Появленіе Пугачева и страшные размѣры, какіе приняло возмущеніе, сильно поразило умы современниковъ. Что за человѣкъ Пугачевъ? Откуда онъ взялся? Неужели въ самомъ дѣлѣ простой казакъ? Не скрывается ли за нимъ чей-нибудь тайной руки? Вотъ что говорили не только въ Россіи, но и за границей. При первомъ извѣстіи о появленіи Пугачева, графъ А. Орловъ, находившійся въ то время въ Италіи, выразилъ увѣренность, что онъ агентъ Французскаго двора. Вольтеръ былъ недалекъ отъ подобной же увѣренности. Припоминая, что кавалеръ Тоттъ, одинъ изъ многочисленныхъ агентовъ, которыхъ разсылало французское правительство въ разныя стороны, находился въ это самое время между Буджакскими Татарами, Вольтеръ писалъ императрицѣ Екатеринѣ: «Вѣроятно, кавалеръ Тоттъ разыгрываетъ эту фарсу». Въ своемъ отвѣтѣ государыня въ свою очередь замѣчаетъ о Пугачевѣ: что « до сихъ поръ нѣтъ причины заключать о его сношеніяхъ съ заграничными правительствами». Значитъ, она сама считала возможнымъ такое предположеніе; она даже дѣлала на это намеки въ своихъ откровенныхъ разговорахъ, какъ это видно изъ Записокъ Храповицкаго. Изъ отрывковъ изъ слѣдствія надъ Пугачевымъ, дошедшихъ до насъ, мы видимъ, что у него спрашивали, не находился ли онъ въ сношеніяхъ съ иностранными державами. Онъ отвѣчалъ отрицательно; и дѣйствительно, пересмотрѣвъ переписку нашихъ посланниковъ при дворахъ: Прусскомъ (который императрица особенно подозрѣвала), Вѣнскомъ и Парижскомъ, мы не нашли ни малѣйшаго намека на сношеніи ихъ съ Пугачевымъ. Нѣкоторые изъ этихъ дворовъ радовались нашимъ затрудненіямъ, начавшимся, какъ извѣстно, когда мы были въ разрывѣ и съ Польшей и съ Турціей, но чтобъ они «выпустили» Пугачева, на это нѣтъ доказательствъ.
Позднѣе, едва ди не въ близкое къ вамъ время, составилось предположеніе: не былъ ли Пугачевъ орудіемъ партіи «недовольныхъ». Это предположеніе нигдѣ, впрочемъ, не было положительно формулировано, и на него лишь кое-гдѣ встрѣчаются намеки; поэтому и возражать на него затруднительно. Я коснусь далѣе этихъ намековъ, которыя мнѣ кажутся весьма мало основательными, но категорически опровергнуть ихъ не могу, не имѣя передъ глазами всѣхъ обстоятельствъ дѣла.
Прежде всего считаемъ не лишнимъ познакомиться съ положеніемъ края, въ которомъ явился самозванецъ, и въ которомъ въ продолженіе года свирѣпствовало страшное возстаніе.
Возмущеніе, начавшееся въ средѣ Яицкаго (Уральскаго) казачьяго войска, быстро сообщилось Оренбургскому краю, Башкиріи и Поволжью, или, употребляя нынѣшнія названія, изъ земли Уральскаго казачьяго войска, какъ главнаго своего центра, оно проникло чрезъ Оренбургскую губернію почти до Перми и Екатеринбурга, перешло за Каму, къ Волгѣ, въ губерніи: Самарскую, Астраханскую, Саратовскую, Пензенскую, Симбирскую, Казанскую и доходило до Нижняго-Новгорода и границъ Владимірской губерніи въ одну сторону, а въ другую — проникло въ ближайшіе уѣзды Тобольской губерніи и начинало волновать кочевыхъ Киргизовъ. Это почти тотъ же театръ дѣйствія, на которомъ за сто лѣтъ передъ тѣмъ разыгрались подвиги Стеньки Разина. Сближеніе не случайное! Должны же быть какія-нибудь причины тому, что именно эта мѣстность была два раза въ теченіе ста лѣтъ театромъ такихъ значительныхъ волненій, запечатлѣнныхъ противуобщественнымъ и противугосударственнымъ характеромъ! Изслѣдуемъ же эти причины.
Отличительная черта этого обширнаго края состоитъ въ томъ, что онъ заключаетъ въ себѣ большую примѣсь иновѣрческихъ и инородческихъ племенъ, и притомъ такахъ племенъ, которыя или еще были кочевниками, какъ Киргизы и Калмыки, или у которыхъ кочевой бытъ спорилъ еще съ осѣдлымъ, какъ у Башкиръ, или, наконецъ, которыя, подобно Татарамъ и Черемисамъ, хотя и достигли въ своемъ развитіи степени полной осѣдлости, но не свыклись еще съ формами гражданской жизни. Къ этому надо еще прибавить, что и самое русское населеніе этого края представляло особенности, благопріятствовавшія развитію между нимъ элементовъ броженія и безпорядка. Въ этомъ краѣ встрѣчаемъ въ большомъ размѣрѣ казачество1, въ то время еще повсюду протестовавшее противъ стѣсненія старинной казацкой вольницы; здѣсь же находимъ два важнѣйшихъ центра раскола, заключающаго въ самой сущности своей условія сопротивленія какъ вообще дѣйствіямъ правительства, утратившаго, по понятіямъ сектаторовъ, старинное православіе, такъ и формамъ жизни, слагавшейся въ обновленной, послѣ-Петровской Россіи. Всѣ эти особенности необходимо имѣть передъ собою, чтобъ ясно представить себѣ и вѣрно понять причины успѣховъ Пугачева.
Равнины, раскинувшіяся вдоль сѣверо-западнаго берега Каспійскаго моря, прикасаясь, съ одной стороны, къ степнымъ пространствамъ Средней Азіи, а съ другой — къ землямъ Затеречныхъ горцевъ, искони были, и до сего времени еще остаются, поприщемъ азіатскихъ кочевниковъ. Равнинная полоса земли, находящаяся между южными склонами Общаго Сырта и Каспійскимъ берегомъ, перерѣзываемая теченіемъ Урала (по старинному, Яикъ), была всегда открытымъ путемъ, которымъ кочевыя орды вторгались изъ глубины Азіи въ Европу. Этимъ путемъ пришли въ XVII вѣкѣ и Калмыки, и разсыпавшись по равнинамъ, разстилающимся вдоль низовьевъ Волги, оттѣснили отсюда Ногайцевъ къ Тереку. Они не затруднились дать Московскому правительству шертныя записи, выставляли даже своихъ всадниковъ для усиленія ратей царя Ѳеодора Алексѣевича, воевавшаго противъ заднѣпровскихъ казаковъ и Турокъ, но въ то же время грабили пограничныя русскія поселенія и вели истребительныя войны съ другими кочевниками, напиравшими изъ-за Яика, съ Ногайцами и съ Закубанскими горцами, а ханы ихъ списывались съ Персидскимъ шахомъ, Крымскимъ ханомъ и даже Турецкимъ султаномъ, очевидно, не придавая большаго значенія своему подданству Русскому царю. Только астраханскому губернатору Волынскому, а еще болѣе Татищеву, въ царствованіе императрицы Анны, удалось дать имъ почувствовать дѣйствительность этого подчиненія и стать твердою ногой среди калмыцкихъ улусовъ, построеніемъ крѣпостей Ставрополя и Енотаевска. Но за то цѣлыя толпы ихъ стали уходить обратно за Яикъ, въ родную Азію, или за Кубань2. Въ царствованіе императрицы Елизаветы одна вѣтвь ханской фамиліи приняла св. крещеніе и обмѣняла свои кочевые улусы на вотчину въ одной изъ внутреннихъ русскихъ губерній; въ кочевьяхъ Калмыковъ явились русскіе пристава, и власть природныхъ владѣльцевъ начала дѣлаться болѣе номинальною чѣмъ дѣйствительною. Къ несчастію, управленіе русскихъ приставовъ, не имѣя за собою того авторитета, какимъ пользовались старинные ханскіе роды, мало отличалось отъ прежняго въ отношеніи самоуправства и злоупотребленій. Калмыки были уже настолько обезсилены, что не чувствовали себя въ состояніи дать отпоръ, но за то однажды поднялась съ своими стадами и кибитками и въ числѣ 169000 человѣкъ откочевали за Уралъ (1771 г.).
Таково было одно изъ племенъ населявшихъ край, въ которомъ должна была разыграться Пугачевщина. Другое инородческое племя были Башкиры. Имъ принадлежала вся страна, которая лежала за Камой, и которой примѣрными границами можно назвать Екатеринбургъ съ одной стороны, а съ другой — среднее теченіе Урала, — страна частію лѣсистая и гористая, а частію степная. Въ эту Закамскую область русское народонаселеніе проникло еще въ XVI вѣкѣ, вслѣдъ за покореніемъ Казани. До истеченія этого вѣка въ Башкирской землѣ стояли уже русскіе городки, между прочими Уфа; въ слѣдующемъ столѣтіи построены Красноуфимскъ и городки и острожки Строгоновыхъ по рѣкѣ Чусовой. Добровольные переселенцы начали прибывать въ этотъ край; въ немъ воздвиглось нѣсколько монастырей, между которыми громкую извѣстность имѣетъ Успенскій Далматовъ монастырь, основанный въ половинѣ XVII вѣка. Но главный приливъ русскаго народонаселенія въ Башкирскій край начался при Петрѣ Великомъ, когда въ немъ были предприняты казенные и частные рудокопные промыслы, и основанъ главный горнозаводскій центръ, Екатеринбургъ. Богатый естественными произведеніями, хотя и суровый климатомъ, Башкирскій край сильно тянулъ къ себѣ русскую колонизацію, и правительственную и частную. Но это постоянно увеличивающееся число русскихъ поселеній раздражало Башкиръ и было главною причиной волненій между ними, продолжавшихся почти безпрерывно во все XVIII столѣтіе. Присутствіе свое въ Башкиріи Русскіе должны были поддерживать силой, и вотъ почему мы замѣчаемъ здѣсь явленіе чрезвычайно рѣдкое въ нашей исторіи XVIII вѣка: разрѣшеніе, данное частнымъ лицамъ имѣть собственныя укрѣпленія съ орудіями, порохомъ, снарядами и гарнизонами. Демидову было дозволено возвести укрѣпленія въ его заводахъ — Суксунскомъ, Ревдинскомъ и Барнаульскомъ,3 а Строгоновымъ въ ихъ Соликамскихъ и Чардинскихъ имѣніяхъ.4 Правительство съ своей стороны, принимало энергическія мѣры къ утвержденію въ этомъ краѣ спокойствія. Чтобъ отдѣлаться отъ Киргизскихъ ордъ, съ которыми Башкиры то вели опустошительныя войны, то соединялись противъ Россіи, возведена была Оренбургская линія, начиная отъ верховьевъ Урала до границъ Уральскаго войска. Первымъ звеномъ этой цѣпи была крѣпость Орская,5 потомъ Сакмарскій городокъ и, наконецъ, цѣлый рядъ фортовъ и редутовъ. Съ другой стороны, чтобъ оградить отъ раззоренія русскія селенія, сосѣднія съ Башкирскою землей, вытянута, была такъ называемая Закамская линія, состоявшая изъ ряда крѣпостей, фельдшанцовъ и редутовъ, расположенныхъ отъ Самары черезъ Бугурусланъ по направленію къ Мензелинску. Вдоль этой линіи поселены были при императрицѣ Аннѣ большія слободы изъ отставныхъ нижнихъ чиновъ и изъ охотниковъ, всякаго званія,6 и, наконецъ, дозволено было частнымъ людямъ покупать земли у Башкиръ,7 — дозволеніе, которымъ они, какъ извѣстно, широко воспользовались.
Такое сильное вторженіе русскаго элемента въ Башкирію произвело, какъ сказано, въ ней волненія, которыя почти не прекращались во все продолженіе XVIII вѣка. Возстаніе началось въ 1704 году, и нѣсколько разъ то прекращалось, то возобновлялось въ царствованіе Петра I; съ построеніемъ Орской крѣпости, въ 1735 году, оно возобновилось, продолжалось до 1742 и, наконецъ, вспыхнуло снова черезъ 13 лѣтъ. Видя, наконецъ, невозможность идти противъ этой силы, со всѣхъ сторонъ ихъ обхватывавшей и сжимавшей, Башкиры, подобно Калмыкамъ, рѣшились бѣжать и ушли въ числѣ 50000 человѣкъ за Уралъ, къ Киргизамъ.8
Таковы были глубокія потрясенія, сопровождавшія утвержденіе нашего владычества на нижнемъ Поволжьи и въ Приуральскомъ краѣ. Они простерлись и въ Заяицкія степи. Изъ числа трехъ кочевавшихъ въ нихъ Киргизскихъ ордъ, двѣ признали владычество Россіи въ тридцатыхъ годахъ прошедшаго столѣтія. Но, разумѣется, ихъ подданство было вначалѣ еще болѣе номинальное чѣмъ подданство Калмыковъ или Башкиръ, такъ какъ утвердить надъ ними власть было мудренѣе, а окружить ихъ кочевья линіей фортовъ не было никакой возможности: позади ихъ была степь, простиравшаяся до границъ Бухары и Китая. Они обязались охранять нашу границу отъ другихъ кочевниковъ, и обязательство это дѣйствительно исполняли, но за то сами безпрестанно врывались то къ Башкирамъ, то къ волжскимъ Калмыкамъ, — особливо къ послѣднимъ. Иногда яицкимъ казакамъ случалось отражать ихъ набѣги, но въ такомъ случаѣ они выжидали зимы, и мимо устьевъ Яика, по льду, Каспійскимъ моремъ, пробиралисъ въ кочевья Калмыковъ, уводили въ плѣнъ цѣлые улусы и угоняла стада.9
Излишне было бы говорить о прочихъ инородцахъ, обитавшихъ на луговой (лѣвой), а частію и на нагорной сторонѣ Волги, по Камѣ и за Камой. Мещеряки, Тептери, Черемисы, наконецъ Татары, разбросанные по всему Поволжью, хотя издавна жили осѣдло, но огромное ихъ большинство еще не были христіанами; не далѣе какъ въ тридцать лѣтъ передъ событіемъ, къ которому приступаемъ, Мордва одной изъ деревень въ окрестностяхъ Арзамаса, — города, отстоящаго отъ Москвы съ небольшимъ 400 верстъ, — отступилась отъ язычества:10 это одно можетъ дать понятіе о томъ, какая густая тьма лежала въ этомъ краѣ лѣтъ сто тому назадъ, тѣмъ болѣе что, какъ сказано, и собственно-русское народонаселеніе въ немъ отличалось многими особенностями, враждебными правильнымъ формамъ гражданственности. Одна изъ главныхъ особенностей края, въ которомъ разыгралась Пугачевщина, — это находящіеся въ ней горные заводы съ прикрѣпленными къ нимъ горнозаводскими крестьянами. Этотъ видъ крѣпостнаго права былъ, по-видимому, не самый легкій; работа, на которую опредѣлено было горнозаводское населеніе, едва ли не тяжелѣе полевой, и во всякомъ случаѣ она менѣе привычна русскому крестьянину, земледѣльцу по преимуществу. Если же къ этому прибавить, что заводы управлялась не самими владѣльцами, а наемниками, и преимущественно иностранцами, которые, сверхъ суровости, въ то время обыкновенной, вносили въ свои отношенія къ рабочему люду вовсе не скрываемое къ нему презрѣніе, то будетъ не трудно понять причины весьма нерѣдкихъ случаевъ неповиновенія и даже явнаго возмущенія со стороны заводскихъ крестьянъ. Такіе случаи стали особенно часто повторяться съ тѣхъ поръ, какъ часть казенныхъ заводовъ перешла, при императрицѣ Елизаветѣ, въ руки частныхъ людей, — Шуваловыхъ, Ягужинскихъ, Чернышевыхъ и др.; это засвидѣтельствовано формальнымъ слѣдствіемъ.11 На многихъ изъ этихъ заводовъ пріостановились работы и нерѣдко приходилось прибѣгать къ вооруженной силѣ, чтобы возстановить порядокъ и повиновеніе. При Петрѣ III оказалось нужнымь послать на заводы особыя военныя команды,12 которымъ пришлось преодолѣвать открытое сопротивленіе. По вступленіи на престолъ Екатерины II, оно еще болѣе усилилось. Къ этому подало поводъ распоряженіе Екатерины, сдѣланное въ отмѣну указа Петра III о монастырскихъ и церковныхъ имуществахъ. Петръ III, какъ извѣстно, отнялъ у духовенства управленіе этими имѣніями, подчинилъ ихъ коллегіи экономіи, обложилъ бывшихъ монастырскихъ крестьянъ рублевымъ оброкомъ, но за то отдалъ имъ всю пахотную землю, а затѣмъ остальныя земли и угодья монастырскія обратилъ въ арендныя статьи. Всѣ эти доходы должна была получать коллегія экономіи и изъ нихъ производить денежные и хлѣбные отпуски на содержаніе монастырей и церквей. Указъ Петра III произвелъ въ высшемъ духовенствѣ большое раздраженіе противъ императора, не очень симпатичнаго духовному сословію и прежде того. Екатерина поспѣшила отмѣнить или, точнѣе, видоизмѣнить этотъ указъ, и назначила особую коммиссію, составленную изъ духовныхъ и свѣтскихъ людей, для того чтобъ опредѣлить порядокъ управленія монастырскими имѣніями. Этой коммиссіи, инструкцій ей данною,13 повелѣвалось составить родъ инвентарей и ревизскихъ сказокъ по всѣмъ монастырскимъ и церковнымъ имѣніямъ, и распредѣлить кому изъ крестьянъ быть на оброкѣ и кому «на земледѣліи». Сопоставленіе земледѣлія съ оброчною повинностію заставляетъ предполагать, что подъ первымъ изъ этихъ названій надо подразумевать барщину. Вѣроятно то же самое разумѣли и тѣ, до которыхъ главнѣйше касался указъ. Поэтому крестьяне во многихъ мѣстахъ, и между прочимъ въ вотчинахъ Далматова монастыря, произведя сильныя волненія, которыя приходилось подавлять съ помощію военной силы. По-видимому, горнозаводскіе крестьяне примѣняли и къ себѣ силу указовъ о монастырскихъ и церковныхъ имуществахъ; указъ 1762 года произвелъ броженіе и между ними. По современнымъ извѣстіямъ, въ Петербургѣ находился въ это время какой-то крестьянинъ изъ числа заводскихъ, который, толкуя этотъ указъ по своему, и высылая къ своякъ землякамъ измѣненные и поддѣланные его экземпляры, произвелъ всеобщее смущеніе, а одинъ церковнослужитель, разъѣзжая по заводамъ, своими рѣчами усиливалъ раздраженіе. Императрица послала генералъ-квартирмейстера, князя Вяземскаго, чтобы разобрать это дѣло и привести крестьянъ къ повиновенію. Вяземскій успѣлъ открыть причины зла, заключавшіяся главнѣйше въ злоупотребленіяхъ со стороны начальствующихъ лицъ, но прекратить его не успѣлъ, будучи назначенъ въ должность генералъ-прокурора. Тогда на его мѣсто былъ отправленъ А.И. Бибиковъ, еще молодой генералъ-майоръ и почти молодой еще человѣкъ, но извѣстный уже какъ блестящій военный офицеръ и смѣлый защитникъ страждущихъ.14 Полагаясь еще болѣе на силу убѣжденія нежели на могущество штыковъ, онъ самъ лично отправился на заводы и въ продолженіе года умиротворилъ край, подвергнувъ однакожъ 20 человѣкъ ссылкѣ на каторгу, остальныхъ же, наиболѣе виновныхъ, 100 человѣкъ, «по легкомъ наказаніи», отпустилъ по домамъ.
Какъ бы ни были, однакожъ, искусны дѣйствія Бибикова, нельзя, впрочемъ, думать, чтобъ онъ вырвалъ самый корень зла; онъ не прекратилъ, да и не моп» прекратить обязательныхъ работъ, и безъ сомнѣнія, не могъ искоренить смутной увѣренности крестьянъ въ томъ, что есть вокругъ престола люди, препятствующіе прекращенію обязательныхъ работъ. Эта увѣренность жила въ глубинѣ народной массы до нашихъ дней, и едва ли она не сильнѣе въ такихъ мѣстностяхъ, гдѣ гнѣздился расколъ, — а онъ былъ силенъ и на заводахъ, и во всемъ томъ краѣ, гдѣ развернулось движеніе, возбужденное Пугачевымъ. Въ этомъ краѣ было два великихъ центра раскола: въ Нижегородской губерніи и на Иргизѣ. Въ нижегородскихъ Керженскихъ лѣсахъ онъ пріютился съ самыхъ первыхъ дней своего существованія, и уже при Петрѣ I насчитывалъ тамъ десятки тысячъ своихъ приверженцевъ;15 на Иргизѣ, протекающемъ по нынѣшнимъ Оренбургской и Самарской губерніямъ, онъ явился позже; въ началѣ XVIII вѣка тамъ поселилось только 60 человѣкъ; но въ короткое время число переселенцевъ-раскольниковъ возросло до большихъ размѣровъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ возросла слава тамошняго Успенскаго монастыря, извѣстность и вліяніе котораго едва ли уступали знаменитымъ скитамъ Выгорецкому и Вѣтковскому. «Удалятися и бѣгати надобно вамъ въ антихристово время», восклицали раскольничьи учители, и толпы народа нахлынули на пустынные берега Иргиза, Сакмары, Узени и др. Сюда же бѣжали крѣпостные холопы казанскихъ и симбирскихъ помѣщиковъ, солдаты, покидавшіе знамена, люди суевѣрно страшившіеся ревизіи; всѣ они уходили и приставали къ расколу. Эта эмиграція, сдѣлавшись въ самомъ дѣлѣ серіознымъ общественнымъ движеніемъ, облеклась какимъ-то таинственно-легендарнымъ покровомъ. Въ народѣ распространился слухъ, что первые бѣглецы въ низовое Заволжье, «порывъ землянки, живутъ тамъ счастливо и принимать будутъ впредь всѣхъ прихожихъ людей»; что тамъ будто бы опредѣленъ какой-то майоръ Порубучъ, который обязанъ пещись о нихъ, и слухъ этотъ пользовался такимъ довѣріемъ, что толпы крестьянъ открыто дѣлали приготовленія къ выходу за Волгу изъ ближайшихъ губерній.
