А Емельян народный царь стоял у Оренбурга,
Никак тот город не хотел открытой стать шкатулкой.
Ещё послание одно Рейнсдорпу написали:
«Склонись же пред царём скорей!», — к датчанину взывали.
Проклятья сыпали ему на голову седую,
Но был упрямым Иоганн, проклятья шли впустую.
И как-то даже дал приказ подручный Фредерики
У стен капканы разложить, авось, и скорчат лики
Напавшие, что угодить в капканы умудрятся.
Но на затею лишь в ответ казак удал смеялся.
В тот день на приступ вновь идти решился император,
Пускай кобенится Рейнсдорп, хвост у него поджатый.
Как вдруг разведка донесла — идёт Голицын биться,
И много ныне с ним солдат желает объявиться.
Он против турок воевал, в сраженьях отличился,
Сей генерал-поручик, князь вновь воевать стремился.
С Бугуруслана он спешил к Сорочинской твердыне —
Да крепость захватить хотел, владети ей отныне.
«Не отдадим мы сей форпост, тотчас пойдём навстречу, —
Решенье принял Пугачёв. — Проучим злую нечисть!».И в марте, пятого числа, отряды Пугачёва
Во крепость вольную вошли, для боя план готовя.
«Внезапно ночью нападём, пока Голицын дремлет,
Раз манифесты он царя не слышит, им не внемлет», —
Дал император сей приказ, и в ночь отряды вышли,
Без шума лишнего, вперёд ступая еле слышно.
Да набрели на авангард голицынских отрядов,
Майор Елагин, командир шпынял его упрямо.
И ночь вдруг боем взорвалась, разбилась на осколки,
Картечь летела — смерть несла, рубили сабли колки.
Не ждал такого авангард, не ожидал Елагин,
Что нападёт казак лихой, вдруг полетят снаряды.
В деревне Пронькиной во тьме та разразилась битва,
Не помогла Елагину поспешная молитва —
Убитым стался тот майор во схватке с государем,
Видать, старался он, спешил к царю Емеле даром.
Так авангард весь отступил сначала под напором,
Но вдруг на помощь подоспел отряд Хорвата споро —
Майор тот битву услыхал да марш-бросок устроил,
Желал Емелю захватить, в веках прослыть героем.Наш государь предвидел то, не рисковал напрасно
И в крепость скоро отошёл, где было безопасно.
Из крепости Сорочинской во городок Яицкий
Затем явился Емельян, судил, как дальше биться.
Да выжидал — Голицын что предпримет в продолженье
Их спора тяжкого. Росло и множилось волненье.
А князь Голицын наступал, не счесть солдат с ним было —
Сорочинскую крепость взял он страшной этой силой.
В Новороссийскую пришёл семнадцатого марта,
Там уже Фрейман восседал, наполненный азартом.
А с Фрейманом большой отряд ждал новых указаний,
Всё чаял с императором кровавых состязаний.
Сражение масштабное назрело-намечалось
За будущность народную... И время будто сжалось.Тогда совет собрал наш царь — хотел определиться,
Как лучше будет поступить, с Голицыным как биться.
И в ходе пламенных речей в Татищеву твердыню
Решили казаки идти — была на то причина:
Перекрывала крепость путь до Оренбурга-града,
Да в городки, где жил казак, дороги преграждала.
«Твердыню нужно удержать, Голицына отвадить,
А после снова наступать, жизнь на Руси наладить! —
Изрёк бесстрашный государь, дал указанье к действу. —
С Голицыным сразимся там, искореним злодейство!».
И стали крепость укреплять, готовиться к осаде
Мужи свободные скорей, заботясь, как о чаде
О стенах важных крепостных, старалися на совесть,
Дабы победу одержать, продолжить чести повесть.
С подмогой многие пришли — Овчинников явился,
Отряды казаков привёл; Арапов пригодился,
Дербетев пригласил народ калмыков для участья,
И не преминул тот прийти, чтоб одолеть ненастья
(Казачьим офицером был Дербетев православным,
Стал атаманом у царя, помощником желанным).
Большая собиралась рать — на клич царя слеталась,
Заря над крепостью росла, неспешно занималась.И разговоры полились во крепости степенно
О том, что правда на Руси священна, драгоценна.
А супостат её попрал, рубить да жечь желает,
Народу горести несёт, устои, знай, стирает.
Но верили в победу всё ж, Емелю вопрошали:
«Когда мы Оренбург возьмём, какие ждут нас дали?». —
«В первопрестольную пойдём, Московию разбудим,
Народу волюшку вернём, предателей осудим!», —
Царь громогласно отвечал. — «Ура!», — кричали люди.
И крик тот птицею летел, срывал тугие путы.
«Но перед тем Татищеву мы отгородим валом,
Чтоб хитрый ворог не прошёл, своим не ранил жалом», —
Наш Пугачёв приказ отдал, работа закипела,
Солдат к ней пленных привлекли, старались чтоб для дела.
И накидали снежный вал (стояли вновь морозы),
Водою залили его — лёд замер на откосе.
«Теперь расставьте пушки здесь, пусть постреляют вдоволь,
Софии козни в прах сотрут, её развеют сговор!», —
Вновь император говорил, шло бойко укрепленье,
Татищева карателям ведь сталася мишенью.Ещё один указ отдать успел пред тем Емеля,
Как к крепости пришли войска да битва загудела:
«Изобразите тишину перед враждебным князем,
Да прятаться от глаз его держитеся наказа.
Голицын посчитает пусть, что крепость опустела,
И казаки ушли все вдруг вершить другое дело».
Внезапностью затеял взять сраженье император,
В бою на смертушку смотрел, что римский гладиатор.
И подчинились казаки, за валом тихо скрылись,
Да к брани приготовиться, конечно, не забылись.
Так двадцать первого числа приблизился Голицын,
Каратели слеталися, что враны — злые птицы.
И стал смущён князь тишиной: «Где казаки Емели?
Неужто растворились все, уйти в ночи сумели?».
Отряды зоркие послал к Татищевой немедля,
Но возвратились те не с чем — мол, ныне крепость дремлет:
Не видно злого казака, не слышно шума-гама,
Видать, без боя мужики сдают ту крепость-замок.
«Пошлём к твердыне авангард, что тайну разгадает,
Голицын хмуро говорил. — Он точно всё узнает».И вышел авангард тогда до крепости заветной,
Троих разведчиков вперёд отправил незаметных.
Но разглядели их бойцы у крепостного вала
Да подослали женщину, она чтоб им сказала,
Мол, разбежались казаки — пустует ныне крепость,
И пригласила сразу внутрь — вина отведать, хлеба.
Послушались разведчики: «Пойдём, зовёшь коль в гости».
Но сами дюже напряглись — казачьей ждали злости.
И точно — налетел народ, чтоб повязать засланцев.
Враз кони встали на дыбы, зашлися в яром танце!
Лишь двое вырвались, ушли разведчиков Софии,
Схватили третьего мужи суровые седые.
Сам Пугачёв его поймал — спихнул с коня и ранил,
Потом в темнице под замком всё рассказать заставил.
«Пять тысяч человек идёт, чтоб одолеть вас силой,
Да пушек множество несёт — вам будет жизнь немилой», —
Сквозь зубы злобно отвечал разведчик Пугачёву.
Но не поверил Емельян тому солдата слову
И казакам своим сказал: «В отряде десять тысяч,
По наши головы спешат, хотят убить иль высечь.
И скоро будут гости те, их встретим дюже знатно,
Чтоб отошли морской волной, вернулися обратно!».
И точно, появился тут большой отряд-каратель,
Дабы устроить казакам смертельный страшный натиск.
Там Фрейман снова командир — он главный в левой части,
Мансуров правой господин — идёт бедой-напастью.
А Пугачёв отдал приказ: «Из пушек не палите,
Пусть ближе ворог подойдёт, тогда уже не спите!».
И вскоре битва началась — случилась перестрелка,
Летели ядра, смерть несли, всё прочее померкло.
Так было несколько часов — никто не мог стать первым,
Бой страшным выдался тогда — всех изводил, что стерва.
Сам Фрейман получил приказ на приступ подниматься,
За снежный вал уйти вперёд, во крепость прорываться.
Открыть дорогу для других карателей отрядов,
Потерь несчётных избежать, в ударах выжить ярых.
Но быстро приступ был отбит — в атаке рать казачья!
С отрядом Фрейман отступил, был паникой охвачен.
И пугачёвцы, как один, пошли в погоню резво —
Вояку Фреймана споймать, усы ему отрезать!Но Долгоруков вдруг пришёл с подмогою к бедняге,
С тем князем целый батальон летел для контратаки.
И сеча ярая пошла, не ведала пощады,
Словно открылись ворота христианского здесь ада!
Столкнулись бравые мужи, как горы из гранита,
Не счесть их сколько полегло, за родину убито.
Бой длился несколько часов, и не дремал Голицын,
А силы новые вводил, чтоб с Пугачёвым биться.
И вот резервный батальон поручика Толстого
Голицын в сечу запустил, в нём дури злой премного!
Каратели числом своим давили пугачёвцев,
Их сила грубою была, пусть не хитра, не ловка.
И не сдержали казаки напора в битве страшной,
За вал отхлынули большой в кровавой рукопашной.
Но неприятель не отстал — не будет передышки,
Пускай усталость правит бал, её теперь в излишке.
«Езжай, царь-батюшка, отсель да не рискуй собою!
Своими должен дорожить ты жизнью и судьбою!», —
То Емельяну говорил Овчинников, старался
Царя народного сберечь, спасти от бед пытался.
«Что же, уеду я, Андрей, — ответил император. —
Но коли ворог не уйдёт, сильнее вас прихватит,
Оставьте крепость для него и жизни сохраните,
Мы вновь отряды соберём, немного потерпите!».И царь до Берды поскакал, с собою взяв подмогу,
Но в сердце сильное его закралася тревога
За судьбы русских казаков — не зря, как оказалось,
Над головами у мужей всё вороны метались.
Разбили славную орду войска Екатерины,
Да во Татищеву вошли, подобно злой лавине.
Две тысячи там полегло за волю и свободу,
Голицын руки потирал, своим войскам пел оду.
Но в то же время понимал — сраженье было жарким,
И Бибикову описал события те ярко:
«Не ожидал я дерзости людей непросвещённых,
За их отвагою в бою следил лишь поражённо».
Овчинников ж успел уйти — с ним сотни три осталось
Из непокорных казаков, что в крепости сражались.
И отошёл Андрей скорей во городок Илецкий,
Решил в нём дух перевести уже не молодецкий.
Немного бурю переждать, что люто бушевала,
Набраться силы и опять борьбу начать сначала.
Ведь поражение в войне нависло грозной тучей,
Погибель братьев-казаков вдруг стала болью жгучей.
А в Берде царь приказ отдал, казалось, дюже странный —
Народу местному совсем неясный, непонятный:
«Отныне я крестьян простых на казаков меняю,
Крестьяне ж пусть домой идут, своих растят слюнтяев».
Простой обиделся народ на это отношенье —
За что же гонит ныне царь, как заслужить прощенье?
И сам Хлопуша всё бродил, не понимал сначала,
Чего же взъелся Емельян, что за беда настала?
С расспросами, знай, подходил, ко многим командирам,
Но лишь Емелю увидал, к нему пристал он мигом.
«Скажи, царь-батюшка, ответь, зачем крестьянство гонишь?
Ведь положение своё в народе этим сронишь!», —
Наш Афанасий вопрошал, желал ответ услышать.
«Хлопуша, главное сейчас для войска — стать подвижным. —
Царь, сдвинув брови, отвечал и объяснять продолжил: —
Тогда карателей чума догнать нас вряд ли сможет.
Ну а крестьянин без коня обузой тяжкой станет,
Во плен к Софии попадёт, нас за собой утянет.
Моя здесь грубость — только фальшь, людей что убеждает,
Пускай уходят по домам, про службу забывают».И прав был мудрый Пугачёв — без скорости погибель
Казачество сейчас ждала. Стал супротивник глыбой,
Что норовила придавить — шёл ворог в окруженье,
Всех в Берде возжелал достать, кольцо сжимал в мгновенье.
И пеших увести нельзя — догонят, крепко схватят.
Так лучше их сейчас спасти — от глаз недобрых спрятать.
Зато в седле легко уйти, в просторах раствориться,
Да войско новое собрать, с реваншем возвратиться.
«В Яицкий городок пойдём, из окруженья выйдем,
Там силы скопим-соберём, а дальше будет видно», —
Решенье принял Емельян, начало дал для сборов,
За дело взялись казаки без недоверья, споров.
Казну раздали людям всю — народу пригодится,
Обузой ж станет во снегах, в пути не сохранится.
Да бочки с брагой и вином разбить не поленились,
Чтоб мысли ясны сохранить — ко злому не прельстились.
Но путь в Яик нелёгок был — заметены дороги,
Самим не выйти казакам до места без подмоги.И к императору тогда Хлопушу подозвали,
Проводником до городка быть казаку сказали.
«Хоть много по лесам ходил, да по степям просторным,
Но до Яика не узнал прямой дороги торной, —
Царю Хлопуша говорил и разводил руками. —
Не справлюсь с той задачей я — все тракты под снегами».
Затем к Подурову пришли, стоял чей хутор рядом,
И также он назвал снега тяжёлою преградой.
Лишь в третий получилось раз проводника сыскати —
Им Репин согласился стать для пугачёвской рати.
Казак недавно тот пришёл из городка в селенье,
И обещал не заплутать в стремительном движенье.
Так сформирован был отряд из смелых, «доброконных»,
Что Берду ныне покидал мужей неугомонных.
Числом их было тыщи две, да десять пушек громких —
Остаток армии большой, от воинства обломки.
А Оренбург теперь стоял надменно, горделиво —
Осаду император снял, увёл мужей ретивых.
Полгода город пребывал под казаков напором,
Но скинуть-снять не возжелал немецкие оковы.В нём сразу радостный Рейнсдорп отряд отправил в Берду,
Майор им Збруев управлял, вошёл в селенье первым.
Да жителей с собой привёл из Оренбурга-града,
За пропитанием что шли, походу были рады.
А губернатор принимал Голицына посланца.
«Разбили под Татищевой мы войско самозванца!», —
Посланник гордо говорил. Датчанин улыбался —
Недаром голод град терпел, в осаде продержался.
«Понизим цены мы на хлеб, — ответил губернатор. —
Народу нынче объявлю, что скрылся узурпатор.
Теперь уж точно победим — загоним Емельяна,
Да вольных казаков прижмём, накажем грубиянов!».
А через день ещё пришла одна Рейнсдорпу радость —
Хлопуша пойман, к счастью, стал — датчанину то сладость.
«Бандит» в Сакмару провожал семью — жену да сына,
Но лишь до Каргалы дошёл — не двигал её мимо.
А там татарский старшина связал-скрутил Хлопушу,
Чтоб наказанья избежать, тем откупиться мужем.
«Теперь казним рубаку мы, — потёр Рейнсдорп ладони. —
Народ о мести казакам годами будет помнить!».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |