На рубеже двух столетий

Подходил к концу XVII век. Новый 1700 год русские люди встретили не 1 сентября, как столетиями до этого, а 1 января, к тому же по новому, григорианскому, летосчислению; по принятому до этого времени византийскому счету («от сотворения мира») это был бы 7208 год. Начиналась знаменитая эпоха реформ, «петровских преобразований», «европеизации» страны. Страна, как, не без преувеличения, напишет столетие с лишним спустя великий поэт, «мужала с гением Петра».

Подготовленные и начатые еще во второй половине предыдущего столетия реформы выводили Россию на новые рубежи, превращали ее в одну из ведущих мировых держав. Но все эти успехи достигались очень дорогой ценой: крайним истощением народных сил, возрастанием до невиданных размеров эксплуатации. Методы, которыми проводились реформы, направленные на укрепление государства и его социальной опоры в лице дворянства и купечества, дали основание В.И. Ленину сказать, что Петр I «ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства»¹.

Не удивительно, что правление Петра сопровождалось непрерывными классовыми выступлениями народных низов.

В июне 1671 г. на помосте около Лобного места под топором палача скатилась голова Степана Разина, а около полугода спустя закончилось сопротивление Астрахани — последнего оплота второй Крестьянской войны. Несмотря на разгул мести карателей и палачей, народное движение на Дону, где началась разинская эпопея, не стихает на протяжении последних 30 лет XVII в. В 70 — начале 80-х годов оно приобретает такие формы, что угрожает вылиться в новое восстание. Его участники, среди которых имелись и повстанцы 60 — начала 70-х годов, сохранившие даже знамя («прапорец») Разина, мечтали в начале 80-х годов соединиться с московскими стрельцами. Правда, это не удалось сделать. Но в Москве в 1682 г. стрельцы и солдаты с их союзниками так «тряхнули царством», что заколебалось здание формирующейся абсолютистской монархии. Они сменили правительство, контролировали его и заставили пойти на уступки. Среди участников Московского восстания 1682 г. имелись и разинцы, переведенные после 1671 г. в Москву из Астрахани. Герои 1666—1671 гг., эти «возмутители спокойствия», тревожили покой власть имущих и позже, вплоть до событий классовой борьбы начала XVIII в., в которых они участвовали.

В начале XVII в. Крестьянская война, сопровождавшаяся борьбой народных масс против иностранной интервенции, продолжалась полтора десятилетия. Огромные усилия, затраченные ими, истощение и разорение страны делают понятным тот факт, что в течение нескольких десятилетий социальные низы не могли подняться на классовую борьбу такого масштаба. Правда, в 40—60-е годы в стране произошел ряд восстаний и выступлений, однако новая Крестьянская война падает на вторую половину 60 — начало 70-х годов. Кроме того, нужно иметь в виду, что первая Крестьянская война сдержала на время окончательное закрепощение крестьян.

После второй Крестьянской войны беспощадно проводятся в жизнь нормы Соборного уложения 1649 г. Крепостнический «устав» ужесточается, распространяясь на новые районы страны. В эпоху разинского движения и после него крепостническое государство, несравненно более мощное, чем в начале XVII в., гораздо быстрей расправляется с народными движениями, обильными в это «бунташное» время. Сословно-представительная монархия превращается в абсолютную, и это сопровождается, с одной стороны, возрастанием роли дворянства, усилением его экономической мощи и политического влияния, с другой — ухудшением материального положения и ростом политического бесправия народных масс.

В последней трети XVII — начале XVIII в. продолжается рост землевладения дворян, уменьшается крестьянская запашка, усиливается феодально-крепостнический гнет. Раздачи земель правительством идут непрерывно и в больших размерах. За разгром разинского восстания огромные владения получают Ю.А. Долгорукий и другие каратели. То же происходит по случаю подавления восстания в Москве 1632 г., победы Петра в борьбе за власть с Софьей в 1689 г., за Чигиринские походы в 70-е, за крымские в 80-е годы и т. д. Помещики получали земли из дворцового ведомства, черносошные, пустые земли «Дикого поля» в южных уездах. Феодалы, не ограничиваясь пожалованиями правительства, самовольно захватывают земли на юге и юго-востоке; их владения приближаются к донским пределам, вклиниваются в земли нерусских народов Поволжья, Приуралья, распространяются в пределах Украины. Наиболее знатные феодалы, царские родственники и фавориты сказочно обогащаются за счет ограбления и эксплуатации крепостных. Нарышкины, родственники Петра I по матери, в 80—90-е годы получают 6,5 тыс. крестьянских дворов из дворцовых владений. К началу третьей Крестьянской войны фельдмаршал Б.Н. Шереметев имел в своих 19 вотчинах 6282 двора с более чем 40 тыс. жителей. В начале же столетия некоторые дворянские семейства (Лопухины, Нарышкины, Черкасские) владели примерно по 10 тыс. крестьянских дворов, 15 дворян — по 1—2 тыс., 50 дворян — по 500—1000, 400 дворян — по 100—500 дворов. В целом при Петре I в раздачу попали сотни тысяч крестьян.

