Глава 12. Казань

Ha время взгляд мы оторвём от действий Емельяна,
Да на другого обратим, кто тоже шёл упрямо,
Сражался с властию как мог — то Салават Юлаев.
Хоть раненым картечью был, а бой не покидает...
Лишь смог на ноги снова встать — опять отряд возглавил,
И на Урале с ним ходил, упорности не сбавил.
Взял вскоре Симский он завод, там сжёг все документы,
Контору, лавки, кабаки во первые моменты.
Но сам завод не стал громить, трудились дабы люди
На благо родины своей, пусть вечно та пребудет!
Крестьянам здесь свободу дал от крепостной неволи,
Чтоб выбирать могли мужи свою для жизни долю.
Пополнил боевой отряд — в нём тысячи уж больше
Крестьян да сильных казаков — в сраженьях будет польза.
И Салавата стал отец под знаменем свободы —
Юлай Азналин звать его, он тоже на заводы
За сыном доблестным пошёл нести царя указы,
Хоть был улуса старшиной, в борьбу ввязался сразу.

И далее отряд лихой с боями продвигался,
Но на отпор нежданный вдруг, негаданный нарвался:
Катав-Ивановский завод орешком стался крепким,
За верность Фредерике всё хватался дюже цепко.
Царю сдаваться не желал, грозился всех повесить
Начальник местный, не хотел о жизни новой грезить.
«Изменники, ступайте прочь иль в битве вас погубим! —
Кричал правительства слуга. — Вам головы посрубим!».
И получил кровавый бой, два дня что с лишним длился,
Да на упёртость казаков во страхе лишь дивился.
Защитник битву проиграл — солдат хоть больше было,
Но испугались те царя, им духу не хватило.
И Салават отбил завод, свободу дал крестьянам,
Возвысил подвигом себя, приблизил к великанам.
Чуть позже в Симский отошёл с отрядом уж в три тыщи.
«Теперь к царю скорей пойдём, его в просторах сыщем,
Нас стала славная здесь рать, он будет рад подмоге,
А после и Москву возьмём, так подведём итоги!».
И повстречал башкир царя, пошёл с ним до Казани,
Авось, не ждёт тот славный град мужей из глухомани.

В Казани ж губернатор Брандт действительно не верил,
Что может Пугачёв прийти, открыть у града двери.
Хоть было давеча письмо — изменник в Мамадыше
(Село совсем недалеко), о том народ уж слышал.
Но Брандт дворянам говорил: «Не беспокойтесь, право.
Ведь на Урале Михельсон ведёт охоту браво
На Пугачёва, казаков и всех крестьян-бандитов,
И не пропустит их сюда, давно их карта бита».
Согласен с Брандтом про крестьян был и Потёмкин Павел,
Главой комиссий стал он здесь секретных и восславил
Свою персону, свысока глядел на приближённых,
Да полагал уже Урал от «бедствия» спасённым.
Народу тоже говорил: «Для страха нет причины,
Пред Пугачёвым не согнём в поклоне робком спины».
Екатерине же писал: «Придёт коль самозванец,
Отряд возглавлю лично я, как истинный казанец.
И с ним во праведном бою готов погибнуть прежде,
Чем его град завоевать исполнится надежда».
Самонадеянность тогда умами завладела
У знати, в граде что жила, с вестями не слабела.

Но Брандт же всё-таки решил отряд в разведку выслать,
Хоть и считал, что бой с царём в окрестностях немыслим.
«Зато спокойно на душе, — промолвил губернатор. —
И совесть, вроде бы, чиста. Да сгинет узурпатор!».
А уж десятого числа погожего июля
Отряд тот встретил Емельян, и битва развернулась.
Она недолго, правда, шла — разбиты люди Брандта,
И сотня вражеских солдат уж не придёт обратно...
А через день в семи верстах от стен Казани града
В селе Царицыне наш царь подобье сделал штаба.
«Три манифеста я хочу во град скорей отправить,
Задуматься о будущем нерадостном заставить, —
В кругу Емеля говорил старшин да атаманов. —
Один я Брандту отошлю — без хитростей, обмана
Откроет коль ворота мне, тогда казнить не буду.
Простому люду же всему — в Казани и округе
Другие два. В них напишу — пускай ко мне во други
Идут татары, не боясь, воздам им по заслуге.
Да русские, что здесь живут — приму их ладно, чинно,
Коль мне присягу принесут, покажут дисциплину.

Конечно, Брандт сидел, как мышь, не проронил ни звука,
Боялся вскоре услыхать копыт лихого стука
Коней изменников, их брань, да боевые кличи —
Дворян и знати казакам ведь жизни безразличны.
Да и Потёмкин не посмел, как обещал, рататься —
В Казани лучше просидеть, от бури укрываться.
Зато простой народ пришёл: там русские, татары —
Да в ноги кланялись царю, его увидеть рады.
«Приди в Казань, наш государь, по совести лишь властвуй,
Верни устои на Руси, повергни зла напасти», —
Просили люди у него, надеялись и ждали,
Что жизнь изменится теперь, царя благословляли.
Назавтра Емельян решил разведать укрепленья
И к граду с свитой поскакал, своё сложить чтоб мненье
О том, как штурм лихой вести, защиту обезглавить,
Оружие скорей сложить изменников заставить.
Затем собрал совет большой из казаков бывалых,
Когда всё небо уж закат окрасил краской алой.
«Получим завтра мы Казань, возьмём упрямый город,
К победам важным утолим давнишний, сильный голод! —
Вещал наш царь для казаков, вселял в их душу веру. —
Софию можно одолеть, дворянства пыл умерить!».
И получилось город взять без жертв больших и крови,
Хоть и готовился здесь Брандт к сраженью-обороне.
Но средь защитников тогда согласья не случилось,
Не сдюжили они борьбы, во крепости укрылись.
Сам Брандт уселся за стеной, архиепископ тут же,
Потёмкин Павел в бой не шёл — не стался храбрым мужем.
И хоть Софии обещал до смерти самой биться
С бунтовщиками — не посмел, не смог на то решиться.
А в граде начался пожар — домов в нём деревянных
Не счесть, и их пожрал огонь нещадно окаянный.
На улицах была борьба, остры клинки кружились —
Царя Емели казаки с солдатами сцепились,
Что сбились группами теперь, в засадах ожидали,
Но на победный бой надежд начальств не оправдали.
Да стража, что в тюрьме была, не захотела сдаться,
Её побили казаки — нельзя с царём тягаться!
И заключённых сотни три на волю отпустили,
Царя порядки для людей тотчас установили.

А среди пленных, глядь, жена Емели отыскалась,
Но первая, что на судьбу лихую обижалась.
С ней дети — сын и дочки две томились в заключенье,
Пусть не в темнице, как мужи, своё теряя время.
Их с арестантами толпой отправили на поле,
Где царь с народом говорил да назначал всем долю.
Тут сын Трофим и закричал: «Смотри-ка, ездит батя!», —
Для Софьи-матери сказал, вихры рукой взлохматив.
И Пугачёв то услыхал, хоть виду и не подал,
Но весь в душе затрепетал — припёрла вдруг охота
Обнять детишек и жену, но Емельян сдержался,
Народ вокруг чтоб не смущать, во штаб скорей подался.
Чуть позже дал такой приказ: «В отдельный дом селите
Мать Софью и её детей, им почесть окажите.
Пускай не ведают нужды в одежде, пропитанье —
Я с мужем Софьи дружен был, теперь дарю вниманье».
А вечером к жене пришёл и детям повидаться,
Без лишних глаз чтоб и ушей обняться, пообщаться.
Что думаешь ты обо мне, любимая, родная?», —
Емеля скромно вопрошал, пусть ласково взирая.

«Чего же думать я могу, лишь позже Бог рассудит
Твои поступки и дела. Пусть добр к тебе будет! —
Жена ответ такой дала, без злобы посмотрела. —
А я давно ждала тебя, увидеть всё хотела.
Спасибо, что пригрел семью, не отвернулся вовсе,
Сейчас пришёл нас повидать, не выдумал уловки.
Ведь, понимаю, сложный Рок для жизни ныне выпал,
Так следуй до конца ему, не допускай ошибок».
И Пугачёв жену обнял, по голове погладил:
«Я не смогу с тобою быть теперь всё время рядом,
Но стану чаще навещать и во глаза смотрети
Да с замиранием глядеть, растут как наши дети».
Затем поклон отвесил царь да вышел из светлицы,
Храня во памяти своей жены, детишек лица.
Снаружи будущность ждала, борьба за власть большую,
Что заставляла делать шаг, идти вперёд вслепую.
Но не жалел народный царь, в сраженье что вступился,
По всей он Матушке Руси, как ураган, кружился.

Ещё средь пленных Торнов был — он рад освобожденью,
Готов народному царю и дальше дать Служенье.
Сидел давненько муж в плену — предателями отдан
На растерзание врагу, допросами измотан.
В апреле этот атаман старшинами был связан,
Пусть им Василий угрожал словами и гримасой.
Но те карателям бойца за вольности отдали,
Идеи светлые в Руси бессовестно попрали.
Сейчас же воздух в грудь вобрал казак и с ним свободы,
Эх, засиделся Торнов наш в темнице хмур и скован!
«Пойду я, братцы, воевать с императрицей снова,
Ведь соскучал уж по боям, в том деле я толковый!». —
Не стал Василий отступать, в плену хоть пробыл тяжком,
Крутого совесть казака не встала вверх тормашкой.
И Емельян его признал, как брата крепко обнял —
Извилиста была судьба, собой змееподобна,
Но всё ж опять свела мужей, что не боялись смерти,
Шли смело, смыслы берегли, знать, небом путь начертан.
«Я рад, Василий, что со мной скитаться будешь снова,
В Поволжье, может быть, пойдём, сраженья ждут суровы», —
Емеля Торнову сказал, в ответ тот поклонился,
Не верил храбрый атаман, что то ему не снится.
И муж сей славно воевал за милую Россию,
Саратов да Камышин брал, боролся с тиранией.

Тем временем во крепости, в Казани что стояла
И слуг Софии бережно от кары укрывала,
Потёмкин в Петербург писал, мол, шибко ему худо,
Да ждёт он — Михельсон придёт (надеется на чудо).
«Несчастлив не был никогда я так при жизни этой,
К виску во дрожи приставляй хоть дуло пистолета», —
Черкал то Павел впопыхах, за жизнь свою боялся,
Но тут и вправду Михельсон до города добрался.
Сражение произошло на чистом Арском поле,
Императрицы в нём войска Емелю побороли.
Отбросили от града вдаль большою силой тёмной,
Сдавили массой пребольшой, в движенье неуёмной.
Сам подполковник в бой пошёл — ударил в середину
И войско разделить сумел крестьян на половины.
По флангам ж нанесли удар два опытных майора —
Дуве и Харин подошли к сраженью дюже споро.
Хоть бились яро Емельян и казаки, крестьяне,
Но одолели их тогда солдаты окаянны.
Прогнали в непростом бою свободы-воли войско,
Порушили все чаянья на мирное устройство
Уклада жизни непростой у жителей Казани,
А царь немного отошёл, зализывал, знать, раны.

Но отошёл не насовсем, решил реванш устроить,
Отряды Михельсона вновь борьбой побеспокоить.
«Мы не сдадимся просто так, сердца покуда бьются,
Литой покажем русский нрав — пусть злобой захлебнутся!», —
Настраивал мужей на бой, смотрел наш царь с упорством,
К заветной цели стойко шёл, не привечал покорность.
И вот, буквально через день, сражение случилось,
Пошёл звенящий сильный дождь — так небо рассердилось.
Не знал, не думал Пугачёв, что подкрепленье снова
Царицы войск в Казань пришло, к ратанию готово!
И вновь над ратью Михельсон Софии верховодит,
То неужель его звезда над бренностью восходит?
И как ни бился Емельян с противником могучим,
Но тот сильнее нынче был иль сделался везучим:
Палил из пушек что есть сил, слал конницу на дело,
Всей вагой¹ казаков давил, откинул духом смелых.
И отступился государь, с большой не сдюжил силой,
Пускай ж себя он не корит — мощь не всесильна в жилах.
С собой жену, детей забрал, сумел спасти от плена,
Здесь не смогла его схватить карателей гиена.
С царём немного было тех, в лесах кто растворился
Да его войско составлял, в надежду уцепился.

Но много, к сожаленью тех, кто в плен попал, в застенки,
Да раненых в бою мужей, стояли что в шеренге
Иль корчились от боли злой, стонали, стиснув зубы.
Не знаем, выжили ль они в тех жерновах для судеб.
Иван Белобородов был тогда среди пленённых,
И пленником он важным слыл, за волю осуждённым.
Хотя сперва пропал в лесу с родимою женою —
Плутали с дочерьми они, не ведали покоя.
Но вот к Казани вышли вновь, Иван своим промолвил:
«Пока царя обратно ждём, мы будем как иголка,
Что в стоге сена не найти. В Казани растворимся
Средь местных жителей простых, в холопов превратимся».
С тем согласилися жена да дочери родные
И в град тихонько пробрались, в владения чужие.
Но узнан быстро в них Иван: «То сам Белобородов!», —
Шпион-доносчик доложил властям об этом сходу.
«Схватить! — указ дал Михельсон. — Немедленно в темницу!
Удача, что попался нам врага известный рыцарь!».
И стался Ваня взаперти, ждёт следствия-расправы,
Не удалась его борьба за будущность державы.

А Михельсон доволен был, хоть упустил Емелю,
Ведь, что победа уж близка, он непреклонно верил.
К тому ж, в полковники его произвела София,
Считала, что с мятежником кончалась истерия.
«Я Михельсона награжу литой златою шпагой,
Алмазами что вся блестит, за храбрость и отвагу!», —
Указ на радостях дала в тот день императрица,
Парила в счастии одна, что в синем небе птица.
И страх в сторонку отошёл за трон, что взят был ложью,
Сейчас изменник не сплетёт нутро безвольной дрожью!
А Емельян не унывал, лишь сильно стиснул зубы:
«Не волен я в печали быть — печаль меня погубит! —
Себе сурово говорил да к Волге шёл настырно. —
Авось, народ меня и там с любовью примет мирно».
И не ошибся государь — на западе от Волги
Вставали люди, шли к нему из городов, посёлков.
Он был защитник им и царь, ему служить хотели
Во благо Матушки Руси и жизни не жалели.
Так снова собралась орда крестьян до воли жадных
И казаков — честных рубак, к отечеству не хладных.
«Ну что, братушки, раз пришли, айда рататься с немкой,
Что трон обманом отняла, людей прижала крепко!», —
Гремел словами Емельян, воспрял душой могучей,
Судьба царя несла вперёд, для битв искала случай.

Примечания

1. Вага — тяжесть, тягота, вес, сила (отвага, важность). Толковый словарь Ушакова.