М.Д. Курмачева. Об участии крепостной интеллигенции в Крестьянской войне 1773—1775 гг.

Могучее антикрепостническое народное движение в России — восстание под предводительством Е.И. Пугачева — отличалось от предыдущих значительно большей организованностью. Это стало возможным благодаря созданию уже в самом начале восстания специального органа, так называемой Военной коллегии. Из весьма разносторонней деятельности этого повстанческого центра особенно полезной и плодотворной оказалась работа по составлению и распространению манифестов и указов, раскрывающих цели борьбы и активно их пропагандирующих. Для ведения «письменных дел» Е.И. Пугачев стремился привлечь грамотных из крестьян и работных людей¹. Среди участников движения были образованные люди и из других социальных слоев — казаков, купцов, духовенства. Наряду с судьями (членами коллегии), в большинстве своем неграмотными, в Военную коллегию вошел в качестве думного дьяка грамотный яицкий казак Иван Почиталин, составитель первых пугачевских манифестов. Грамотный казак Максим Горшков был назначен секретарем коллегии. Все делопроизводство восставших вели повытчики. На эту должность назначались люди, обычно работавшие ранее писарями².

В результате при штабе Е.И. Пугачева и у предводителей, возглавлявших борьбу в отдельных повстанческих районах, составилась целая группа грамотных людей. Известны имена наиболее отличившихся авторов повстанческих воззваний. Это Т.И. Падуров, И.Я. Почиталин, А.И. Дубровский, М.Д. Горшков³. Но рядом с ними было немало безымянных «сочинителей», принимавших участие в написании важнейших документов восстания. Будучи выходцами из народа, авторы манифестов и указов смогли с точностью передать настроения и требования широких масс⁴, творчески дополняя и уточняя в ходе движения изложение основных задач восстания. В итоге создавались документы, в которых восставшие сумели противопоставить господствующей идеологии феодально-крепостнического толка свои демократические требования — ликвидацию крепостного права, наделение крестьян землей, утверждение справедливости в отношении всех угнетенных, что сыграло организующую роль в ходе Крестьянской войны 1773—1775 гг. «Попытка русских крепостных в пору своей антифеодальной борьбы выступить с письменным изложением своих нужд и требований есть замечательная черта русского общественного движения»⁵.

Уже в первые периоды восстания среди лиц, способных в письменной форме выразить цели начавшейся борьбы, было немало людей по своему происхождению и положению близких к крепостному крестьянству. Это прежде всего один из выдающихся предводителей восстания, И.Н. Белобородов, из приписных крестьян села Медяны Кунгурского уезда. Имеются сведения о беглом солдате Иване Мамаеве, писаре и секретаре, который исправлял и редактировал сочиненные другими «увещательные» письма, делая свои вставки⁶. Заводской крестьянин Герасим Степанов, повытчик, был назначен Пугачевым в помощь секретарю Почиталину.

На третьем этапе Крестьянской войны 1773—1775 гг., когда движение наиболее широко и активно развернулось на территории правобережья Волги, одновременно с фронтом борьбы, которую вело с правительственными войсками «Большое войско» Пугачева, руководство восстанием рассылало в разные районы повстанческие отряды. В условиях действий на территории центральных и приволжских губерний карательных войск, часто навязываемых сражений и походов (а вследствие этого кратковременных стоянок) Военной коллегии все труднее было осуществлять общее руководство движением, поддерживать связи с удаленными очагами крестьянских восстаний. И тем не менее коллегия продолжала свою организующую деятельность, пытаясь наладить связь и переписку с разными районами восстания. Но стремительность движения Пугачева мало благоприятствовала развитию ее действий в этом направлении. Общее руководство было ослаблено, связь с повстанческим штабом осуществлялась в основном рассылкой в разные стороны небольших отрядов из стана Пугачева. Они, кроме выполнения тактических задач, распространяли программные требования восставших, изложенные в повстанческих манифестах и указах.

Крестьянство правобережья еще до прихода войска Пугачева было осведомлено о требованиях, выдвигаемых восставшими. Содержание манифестов повстанцев доходило до крестьян приволжских губерний, составлявших большинство населения этого района, в устной и письменной форме. Воззвания, манифесты, обращения переписывались грамотными сторонниками восстания и рассылались народу. Действительно, трудно отрицать огромное народное влияние на содержание и форму повстанческих манифестов. Еще современники восстания Пугачева отмечали в них «штиль», «склад крестьянский»⁷.

Благодаря участию в той или иной степени образованных людей в работе повстанческих центров письменная форма общения заняла значительное место в ходе восстания, несмотря на то, что основная масса восставших была неграмотной. Много свидетельств в источниках выявлено о переписке восставших, относящейся к первому и второму периодам Крестьянской войны. Источников, вышедших из повстанческого лагеря во время третьего периода восстания, обнаружено немного. Это было следствием ряда причин. Прежде всего следует отметить тот факт, что движение на правобережье Волги протекало успешно сравнительно непродолжительное время. Отсюда можно заключить, что письменных воззваний, а также других документов было написано тогда меньше. Много документов, как и в предыдущий период, погибло во время сражений с царскими войсками, немало их было уничтожено карателями. Плохая сохранность документации восставших — следствие тех сложных условий, в которых протекала деятельность Военной коллегии в этот период Крестьянской войны.

Ограниченностью документов, вышедших из лагеря восставших, в известной степени объясняется тот факт, что в исследованиях этого периода Крестьянской войны представлены главным образом те характерные ее черты, которые раскрывают стихийность движения. Между тем в источниках все-таки имеются свидетельства о том, что и в этот период восстания существовали элементы сознательности и организованности. Представление об этом дают материалы, связанные с участием крепостной интеллигенции в Крестьянской войне, и прежде всего материалы о разного вида письменных документах, которые принадлежали этой грамотной части крепостного крестьянства. Эта тема не освещалась исследователями, основное внимание которых, естественно, было обращено к истории создания манифестов и указов и анализу содержания основных повстанческих документов, что находится в прямой связи с изучением вопроса об уровне сознания крепостных масс. Дворянская и буржуазная историография традиционно подчеркивала лишь крайнее невежество народных масс. Между тем уже современники отмечали интерес широких слоев трудового люда к просвещению, знаниям и грамотности. Ко времени начала Крестьянской войны в России были среди «простого народа» в достаточной мере образованные и начитанные люди.

Писатель и переводчик XVIII в. В.И. Лукин, возражая тем, кто утверждал, что «слуги» никаких книг не читают, отмечал: «Неправда, всезнающие господа, — сказал я им, несколько разгорячася, — очень многие читают, а есть и такие, которые пишут лучше пересмешников»⁸.

Иностранцы, бывавшие в России, указывали на «чувство свободы», присущее русским крепостным крестьянам. Так, Арман Домерж в начале XIX в. писал: «Среди крепостных есть очень одаренные люди; я сам встречал среди них людей, владеющих несколькими иностранными языками... Я часто видел, как в прихожих высшей знати рабы украдкой читали Вольтера и Руссо, взятые в библиотеке своего хозяина». Об образованности крепостных слуг писал другой иностранный наблюдатель, И. Коль. «Когда просматриваешь библиотеки и ящики этих людей в их темных комнатах, то можно удивляться тому, что они собирали в них, обладая живым и неутомимым умом. Отрывок из Библии лежит возле перевода Илиады и изданная священным Синодом азбука рядом с сочинениями Вольтера»⁹. Конечно, эти мнения относились к немногочисленной части крестьянства второй половины XVIII в. Но даже при том, что приведенные мнения современников касались небольшой группы крестьянства, они заслуживают внимания как свидетельство того, что с общим поступательным движением общества, ростом производительных сил, науки, культуры развивались знания и идеология народных масс. Исследователями за последние годы введено в научный оборот немало новых данных, раскрывающих идейные представления непривилегированных слоев населения крепостной России, в том числе крестьянства¹⁰.

На основе сохранившихся источников не возможно исследовать вопрос о степени распространенности грамотности среди всей массы крепостного крестьянства, боровшегося в рядах восставших. Поэтому остановимся на формах участия в движении лишь крепостной интеллигенции — грамотных крестьян. Ее представителей можно было встретить в то время среди собственно деревенских жителей, но чаще ими оказывались дворовые. Именно эта группа выделяется в источниках из крестьян-повстанцев, хотя в состав крепостной интеллигенции, как уже отмечалось, входила не только часть дворовых, но также грамотные из числа крестьянства, занятого земледельческим трудом. В данном случае нас не интересуют те группы дворовых людей, которые давно оторвались от деревни и верно служили своим господам, будучи их приближенными и доверенными лицами.

В свое время М.Н. Покровский указывал на крепостную интеллигенцию как на «организующий слой крепостной деревни, лично близкий к господским кругам и лично их ненавидевший». Он подчеркивал, что она сыграла очень большую роль в Крестьянской войне 1773—1775 гг., «которая еще до сих пор, как следует, не отмечена. Эта крепостная интеллигенция составляла чрезвычайно мощный, не по количеству, а по качеству, слой в деревне»¹¹.

Источники, относящиеся к третьему этапу Крестьянской войны, позволяют отметить разные формы участия в ней грамотного крепостного крестьянства, существует также немало свидетельств тому, что информация о начавшемся на Яике восстании, к которому все трудовое население приволжских и центральных губерний относилось с огромным интересом, исходила в значительной степени от грамотных представителей крепостного крестьянства.

Вскоре после начала восстания на Яике в некоторые, в том числе отдаленные, районы стали проникать посланцы Пугачева. 19 ноября 1773 г. в Нижегородской губернии было схвачено несколько человек, распространявших слухи о восстании. Среди задержанных оказался дворовый из села Новоселки, который бежал к восставшим, участвовал в осаде Оренбурга, а затем был послан в Нижегородскую губернию для организации крестьян в отряды¹². Вести о восстании разглашали московские дворовые графа В.И. Толстова¹³, бывшего президента Коммерц-коллегии Я. Евреинова¹⁴. К началу 1774 г. правительство Екатерины II было хорошо осведомлено о том, что Пугачев «присылает во многие места злодейские свои письма к обольщению под тем именем разными нелепыми обещаниями простого народа». В январе 1774 г. правительственная Военная коллегия посылает приказ на Дон, далеко расположенный от театра военных действий, о том, чтобы «все таковые получаемые куда-либо... письма на площадях тотчас, как получены или найдены будут, жечь чрез палачей, а где оных нет, то чрез профосов, а какого те письма содержания будут, давать знать в Военную коллегию»¹⁵. Подобные шаги предпринимались в отношении многих губерний России. Центральные и местные власти по строжайшему предписанию императрицы всеми мерами стремились помешать распространению идей повстанческих воззваний, но были бессильны. Об огромной популярности и воздействии манифестов Пугачева на различные слои населения («черни») писал граф П.И. Панин Екатерине II 6 сентября 1774 г.: «Дух ея наисильнейшим образом прилеплен к самозванцу изданными от имени его обольщениями на убийство своих градоначальников, дворян, на разграбление казны, соли и на неплатеж десятилетний никаких податей... Дерзновение здешней бунтовщичьей черни распространилось до отчаянной смелости»¹⁶.

Сообщая о появлении повстанцев во главе с Пугачевым и борьбе правительства с ними, крестьяне не скрывали, на чьей стороне их симпатии. Дворовый крестьянин Ульян Филатов был представлен Тайной экспедиции в Москве «разгласителем» слухов о Пугачеве в районе Ряжска. По документам, присланным из Ряжской воеводской канцелярии, он распространял слухи в марте 1774 г. Ульян Филатов, не побоявшись присутствия дворян, рассказывал о своем отношении к событиям. Дворянин Иван Муханов передает содержание рассказа Филатова: «Что в государстве не делается, то все делают большие бояре, а государыня того не ведает, а злодея Пугачева, называя государем, говорил об нем, что он бояр будет всех казнить, а ежели бы де была и ево, Филатова, воля, то бы и он боярский род весь перевел». На допросе, по показаниям дворянина Василия Муханова, выяснилось, что Филатов развивал свою мысль дальше: «Слава богу, недолго нам за господами жить, потому что ныне идет к нам Петр Федорович и всех крестьян отпишет на себя, а господ перевешает, он подлинно государь». И далее сообщаются вряд ли им самим сочиненные неправдоподобные сведения, видимо, почерпнутые из слухов, якобы государыня посылала к Пугачеву Панина, который узнал в нем Петра III и, возвратившись, сообщил об этом Екатерине II. Орлов за это Панина хотел убить, но Панин уехал к Петру III. Филатов утверждал, «когда б дворянской род перевели, так бы лутче царство было, а ныне они царствуют, а не государыня»¹⁷.

Помещики подали на Филатова донос. Вызванные в качестве свидетелей крестьяне отговаривались забывчивостью, а один из них сослался на то, что «за глухотою не понял». По распоряжению генерал-прокурора А.А. Вяземского Филатов был приговорен к публичному наказанию плетьми в Ряжске: «Дабы его дерзость без наказания оставлена не была, то высечь его в том месте, где он помянутые слова произносил, плетьми»¹⁸. В высказываниях Филатова наблюдаем рядом с обычной верой в «хорошего царя» ненависть ко всему дворянству — противоречивость представлений восставших. Вяземский же квалифицировал поведение Филатова как следствие «невежества».

О том, что сведения о движении, возглавленном «Петром III» — Пугачевым, шли от дворовых, свидетельствует попавшее в Тайную экспедицию в августе 1774 г. письмо солдата Московского первого батальона Егора Савинова своему отцу, крепостному крестьянину Алексею Савинову, жившему в вотчине генерал-поручика Чулкова в с. Гагине Переяславль-Залесского уезда. Это попытка крепостного крестьянина высказаться (письменно) по поводу событий Крестьянской войны. Все, о чем он пишет, он слышал от дворового человека помещика Чулкова Федора Данилова, который узнал рассказанное тоже от дворового Ивана Ядренова. И хотя по долгу своей службы Егор Савинов должен был донести на Данилова, он этого не сделал, а напротив, стремился в письме изложить события отцу. Само письмо в деле не сохранилось. Из того, как излагает его содержание князь М.Н. Волконский А.А. Вяземскому, узнаем, что в письме говорилось о волнениях крестьян помещика Чулкова в подмосковной вотчине (с. Гагине), о том, что они ждут идущего из Казани «Петра Федоровича», что крестьяне «отрекаются от господина своего» и говорят, что, может быть, «и отписаны они будут» за «Петра III». Обо всем этом автор письма уведомляет, как о великой новости, затрагивающей интересы крестьянства, поэтому он и спешит поделиться ею с отцом¹⁹.

Грамотные крестьяне не только знакомились с доходившими до них манифестами, но и читали их другим крестьянам. Чтение повстанческих воззваний «всенародно» было обычным особенно в местах, где отсутствовали регулярные армейские или карательные части²⁰. Многие указы переписывались на местах и получали дальнейшее распространение. Пугачев обращался к народным массам с указанием распространять повсеместно манифесты: «Сии мои указы публиковать во всех сторанах живущим в деревнях, в пути проезжающим и в деревнях по каждой улице распространяя везде разглашать повелел...»²¹.

Общность интересов различных слоев крепостного крестьянства подчеркивается тем фактом, что представители крепостной интеллигенции бежали в районы активных боев повстанцев. В марте 1774 г. отставной секунд-майор Борис Мертваго объявил, что дворовый из села Новоселки Федот Михайлов, находясь в Оренбургской губернии, «не принужденно, а самовольно и охотно в казаки... себя предал... и присягал», надеясь, что крестьяне «будут от помещиков вольные и будут государевы»²². В июне 1774 г. из Галицкого уезда пробирался к повстанцам дворовый Андрей Шагин, чтобы «быть вместе»²³. Из партии солдат, следовавших в июле 1774 г. из Москвы в Петербург, бежало к Пугачеву шесть человек с целью принять участие в вооруженной борьбе против помещиков. Они добрались до приволжской Рыбной слободы, но были схвачены. По дороге в Москву пятерым снова удалось бежать²⁴.

Летом 1774 г. из имения помещицы П. Шатихиной (сельцо Рожново Вяземского уезда) пять дворовых и крестьян сговорились бежать в армию Пугачева. Это были: Трифон Иванов, Иван Семенов, Иван Федоров, Федор Васильев и назвавшийся «купецким сыном», видимо, являвшийся дворовым генерал-майора Ланова, Василий Кручинин²⁵. Мысль эту еще зимой 1773 г. подсказал дворовый асессора Смагина Трифон Пивоваров, приезжавший из Москвы со своим помещиком в сельцо Рожново. В августе крестьяне бежали в Москву, взяв у помещика 4 ружья, порох, 30 руб. денег и уведя 5 лошадей. Из Москвы Федоров и Семенов уехали, как показывали крестьяне, неизвестно куда. Оставшиеся разыскали Пивоварова, находившегося «в бегах», и решили вместе пробираться к Пугачеву. На допросе в Тайной экспедиции, как сообщал М.Н. Волконский А.А. Вяземскому 30 сентября 1774 г., они показывали, что к побегу в Москву их подговорил Иван Семенов, «чтоб записаться в гусары, а естли в гусары не примут, то б итти на низ к... Пугачеву»²⁶. Один из этих беглых, Кручинин, будучи грамотным, писал «записки», т. е. пытался в письменной форме выразить свое отношение к восстанию Е.И. Пугачева. Эти «записки» до нас не дошли, но они фигурировали на допросе, о чем говорит следственное дело. «Записки» были уничтожены по распоряжению Вяземского («тетратишку истребить»). В деле указано, что при арестованном найдена «тетратка», в которой записано «о казни злодея Пугачева сообщника Белобородова»²⁷ и что в Москве «везде был». Это определение содержания записок позволяет предполагать, что Кручинин во время пребывания в Москве вел записи своих наблюдений о настроениях в центре страны. Очевидно, допрашивающие пытались выяснить, вся ли «тетратка» попала в их руки. Кручинин же настаивал на своем и дал следующий ответ, зафиксированный в записи допроса: «Окроме казни Белобородова в Москве никаких о злодее Пугачеве возмутительных разглашениев не слыхал и к злодею ничего не сообщал»²⁸. Когда же арестованного спросили, зачем он вел эти «записки», он объяснил, что если бы добрался до восставших, то записанное отдал бы Пугачеву.

Оценивая значение этих записок, Пионтковский справедливо указывал, что их автор, собирая сведения о настроениях в центре страны, об отношении к крестьянской борьбе, понимал смысл происходившего, и его намерение бежать к Пугачеву было не случайным, а сознательным актом²⁹.

В селе Большие Алабухи Тамбовской провинции был задержан и доставлен в Вяземскую воеводскую канцелярию Дмитрий Пономарев — дворовый помещика Лопухина. Накануне Крестьянской войны Дмитрий Пономарев был определен парикмахером в петербургский господский дом. Прослышав о выступлении Пугачева, он бежал из Петербурга, укрывался в разных селениях и, наконец, оказался в «партии» Пугачева, где выполнял обязанности писаря. После допроса и наказания батогами Дмитрий Пономарев был сослан на вечное поселение в Сибирь³⁰.

О том, что дворовые крестьяне служили в армии Пугачева под Саранском, сообщает подполковник И. Михельсон в рапорте генерал-аншефу П. Панину 8 августа 1774 г.³¹ Известно, что беглых дворовых крестьян было много в отряде Пугачева у Саратова. Помещица П. Лопатина в своем письме из Арзамаса от 19 сентября 1774 г., описывая восстание, указывала на активное участие в нем крестьян и дворовых³², которые присоединялись к повстанцам, желая быть от своих помещиков свободными³³.

Примечательно, как понимал цели борьбы грамотный крестьянин деревни Одинцы Балахнинского уезда Нижегородской губернии. Гордей Абрамов говорил, что Пугачев «старается за крестьянство и тех крестьян, которые ныне у господ, отбирает и дает им от всех податей на десять лет свободу»³⁴.

Образованная часть крестьян принимала активное участие в действиях повстанческих отрядов, создававшихся из местного крестьянского населения. Прекрасно осведомленный обо всех событиях Крестьянской войны князь М.Н. Волконский, о чем свидетельствуют сохранившиеся копии его писем, специально отмечал среди восставших заметную активность беглых дворовых. 23 августа 1774 г. он писал П.И. Панину о том, что в районе Воронежа «под именем его (Пугачева. — М.К.) беглые дворовые люди с пристающею всякою сволочью, составляя партии, делали по Темникову, Наровчате, Инзаре и Керенску грабежи и убийство дворянам и воеводам»³⁵. Отряд в Пензенско-Воронежском крае возглавил Петр Евсевьев, дворовый человек инсарского секретаря Ряженцева. Этот отряд действовал в районе Инсара, Троицка, Наровчата, Керенска; в этих городах восставшие везде «учредили свое правление». По приказу командира составлялись письменные распоряжения. Например, приказом Евсевьева от 4 августа 1774 г. каптенармус П. Тимофеев назначался главой Троицка³⁶. В селениях, расположенных в Верхнеломовском уезде, в районе Наровчата, Верхнего и Нижнего Ломова, Керенска, сражался отряд повстанческого атамана Якова Иванова, крестьянина с. Кочелаева Наровчатского уезда. У Я. Иванова было что-то вроде канцелярии, его распоряжения подписывал секретарь Иван Безгин. Погиб Я. Иванов недалеко от Нижнего Ломова³⁷. Отрядом повстанцев, вступившим в бой под Корсунью с карателями, возглавляемыми комендантом Симбирской крепости Рычковым, командовал дворовый человек Фирс Иванов. Каратели понесли тяжелые потери: были убиты капитан Рычков и 30 солдат; 50 человек захвачены в плен. Отряд Ф. Иванова действовал в районе Керенска, Верхнего и Нижнего Ломова. Как сообщалось в рапорте Керенской воеводской канцелярии от 12 августа 1774 г., в этом отряде было много крестьян из дворовых людей³⁸.

В повстанческом отряде, пришедшем в куракинскую вотчину дер. Ключи Пензенского уезда, находился «камардинер» помещика Акинфова, который подносил крестьянам в стакане вино, чтобы они пили за здоровье Пугачева — «Петра Федоровича»³⁹. Повстанческий отряд, вступивший 25 июля в село Чуфарово Арзамасской провинции, состоял, по сообщению служителя Гаврилы Прокофьева, из дворовых людей и крестьян⁴⁰. В числе наказанных летом 1774 г. «за ослушание» крестьян села Кемари Арзамасского уезда были преимущественно дворовые — 20 человек⁴¹. В сравнительно крупных вотчинах генерала Смирнова в Шацком уезде и капитана А. Машкова дворовые люди составили очень небольшую группу, но их погибло у Машкова столько же, сколько крестьян⁴².

В литературе подробно освещена деятельность крупного отряда, который возглавлял Иван Иванов (Родионов), грамотный крестьянин княгини А.А. Голицыной. Он происходил из крестьян села Каменки Пензенского уезда, был иконописцем по профессии. Как только стало известно о движении «Большого войска» от Саранска к Пензе, Иванов вместе с крестьянами своего села выехал в деревню Куваку, где на сходе крестьян этой и других деревень и сел было решено послать Иванова к Пугачеву и заверить его в их верности. В ставке Иванова произвели в чин полковника, и Пугачев дал ему указ, запечатанный в конверте. По возвращении в свое родное село Иванов в присутствии крестьян окрестных селений зачитал указ, как велено было в штабе Пугачева. Затем указ еще раз читал крестьянам земский А.В. Козлов. Текст этого документа до нас не дошел. Судя по передаче его содержания на допросе, оно было близко к тексту известного указа Пугачева от 18 июля 1774 г. Кроме этого указа, Иванов получил «секретный указ», по которому он во всех селениях должен был брать подписки с крестьян в послушании Пугачеву. Эти материалы свидетельствуют о том, что штаб Пугачева поддерживал связи с местными повстанческими отрядами.

Много энергии приложил Иванов к тому, чтобы содержание указа Пугачева довести до сведения широких масс крепостного крестьянства. В селах Макарове, Зубриловке, Богородицком, Никольском, Александровском, Архангельском и в деревнях Куваки, Варешки, Ивановские Верги Иванов объявлял крестьянам, что они будут «государевы, а не господские». Характерно крайне бережное отношение Иванова к указу — он носил его «всегда при себе». Для чтения «оного указу в разных жительствах» он давал снимать копии. Видимо, желая сохранить указ, опасаясь быть схваченным властями, он отдал его на хранение крестьянину Семену Сергееву, проживавшему на хуторе помещиков Нарышкиных, в 20 верстах от села Аркадака.

Иванов сформировал большой отряд. В селе Каменке собиралось до 5 тыс. крестьян из окрестных сел и деревень. Отряд ставил себе целью захват Пензы, но 8 августа в 30 верстах от Пензы (близ с. Загоскина) после «немалого сопротивления» потерпел поражение, оставив на поле боя 300 человек убитыми, 7 небольших пушек, 2 медные мортиры. В плен было захвачено 167 повстанцев. Но и после этого отряд, пополненный командой, присланной Пугачевым, мужественно продолжал борьбу с царскими карателями. Сохранился текст письма, с которым обратился Иванов к атаману Березовской станицы и в котором он призывал атамана и казаков добровольно присоединиться к восстанию, избежав напрасных жертв. Он спрашивал своего адресата с явным осуждением: «Кому ты служишь?» Из показания бывшего в отряде крестьянина В. Уланова узнаем, что Иван Иванов (Родионов) пробивался к Дубовке, затем к Царицыну, чтобы соединиться с отрядом Пугачева. Далее о судьбе отряда он сообщить ничего не мог, так как отстал от отряда⁴³. Из допроса упомянутого повстанца отряда Иванова — В. Уланова выявляется отношение последнего к борьбе, развернувшейся на правобережье Волги. Василий Уланов, 24 лет, родился в Москве. Отец его был крепостным дворовым генерал-поручика А.С. Шепелева. В начале Крестьянской войны Уланов жил в вотчине своего владельца в селе Дмитриевском (Аргамакове) «при господском доме в кондитерской и певческой должности». Когда в село Дмитриевское вступил отряд крестьян во главе с И. Ивановым и последний объявил «новое правление», местные жители были «льготою обрадованы». Иванов призывал крестьян вступить в отряд, за что было обещано жалование в размере 2 руб. в месяц. В ответ на этот призыв «охоту свою объявили» Уланов и из дворовых же людей домовой егерь Василий Белозеров, столяр Савелий Воронов и писец вотчинной канцелярии Никифор Филатов, у которых «и волосы в кружало обрезали»⁴⁴.

Надо полагать, поведение во время следствия Уланова, Воронова и Филатова было таким же, как и многих других крестьян, оказавшихся в их положении. Попав в руки карателей, они вначале пытались отвести от себя какие-либо обвинения в участии в Крестьянской войне. На первом допросе в станице Пятиизбянской они хотели, по определению следствия, «утаить свое преступление, назвавшись бурлаками разных городов», якобы ищущими работу, «истинной [причины] не сказывали». На другой день на втором допросе у полковника Денисова они сообщили, что в повстанческий отряд взяты против их воли и что бежали от повстанцев из-под Черного Яра. В своих показаниях 15 сентября 1775 г. в Донской воеводской канцелярии Василий Уланов сообщал, что пошел в отряд добровольно и притом сознательно. Он читал обнародованные «о непослушании изменника и государственного злодея, донского казака Емельки Пугачева и его последователей и сообщников, как равно и о неприеме от них писем указы». Он признает, что «во всем крестьянском роде» шла «беспристанная молва». Крестьяне, «жаждая вольность из владения помещичьего получить», говорили: «Точно покойной государь Третий император внутрь России с войсками ходя, всех поселян в свое подданство приводит и положенным в подушный оклад государственные подати и рекрутские наборы на 7 лет без платежа оставляет, соль по 20 копеек пуд продавать, а дворян и владельцев, да и всех благородных господ истреблять повелевает, крестьянам же и дворовым людям от подданства их вольность и награждения делает, а служащим в его войске полное жалованье производит». Уланов рассказывает в своих показаниях, что собравшиеся в связи с приездом отряда Ивана Иванова крестьяне («народное собрание») о Пугачеве говорили: «Дай, боже, ему здравствовать, мы все усердно желаем в его подданстве быть»⁴⁵. Уланов, Филатов, Белозеров и Воронов «за показанные ими злодейства» были повешены⁴⁶.

В числе наиболее активных участников восстания в июле 1774 г. в селе Черновском Арзамасского уезда был дворовый помещика Н.Д. Языкова Степан Сергеев. Он был избран атаманом. В документах встречается указание на то, что действия атамана определялись выданным ему «письменным наставлением». Видимо, это «письменное наставление» было получено от предводителя повстанческого отряда донского казака А. Суходольского, который 25 июля вступил в село. Восставшие сожгли помещичьи постройки, уничтожили все крепостные записи и помещичью переписку. Они поделили скот между крестьянами. Восстание было подавлено лишь в октябре 1774 г. командой капитана Белехова⁴⁷. Для местных и центральных властей было совершенно очевидно, насколько активизировалось движение на широкой территории с приходом на правобережье «Большого войска» Пугачева. 13 августа 1774 г. П. Панин писал Екатерине II: «Искры ядовитого огня от настоящаго самозванца и употребляемых от него ко всей черни прельщений, зачинают пламенем своим пробиваться не только в тех губерниях, коими сам злодей проходил... но обнимают и здешнюю Московскую и Воронежскую губернии»⁴⁸. 17 августа он опять указывает на опасные для помещиков настроения крестьян центра страны: «Не только в одной Нижегородской, но и в Воронежской и Московской губерниях разнесшиеся от него (Пугачева. — М.К.) искры в чернь конечно везде, куда только оные достигнуть могли, совсем готовы воспламениться»⁴⁹.

Служивший во время восстания при графе П.И. Панине один из представителей русского дворянства, О.А. Поздеев, под впечатлением личных наблюдений, писал, что «наши мужечки не тише могут катать человечьими головами, как и французы в Париже. Внутренняя война везде страшнее и опаснее внешней». Любопытно это сопоставление русского и французского движения. Он вспоминал, что Пугачев «везде рассеявал, что если бы в России подпоры подрубить, то забор сам упадет, а потому и восстал на дворян, зачал крестьян делать вольными», а также о том, что многие крестьяне «явно» поднялись на борьбу, но все готовы были восстать, «кабы скоро приблизился только к Москве»⁵⁰.

Роль грамотных людей не ограничивалась их участием в организации вооруженной борьбы против угнетателей. Они действовали и в повстанческих учреждениях.

В ходе самостоятельных выступлений крестьянство нередко испытывало затруднения, необходимость в поддержке и совете. И в таких случаях оно невольно обращалось к вождю восстания за помощью.

Илецкий казак И. Творогов на допросе рассказал следующее о контактах повстанческого центра с восставшими крестьянами приволжских губерний: Пугачев «пошел с толпою своею, которая час от часу умножалась, по жительствам и городам, но какими точно местами, я не знаю; а помню только, что были в Алатыре, в Саранске, в Пензе и в городе Петровском. Во всех оных местах жители не противились, но, встречая везде с хлебом и солью, давали в толпу нашу вооруженных людей, хлеб и фураж, по силе злодейских указов, им данных, которые сочинял Дубровский, как о том я и выше сего сказал. В сих местах являлись иногда к Пугачеву из крестьян такие люди, которые просили от него себе указов о наборе в толпу его людей, кои злодей им и давал. Многих дворян злодей в сих местах истребил, которых большею частию привозили к нему свои крестьяне»⁵¹.

Приведем несколько конкретных фактов, свидетельствующих об инициативе, исходившей от рядовых участников движения. С письмом к Пугачеву обращались, например, крестьяне с. Большие Печерки, деревень Еделевы и Нагаевы Арзамасского уезда. Крестьяне писали это обращение, собравшись на сход, при участии священника Сергея Алексеева. Они заверяли Пугачева в своей верности. Сама челобитная не сохранилась, крестьяне разорвали ее, когда узнали, что отряд Пугачева уже ушел к Саранску⁵². Впоследствии (при расследовании дела о выступлении крестьян этого села) было выявлено 9 человек «ослушников и писателей челобитной»: крестьяне Егор Иванов, Федор Бычков, Игнатий Васильев, Федор Галун, Егор Исаев, Федор Фомин, Гаврила Естифеев, Егор Карпов, Никифор Евдокимов⁵³. 24 июля с челобитной к Пугачеву обратились крестьяне села Евлей. В ответ на нее крестьянам была возвращена мельница на реке Люле, которой три года назад завладел обыватель Алатыря И. Гаврилов без всякого вознаграждения «по одним ево проискам и неправильно со обидою отнятием»⁵⁴.

Особенно интересно другое прошение на имя Пугачева — от крестьян с. Алферьева Алатырского уезда. 23 июля 1774 г. бурмистр В. Захаров, староста К. Егоров с крестьянами жаловались на крестьян с. Верхнее Талызино, которые не хотят отдавать хлеб, посеянный алферьевскими крестьянами на земле с. Талызина. Хлеб этот сеяли крестьяне села Алферьева, поскольку крестьяне села Верхнего Талызина, принадлежавшие тому же помещику, были на оброке. «Таковой господцкой посевной нами хлеб нам не дают, а оной хлеб им не следует, а принадлежит оной хлеб взять нам». Помимо разрешения спора о том, кому принадлежит урожай, алферьевские крестьяне обращались еще с одной просьбой. Сообщая, что в селе имеется господский хлеб и скот, они просили разрешения раздать помещичий хлеб на пропитание и для посева⁵⁵. Следующий пункт прошения особенно важен. Крестьяне просили указать, «на каком быть основании. Что нам делать, мы не знаем, но хоша и была прислана от вас, государь, команда, однако некакого нам определения не объявили». В этом вопросе — неуверенность в необходимости сохранения традиционных форм, ожидание их изменений.

Такого рода обращения, видимо, были не единичны. Вопросы устройства жизни в селениях, в которых власть находилась в руках восставших, не могли не возникать, и крестьянство обращалось за помощью в повстанческий центр. Но это не исключало случаев, когда крестьяне действовали решительно. Так было в пензенских вотчинах Куракиных (с. Борисоглебское с деревнями), где крестьяне во время восстания сами начали выборы местных властей. Указание на деятельность восставших в этом направлении содержит приказ Панина и Куракиных, запрещавший после подавления движения мирские сходы в вотчине и обязывающий крестьян выполнять распоряжения приказчика К. Попова. В документе говорилось: «Дворовым людям и земским объявите, что не подлежит им просить у помещиков мест, к коим их определят, а что они определяются по усмотрению способности их начальниками, а что те никогда в земские туда отправлены не будут, где они с крестьянами в минувшее замешательство были в согласии, а крестьяне их тогда запретительными выборами требовали (курсив наш. — М.К.) к определению к себе в земские»⁵⁶.

Остановимся на тех участниках Крестьянской войны, которые направлялись из штаба Пугачева в качестве представителей повстанческого движения в различные районы. Для этого широко использовались местные крестьяне, особенно в период похода повстанческой армии по губерниям правобережья Волги.

Вопрос о характере деятельности повстанческих посланцев в должной степени не изучен и не оценен. В работах отдельных исследователей, занимавшихся изучением Крестьянской войны 1773—1775 гг., собрано немало фактических данных, характеризующих их широкую в территориальном отношении деятельность, и отмечены прежде всего такие стоявшие перед ними задачи, как расширение сообщений о восстании, агитация о его поддержке. Известно, что повстанческие посланцы из крестьян направлялись для того, чтобы набирать в армию Пугачева казаков, таковы дворовые Овечкин и Пономарев⁵⁷. В августе 1774 г. в Коломне был пойман беглый солдат, который, побывав в армии Пугачева, пробирался к Москве, агитируя и призывая в армию восставших. Как выяснилось на допросе, он успел переправить в повстанческую армию 6 человек⁵⁸. Подобных фактов источники содержат немало.

Повстанческий штаб, по-видимому, стремился использовать грамотных участников движения из местных крестьян в качестве своего рода разведчиков. Вот несколько фактов, подтверждающих это. В конце июня повстанческие «разведчики» ходили по Москве и записывали, что говорят о Пугачеве. Им было дано задание выяснить настроение москвичей, готовность трудовых масс к встрече Пугачева, будут ли москвичи «рады, если скоро придет сюда Петр Федорович»⁵⁹. Это свидетельствует о том, что руководители восстания стремились полечить точные данные, поэтому они посылали грамотных людей, способных в письменной форме сообщить необходимые сведения. «Таковых подобных ему шпионов в Москве находится немалое число», — говорил один из них Тихон Попов. Он ходил по Красной площади и разведывал, что говорят в народе, как власти готовятся к обороне. Из группы посланцев Пугачева, в которой находился Попов, часть поехала в другие города — Тулу, Коломну, Петербург и т. д.⁶⁰

Интересные факты сообщил в своих показаниях в Воронежской губернской канцелярии 8 сентября 1774 г. экономический крестьянин Никита Шаевский. На первом допросе он пытался не раскрывать известные ему обстоятельства, «желая закрыть сообщников». Шаевский вместе со своим, по определению властей, «подговорщиком» сержантом вступил в отряд полковника Ивана Дмитриева. Отряд этого повстанческого вожака из яицких казаков действовал на территории Алатырской и Арзамасской провинций. Вначале отряд был невелик; кроме Дмитриева, в отряде было еще 4 яицких казака, но вскоре он пополнился вступившими в отряд местными крестьянами и насчитывал уже 100 человек. Крестьяне были сравнительно хорошо вооружены, в их распоряжении находилось 4 пушки. Когда Дмитриев с казаками из села Алашеевки Алатырской провинции уехал к Пугачеву, отряд крестьян продолжал действовать и возглавил его экономического села Четвертакова крестьянин Вьясков⁶¹. По полученному от Пугачева «письменному повелению» Дмитриев отправил донского казака Алексея Семенова, беглого дворцового крестьянина Дмитрия Усачева, дворцового же крестьянина из села Чиглы Битюцкой волости Семена Алексеева и экономического крестьянина из села Воскресенского Серпуховского уезда Никиту Шаевского, «как все они грамоте умеющие» в разные уезды «для разведывания» вестей и прежде всего о самом Пугачеве, а именно: «что про означенного Пугачева в народе говорят и желают ли народом принять ево, Пугачева, за царя», «естли из них кто его за царя признавать не будет, тем толковать и советывать, чтоб к государю были склонны, и объявлять им, что он жив и идет з большими воинскими командами». Донской казак Семенов и крестьянин Усачев, по данному от Дмитриева «письменному приказу», поехали по донским станицам до Луганской станицы; Шаевский с «словесным приказом» в Павловский уезд в Слободскую Украину и на юг Великороссии до Павловской крепости. Алексеев — в Тамбовский уезд до Тамбова с тем, чтобы «по разведывании уверить вышеписанными словами и, записав те жительства, в коих народ к ним будет склонен»⁶². И еще одно любопытное сообщение делает Шаевский, а именно, что в штабе отряда на реке Иловле он видел «многие писма», про которые специально приставленный к ним сержант говорил, что это «пугачевские указы и к нему рапорты». «Архив» охранялся и «к прочтению оных Шаевский допускаем не был»⁶³.

Один из участников повстанческой борьбы, крепостной крестьянин Федор Неструев рассказывал на допросе, что «Пугачев ево, Неструева, и еще из той злодейской толпы помещичьих же беглых людей... послал в разные места с письмами и уговаривать народ, чтоб збирались и приходили к нему, Пугачеву»⁶⁴. Беглый капрал Томского пехотного полка Данила Медветчиков в августе 1774 г. объявил себя в Туле посланным от Пугачева с указом; он был публично наказан кнутом. Признав его человеком, «к побегам и к пустым разглашениям склонным», А.А. Вяземский распорядился, а Екатерина II утвердила, чтобы Медветчиков «и впредь таких или тому подобных развращенных слов между простыми людьми разсевать не мог, то доколе нынешния обстоятельства придут в успокоение содержать его под крепким караулом, а наконец как человека уже ошельмованного сослать в Нерчинск»⁶⁵.

Ответ на вопрос о том, насколько успешно заканчивался подобный сбор сведений, в документах отсутствует. Имеется лишь указание упоминавшегося выше «купецкого сына» Тихона Попова (отданного в 1734 г. от арзамасского купечества в рекруты), что он отсылал из Москвы письма в повстанческий штаб к полковнику Малеваному через управляющего князя Н.И. Трубецкого Михаила Борисова⁶⁶. Можно предполагать, что какая-то часть письменных сведений до штаба Пугачева доходила, несмотря на все трудности пересылки. Но даже при малой результативности попытки подобной деятельности указывают на стремление Военной коллегии восставших организовать народное движение.

Поскольку записи, которые велись посланцами Пугачева, не выявлены, о них можно судить лишь по крайне общему изложению их содержания, даваемому в допросах. Следственные материалы все же позволяют предполагать, что при составлении этих записей достигался не только сбор информации в тактических интересах, но, видимо, предусматривалось использовать их при создании повстанческих манифестов, во всяком случае, при их корректировании и уточнении.

Таким образом, есть основания считать, что как ни мала была группа грамотных крестьян в массе участников Крестьянской войны 1773—1775 гг., они все же играли активную роль в движении. Их мы встречаем не только при штабе Е.И. Пугачева, но и в крестьянских отрядах, среди участников местных восстаний. Крестьяне пытались письменно выразить свое отношение к происходящим событиям, о чем имеются сведения в протоколах допросов и официальной переписке. Конечно, наличие грамотных людей среди участников Крестьянской войны не смогло изменить в целом стихийного характера движения, но оно свидетельствовало о развитии сознания народных масс.

Указания на то, что «письменные» документы использовались в отрядах, действовавших в отдалении от «Большого войска», говорят о стремлении восставших придать организованность местным движениям, возникавшим в ходе Крестьянской войны. Очевидно, архивы восставших складывались не только при повстанческом центре, но порой и в практике массового движения. Создаваемые восставшими документы являются показателем того, какой опыт борьбы приобретал народ в период восстания. Они свидетельствуют, что в среде восставших проявлялось стремление закрепить этот опыт не только в устной традиции, но и на бумаге.

Вековая антикрепостническая борьба крестьянства нашла свое научное обобщение в трудах В.И. Ленина. Опираясь на богатые исторические традиции освободительной борьбы в России, В.И. Ленин дал блестящий анализ характера борьбы крестьянства. В.И. Ленин указывал, что в выступлениях крестьян получило отражение «то страстное желание избавиться от помещичьего гнета, та пламенная ненависть к средневековью, бюрократии, та стихийная, непосредственная, часто наивная и не вполне отчетливая, но в то же время бурная революционность простых крестьян, которая лучше, чем длинные рассуждения, доказывает, какая потенциальная разрушительная энергия накопилась в крестьянских массах против дворянства, помещиков и Романовых»⁶⁷.

Приведенные в статье материалы позволяют судить о некоторых идейных представлениях крестьянства в период восстания Е.И. Пугачева и прежде всего о готовности крепостного люда поддержать его программные требования и главное из них — избавление от крепостного рабства.

Примечания

Под крепостной интеллигенцией в данной статье имеется в виду грамотная часть крестьян, включая и дворовых людей.

1. «Красный архив», 1935, т. 2—3 (69—70), стр. 200.

2. «Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева», т. II. Л., 1966, стр. 446.

3. См. правительственное объявление от 10 января 1775 г. — «Восстание Емельяна Пугачева». Сборник документов. Подг. к печати проф. М. Мартыновым. Л., 1935, стр. 183—198.

4. При этом развивались традиции предшествующего времени, когда выходцы из народа выступали авторами «ложных» указов, действуя в интересах угнетенных (Н.Л. Рубинштейн. Крестьянское движение в России во второй половине XVIII в. — «Вопросы истории», 1956, № 11; К.В. Сивков. Подпольная политическая литература в России в последней трети XVIII в. — «Исторические записки», т. 19, 1946; К.В. Чистов. Русские народные социально-утопические легенды XVII—XVIII вв. М., 1967.

5. Г.П. Макогоненко. Народная публицистика XVIII в. — «Русская проза XVIII века», т. 1. М.—Л., 1950, стр. 197; см. также: «История русской экономической мысли», т. I, ч. 1. М., 1955, стр. 592—593.

6. Сообщая 22 мая 1774 г. А.А. Вяземскому о важном пленнике, Я. Брандт указывал, что Мамаев собственноручно писал свои показания — «сам те допросы писал» (ЦГАДА, Госархив, Разряд VI, д. 460, л. 10).

7. С.Ф. Елеонский. Пугачевские указы и манифесты, как памятник литературы. — «Художественный фольклор», т. IV—V. М., 1929, стр. 74; К.В. Чистов. Указ. соч., стр. 155.

8. «Сочинении и переводы Владимера Лукина», ч. 1. СПб., 1765, стр. XVII.

9. Л.А. Коган. Крепостные вольнодумцы (XIX век). М., 1966, стр. 54—55.

10. М.М. Штранге. Русское общество и французская революция 1789—1794. М., 1956; он же. Демократическая интеллигенция России в XVIII веке. М., 1965; Ю.Я. Коган. Очерки по истории русской атеистической мысли XVIII в. М., 1962; Н.Н. Розов. Русская рукописная книга. Этюды и характеристики. Л., 1971; К.Е. Джеджула. Россия и Великая Французская буржуазная революция конца XVIII века. Киев, 1972.

11. М.Н. Покровский. Новые данные о пугачевщине. — «Вестник Коммунистической академии», кн. XII, 1925, стр. 227.

12. Л.Ф. Захарова. Борьба помещичьих крестьян против крепостного гнета во второй половине XVIII века (По материалам Нижегородской губернии). — «Труды Горьковского педагогического института им. М. Горького», т. XVIII, 1956, стр. 17—18.

13. ЦГАДА, ф. Тайная канцелярия, д. 7188, л. 15—15 об.; Госархив, Разряд VI, кн. 465, ч. I, лл. 54—55.

14. ЦГАДА, ф. 349/2 (Тайная экспедиция), д. 7191, лл. 1—6.

15. «Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773—1773 годов». Сборник документов. Под ред. А.П. Пронштейна. Ростов-на-Дону, 1961, стр. 29.

16. «Бумаги гр. П.И. Панина о пугачевском бунте». — «Сборник РИО», т. 16, стр. 132, 134; т. 13, стр. 389—390.

17. ЦГАДА, Госархив, Разряд VI, д. 478, лл. 2—3.

18. Там же, лл. 9 об — 10; С. Пионтковский. Архив Тайной экспедиции о крестьянских настроениях 1774 г. — «Историк-марксист», 1933, кн. 7 (47), стр. 96.

19. ЦГАДА, Госархив, Разряд VI, д. 481, лл. 1—2, 5—6; С. Пионтковский. Указ. соч., стр. 96.

20. С.Ф. Елеонский. Указ. соч., стр. 63—73.

21. «Пугачевщина». Сборник документов, т. I. М.—Л., 1926, стр. 27.

22. ЦГАДА, Госархив, Разряд VI, кн. 467, ч. III, лл. 343 об., 346.

23. Там же, ч. X, лл. 2—3; ф. Тайная канцелярия, д. 7214, л. 3—3 об.

24. С. Пионтковский. Указ. соч., стр. 97.

25. На допросе он показывал «живущим у генерал-майора Ланова» (ЦГАДА, Госархив, Разряд VII, д. 2390, л. 1).

26. Там же.

27. По сообщению М.Н. Волконского, казнь Белобородова 3 сентября 1774 г. происходила в Москве на Болоте «при многих тысячах смотрителей, не только городовых жителей, но и поселян».

28. ЦГАДА, Госархив, Разряд VII, д. 2390, лл. 2 об., 5 об. — 6.

29. С. Пионтковский. Указ. соч., стр. 97.

30. Г.Т. Рябков. Отражение Крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева в Смоленской губернии. — «Тезисы докладов и сообщений XIII сессии межреспубликанского симпозиума по аграрной истории Восточной Европы». М., 1971, стр. 96.

31. «Дон и Нижнее Поволжье...», стр. 33.

32. «Русская старина», т. X, июль 1874, стр. 617—619.

33. ЦГАДА, Госархив, Разряд VI, кн. 467, ч. II, лл. 304—303.

34. «Пугачевщина», т. III, М.—Л., 1931, стр. 61.

35. «Крестьянская война 1773—1775 гг. в России». Документы из собрания ГИМ. М., 1973, стр. 336.

36. «Пугачевщина», т. I, стр. 217.

37. Там же, стр. 218; С.И. Тхоржевский. Пугачевщина в помещичьей России. Восстание на правой стороне Волги в июне—октябре 1774 года. М., 1930, стр. 98.

38. «Пугачевщина», т. III, стр. 124.

39. С.И. Тхоржевский. Указ. соч., стр. 153.

40. ЦГАДА, ф. 419, Арзамасская провинциальная канцелярия (далее — АПК), оп. 5, д. 95, 1774 г., л. 1—1 об.

41. Там же, д. 147, л. 13 об.; д. 229, л. 10.

42. С.И. Тхоржевский. Указ. соч., стр. 152—153.

43. «Пугачевщина», т. III, стр. 65—66; С.И. Тхоржевский. Указ. соч., стр. 80—81; Д.Л. Мордовцев. Политические движения русского народа, т. I. СПб., 1871, стр. 343; Л.С. Прокофьева. О действиях повстанцев правобережья в Крестьянской войне под предводительством Е.И. Пугачева. — «Вопросы военной истории России (XVIII и первая половина XIX веков)». М., 1969, стр. 331—334; «Дон и Нижнее Поволжье...», стр. 154.

44. «Пугачевщина», т. III, стр. 109—112; «Дон и Нижнее Поволжье...», стр. 151, 154; ЦГАДА, ф. 1274 (Паниных — Блудовых), д. 181, лл. 1—16 об.

45. «Дон и Нижнее Поволжье...», стр. 151—153.

46. ЦГАДА, ф. 1274, д. 181, л. 16.

47. ЦГАДА, ф. АПК, оп. 5, д. 220, 1774 г., лл. 2—5 об., 14—14 об., 25, 28; д. 118, л. 1—1 об.; д. 203, л. 1—1 об.; д. 120, л. 9—9 об.; д. 149, лл. 1—14; д. 196, л. 1; В.Н. Автократов. Движение крестьян в Нижегородской губернии. — «Исторический архив», т. 8. М., 1953, стр. 320.

48. «Сборник РИО», т. 6, стр. 106.

49. Там же, стр. 110.

50. «Из писем Осипа Алексеевича Поздеева к его друзьям». — «Русский архив», 1872, № 10, стб. 1879, 1886.

51. «Дон и Нижнее Поволжье...», стр. 190.

52. «Крестьянская война в России в 1773—1773 гг. Восстание Е.И. Пугачева», т. III. Л., 1970, стр. 165.

53. ЦГАДА, ф. АПК, оп. 5, д. 138, 1774 г., лл. 10—10 об., 18, 28—28 об.; ф. 1274, д. 183, л. 489 об.; д. 186, л. 131; «Пугачевщина», т. III, стр. 380; «Исторический архив», т. 8, стр. 326.

54. «Пугачевщина», т. I, стр. 53; ЦГАДА, ф. 1274, д. 183, л. 388 об.

55. «Пугачевщина», т. I, стр. 216—217; ЦГАДА, ф. 1274, д. 183, л. 399 об.; д. 186, л. 73; Н. Дубровин. Пугачев и его сообщники, т. III. СПб., 1884, стр. 113—114.

56. «Крестьянская война 1773—1775 гг. в России». Документы из собрания ГИМ, стр. 277.

57. «Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Е. Пугачева», т. III, стр. 195.

58. С. Пионтковский. Указ. соч., стр. 93.

59. ЦГАДА, ф. Тайная канцелярия, д. 7213, лл. 2—20.

60. Д.И. Малинин. Отголоски пугачевщины в Калужском крае. Калуга, 1930, Приложение III, стр. 39—43.

61. «Пугачевщина», т. III, стр. 51; ЦГАДА, ф. 1274, д. 174, л. 153—153 об.; ф. АПК, оп. 5, д. 983, лл. 95—96; д. 120, л. 12 об.

62. «Пугачевщина», т. II. М.—Л., 1929, стр. 247—248; ЦГАДА, Госархив, Разряд VI, кн. V, лл. 466—467.

63. «Пугачевщина», т. II, стр. 248.

64. С. Пионтковский. Указ. соч., стр. 93; ЦГАДА, Госархив, Разряд VII, д. 2389, л. 3 об.

65. ЦГАДА, Разряд VI, д. 481, лл. 3—4, 7—8.

66. Д.И. Малинин. Указ. соч., Приложение III, стр. 42.

67. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 170.