Положение крестьян ухудшилось после подавления разинского движения. Власти усиливают сыск беглых, ужесточают репрессии против них². В результате законодательной деятельности правительства (особенно важны в этом плане наказ сыщикам 2 марта 1685 г. и указ 28 марта 1698 г.) вырабатывается своеобразный кодекс сыска беглых крестьян и холопов. Сыск принял постоянный государственно-организованный и массовый характер; он продолжался в течение всей последней трети XVII в.; особенно большие размеры характерны для сыска 90-х годов, когда его масштабы «ни в какой мере не уступали масштабам сыска в 60-е годы»³. Правительство во второй половине XVII в. постепенно распространяет нормы сыска беглых на окраины страны. В обстановке массового бегства на юг в 70—80-е годы эти меры к концу столетия начинают применяться властями и на территории Дона, что, естественно, вызывало крайнее недовольство донского казачества.

О тяжком положении крестьян петровского времени сохранилось немало сведений. Барщинные работы, различные взносы и повинности разоряли их хозяйство. И.Т. Посошков сообщает, что помещики накладывают на своих крестьян «бремена неудобноносимая»; есть такие «бесчеловечные дворяня», которые в пахотную и сенокосную пору не оставляют своим крестьянам ни одного дня для работы на себя или, забрав положенные оброк и столовые запасы, «еще требуют с них излишняго побору и тем излишеством крестьянство в нищету пригоняют». По его же словам, «многие дворяне говорят: «Крестьянину де не давай обрости, но стриги ево, яко овцу, догола». И, тако творя, царство пустошат, понеже так их обирают, что у иного и козы не оставляют, и от таковые нужды домы свои оставляют и бегут»⁴. В одном из подметных писем, адресованных Петру I (1700 г.), группа крестьян жалуется, что дворяне, «яко львы зубы, челюстьми своими пожирают и яко же змии ехидные, рассвирепея, напрасно пожирают» то, что создается трудом их подданных⁵.

Значительно увеличивается налоговое бремя. Помимо внесения подворной подати, уплаты косвенных налогов (таможенные, кабацкие и др.), с начала XVIII в. вводится много новых: деньги корабельные, рекрутские, драгунские и многие другие. Войны (особенно Северная, начавшаяся в 1700 г.), создание армии и флота, постройки заводов и каналов — все это требовало колоссальных средств. Налоги брались со всего: с бань и постоялых дворов, перевозов и мельниц, с лавок и шалашей — со всего, что продавалось и покупалось.

Особенно тяжелым было положение крестьян. В среднем на один крестьянский двор падало до 10—15 руб. и более различных платежей. Для сравнения можно привести такие данные (за 1706 г.): для выплаты двухгодичного оброка по 1 руб. 69 коп. со двора крестьянам имения И. Квашнина-Самарина в Калужском уезде требовалось продать около 7 пудов свинины, или 11 баранов, или 85 кур⁶.

Нещадная эксплуатация крестьян и посадских людей феодалами и государством имела своим следствием массовое их разорение, обнищание. Перепись 1710 г. показала сокращение количества крестьянских и посадских дворов. Большие размеры приняли недоимки при сборе налогов и платежей. Они выколачивались властями с применением самых жестоких мер, сопровождались страшными злоупотреблениями и насилиями представителей местной администрации. Характерной чертой жизни и быта многих городов, сел и деревень является массовое нищенство. Так, по данным за 1709 г. в Бежецком уезде на 25 тыс. населения насчитывалось около 1,6 тыс. нищих. Тысячи, десятки и сотни тысяч крестьян и горожан отрывались от своих занятий на строительство городов и каналов, обслуживание мануфактур, устройство засек и подводную службу и многое другое. Так, на воронежских судоверфях с 1698 по 1701 г. работало до 15 тыс. работных людей из различных уездов; десятки тысяч людей строили в тяжелейших условиях Петербург, Азов, Таганрог и другие города. В рекруты в годы Северной войны брали по 1 человеку с 20 дворов; за первые 10 лет мобилизовали 200 тыс. человек⁷. Тысячи людей погибали от голода и холода, болезней и побоев.

Исключительно тяжелым было положение десятков тысяч работных людей на мануфактурах и приписных крестьян, обслуживавших те же фабрики и заводы. Долгий рабочий день, низкая зарплата, которой хватало лишь на пропитание самого работника, притеснения и издевательства — таков был их удел. Многие из них бежали с предприятий, власти же принимали строгие меры к их отысканию и возвращению на старые места.

На народных страданиях строилось и крепло государство, усиливались позиции и увеличивались богатства российского дворянства и купечества. Наступление на жизненные интересы широких народных масс затрагивало те районы, которые исстари сохраняли автономию в пределах России. Это, прежде всего, юго-восточные окраины, куда в течение второй половины XVII — начале XVIII в., не ослабевая, тянулись потоки беглых.

На Дону в начале XVIII в. насчитывалось около 130 городков-станиц, с несколькими десятками тысяч населения, возможно до 60 тыс. чел. Среди них по-прежнему насчитывалось немало беглых крестьян и посадских, стрельцов и солдат. Многие голутвенные люди работали на богатых казаков, попадая к ним в экономическую зависимость, другие становились бурлаками, третьи, люди бездомовные и бродячие, кормились случайной работой. На Дону постоянно не хватало хлеба, прокормиться было трудно. Положение осложнялось частыми набегами воинственных соседей; они убивали и уводили в плен сотни людей, разоряли дома, захватывали имущество⁸.

Еще большую опасность представляло появление на Дону русских и украинских помещиков, монастырей, дворцового ведомства, которые с конца XVII в. начинают захваты земель и угодий. Казаки сопротивляются наступлению дворянского и монастырского землевладения, выгоняют новых владельцев и их приказчиков, разоряют их имения. Но остановить натиск феодалов они не могут, так как власти и сам царь весьма заинтересованы в получении владений на Дону. Так, борьба донских казаков за владение Бахмутскими соляными промыслами, которые еще в конце XVII в. были переданы Изюмскому полку и его полковнику В.Ф. Шидловскому, после ряда столкновений завершилась в 1706 г. их отпиской «на государя». Они поступили в ведение Семеновской канцелярии. Интересно, что в 1705 г. Бахмутский соляной завод был разорен и сожжен соляными добытчиками и голытьбой, которых возглавил бахмутский казачий атаман Кондратий Афанасьевич Булавин. После решения судьбы промыслов туда приехал воронежский дьяк Алексей Горчаков, чтобы описать земли и угодья, выяснить убытки от пожара. Но донцы не допустили его к проведению описи, Булавин приказал посадить дьяка под арест⁹.

Правительство переселяет новопришлых казаков из верховых городков в районе рек Хопер, Медведица, Бузулук и другие места — на азовские дороги. Власти запрещают донцам ловить рыбу на Дону в районе Азова, «сечь лес и пустошить леса». В некоторых местах воеводы по личному указу Петра I пытаются провести перепись казаков. Досаждали казакам и стеснения в торговых делах. Массовые побеги крестьян и дворовых с 80-х годов XVII в. вызывают появление серии правительственных указов, запрещающих принимать на Дону беглых, которых предписывалось возвращать владельцам.

Наступление правительства на жизненные интересы жителей Дона (казаков, беглых крестьян и холопов, работных людей с различных предприятий и промыслов) вызывало их недовольство. Эти все более углублявшиеся классовые противоречия дополнялись рознью в среде самого донского казачества между его богатой частью, старшиной, превращавшейся постепенно в помещиков, торговцев и предпринимателей, и основной массой «голутвенных», бедных людей, подвергавшихся беспощадной эксплуатации со стороны домовитых. В руках старшины сосредоточивается вся власть — из их среды прежде всего выбираются войсковые атаманы и их помощники, они командуют полками, предводительствуют во время походов и набегов, определяют внутреннюю и внешнюю политику Войска Донского. Несмотря на то, что продолжает действовать круг, обладавший высшей административной и судебной властью, старшина все больше игнорирует его, предпочитая решать дела на узком совете из представителей казачьей верхушки. Домовитые присваивают себе львиную долю жалованья, которое присылается из Москвы, и различных денежных поступлений в войсковую казну. Несение же различных тяжелых повинностей перекладывается на плечи бедняков.