Между этими двумя крайними и, такъ-сказать, опорными точками раскола, — нижегородскими и иргизскими скитами, — по всему Поволжью нить его тянется непрерывно чрезъ Казанскую и Симбирскую губерніи; далѣе, отъ Иргиза, онъ пустилъ отъ себя сильный отпрыскъ къ сѣверу, внутрь заводскаго управленія; еще Татищевъ, начальствовавшій здѣсь въ царствованіе императрицы Анны, доносилъ, что «раскольниковъ въ тѣхъ мѣстахъ умножилось, а наипаче что на партикулярныхъ заводахъ Демидовыхъ и Осокиныхъ прикащики едва не всѣ, да и сами промышленники нѣкоторые — раскольники... и если оныхъ выслать, то, конечно, имъ заводовъ содержать нечѣмъ, и въ заводахъ Ея Императорскаго Величества будетъ не безъ вреда... у Демидова въ лѣсу есть пустынь, гдѣ корень онаго суевѣрія находится». Наконецъ, отпрыскъ раскола направился и въ противуположную сторону, — внизъ по Яику: «всѣ яицкіе казаки ревностные подражатели расколу», читаемъ мы въ одномъ офиціальномъ документѣ, современномъ Пугачевскому бунту. То же самое можно было бы сказать и о казакахъ Волжскаго войска, образованнаго изъ переселенцевъ съ Дона, когда опасность со стороны Калмыковъ заставила устроить такъ-называеную Царицынскую линію, при императрицѣ Аннѣ.16 Это войско было, впрочемъ, малочисленно и существовало не долго,17 а потому мы не остановимся на немъ, равно какъ и на Астраханскомъ войскѣ, а перейдемъ прямо къ Яицкому.
Яицкіе казаки съ XVI-го вѣка занимаютъ правый берегъ Урала,18 отъ того мѣста, гдѣ эта рѣка, покинувъ лѣсистые холмы, которыми оканчивается Уральскій хребетъ съ южной стороны, круто поворачиваетъ къ югу и почти прямою линіей несется къ Каспійскому морю. Выходцы Донскаго казачьяго войска принесли на новыя занятыя ими мѣста старинныя казачьи преданія, и въ теченіе с лишкомъ двухъ сотъ лѣтъ жили здѣсь по-старинѣ, не чувствуя надъ собою никакой власти, не ощущая никакой зависимости отъ кого бы то ни было и связанные съ остальною Россіей только единствомъ языка и вѣры. Ни мало не стѣсняясь отношеніями къ политикѣ Московскаго двора, они грабили персидскіе суда на Каспійскомъ морѣ и проникали въ Хиву задолго до извѣстной экспедиціи Бековича. Мѣстныя преданія свидѣтельствуютъ, что чувство племенной связи, сознаніе родственности съ Московскимъ царствомъ никогда не изглаживались между яицкими казаками; память о всѣхъ важныхъ моментахъ нашей исторіи, отъ Куликовской до Полтавской битвъ, жила между ними, и облеклась въ эпическія формы далеко не лишеннаго поэзіи эпоса.19 Но здѣшнее казачество, какъ и прочія, было несовмѣстимо съ условіями крѣпкой монархіи, складывавшейся въ Московскомъ царствѣ съ идеей государственнаго порядка, положенной въ его основаніе. Казачество, когда оно было тѣснимо съ другихъ сторонъ, охотно льнуло къ Москвѣ, но слиться съ нею не желало; такъ, на Яикѣ, будучи устранено отъ непріязненныхъ внѣшнихъ вліяній, оно, такъ-сказать, осторожно сторонилось отъ Москвы, и тѣмъ крѣпче держалосъ своихъ особенностей, чѣмъ замѣтнѣе были перемѣны, совершавшіяся въ Московскомъ государствѣ. Вѣка протекшіе до Петрова царствованія можно назвать патріархальною, или пожалуй, богатырскою эпохой Яицкаго войска. Преданія, сохранившіяся отъ этихъ временъ, пахнутъ какою-то самобытною, душистою поэзіей; это поэзія юношескаго возраста, за которымъ, однакожъ, неминуемо должна была послѣдовать возмужалость, съ ея серіозными, строгими интересами. Духъ преобразованія коснулся и яицкихъ казаковъ, и хотя несравненно слабѣе чѣмъ прочихъ частей Россіи, но настолько, (надо однакожь) однакожъ, что возбудилъ противъ себя глухую, непріязненную оппозицію. Между ними учинена была въ 1723 г. перепись, — дѣло возбуждавшее и въ другихъ мѣстностяхъ большое неудовольствіе; вмѣсто выборныхъ атамановъ, Петръ I назначилъ атамана по своему усмотрѣнію; при императрицѣ Аннѣ сдѣланы были попытки ввести въ управленіе войскомъ письменность и шнуровыя книги для войсковыхъ суммъ.20 Все это сильно не нравилось казакамъ. Въ то же время раскольничьи скиты на Иргизѣ начали быстро населяться людьми, бѣжавшими не столько отъ религіозныхъ гоненій (которые были несравненно слабѣе при Петрѣ чѣмъ при его предшественникахъ), сколько отъ нововведеній, отвергаемыхъ духомъ старообрядчества. Яицкіе казаки, державшіеся стараго закона, меньше нежели кто-нибудь могли жаловаться, чтобъ имъ чинились насилія съ этой стороны; будучи, какъ они говорили, «пожалованы отъ царя Михаила крестомъ и бородой», они оставались при бородѣ и при старообрядческомъ крестѣ; но между ними, такъ же какъ и между другими казацкими войсками, ходила молва, что правительство хочетъ обратить всѣхъ казаковъ въ солдатъ и обучать ихъ драгунскому строю. Но если между донскими и украинскими казаками всякое прикосновеніе къ ихъ стариннымъ бытовымъ особенностямъ производило раздраженіе, то тѣмъ сильнѣе оно должно было обнаруживаться въ средѣ населенія, отдѣленнаго отъ европейскихъ формъ жизни степями и пустынями, окруженнаго кочевыми народами, дикій бытъ которыхъ не могъ не отражаться до нѣкоторой степени и на нихъ. Въ то время когда Россія вступила уже въ непосредственную связь съ Европой, и когда всѣ силы ея, сплоченныя и совокупленныя, напряжены были для разрѣшенія, вмѣстѣ съ другими странами, задачъ всемірной исторіи, яицкіе казаки желали бы оставаться относительно Русской Имперіи въ положеніи ея добрыхъ друзей, ограждающихъ ея предѣлы отъ азіятскихъ кочевниковъ, но непричастныхъ совершающемуся въ ея судьбахъ и бытѣ перевороту.
Таково было Волжское Низовье и вообще весь этотъ край, присоединенный къ Россіи послѣ паденія Казани. Это былъ край, можно сказать, юный; гражданственность едва начинала проникать въ него; въ немъ были еще могущественны дикія силы; его инстинкты были необузданны; Азія преобладала еще въ немъ надъ Европой. Онъ считался «воровскимъ краемъ» даже въ тѣ времена, когда, какъ напримѣръ, при императрицѣ Аннѣ, подъ Москвой и Петербургомъ разбои производились явно, вооруженныя шайки нападали на подмосковныя усадьбы, и воинскія команды должны были конвоировать проѣзжающихъ между обѣими столицами.21 Волга сохранила въ этомъ отношеніи неоспоримое первенство. Одною изъ главныхъ цѣлей при учрежденіи Волжскаго казачьяго войска было охраненіе коммерціи и судоходства по Волгѣ; однакожь, его присутствіе приносило немного пользы, и подтвержденія о поимкѣ разбойниковъ и грабителей продолжаются до конца XVIII вѣка. Въ 1744 году, при слѣдованіи по Волгѣ китайскаго каравана, на него нападали даже по сю сторону Казани. Караванъ отбивался отъ разбойниковъ пушками, и насчиталъ на своемъ пути болѣе 50 разграбленныхъ судовъ. Вслѣдствіе этого, въ самомъ дѣлѣ, скандалезнаго случая, въ низовые города, на Волгу и Каму, посланы были особо-назначенные штабъ-офицеры; команды, имъ ввѣренныя, должны были разъѣзжать сухимъ путемъ и водою, пѣше и конно. Призывались самыя народонаселенія для искорененія разбоя, увѣщевались, чтобы не давали пріюта бродягахъ, а за завѣдомое пристанодержательство ихъ угрожалось смертною казнію. Въ инструкціи, данной сыщиками, они предупреждались, что могутъ имѣть «бои», а «буде же воровскія станицы явятся гораздо многолюдны, то въ прибавку къ своей командѣ брать изъ мѣстныхъ командъ помѣщичьихъ людей.22 Въ 1756 году сыскное дѣло было организовано на широкую ногу; всѣ прежде отправленные сыщики были подчинены главнымъ, въ распоряженіе которыхъ отведены извѣстные районы.23 Но разбойничество продолжалось и не уничтожилось даже въ царствованіе Екатерины II. Нѣкоторыя случайныя обстоятельства могли еще усилить его. Писатель, спеціально занимавшійся воровскими и разбойными дѣлами, г. Мордовцевъ, полагаетъ, и кажется не безъ основанія, что энергическія мѣры, принятыя противъ гайдамачины на Украйнѣ и въ Запорожьи (1768), и послѣдствія моровой язвы въ Москвѣ увеличили на Низу число буйныхъ головъ. Большое передвиженіе началось, говоритъ онъ, послѣ жестокаго усмиренія бунта гайдамаковъ: получивъ сильный отпоръ за Днѣпромъ, они разсыпались по всей южной и восточной половинѣ Россіи съ ножомъ за голенищемъ.24 Дѣйствительно, въ семидесятыхъ годахъ, передъ Пугачевщиной и спустя нѣсколько лѣтъ по ея усмиреніи, на Волгѣ, Иловлѣ, Бузулукѣ, появляется цѣлая масса знаменитыхъ разбойничьихъ атамановъ, каковы: Ивановъ, Кулага, Брагинъ, Зубакинъ, Заметаевъ, Сучковъ, Южаниковь, Тарелкинъ и др. Шайки этихъ отважныхъ злодѣевъ, говоритъ названный нами изслѣдователь, состояли изъ многихъ десятковъ человѣкъ и вербовались изъ лицъ всевозможныхъ состояній: казаковъ, Малороссіянъ, бѣглыхъ солдатъ и крестьянъ; косвенно къ нимъ нерѣдко принадлежали помѣщики, духовенство и чиновники. «Разбойничьи станы этихъ шаекъ находились не въ одномъ мѣстѣ: они собирались то въ одинъ притонъ, то въ другой; сегодня станъ ихъ на Медвѣдицѣ, на Иловлѣ, а черезъ мѣсяцъ они держатъ воровской совѣтъ гдѣ-нибудь за 300—400 верстъ оттуда». Какъ многочисленны были разбойничьи шайки, и изъ какихъ разнообразныхъ элементовъ онѣ составлялись, видно изъ того, что одна изъ воинскихъ командъ, направленныхъ противъ разбойниковъ въ описываемое нами время, захватила 86 человѣкъ, изъ которыхъ было три попа, одинъ дьяконъ, три церковника, четыре рекрута, десять однодворцевъ и шестьдесятъ пять крестьянъ. Весьма нерѣдко, при Екатеринѣ, какъ и при Аннѣ Іоанновнѣ, сами воинскія команды подвергались нападеніямъ со стороны разбойниковъ. Такъ въ 1770 году плылъ по Волгѣ сержантъ Дрезягинъ съ нѣсколькими солдатами; на нихъ напала лодка съ разбойниками, человѣкъ до двадцати, и вступила въ открытый бой.25
Таковъ, вообще говоря, былъ характеръ занимающей насъ мѣстности. Къ этому прибавимъ еще одно замѣчаніе. Одна изъ самыхъ выдающихся особенностей края, въ которомъ разыгралась Пугачевщина, — или, по крайней мѣрѣ, гдѣ она возникла и развернулась, — состоитъ въ отсутствіи образованнаго, вліятельнаго и консервативнаго элемента. Въ самомъ дѣлѣ, дворянство начало проникать за Каму и Волгу лишь около половины XVIII вѣка, да и теперь въ этомъ краѣ есть мѣстности (Новоузенскій уѣздъ Самарской губерніи), гдѣ дворянства нѣтъ вовсе, и гдѣ на два уѣзда одинъ, общій обоимъ, предводитель дворянства. Поэтому, населеніе края, гдѣ первоначально возникло возмущеніе, представляло массу доступную постороннимъ вліяніямъ, матеріалъ удобный для демагогическаго движенія, какимъ была Пугачевщина. Перейдя на правый берегъ Камы, она встрѣтила сильную поддержку со стороны крѣпостныхъ крестьянъ, — это несомнѣнно, — и дазже развернулась здѣсь съ удвоенною свирѣпостію; но она едва ли была бы въ состояніи возникнуть съ такою же легкостію въ другой какой-нибудь мѣстности, гдѣ встрѣтила бы частыя помѣщичьи усадьбы, съ какою возникла въ томъ краѣ, гдѣ руководителями массы были башкирскіе старшины, казачьи урядники и раскольничьи начетчики.
Что касается собственно до Земли Яицкаго войска, то въ ней заключались особливые и весьма важные элементы для будущихъ успѣховъ самозванца. Главное богатство казаковъ состояло въ рыбномъ промыслѣ на Уралѣ а Каспійскомъ морѣ; подобно тому какъ земля съ ея плодами, степь съ ея разнообразною дичью, воды рѣчныя и морскія были собственностью и достояніемъ всего войска, всей казачьей общины; зимою и лѣтомъ, на морѣ и на рѣкѣ, гдѣ бы и когда бы ни производилась ловля, она производилась всѣмъ обществомъ, по распоряженію войсковой канцеляріи и подъ предводительствомъ особо назначаемаго на этотъ случай атамана. Самыя важныя изъ этихъ ловль суть багренье, производимое во второй половинѣ декабря, посредствомъ багровъ, опускаемыхъ въ проруби, и плавни, весенняя и осенняя; первая изъ нихъ начиналась тотчасъ по вскрытіи Урала, въ апрѣлѣ, а вторая — съ 1-го октября.26 Почитая Уралъ своею собственностію, казаки придумали средство монополизировать заключающуюся въ ней рыбу: такъ какъ она въ эту рѣку заходитъ изъ моря, то они сдѣлали, еще въ весьма давнія времена, у Яицкаго-Городка (Уральска), крайняго пункта своихъ владѣній къ сѣверу, заколъ иди учугъ, который не пропускаетъ рыбу подниматься выше, къ границамъ Башкиріи. Рыба спиралась въ этомъ мѣстѣ въ такомъ множествѣ, разказывали Пушкину уральскіе старожилы, что учугъ иногда ломался отъ ея напора, и ее принуждены бывали разгонять пушечными выстрѣлами. Но подобный же учугъ былъ сдѣланъ казною ниже Яицкаго-Городка, у Гурьева, отчего естественно потерпѣлъ рыбный промыселъ казаковъ.27 По ходатайству ихъ, Петръ Первый приказалъ разобрать Гурьевскій учугъ на восемь саженъ отъ каждаго берега, и рыба опять пошла въ дачи Яицкаго войска. Въ послѣдствіи оно взяло на себя откупъ Гурьевскаго учуга за 5600 рублей въ годъ; этотъ учугъ былъ тогда снятъ, и весь рыбный промыселъ на нижнемъ Яикѣ сдѣлался собственностію войска, а арендная плата взималась съ казаковъ по раскладкѣ. Это подало поводъ къ злоупотребленіямъ. Войсковые старшины, которые дѣлали раскладку, дѣлали ее такъ что вмѣсто 5600 рублей собирали тысячъ до двадцати. Было еще и другое предпріятіе, производившееся, такъ же какъ и предшествующее, всѣмъ обществомъ и подавшее поводъ къ неудовольствію: взятъ былъ на откупъ соляной сборъ съ отвозной рыбы, распоряженіе которыхъ поручено было атаману. Вотъ эти-то промышленныя предпріятія и произвели нескончаемыя ссоры между старшинами и остальными казаками. Еще въ тридцатыхъ годахъ прошлаго вѣка между ними происходили самыя ожесточенныя пререканія. Главнымъ противникомъ атамана (Меркульева) и его пособниковъ былъ старшина Логиновъ, про котораго и самого ходили не совсѣмъ выгодные слухи: говорили, что онъ сдѣлался врагомъ атамана, потому что тотъ не подѣлился съ нимъ своими барышами...28 Какъ бы, впрочемъ, ни было, только Логиновъ является главой оппозиціи или «войсковой стороны» противъ «старшинской». Дѣло восходило до военной коллегіи, которая въ 1740 году рѣшила споръ въ пользу войсковой стороны; Меркульевъ былъ смѣщенъ, хотя огромные взведенные на него начеты и велѣно было съ него не взыскивать «за службы отца его, такожь и его показанныя извѣстныя вѣрности».
Такимъ рѣшеніемъ, конечно, казаки не могли вполнѣ удовольствоваться. Видя что дѣло ихъ принимаетъ въ Петербургѣ не совсѣмъ хорошее направленіе, они отправили было отъ всего войска депутацію, но она была задержана и посажена подъ караулъ Татищевымъ, управлявшимъ тогда Оренбургскою губерніей. Антагонизмъ между казаками продолжался и при послѣдующихъ атаманахъ, между прочимъ, и при Бородинѣ, который былъ атаманомъ въ описываемое нами время, то-есть передъ появленіемъ Пугачева: старшины грабили казаковъ, казаки оказали неповиновеніе и произвели безпорядки. «Вотъ, говоритъ одно офиціальное извѣстіе, самая начальная причина, отъ которой напослѣдокъ проистекли великіе раздоры и неустройства!» — «Не давайте старшинамъ денегъ, когда станутъ требовать по раскладкѣ за откупа, говорилъ Логиновъ; пусть прежде отчетъ дадутъ за прежнее время!»
Войско послушалось его и не дало денегъ, а старшины, въ свою очередь, не дали войску жалованья и представили военной коллегіи, что казаки бунтуютъ. Подобное представленіе весьма естественно требовало назначеніе слѣдствія, и оно было назначено (1766). Присланный для этого генералъ Потаповъ, во главѣ коммиссіи состоявшей изъ пяти лицъ, представилъ дѣло въ свѣтѣ неблагопріятномъ для войсковаго начальства: на старшинъ наложенъ штрафъ, и велѣно взыскать съ нихъ удержанное ими жалованье, лишить ихъ старшинскаго достоинства и ни въ какіе выборы впредь не выбирать, чѣмъ войсковые казаки вообще остались довольны, хотя нѣкоторые и съ ихъ стороны за лживые доносы были наказаны. Но, замѣчаетъ офиціальный актъ, которымъ мы руководствуемся, все то что касалось въ этой конфирмаціи до простыхъ казаковъ было исполнено очень скоро, между тѣмъ какъ то что касалось до старшинъ не только не было исполнено, но майоръ Новокрещеновъ, которому было поручено исполненіе конфирмаціи, вовсе даже и не объявилъ войску этой второй ея половины. Казаки требовали, чтобъ имъ была прочтена вся конфирмація; Новокрещеновъ сказалъ имъ, чтобъ они пришли къ нему, на его дворъ, гдѣ онъ ее и объявитъ; но вмѣсто того, когда толпа собралась, онъ хотѣлъ заставить сдѣлать новые выборы, по его указанію. Казаки воспротивились этому и стали укорять его, что онъ закрываетъ старшинъ, а онъ представилъ военной коллегіи, что казаки бунтуютъ снова.
По донесенію Новокрещенова прибылъ генералъ Череповъ (1767)29 съ указомъ военной коллегіи, въ которомъ казакамъ строго предписывалось повиноваться и воздерживаться отъ безпорядковъ. Череповъ, пріѣхавъ въ Яицкій-Городокъ, собралъ кругъ и велѣлъ читать указъ; но, замѣтивъ что казаки стоятъ слишкомъ далеко, и какъ бы нарочно не слушаютъ читаемаго, приказалъ имъ подойдти ближе; они приблизились, но видимо съ неохотою. «Сіе упрямство ихъ такъ разгорячило Черепова, что онъ приказалъ драгунамъ стрѣлять въ нихъ изъ ружей, и выстрѣлено было три раза, и убито нѣсколько человѣкъ.» Этотъ бѣшеный поступокъ, если онъ переданъ вѣрно, къ удивленію, перенесенъ былъ казаками спокойно; они дослушали указъ, но послали въ Петербургъ жалобу и на Черепова и на Новокрещенова. По этой жалобѣ былъ присланъ гвардіи капитанъ Чебышевъ, который обошелся съ казаками кротко, успокоилъ ихъ, произвелъ выборы, а поручивъ новому атаману, Тамбовцеву, взыскать со старшинъ штрафы и удержанное у казаковъ жалованье, возвратился въ Петербургъ, привезя туда самыя успокоительныя извѣстія.
Вскорѣ по его отъѣздѣ оказалось, однакожь, что Тамбовцевъ передался на сторону старшинъ, не все взыскалъ съ нихъ и, вопреки указу военной коллегіи, назначилъ ихъ въ походные атаманы и другія должности. Это снова возбудило раздраженіе въ казакахъ, которые начинали было успокоиваться, — а тутъ еще вышло распоряженіе, которое подлило, такъ-сказать, на огонь масло, и обратило негодованіе Яицкаго войска уже не на старшинъ, а на правительство. Распоряженіе это состояло въ приказаніи, полученномъ изъ Петербурга, о формированіи такъ-называемаго «Московскаго Легіона».30 Въ этомъ «легіонѣ» долженствовали соединиться подъ одною общею командой бригадира, или генерала изъ регулярныхъ войскъ, всѣ роды оружія: артиллерія, гренадерскія и мушкетерскія роты, эскадроны карабинеровъ и казачьи сотни, — соединеніе, которое должно было въ высшей степени казаться антипатичнымъ казакамъ, дорожившимъ своею самородною тактикой и считавшимъ себя неизмѣримо выше солдатъ. Отъ Яицкаго войска требовалось въ Московскій легіонъ триста двадцать пять человѣкъ. Это распоряженіе, казалось, совершенно оправдывало постоянное опасеніе всего русскаго казачества со временъ Петра Перваго, будто съ нимъ хотятъ покончить, завести между казаками регулярный строй и обратить ихъ въ крестьянъ. Казаки рѣшительно отказались поступать въ легіонъ, а атаманъ, желая исполнить волю начальства, хваталъ, сажалъ подъ караулъ и наказывалъ тѣхъ, которыхъ почиталъ главными виновниками сопротивленія. Казаки, помня благосклонное для нихъ рѣшеніе, полученное изъ Петербурга, по представленію генерала Потапова, рѣшились и въ настоящемъ случаѣ искать тамъ защиты: они послали депутацію просить освобожденія отъ легіонной службы, которую, представляли они, нести имъ невозможно, такъ какъ они должны были бы лишиться бородъ. Надежда ихъ не обманула: государыня повелѣла исполнить ихъ желаніе, а вмѣстѣ съ тѣмъ, для окончательнаго разбора ихъ жалобъ на старшинъ, въ 1770 г. посланы были гвардіи капитанъ Дурново и командовавшій войсками въ Оренбургѣ генералъ Давыдовъ. Этотъ послѣдній вскорѣ получилъ, однакожь, другое назначеніе, а вмѣсто него назначенъ былъ генералъ фонъ-Траубенбергъ. По прибытіи Дурново и его товарища, казаки стали требовать, чтобъ они прочли имъ свою инструкцію, и прежде чѣмъ приступать къ дальнѣйшимъ разслѣдованіямъ, исполнили то что оставалось неисполненнымъ по прежнему указу военной коллегіи, то-есть довзыскали бы со старшинъ штрафы и удержанное казачье жалованье. Дурново и Траубенбергъ почему-то медлили исполнить это справедливое желаніе казаковъ и водили ихъ обѣщаніями, а казаки «приходили въ бѣшенство», тѣмъ болѣе что смѣненные атаманы и старшины начинали вертѣться вокругъ новоприбывшихъ.
Между тѣмъ возвратилась въ Яицкій-Городокъ депутація, ѣздившая въ Петербургъ, и въ числѣ прочихъ сотникъ Кирпишниковъ, одинъ изъ главныхъ дѣятелей войсковой стороны; онъ, по принятому порядку въ военной службѣ, явился немедленно, по прибытіи, къ Дурново, какъ къ старшему въ городѣ военному лицу, былъ имъ принятъ и отпущенъ; но атаманъ, узнавъ о его пріѣздѣ, тотчасъ послалъ старшину Бородина съ нѣсколькими казаками, чтобы взять его подъ караулъ. Увидя приближающуюся команду, Кирпишниковъ заперъ двери и спрятался, а жена его объявила пришедшимъ, что его нѣтъ дома; они стали ломиться; на улицѣ началъ собираться народъ; поднялась съ той и другой стороны перебранка, которая кончилась тѣмъ, что Бородинъ захватилъ двоихъ изъ наиболѣе шумѣвшихъ, и велѣлъ тащить ихъ на арканѣ въ войсковую канцелярію. Въ одну минуту тревога распространилась по всему Городку; народъ повалилъ къ канцеляріи, и встрѣтивъ одного изъ тѣхъ, которые волочили захваченныхъ у дома Кирпишникова двухъ казаковъ, избилъ его и засадилъ въ домѣ Толкачева, — сторонника войсковой партіи и будущаго пособника Пугачева. Составился кругъ, на которомъ рѣшено было послать къ Дурново, просить его объ освобожденіи двухъ арестованныхъ казаковъ и объявить притомъ, что пока они не будутъ освобождены, посаженный въ домъ Толкачева казакъ выпущенъ не будетъ. Дурново и Траубенбергъ послали убѣждать казаковъ разойдтись, но тѣ и слышать не хотѣли; толпа ежеминутно росла и не разходилась даже при наступленіи темноты.
Это было въ началѣ января 1772 года. Волненіе казаковъ становилось въ самомъ дѣлѣ серіознымъ; комиссары сдѣлали распоряженіе, чтобы состоявшая при нихъ регулярная команда находилась въ готовности, и стала ожидать, не принесетъ ли ночь добраго совѣта казакамъ. Но ничто не помогало. Многіе ночевали на площади, несмотря на крещенскую стужу, а чѣмъ-свѣтъ весь Городокъ былъ опять въ сборѣ, шумѣлъ на площади и послалъ оказать Дурново, что «все войско идетъ упасть къ его ногамъ», прося защиты и правосудія. Дурново обѣщалъ исполнить все, чего они просили, — черезъ недѣлю. Черезъ недѣлю! зашумѣла толпа; долго откладывать! и потянулась къ квартирѣ Дурново, неся «почти каждый коммиссіонерамъ (комиссарамъ) по подарку: кто дубину, кто палку, а кто и саблю». Тогда комиссары собрали свою команду и казаковъ старшинской стороны и, волоча пушки, вышли навстрѣчу толпѣ, а между тѣмъ дали знать въ Оренбургъ, что въ Яицкѣ открытый бунтъ. Увидѣвъ регулярную команду, казаки остановилась и послали священника сказать Дурново, что они «никакого зла не намѣрены дѣлать», а идутъ просить его, чтобъ онъ прочелъ имъ свою инструкцію и порѣшалъ бы со старшинами. Но Дурново велѣлъ повторить прежній отвѣтъ и объявилъ, что если они не разойдутся тотчасъ, онъ будетъ стрѣлять. Казаки, не довольствуясь такимъ отвѣтомъ, двинулись далѣе, неся передъ собою образа. Дурново еще разъ послалъ убѣждать ихъ, обѣщаясь исполнить ихъ желаніе «черезъ короткое время»; казаки, съ своей стороны, отправили къ нему попа, въ сопровожденіи Шигаева (имя, которое мы скоро снова встрѣтимъ), требуя, чтобъ его обѣщаніе было исполнено нынче же, а между тѣмъ подвигались впередъ. Тогда по нимъ сдѣланъ былъ выстрѣлъ изъ орудія... Въ одно мгновеніе мирное шествіе обратилось въ яростную аттаку: казаки кинулись на пушки, измяли солдатъ и старшинскихъ казаковъ и били все что попадалось подъ руку. При этомъ погибли генералъ Траубенбергъ, атаманъ Тамбовцевъ и нѣсколько казаковъ и солдатъ; израненный Дурново едва успѣлъ скрыться. Затѣмъ дворы ненавистныхъ старшинъ были взяты на копье.
Очнувшись, казаки поняли, что дѣло зашло слишкомъ далеко и поспѣшили послать въ Петербургъ депутатовъ съ объясненіями. Между тѣмъ, по полученіи извѣстія объ яицкихъ безпорядкахъ, изъ Москвы была отправлена на почтовыхъ рота гренадеръ подъ командою генерала Фреймана. Онъ заѣхалъ сначала въ Оренбургъ, выждавъ тамъ чтобы спало весеннее половодье, и присоединивъ къ привезенной имъ ротѣ «двѣ легкія команды» (?) и казаковъ, да нѣсколько орудій, выступилъ къ Яицкому-Городку. Тамъ между тѣмъ горячія головы взяли верхъ въ казачьихъ кругахъ, и въ первыхъ числахъ іюня, когда Фрейманъ приблизился, къ нему навстрѣчу вышли уже не съ образами и хлѣбомъ-солью, а съ орудіемъ. 3 и 4 чиселъ были горячія схватки; Фрейманъ одержалъ верхъ; казаки кинулись въ Городъ, забрали свои семейства и пустились было внизъ по Яику, въ намѣреніи будто бы, по словамъ Рычкова, овладѣть Астрабадомъ; но увѣщаніями людей, посланныхъ отъ Фреймана, были удержаны; большая часть изъ нихъ возвратились, а тѣ, которые не надѣялись получить помилованіе, были взяты силою.
Тогда открыта была уже не въ Яицкѣ, а въ Оренбургѣ слѣдственная коммиссія, подъ предсѣдательствомъ полковника Неронова. «Множество мятежниковъ было туда отправлено», говоритъ Пушкинъ. «Въ тюрьмахъ не достало мѣста. Ихъ разсадили по лавкамъ гостинаго и мѣноваго дворовъ. Прежнее казацкое правленіе было уничтожено. Начальство поручено яицкому коменданту, подполковнику Симонову. Въ его канцеляріи повелѣно присутствовать войсковому старшинѣ, Мартемьяну Бородину, и «простому» старшинѣ (Пушкинъ замѣчаетъ: какой это чинъ — не знаю), Мостовщикову; зачинщики бунта наказаны были кнутомъ; около 140 человѣкъ сосланы въ Сибирь, другіе отданы въ солдаты (всѣ бѣжали); остальные прощены и приведены ко вторичной присягѣ».
Яикъ притихъ, во не успокоился. «То ли еще будетъ!» говорили казаки. «Такъ ли тряхнемъ Москвою!»
Примечания
1. Казаки яицкіе, оренбургскіе, астраханскіе и волжскіе.
2. Татищева и его время. Исторія Пугач. бунта. Примѣчаніе, извлеченное изъ сочиненій о. Іоакинѳа Бичурина. По его свидѣтельству, до 100 т. изъ числа Калмыковъ, откочевавшихъ изъ Россіи, было истреблено другими кочевниками во время ихъ слѣдованія отъ русскихъ границъ до китайскихъ.
3. П. С. З. № 8444.
4. П. С. З. № 5248.
5. Она названа была первоначально Оренбургомъ, но черезъ нѣсколько лѣтъ его имя было перенесено на другое мѣсто, гдѣ сосредоточилось главное управленіе краемъ. (П. С. З. № 7876).
6. П. С. З. №№ 6889, 7315, 7727; направленіе этой линіи означено въ Обозрѣніи Оренбургскаго края г. Жуковскаго.
7. П. С. З. №№ 6887, 6890.
8. Описаніе Киргизъ-Кайсайцкихъ ордъ и степей, Левшина.
9. Опис. Киргизъ-Кайс. ордъ.
10. Ист. рус. церкви, IV. 21.
11. Рус. Вѣстн. 1861 г. «Тысяча семьсотъ шестьдесятъ седьмой годъ», Соловьева.
12. Записки о жизни и службѣ Бибикова, стр. 44 и слѣд.
13. Полн. Собр. Зак. № 11716.
14. Онъ былъ назначенъ на мѣсто князя Вяземскаго въ 1763 году; ему было тогда 34 года. Передъ этимъ онъ былъ посылаемъ въ Холмогоры, гдѣ содержалось подъ присмотромъ семейство принца Антона Брауншвейгскаго, для того чтобъ увѣрить его въ желаніи императрицы облегчить, но постепенно, участь этого несчастнаго семейства, а самому же принцу сдѣлать предложеніе отправиться за границу. Возвратясь, Бибиковъ явился горячимъ, даже слишкомъ горячимъ заступникомъ заключенныхъ, какъ показалось императрицѣ, и былъ ею холодно принятъ.
15. Русскій расколъ старообрядчества, Щапова.
16. П. С. З. № 5824, 6007.
17. Послѣ Пугачевщины оно было перенесено на Терекъ и сдѣлалось ядромъ моздокскихъ и наурскихъ казаковъ.
18. Ист. и стат. обозр. Уральскихъ казаковъ, Левшина. Въ 1723 г., по повелѣнію Петра I, яицкимъ казакамъ учинена была перепись, причемъ оказалось всѣхъ казаковъ, состоящихъ на службѣ, 3196.
19. Преданія уральскихъ казаковъ (Русск. Вѣст. 1859 г.)
20. Ист. обозр., Левшина.
21. Пол. Собр. Зак. № 6772 и 6781 и мн. др.
22. П. С. З. № 10650.
23. П. С. З. № 9025.
24. Атаманъ Брагинъ и пр. (Рус. Вѣст. 1862 г.).
25. «Понизовая вольница» (Рус. Слово 1860).
26. Ист. Пугач. бунта. Примѣч.
27. Чт. въ общ. ист. и др. 1859. Выписка и пр.
28. Чтен. 1859, а также П. С. З. № 8215.
29. Этотъ годъ показанъ Левшинымъ.
30. См. приложеніе I въ концѣ статьи.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |