война», т. II, ч. 1, стр. 203.

25. Там же, стр. 341.

26. Там же, стр. 412.

27. «Крестьянская война», т. III, стр. 40; см. также стр. 50—51 (наказная память тобольского воеводы И. Репнина тюменскому письменному голове Е. Козинскому от 12 апреля 1671 г.).

28. Там же, стр. 86—87.

29. Там же, т. II, ч. 1, стр. 94.

30. «Крестьянская война», т. II, ч. 1, стр. 109.

31. Там же, стр. 132, 172, 227, 331, 413.

32. Там же, т. III, стр. 40, 31.

33. Там же, т. II, ч. 1, стр. 52, 553.

34. Там же, стр. 91, 212, 557.

35. Там же, стр. 106.

36. Там же, стр. 252, 272, 566—567.

37. «Крестьянская война», т. II, ч. 1, стр. 270, 567.

38. Там же, стр. 228, 285—286, 291—292.

39. Там же, стр. 362.

40. Там же, т. III, стр. 153—154.

41. Там же, стр. 17.

42. Там же, т. II, ч. 2, стр. 22.

43. «Крестьянская война», т. II, ч. 2, стр. 19—20.

44. Там же, стр. 25, 204.

45. «Крестьянская война», т. II, ч. 2, стр. 27—29.

46. Там же, стр. 33.

47. Там же, стр. 29.

48. Там же, стр. 34 и др.

49. Там же, стр. 36, 39.

50. Там же, стр. 43—44.

51. «Крестьянская война», т. II, ч. 2, стр. 46—49.

52. Там же, стр. 54—56.

53. Там же, стр. 74—75, 207; см. также стр. 81—82.

54. Там же, стр. 201 (Извет комарицкого драгуна И. Глазунова 29 января 1671 г.).

55. Там же, стр. 185—186.

56. Крестьянская война», т. II, ч. 2, стр. 168, 210—211.