Правительство, стараясь привлечь на свою сторону домовитых, самым откровенным образом их подкупает — в ход идут и жалованье, и всякие подарки, и предоставление привилегий. Особенно щедро оплачивают московские бояре предательство, помощь в подавлении народных восстаний. Так было, например, в 1671 г. при поимке Степана Разина. А за участие в подавлении Астраханского восстания 1705—1706 гг. Войско Донское получило 20 тыс. руб. Войсковому атаману Лукьяну Максимову за борьбу с Булавиным в конце 1707 г. пожаловали для него и его сторонников 7 тыс. руб. Им было также разрешено захватывать в частную собственность земли, на которых домовитые заставляли работать на себя беглых; здесь появляются их хутора¹⁰. В одном из царских указов (1689 г.) говорилось, что до этого времени «по реке Хопру и Медведице отнюдь пашни не пахивали и никакого хлеба не сеевали, а важивали хлеб из русских городов и кормилися зверьми и рыбами; а ныне де в тех городках казаки завели пашню»¹¹.

Беглые люди и «природные» казаки все больше начинают заниматься земледелием для собственного прокормления. На Дону скапливается все больше беглых. После семи лет проживания они становились полноправными казаками. Русские дворяне разных уездов, центральных и южных, жалуются правительству на бегство своих подданных, которое разоряет помещичьи хозяйства. Так, в одной коллективной челобитной 1690 г. феодалы сообщают властям: «Бегают от нас люди и крестьяне с женами и детьми на Дон, на Хопер и на Медведицу беспрестанно, многие села и деревни запустошили. Теперь мы от этого побегу разорены без остатку».

На Дон, помимо крестьян, посадских, бегут многие стрельцы, солдаты и драгуны. Особенно усиливается их бегство после подавления восстаний в Москве в 1682 г. и под Москвой в 1698 г., с началом Северной войны. Спасаются от преследователей и раскольники. Они основывают свои скиты в глухих местах по Хопру и Медведице. Скрываются от гнета своих феодалов — гетманов и старшины — украинцы.

В ответ на присылаемые из Москвы грамоты с требованиями о выдаче беглых Войско или сообщало, что их на Дону нет, или попросту отмалчивалось. В начале XVIII в. правительство переходит к более активным действиям. В 1703 г. на Дон посылают стольников М. Кологривова и М. Пушкина с поручением выявить новооснованные городки в верховьях Дона, по Хопру и Медведице, Бузулуку и Северному Донцу. Беглых предписывалось отослать на прежние места жительства или на каторжные работы в Азов. Стольники опросили население ряда городков. Но высылка, которую начали проводить царские отряды, встретила сопротивление казаков. Миссия Кологривова и Пушкина потерпела неудачу. Но власти неоднократно возобновляли усилия, направленные на то, чтобы воспрепятствовать заселению беглыми русскими людьми верховых донских городков, перевести их на новые поселения в районе «шляхов», которые вели к Азову, с целью освоения новоприсоединенного края.

Правительство все более стесняет политические права Войска Донского: запрещает предпринимать казакам военные походы, посылать послов без разрешения азовского губернатора; вмешивается в хозяйственную жизнь казачества.

К началу XVIII в. классовые антагонизмы в стране обостряются до крайности. Они выливаются в цепь народных движений, более или менее крупных, принимающих различные формы — от массового бегства в 80—90-е годы XVII в. и большого количества выступлений, восстаний различных категорий угнетенного населения до крупных движений, таких, как, например, Астраханское восстание 1705—1706 гг., Башкирское восстание 1704—1711 гг. и, наконец, самого мощного из них — Крестьянской войны начала XVIII в.

Примечания

1. В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 301.

2. А.Г. Маньков. Развитие крепостного права в России по второй половине XVII в. М.—Л., 1952, стр. 53.

3. Там же, стр. 82—83.

4. И.Т. Посошков. Книга о скудности и богатстве и другие сочинения. М., 1951, стр. 177.

5. Н.Б. Голикова. Политические процессы при Петре I. М., 1957, стр. 166.

6. В.И. Лебедев. Булавинское восстание (1707—1708). М., 1967, стр. 13, 15.

7. Там же, стр. 15—16.

8. Е.П. Подъяпольская. Восстание Булавина. 1707—1709. М., 1962, стр. 56—57.

9. Там же, стр. 60—63; А.П. Пронштейн. Земля Донская в XVIII в. Ростов-на-Дону, 1961, стр. 256—257.

10. В.И. Лебедев. Булавинское восстание (1707—1708), стр. 30.

11. Булавинское восстание. Сб. документов. М., 1936, стр. 460.