Глава 11. Ответный ход Пугачёва

Чрез зиму караван царя шёл молча и упорно,
Печной манил дым впереди, был в облака завёрнут.
«Ну что, братушки-казаки, стоянку там устроим? —
Спросил мужей народный царь. — Коней поуспокоим».
И принял хутор рать к себе, там Репин жил с семьёю,
Вся извивалася тропа к домам живой змеёю.
И получилось отдохнуть всего денёк — не боле,
Как снова надобность пришла идти на злую волю:
Разведчики возникли вдруг, на лыжах прикатили,
Высматривали казаков, шпионили, следили.
Тогда мужи собрали круг — куда идти решали,
Чтоб снова силушки набрать, всё думали-гадали.
«Провёл бы я вас на Кубань, там казаки поддержат,
Но ныне холод да снега нас во пути задержат, —
Задумчиво промолвил царь. — Нам б поприбавить силы,
Тогда бы вновь пошли войной, не надорвали жилы!».
И тут башкирский старшина Кинзя-абыз Арсланов
Дал предложение царю — оно достойно ханов:
«Коли в Башкирию придёшь и десять дней дашь сроку,
Я десять тысяч молодцов сыщу для боя рока!».
Задумался наш Емельян, глаза прищурил строго:
«Мне предложение твоё понравилось премного.
Воспользуюсь я вскоре им, дай срок две-три недели,
Лишь здесь немного осмотрюсь да мыслями созрею».

Пока же в Каргалу пришёл двадцать седьмого марта —
Не мог на месте усидеть наш царь, унять азарта.
Во слободе Сеитовой сидел отряд царицы,
Его Емелюшка разбил, замки сорвал с темницы —
Томилися татары в ней, что бились за свободу,
Теперь опять служить царю и действовать готовы!
Бойцов оставил в слободе Емеля, дальше вышел —
В Сакмару путь сейчас держал — наверное, услышал,
Что вольный дух ещё там жив, но и противник бодр,
А значит, нужно провести сего селенья смотр.
И точно, здесь нашлись мужи, что в Оренбург хотели —
Рейнсдорповы разведчики сбежать в град не успели.
«Повесить!», — зыкнул Емельян без жалости и злобы,
Узнает всякий басурман — дела царя суровы!
«А завтра Берду отобьём, отмстим войскам царицы,
Чтобы София не сочла себя могучей львицей», —
Твердил на вече Пугачёв умелым командирам,
Те улыбалися в ответ, вперёд шли за кумиром.

И вот, на следующий день был приведён план в действо:
В селение вошёл отряд, без злого чародейства.
Повергли казаки мужей, Рейнсдорпу что служили,
Да вольные порядки вновь свои установили.
Лишь Сурин-капитан бежал, следил что за народом,
С ним офицеры в Оренбург примчали дюже споро.
К Рейнсдорпу в городе пришли, лишь только отдышались,
Да о Емеле донесли, хоть кары и боялись.
«Вы труса спраздновали все, не справились с смутьяном!», —
Датчанин яростно кричал. — «Преступник взял обманом, —
Врал Сурин, чтоб не схлопотать сурово наказанье. —
Туман во слободу пришёл да притупил вниманье.
И незаметно Пугачёв коварный подобрался,
Селенье в окруженье взял да в ворота ворвался».
Хоть не поверил в то Рейнсдорп, но оправданье принял,
Мешала пусть датчанину безмерная гордыня —
Те помнил губернатор дни, когда сидел в осаде,
Никак не мог с повстанцами и казаками сладить.

А вскоре и Голицын знал о дерзости Емели —
Посмел тот снова в бой пойти. Победу неужели
Казак надумал одержать, раз лихо в битву рвётся?
Никак народа дикий царь не сгинет, не уймётся!
А тут ещё письмо пришло как раз от Пугачёва —
Мол, сколько можно уже ждать, признай ж царя былого!
Ведь трон София отняла переворотом, ложью,
Отринь преступницу сейчас, пока ещё не поздно!
От наглости Голицын сел да по столу ударил,
Отряды срочно собирал, на наглеца направил.
Приказ жестокий отдавал: «Добить рубак-повстанцев!
Чтоб не осталось на Руси свободных голодранцев!».
И в Берду сразу же пошли каратели Софии,
Несли с собою времена для жителей дурные —
О том Емеле сообщил его соратник близкий —
Из Каргалы враз прилетел с отрядом дюже быстро
Суровый Тихон Мясников: «Готовься, царь к сраженью!
Идёт голицынская рать, несёт с собой отмщенье».
К тому созрел избранник наш, что будет горячее:
«Пущай быстрей ко мне спешит, посмотрим, кто сильнее».

И в Каргале неравный бой с карателем случился.
«Вряд выстроить орудия! Чтоб неприятель сбился,
Прицельный провести огонь!», — приказывал Емеля.
Но войско у Софии всё ж приблизиться сумело.
Так сеча вскоре началась, не ведала пощады,
И жизней много забрала у казаков в отрядах.
Противник жёстко наседал и не считал потери,
Казалось, вовсе потерял своим он жертвам меру,
Но беспрестанно поставлял бойцов в сраженье новых —
Голицын много сил, солдат для боя заготовил.
Пришлось повстанцам отходить — тем, что остались живы,
Скорей оставить позади противников крикливых.
Голицын ж был безмерно рад — взял городок Сакмарский,
Оставил для охраны в нём большой отряд гусарский.
К тому же пленных знатных взял, что у царя стояли
Да на решения его порой в войне влияли.
Сам Почиталин под замком, Витошнов и Подуров,
Горшков, Шигаев, Мясников в темнице ныне хмуры.
Да и обычных казаков не счесть, что пали ныне —
Погибли, защищая Русь. Живут пускай в былине!
Тогда ж в Яицкий городок Овчинников явился,
О пораженье рассказал да тут же обратился
Ко императора жене, что мужа дожидалась:
«Устинья, нынче жизнь царя, быть может, оборвалась.
Но, я надеюсь, спасся он, вновь силы собирает,
Тебя во странствиях своих с любовью вспоминает».
И опечалилась жена, слёз пролила немного —
Увидит ли когда-нибудь супруга вновь родного?
А вскоре весть ещё пришла: ведёт войска каратель —
Мансуров ныне командир, он городок захватит.
Овчинников тут враз решил ему идти навстречу,
Всего пятьсот с ним казаков направилось на сечу.
«Ну что, братушки-казаки, грядёт лихая битва!
Немного нас, но вскоре враг узнает, что ошибка
Победу лёгкую здесь ждать — покажем духа силу! —
Андрей на подвиг вдохновлял. — Да напряжём все жилы!».
И вышел воинов отряд своей судьбе навстречу,
В дороге пели казаки, вели беспечны речи.

И битва славная была в апреля середине,
Каратель в битве поувяз, что в пагубной трясине.
Отважно дрались казаки за праведное дело,
Но неуклонная судьба мужей не пожалела.
Мансуров численностью взял да залпами орудий,
Пусть и его в тот жаркий день безмерно гибли люди.
Спаслися бегством казаки, в бою кто жив остался,
И наш Овчинников Андрей тогда в плен не попался.
Сейчас народного царя решил он, что отыщет,
Пока правительства войска по всей России рыщут.
Но всё же бой тот важен был — задержан им Мансуров,
Ведь до того солдаты шли подобно диким турам.
Теперь народ из городка успел в степи укрыться,
Тот, что поддерживал царя, не пожелал мириться.
Конечно, были в городке, кто власти ждал прихода —
Врата открыли для солдат под хмурым небосводом.
И уж на следующий день Мансуров объявился,
Обосновал во граде штаб, надолго закрепился.
Да для ареста дал приказ — пусть жизнь не будет мёдом
Всем тем, перечил власти кто, мешал её походу.

Устиньи родственников здесь споймали первым делом,
Да и саму жену царя под стражу взяли следом.
В темницу Толкачёва вмиг насильно посадили,
Да Пьянова и Каргина туда определили.
«Допрос смутьянам провести, пытать мужей нещадно,
Потом казнить, чтоб было всем сражаться неповадно!», —
Приказ Мансуров отдавал без жалости, сомнений,
Не оставлял никак своих в отмщении стремлений.
И вот Каргин и Толкачёв повешены, лишь солнце
Взошло над русскою землёй — пусть память не прервётся!
А Пьянов умер раньше чуть — не сдюжил пыток страшных,
Но слабости не показал — принял судьбу отважно.
Всё меньше становилось тех, борьбу кто начал смело
За Русь, за веру и царя, за праведное дело.

Теперь за Чикой проследим, что был недавно схвачен,
Хотели быстро смять его, но вышло всё иначе.
В ту пору следствие пошло над командиром славным,
Потёмкин Павел у властей над следствием был главным.
«Зарубин шибко виноват — признал он самозванца,
Тем его статус утвердил у всяких оборванцев. —
В начале бунта сделал то, народ привлёк к Емеле,
И сталися крестьяне все во злобе, словно звери.
Быть может, не было б войны, коль не признанье это,
Не стали б биться казаки, той ложью обогреты!».
Потёмкин версию давал, ей прижимал Ивана,
Но тот вину не признавал — нет в воине изъяна.
Вдруг один местный атаман спасти решился Яику,
Чтоб снова тот народ повёл, взял в руки правды пику,
Людей на подвиг поднимал. Но не успел немного —
Схватил, повесил Михельсон бесстрашного, лихого.
Потёмкин ж написал письмо в тот день Екатерине:
«Все обвинения Иван безропотно отринул.
Молчит надменно, сукин сын, да страшно скалит зубы,
“Служил отечеству” твердит, сжимает плотно губы.
А оттого казнить его я предлагаю позже,
Пока же на допросах мы ему натянем вожжи».

Но у карателей тогда всё ладно не сложилось —
Вдруг Бибиков с холерой слёг, она в него вцепилась
Да высосала разом жизнь, так Александр умер —
Поверг Екатерину в шок, она в тяжёлой думе:
Главнокомандующим кто сейчас в сраженьях станет,
Что с пугачёвцами идут, Емелюшку достанет?
И выбранным Щербатов стал для завершенья дела —
Князь Фёдор Фёдорович был блистательным и смелым:
Когда-то с турком воевал, в войне и Семилетней
Себя толково проявил, наградами отмечен.
Казалось, он легко добьёт мятежников опасных,
Ведь ныне злобою своей не так они заразны.
Но всех не выдали в тот день для князя полномочий,
Мол, Фёдор справится и так, пусть действует охочей:
Отряды казаков добьёт да Пугачёва словит,
А там над самозванцем суд уж дело остановит.
Императрица рада вся — прошла опасность мимо,
Уж больно страшен был казак, силён недопустимо!

А Пугачёв наш отступил, умчал от войск могучих,
Ведь под Сакмарским городком не стался он везучим.
Войска Софии взяли верх, разбили пугачёвцев,
Лишь небольшой отряд с царём в спасении стал ловким.
Полтысячи тогда мужей ушло от жути плена,
Потом нашли, где отдохнуть, укрыться тихо в тени:
В деревне Красная Мечеть мужи заночевали,
Карателей в тот день войска от казаков отстали.
В себя пришёл здесь Емельян, опомнился от боя,
Но знал, что долго не дадут ему пребыть в покое.
А значит, новый нужен план и новые отряды,
За Русь войною что пойдут, не ведая преграды.
«Вернёмся на заводы мы, людей простых там много,
Под гнётом сильным что живут — они-то нам помогут.
Глядишь, и пушками снабдят да в войско наше вступят,
А с прибавлением большим каратель нас не сгубит», —
Царь на совете говорил, мужи кивали дружно,
И понимали, чтоб спастись, идти на риски нужно.

Так Южный сделался Урал простором для похода,
И вскоре уж поход принёс значительные всходы.
Здесь Вознесенский казаков завод сначала принял,
И указания царя исполнил, не отринул:
Дал пушек столько, сколько мог, и множество снарядов,
Да сотен несколько бойцов пополнили отряды.
Подобный протянулся путь по нескольким заводам,
Везде царя встречал народ, был рад таким обходам.
А в мае стало тысяч пять уж в войске у Емели —
Вновь люди потекли к царю, знать, для борьбы созрели.
Заводы многие сжигал в дороге император,
Чтоб не достались те врагам, врагов здесь ждал упадок.
Народ же, что работал в них и не желал сражаться,
Был волен по домам идти, по сёлам разбредаться.
И недовольных средь людей почти и не сыскалось,
Ведь население царю во всём помочь старалось.
Надежду чаяло на мир без права крепостного,
Прогнать хотело из Руси правителя чужого.

И в мае, пятого числа, Емеля с войском вышел
К Магнитной крепости большой, о ней он был наслышан.
Та у Яика всё ждала, у берега стояла —
К себе внимание царя безмерно привлекала.
«Ну что, братушки-казаки, возьмём твердыню разом,
Софии выгоним отряд иль просто в плен повяжем!», —
Кричал задорно Емельян, скучал уж по победам,
В нём вольности звучала песнь, душа борьбой горела.
В попытку ж первую захват не получилось сделать —
Вдруг императору в бою картечь пришлось отведать:
Правитель в руку ранен был, хотя и не опасно,
Но штурм решили отложить, не рисковать напрасно.
«Мы ночью приступ повторим, когда задремлет ворог,
Сложней в нас в темноте попасть — пусть даром тратит порох.
С пяти сторон на штурм пойдём, внезапно атакуем,
А после штурма часть солдат на службу завербуем», —
Командовал бесстрашный царь, и взята стала крепость,
Пускай сражение прошло жестоко и свирепо.
Повешены в ней комендант да капитан назавтра,
Раз не уважили царя, ратались не за правду.

Как вдруг, негаданно для всех, ещё случилась радость —
Перфильев и Овчинников вновь оказались рядом.
Нашли Емелю во степи и крепко обнимали,
Да разговорами царя до ночи донимали.
Мужи поведали ему, ушли как с прошлой битвы —
В тот раз Мансуров победил, был кровожадным шибко.
Пришлось скитаться много дней, искать укрытий разных,
Пока прознали, где их царь вновь бой ведёт опасный.

А с командирами к царю бойцов явились сотни,
Хотели что ему служить, жить на Руси свободно.
Белобородов подоспел — явился точно к сроку,
Крестьян он заводских привёл — к борьбы готовы року!
Так войско полнилось опять, росло огромным комом,
Екатерине новость та была подобно грому.
«Пора в дорогу выходить, брать крепости другие, —
Наш торопился Емельян. — Нас ждут дела большие!
Великое же совершим, коли Москву захватим,
Тогда и власти на Руси мы боле не утратим».
И вышла на рассвете рать, светило солнце с неба,
У пугачёвцев братства дух был несгибаем, крепок.

Теперь путь к крепости лежал большой Верхнеяицкой,
Тут, глядь, известие пришло — туда уж быстро мчится
Сам предводитель Деколонг, а с ним отрядов много,
Иль уже в крепости сидит и ждёт броска итога
Емели и его людей, сойтись чтоб в битве жаркой,
И пушек много у него — блестят на солнце ярко.
«Другой нам ныне нужен путь, чтоб не попасть в засаду,
В обстреле жизни не отдать Екатерине даром.
Пойдём мы крепости в обход, — наш Емельян глаголил. —
Да Карагайскую возьмём, нет выбора другого».
И штурм её успешным стал — твердыня быстро пала,
Сопротивленья казакам почти не оказала.
Провизии запасы в ней пополнили для войска,
Но принесла шальная весть царю вдруг беспокойство.
«В погоне с войском Деколонг, — разведчики сказали. —
Огромной силою идут, просторы все сковали.
Хотят сражением одним войну скорей закончить,
Чтоб голос Петербурга здесь главнее стал и звонче». —
«Что ж, будем думать, как нам быть. Созвать старшин для круга!» —
Нахмурил брови Пугачёв, в нём не было испуга.

И дальше полетела рать, а по дороге штурмом
Твердыни новые брала, вела сраженья бурно.
И крепости сжигала враз, чтоб войску Деколонга
Ночлег в них было не найти и сталась трудной гонка.
«Мы и мосты должны сжигать», — Емеле предложили
Старшины, рядом были что, Емелю убедили.
Так две недели гонка шла с властей ордой огромной,
Усталость к казакам пришла обузой неподъёмной.
Да Деколонг план разгадал плутающего войска,
И всё ж таки его догнал без лишнего геройства.
Близ Троицкой произошло двух ратей столкновенье,
Людскую проливало кровь уж в первые мгновенья.
И смело вышли казаки за Русь свою сразиться,
Телесную презрели смерть, бесстрашно стали биться,
В атаку дерзкую пошли, не мешкали вначале,
Отбросили врага назад в неистовом запале.
Но был каратель начеку, обстрел повёл из пушек:
Напор сумел остановить ряд выстрелов недружных.
И много храбрых полегло на безымянном поле —
Крестьян и верных казаков, с чужой что бились волей.
Да Деколонг, как тур, насел, устроил контратаку,
Солдат премного у него — все злы к свободы стягу.
Так жизней страшный урожай смерть собрала под вечер,
Пускай же в памяти людей сей бой пребудет вечно!

«Отходим!», — царь отдал приказ, не мог смотреть на бойню,
И тыща сбереглась мужей, сражалась что достойно.
Ушли казаки на конях, за горизонтом скрылись,
В бою надежды победить противника лишились.
О том сраженье Михельсон узнал из донесенья —
Мол, Пугачёв успел бежать, нашёл своё спасенье.
Разбито войско хоть его, убитых много, пленных,
Но всё же сам народный царь не сделался смиренным.
«Смутьяна нужно отловить, пока он войско снова
Себе большого не собрал расчётливо, толково!», —
Вещал солдатам командир да шибко торопился,
Он за возможность победить Емелю ухватился.
И вышло войско прошерстить Яицкие просторы,
Сражением навек закрыть с бунтовщиками споры.
И у деревни небольшой сам Михельсон увидел —
Отряд значительный идёт, хмурной, готовый к битве.
Сначала немец посчитал — отряд Екатерины
Смутьяна тоже ищет здесь, сраженью нет причины.
Да только выяснилось вдруг, что это сам Емеля
Со казаками подошёл — пришло рататься время!

Тут казаки, как сильный вихрь, мгновенно налетели,
Да пушки Михельсона враз отбить себе сумели.
Сам Пугачёв со конницей во фланг почти прорвался,
Не видел смысла чуда ждать, а победить старался.
Но неприятель вновь с собой имел гораздо больше
Военной силы, был готов терпеть атаки дольше.
«Вся кавалерия вперёд! Бунтовщиков сомните! —
Вскричал взбешённый Михельсон. — Изменника схватите!».
А сам же немец эскадрон повёл гусар изюмских,
Ударил мощно, словно был во боевом безумстве.
Опять Емеле отойти пришлось, оставить битву —
Не получилась взять врасплох внезапная попытка
Большие силы войск врага, но то — не повод сдаться!
Пока течёт по жилам кровь, не страшно ошибаться!
И император не поник, надежду вновь приподнял:
«В России волю не сгубить, дух не сломить народный!
Урал просторный нынче ждёт — туда пойдём-поскачем,
Екатерининых вояк сим действом озадачим!».
И на Урале ждал народ царя, свободы чаял,
К сопротивленью был готов — гнала царица злая
Исконной веры всех людей, крестьян закрепощала,
Устои древние Руси бездумно попирала.
Народы разные пошли ко государю ныне:
Татары, русские, мордва — и были в том едины.
Удмурты и башкиры так стекались к Пугачёву —
Готовы были к действию, необходим был повод.
И вот десятого числа, в июне что случилось,
У вольной армии царя вновь сердце мощно билось!
Захвачен стал Красноуфимск, разбит каратель славно,
Победа та была нужна, Емелюшке желанна.
Сей град брал раньше Салават, но позднею зимою
Войска Софии казаков стрельбой прогнали злою.
И в этот раз вдруг гарнизон кунгурский подобрался —
Народного царя схватить, побить вельми старался.
В нём подполковник стал Попов главою-командиром,
Хотел скорее победить, отметить дело пиром.
Но у Емели план иной — Кунгур опять стал целью,
А значит, бой ждал впереди — не праздное веселье.

И бой случился через день — в нём казаки сильнее
Правительственных были войск, их потеснить сумели.
И отступил тогда Попов, не сдюжил с Пугачёвым,
Во град большой отряд увёл, защиту там готовил.
«Не будем головы зря класть у города Кунгура,
Попрятался раз ворог в нём во спешке, как от бури, —
Емеля войску говорил и предлагал иное: —
На запад ныне повернём, Оса пусть ждёт нас вскоре.
Защиты меньше нынче в ней, и пригород богатый —
Глядишь, и помощь сможет дать да от шпионов спрятать».
Но бой и там пошёл большой с карателя частями —
Три дня он жизни крал мужей, стихая временами.
Как доложили тут царю: «С Осы гвардеец прибыл,
Тебя он хочет опознать — Петра, знать, лично видел». —
«Ну, коли видел, пусть идёт. Авось, в Осе расскажет,
Что истинный к ним прибыл царь, да правду тем уважит, —
Согласие дал Емельян, — Но усложним задачу:
Я встану с казаками в ряд, себя не обозначу.
Посмотрим, сможет ль отыскать меня в толпе гвардеец,
Иль сей прохвост — наёмник лжи, её большой умелец».

И вот уж на мужей глядит посланник-дознаватель,
И он ни весел, ни сердит — в старании изряден.
«Давно царя я не видал, могу и ошибиться,
Тогда меня прошу простить, на недочёт не злиться, —
Глаголил людям старичок, что из Осы явился,
И вдруг к Емеле самому степенно обратился: —
Я думаю, вы — государь, царь-батюшка народный,
Надежду людям что несёт в делах богоугодных». —
«Ну, коли так, поди к своим, скажи, царя что видел.
И с миром казаки пришли — никто здесь не обидел», —
Правитель старику сказал, лукаво улыбнулся,
Гвардеец же отбил поклон да в град к себе рванулся.
«Теперь осталось подождать, в Осе что разумеют,
Быть может, вскоре без потерь войти в неё сумеем», —
Наш Емельян предположил, старшины согласились,
И вот итоги у «смотрин» какими получились:
Оса решилась всё ж таки ворота отворяти,
Да пригород к царю пришёл и к казакам, как к братьям.
С собой народ еды принёс запасов дюже много,
Одежды, ружей да коней для царствия иного.
И в войске Пугачёва вновь почти что тысяч двадцать
Мужей готовых в бой пойти, за справедливость драться.
А старшина, что город сдал — майор Скрипицын Фёдор
Полковником сейчас же стал во здравие народа.
Вот только через пару дней повесили беднягу —
Секретные Екатерине слал полковник тот бумаги...