Глава II. В мятежной Бердской слободе

В семи верстах к северо-востоку от Оренбурга на угористом берегу Сакмары-реки стоит старинное казачье селение Бердская слобода (Берда) — место, памятное по отечественной истории и литературе. Пушкин, рассказывая о происходивших тут событиях Пугачевского восстания, назвал Берду мятежной слободой^*. Здесь с ноября 1773 по март 1774 г. располагалась главная ставка Емельяна Пугачева. Отсюда водил он свои отряды на приступы к осажденному Оренбургу, а его атаманы отправлялись в дальние походы к Уфе и Самаре, Челябинску и Гурьеву, Кунгуру и Казани. В Бердской слободе действовала Военная коллегия восставших, отсюда рассылались пугачевские манифесты, сулившие трудовому народу вечную волю и землю. Название «мятежной» Бердская слобода заслужила и потому, что подавляющее число бердских казаков верно служили Пугачеву. Очевидец восстания известный ученый П.И. Рычков писал, Что «тутошние все были ему [Пугачеву] приклонны»¹.

В те времена пугачевская столица Берда насчитывала всего лишь до сотни дворов с таким же числом казачьих семей в них. Защищенная с запада рекой Сакмарой, а с юга, со стороны Оренбурга, огромным буераком, слобода обнесена была обветшалым бревенчатым тыном и рогатками, а на углах крепости и в проезжих ее воротах стояли пушки².

19 сентября 1833 г., 60 лет спустя после начала Крестьянской войны, в Бердскую слободу приезжал Пушкин, слушал рассказы стариков, знавших Пугачева, предания и песни о нем, сохранившиеся в памяти потомков участников восстания, осматривал места былых укреплений и боев. Материалы о Пугачевском восстании, собранные поэтом во время путешествия в Поволжье и Оренбургский край и, в частности, при посещении Бердской слободы (записи, сделанные на отдельных листах и в дорожной записной книжке), опубликованы во второй книге девятого тома Большого академического издания Сочинений Пушкина (IX, 492—497). Среди этих материалов напечатана заметка, внесенная Пушкиным в записную книжку при посещении Бердской слободы, где упомянут казак, в доме которого в свое время квартировал Пугачев (IX, 493).

Публикация этой заметки в печати имеет свою историю. Впервые ее напечатал профессор П.О. Морозов в 1903 г. в таком виде: «В Берде Пугачев жил в доме Константина Ситникова»³. Четверть века спустя известный пушкинист Л.Б. Модзалевский опубликовал этот текст в несколько ином чтении, переделав имя Ситникова с «Константина» на «Кондратия»⁴; так же он был воспроизведен им и в сборнике «Рукою Пушкина», вышедшем в свет в 1935 г.⁵ Предложенное Модзалевским чтение было принято редакцией Большого академического издания Сочинений Пушкина. Во второй книге девятого тома издания, вышедшей в 1940 г., текст передан так: «В Берде Пугачев жил в доме Кондр[атия] Ситникова», а в примечании указано, что слово «Кондратия» написано Пушкиным взамен зачеркнутого им «Карпа» (IX, 493). В последующих изданиях Сочинений Пушкина текст данной заметки печатался так, как он был опубликован в академическом издании.

Оренбургский краевед С.А. Попов, собирая биографические материалы о казаках — собеседниках Пушкина⁶, обнаружил в Оренбургском архиве ревизскую перепись казаков Бердской слободы за 1834 г. (VIII ревизия) и среди них запись о 50-летием Карпе Ситникове и его семействе⁷. Из этого следует, что Карп Ситников был современником Пушкина и, вероятно, очевидцем его приезда в Бердскую слободу 19 сентября 1833 г. Важно и то, что в ревизской переписи этот казак записан полным его именем «Карп Константинов Ситников», что дало возможность установить имя его отца — Константин Ситников. Исходя из этого, С.А. Попов выдвинул обоснованное предположение, что в пушкинской заметке назван не «Кондратий», а Константин Ситников. Предположение подтвердилось при обращении к факсимиле соответствующей страницы записной книжки (IX, вклейка между с. 492 и 493), где сокращенно написанное имя старшего Ситникова читается как «Конст[антина]», хотя по начертанию букв допустимо и иное чтение: «Кондр[атия]», что и было принято Л.Б. Модзалевским, а вслед за ним и другими пушкинистами. Благодаря обнаруженным С.А. Поповым документам неопровержимо устанавливается, что в записи Пушкина речь идет о Константине Ситникове и что текст этот должен читаться так: «В Берде Пугачев жил в доме Константина Ситникова», как и напечатал его в свое время П.О. Морозов.

Находка С.А. Попова послужила отправным импульсом к разысканию материалов для биографии Константина Ситникова и истории его дома — «государева дворца» при Пугачеве. Прежде всего предстояло установить происхождение пушкинской записи о доме Ситникова. Кто был информатором Пушкина?

Оренбургский краевед С.Н. Севастьянов в 1899 г. со слов 77-летней казачки Акулины Тимофеевны Блиновой (урожденной Мордвинцевой)⁸ записал ее воспоминания о пребывании Пушкина в Бердской слободе 19 сентября 1833 г. Помнилось ей, что день тот был теплый и ясный. Она сидела у дома старой бердской казачки Бунтовой, няньчившей детей. К ним подошли двое в штатском, «один высокий⁹, другой пониже — курчавый» (это и был Пушкин). Блинова рассказывала, что «у него лицо белое, а губы большие, толстые; да уж очень меня занял ноготь на пальце — длинный, предлинный, у нас таких и не носят». Пушкин и его спутник попросили «показать дом, где жил Пугачев». Бунтова повела их. «Дом этот стоял на Большой улице, на углу, на красной стороне^**... Он был на шесть окон. Со двора открывался чудесный вид на Сакмару, озеро и лес. Сакмара подходила совсем близко ко дворам. Курчавый господин похвалил место, говорит: — "Прекрасное!"» Потом, вспоминала Блинова, Пушкин с «высоким господином» пошли от бывшего пугачевского «дворца» вниз по улице к Сакмаре¹⁰. Старая казачка Бунтова, современница Крестьянской войны, в юности хорошо знала Пугачева, даже приносила ему вместе с жителями Нижне-Озерной крепости присягу в верности. Вероятно, Бунтова и сообщила Пушкину, что дом, в котором 60 лет назад жил Пугачев, стал принадлежать Карпу Ситникову. С ее слов Пушкин и сделал в дорожной книжке запись: «В Берде Пугачев жил в доме Карпа Ситникова». Изменение имен в этом тексте (над зачеркнутым «Карпа» написано «Конст[антина]») произошло после того, как Пушкин установил от собеседников, возможно от самого Карпа Ситникова, что в пугачевское время дом этот принадлежал Константину Ситникову. Эти сведения подтвердились анализом текста «Капитанской дочки», свидетельствами очевидцев событий 1773—1774 гг., воспоминаниями современников Пушкина и данными других источников, в которых речь идет о «дворце» Пугачева.

Заходил ли Пушкин в дом Карпа Ситникова? Это представляется вполне вероятным. И в этом нельзя, кажется, не убедиться при чтении того места главы «Мятежная слобода» в «Капитанской дочке», где Пушкин словами героя повести Петра Гринева рассказал о его встрече с Пугачевым в «государевом дворце»: «Нас привели прямо к избе, стоявшей на углу перекрестка... Я вошел в избу, или во дворец, как называли ее мужики. Она освещена была двумя сальными свечами, а стены оклеены были золотою бумагою; впрочем, лавки, стол, рукомойник на веревочке, полотенце на гвозде, ухват в углу и широкий шесток, уставленный горшками, — все было как в обыкновенной избе» (VIII, 346—347). Нетрудно заметить, что это описание составлено по личным наблюдениям Пушкина, — так, несомненно, выглядел дом Карпа Ситникова в 1833 г. Лишь одна деталь этого описания относится к реалиям пугачевского времени — необычная для обихода казачьей избы вещь — золотая бумага, коей были оклеены стены. Эта деталь, как будет видно ниже, имеет решающее значение для доказательства факта знакомства Пушкина с убранством дома Карпа Ситникова. Дело в том, что в Оренбурге среди современников Пушкина бытовало предание о «золотом дворце» Пугачева — избе, обитой латунными листами. В 1824 г. Оренбург посетил чиновник Министерства внутренних дел известный журналист П.П. Свиньин. С памятными местами Оренбурга его знакомили местные литераторы А.П. Крюков и П.М. Кудряшов. С их, видимо, слов Свиньин, сам не бывавший в Бердской слободе, писал, что Пугачев имел «свою резиденцию в близлежащем селе Берды, где показывают доселе избу, бывшую дворцом сего разбойника, которую для величия сана своего приказал он обить латунью внутри и снаружи»¹¹. Приятель Пушкина писатель и этнограф В.И. Даль, служивший в 1833 г. в Оренбурге чиновником особых поручений у генерал-губернатора В.А. Перовского, в воспоминаниях, написанных около 1840 г., сообщал, что он вместе с Пушкиным ездил «в историческую Бердинскую слободу, толковал, сколько слышал и знал местность, обстоятельства осады Оренбурга... Говорил... о бердинских старухах, которые помнят еще "золотые" палаты Пугача, то есть обитую медною латунью избу». По приезде в Берду «мы отыскали старуху^***, которая знала, видела и помнила Пугача. Пушкин разговаривал с нею целое утро, ему указали, где стояла изба, обращенная в золотой дворец»¹².

Кто же был более точен в описании убранства «дворца» Пугачева, Пушкин ли, писавший об обоях из золотой бумаги, или же Свиньин и Даль, сообщавшие об украшении избы обшивкой из латунных листов? Ближе к истине оказался Пушкин. Более того, его данные полностью подтвердились при обращении к документам пугачевского времени, сохранившимся в фондах ЦГАДА. Командир пугачевской «гвардии» (личной охраны Пугачева), сотник яицких казаков-повстанцев Тимофей Григорьевич Мясников на допросе 9 мая 1774 г. в Оренбургской секретной комиссии показал, что после вступления в Бердскую слободу Пугачев поселился в доме казака Ситникова и «покой у него был обит вместо обоев шумихою»¹³. А шумихой в разговорном обиходе XVIII—XIX вв. называлось сусальное золото — тончайшая бумага (или пленка) золотистого цвета, изготовленная из двусернистого олова¹⁴. Удалось установить обстоятельства появления золотой бумаги — шумихи в стане Пугачева. В конце октября 1773 г. повстанцы задержали под Орской крепостью бухарский торговый караван и пригнали его в Берду. Среди захваченных товаров (меха, чай, хлопчатая бумага, серебро и др.) было до двух десятков ящиков шумихи. Часть ее была взята для оклейки избы Ситникова, а 17 ящиков вместе с другими товарами Пугачев продал за 2300 руб. татарскому купцу Мусе Улееву, которые и хранились в его доме в Каргалинской (Сеитовой) слободе. В начале апреля 1774 г., вскоре после отступления Пугачева из-под Оренбурга на уральские заводы, Муса Улеев был арестован, а найденные у него товары отобраны и перевезены в Оренбург, где и сданы в пограничную таможню¹⁵.

Пушкин, сообщая в «Капитанской дочке» о золотой бумаге (шумихе), украшавшей стены «дворца» Пугачева, опирался, как видно из сказанного, на достоверный исторический факт¹⁶, сообщенный ему, видимо, Карпом Ситниковым, который основывался в этом случае либо на воспоминаниях детства, либо на рассказе своего отца Константина Ситникова.

Много времени заняли поиски биографических материалов о Константине Ситникове. Предстояло прежде всего найти ответ на вопрос: принимал ли он участие в Пугачевском восстании?

Просмотр 14 фолиантов с документами Оренбургской губернской канцелярии за 1772—1775 гг. (дела канцелярии губернатора И.А. Рейнсдорпа) в ЦГАДА¹⁷ не дал сведений о Ситникове. К тому же привело изучение материалов Секретной экспедиции Военной коллегии и военно-походных канцелярий генералов А.И. Бибикова, П.М. Голицына и Ф.Ф. Щербатова за 1773—1774 гг., хранящихся в ЦГВИА¹⁸. Были просмотрены десятки протоколов показаний пленных пугачевцев в делах Оренбургской секретной комиссии за 1774 г.¹⁹, где хотя и нашлись допросы нескольких бердских казаков, однако и среди них не было свидетельств о Константине Ситникове. А может быть он и не был пугачевцем, а его имя причастно к восстанию лишь только тем, что принадлежавший ему дом стал «дворцом» Пугачева? Но даже если бы это предположение оказалось верным, поиски биографических данных о Ситникове (даты жизни, прохождение службы и др.) следовало продолжить. И настойчивые поиски вознаградились находкой документов, устанавливающих участие Ситникова в Пугачевском движении.

В материалах Оренбургской секретной комиссии сохранился «Список важных колодников»²⁰, в котором с октября 1773 г. губернская канцелярия в Оренбурге фиксировала данные о захваченных в плен, а также о явившихся с повинной пугачевцах. В списке начиная с 23 марта 1774 г., с того дня, в который Пугачев оставил Бердскую слободу, стали встречаться имена бердских казаков, пригнанных под конвоем в Оренбург и заключенных в городской острог. 23 марта в список внесены, в частности, бердские казаки: урядник Андрей Белоглазов, рядовые Яков Перов, Николай Копытин, Дмитрий Тумин, Трофим Блинов; 25 марта — Иван Черемухин, Яков Блинов; 27 марта — Дмитрий Цаплин и т. д.²¹ И вот, наконец, на обороте л. 56 списка запись № 292, сообщающая, что 3 мая 1774 г. в оренбургский острог был заключен «бердинской казак Костентин Ситников», который «прислан от подполковника Могутова, пойманной при разбитии злодейской толпы неподалеку от Переволоцкой крепости, на степи, которой показал, что он на приступах к здешнему городу и на сражениях с высылаемыми отсель командами обще с протчими разбойниками был»²². Судя по этой предельно скупой записи, Константин Ситников^**** принимал активное участие в боевых операциях пугачевцев под Оренбургом. Он оставался в рядах восставших и после того, как Пугачев, разбитый в битве под Сакмарским городком, отступил на уральские заводы. Лишь месяц спустя после этого карателям удалось захватить в плен Ситникова и группу его товарищей в стычке у Переволоцкой крепости, причем взяли их с оружием в руках. Секретная комиссия, прибывшая в Оренбург 5 мая, не допрашивала Ситникова (как и многих других рядовых пугачевцев), удовлетворившись показаниями, сделанными им 3 мая при заключении в тюрьму, а потом вынесла по ним свое определение о наказании.

В материалах секретной комиссии сохранилось особое дело, в котором собраны ее определения с мая по август 1774 г. При его просмотре найдено определение от 26 мая, по которому решено было «берденских казаков Анисима Трифонова, Емельяна Белова, Егора Полумеркова, Семена Кононова, Костянтина Ситникова и Егора Белоглазова» за то, что они, «дав себя обмануть» Пугачеву, почитали его «истинным государем и слепо повиновались» его повелениям, «пересечь всех при комиссии плетьми нещадно, и потом из-под караула всех освободить, и дав им от комиссии билеты, велеть явиться служащим по командам, а неслужащим в своих жительствах, немедленно»²³. После экзекуции, которая производилась, как было заведено в секретной комиссии, сразу же по вынесении приговора, Ситников вместе с другими казаками-пугачевцами возвратился в Бердскую слободу.

Обнаружение документов, указывающих на участие Константина Ситникова в Пугачевском восстании, означало то, что решена пока лишь часть задачи по воссозданию его жизненного пути. Надлежало установить другие факты его биографии.

Учитывая то, что Ситников к началу Пугачевского движения уже состоял на казачьей службе, а она в то время начиналась с 18 лет, следовало предпринять поиски поименных переписей Оренбургского казачьего войска (куда входили и казаки Бердской слободы) за 1760-е и 1770-е годы. С этой целью были просмотрены описи и дела ряда фондов ЦГВИА, связанных с управлением казачьими войсками, в частности, материалы Казачьей экспедиции Военной коллегии, коллекции дел по другим подразделениям коллегии, бумаги фонда вице-президента коллегии Г.А. Потемкина (он с 1774 г. был шефом казачьих войск) и др. Нашлись переписи Яицкого казачьего войска за 1772, 1774 и 1776 гг.²⁴, но, к сожалению, по Оренбургскому казачьему войску подобных переписей в ЦГВИА не оказалось. Была предпринята попытка найти сведения о Ситникове в периодически составлявшихся в XVIII—XIX вв. ревизских переписях населения Российской империи, учитывавших также и казачество. Но, как выяснилось при обращении в архивы, переписей населения по Бердской слободе за XVIII в. не сохранилось, а в данных VII (1816 г.) и VIII (1834 г.) ревизий по этой слободе Константин Ситников не упоминается²⁵.

Неудача в архивных розысках списков Оренбургского казачьего войска и в ревизских переписях казаков Бердской слободы не остановила работы по выявлению источников для биографии Константина Ситникова. Решено было просмотреть описи и дела тех фондов ЦГВИА, в которых могли встретиться документы, содержащие сведения об Оренбургском казачьем войске. На одной из последних страниц описи дел канцелярии шефа казачьих войск генерал-фельдмаршала Г.А. Потемкина учтено дело № 305 за 1791 г., в котором, судя по заголовку, находятся формулярные списки старшин Донского, Черноморского, Терского, Астраханского, Сибирского, Уральского и Оренбургского казачьих войск. Особых надежд на то, что в деле найдутся какие-либо данные о Ситникове, не было. Ведь хорошо известно, что формулярные (послужные) списки составлялись на лиц, состоявших в старшинских (офицерских) казачьих чинах. Мог ли бывший пугачевец выслужиться до таких чинов? С другой стороны, со времени Пугачевского восстания прошло уже почти два десятка лет, всякое могло быть. В общем дело заслуживало внимания.

Объемистая архивная папка содержит сотни графленых листов грубой голубоватой бумаги. А вот и формулярный список старшин Оренбургского казачьего войска, присланный в канцелярию Г.А. Потемкина оренбургским губернатором А.А. Пеутлингом при рапорте от 19 февраля 1791 г. Список начинается с записей о старшинах, служивших в самом Оренбурге, вслед за ними сообщаются сведения о старшинах казачьих команд различных крепостей, слобод и станиц Оренбургской губернии. А вот, наконец, и интересующий нас текст: «Станичные по Сакмаре реке в Бердской слободе» и далее следуют служебные данные об атамане бердских казаков Петре Харитонове, а несколькими строками ниже — подробные биографические сведения о хорунжем Константине Ситникове. Из них видно, что ему в 1791 г. исполнился 41 год и, следовательно, родился он в 1750 г. Происходил он, как сказано в списке, «из казачьих детей». Вступил в службу 27 ноября 1767 г.; семь лет спустя, 2 сентября 1774 г., произведен в капралы, что состоялось по приказу войскового атамана полковника В.И. Могутова. Любопытно, что Ситников определен в капралы всего лишь три месяца спустя после того, как был нещадно высечен плетьми за участие в Пугачевском восстании. Назначение недавнего пугачевца в унтер-офицерский чин объясняется, вероятно, тем, что служившие в Бердской слободе казачьи офицеры разжалованы были в 1774 г. Оренбургской секретной комиссией в рядовые за их приверженность Пугачеву, а на вакантные офицерские чины из-за недостатка подходящих кандидатур пришлось выдвинуть рядовых казаков.

29 марта 1780 г. приказом войскового атамана Д. Кирсанова капрал Ситников произведен в следующий чин, стал урядником, а десять лет спустя, 12 февраля 1790 г., назначен хорунжим, получив этот чин по распоряжению губернатора Пеутлинга. Далее из списка выясняется, что Ситников «грамоте читать и писать не умеет». На вопрос девятой графы «Во время службы в походах и на баталиях находился ли и в которое время» сказано: «Не бывал», что, как мы знаем, не соответствовало истине. Но ведь не стали бы и писать в формулярном списке, что Ситников «в доходах и на баталиях находился», будучи на службе у Пугачева. Эта страница биографии Ситникова была предана забвению. Более того, на вопрос десятой графы «достоин» ли он «к повышению» в чине отвечено: «Достоин»²⁶. В этой аттестации — признание деловых способностей Ситникова, который, невзирая на его «пугачевское» прошлое, смог выслужиться до хорунжего (чин, отнесенный к XIII классу по «Табели о рангах») и даже считался достойным к производству в очередной чин — в сотники.

Последующие факты биографии Ситникова (после 1791 г.) можно было установить путем выявления новых, более поздних по времени формулярных списков о его службе. И такие списки нашлись в фондах ЦГВИА: за февраль, август и декабрь 1792 г. — в делах Казачьей экспедиции Военной коллегии²⁷ и среди документов канцелярии вице-президента Военной коллегии генерал-аншефа Н.И. Салтыкова²⁸, за январь 1795 г. — в материалах той же Казачьей экспедиции²⁹. Следует, впрочем, отметить, что списки эти не указывают особых перемен в службе Ситникова, дублируя в основном данные списка 1791 г.; правда, список 1795 г. сообщает об участии Ситникова «в линейной службе» — охране пограничной укрепленной линии по р. Урал. Ситников, как и прежде, аттестуется начальством достойным к повышению в следующий чин.

Более интересные находки сделаны по делам особой коллекции формулярных списков ЦГВИА. В списке, посланном атаманом Оренбургского казачьего войска полковником А. Углицким 1 января 1798 г. в Военную коллегию, значится, что Константин Ситников является атаманом казаков Бердской слободы. На этот пост он был назначен 30 марта 1797 г.³⁰; назначение состоялось, видимо, по рекомендации войскового атамана Углицкого и по заведенному порядку утверждено оренбургским губернатором генерал-поручиком О.А. Игельстромом. В графе «В которых полках и баталиях в течение службы находился?» отмечено, что Ситников «в разных годах» находился «в линейной службе». Примечателен ответ на вопрос предпоследней графы послужного списка «В штрафах был ли, по суду или без суда, когда и за что именно?», на что кратко сказано: «Не бывал». А ведь Ситников, как известно, за активное участие в Пугачевском движении был судим Оренбургской секретной комиссией и по ее приговору подвергнут телесному наказанию!

Определение бывшего пугачевца Ситникова в атаманы^5* — факт не единственный в своем роде. Этот и другие примеры сравнительно легкого наказания и последующего прощения пугачевцев можно, видимо, объяснить известным снисхождением властей к казакам, несущим трудную службу на окраине империи. Примечательна в этом отношении, например, служебная карьера казачьего писаря Бузулуцкой крепости Игнатия Яковлевича Пустаханова, в глазах властей человека несравненно более виновного, нежели Ситников, ибо он при Пугачеве служил повытчиком (столоначальником) в повстанческой Военной коллегии. Захваченный в плен карателями в начале апреля 1774 г., Пустаханов содержался под следствием в Оренбургской секретной комиссии, по приговору которой высечен плетьми и отослан под надзор на прежнее место службы. Всего лишь пять лет спустя после Пугачевского восстания, в апреле 1780 г., он получил чин хорунжего, а в октябре 1789 г. был назначен атаманом казаков Бузулуцкой крепости и пробыл на этом посту до 1802 г.

Константин Ситников прослужил атаманом в Бердской слободе немногим более четырех лет. 8 апреля 1801 г. он был смещен с этого поста («за неспособностью от службы отставлен»)³¹, но в чем конкретно заключалась его непригодность к службе установить пока что не удалось. С отставкой Ситникова его имя исчезло со страниц послужных списков старшин Оренбургского казачьего войска.

Для выявления фактов биографии Ситникова С.А. Попов обследовал метрические книги Вознесенской и Георгиевской церквей Оренбурга, к приходам которых были приписаны жители Бердской слободы в 1794—1824 гг. По записям 1805, 1808 и 1813 гг. Константин Ситников упоминается как здравствующий «отставной атаман»³². Учитывая то, что в сохранившихся метрических книгах Георгиевской церкви за 1814 и 1816 гг. не имеется записи о смерти Константина Ситникова, а в упомянутом выше списке прихожан Бердской слободы за 1817 г. его жена Анисья Никитична названа вдовой³³, можно предположить, что он скончался в 1815 г. и запись о его смерти находилась в метрической книге Георгиевской церкви именно за этот год; но, к сожалению, эта книга в архиве не сохранилась.

Небезынтересно было бы установить данные об отце Константина Ситникова. В фонде Сената в ЦГАДА хранится переписная книга казачьего населения Оренбургской губернии за 1740 г. В переписи, составленной атаманом Бердской слободы С.С. Шацким, значатся два рядовых казака Ситникова — Козьма Фадеевич 36 лет и Егор Якимович 26 лет (видимо, двоюродные братья), оба холостые, бывшие монастырские крестьяне вотчины Ипатьевского монастыря в селе Никольском Симбирского уезда³⁴. Кстати, оба они, Козьма и Егор Ситниковы, принимали участие в Пугачевском восстании, в апреле 1774 г. были арестованы карателями, вскоре оба умерли в оренбургском остроге: Козьма — 26 апреля, а Егор — 3 мая 1774 г.³⁵

Кто же из этих родоначальников фамилии бердских Ситниковых был отцом Константина Ситникова? В предварительных соображениях предпочтение отдавалось более молодому из них — Егору Якимовичу Ситникову. Некоторое время спустя это подтвердилось находкой в том же архиве протокола показаний бердского казака-повстанца Анисима Трифонова, захваченного в плен 11 декабря 1773 г. вблизи осажденного Оренбурга. На допросе в Оренбургской губернской канцелярии он рассказал следующее: «Сего декабря 6-го числа в Бердинской слободе Татищевой [крепости] и другой неведома отколь попы служили обедню^6*, и самозванец тогда был в церкве. А после обедни оные попы в самозванцовой квартире, в доме казака Егора Ситникова, пели молебен. И по окончании того молебна из одного единорога да из пушки производилась пять раз пальба»³⁶. Это авторитетное свидетельство современника, сопоставленное с приведенными выше данными других источников, позволило установить, что первым владельцем исторического дома был Егор Якимович Ситников (1714—1774). В 1773 г., когда ему шел 60-й год, фактическим хозяином дома — пугачевского «золотого дворца» — являлся его 24-летний сын Константин Егорович Ситников^7*, упомянутый в пушкинской заметке.

Бердская казачка А.Т. Блинова, рассказывая оренбургскому краеведу С.Н. Севастьянову о встрече с Пушкиным и об осмотре им дома, где жил Пугачев, говорила, что при Пушкине этот дом «стоял на Большой улице, на углу, на красной стороне... он был на шесть окон»³⁷. Таким же он был, видимо, и при Пугачеве, ибо сотник Т.Г. Мясников свидетельствовал на допросе, что Пугачев имел резиденцию в доме Ситникова, поскольку дом этот был «из лутчих» в слободе³⁸. Та же А.Т. Блинова говорила С.Н. Севастьянову, что в 1899 г. место, где стоял прежде дом Ситникова, уже принадлежало Михаилу Дмитриевичу Козлову³⁹. Казачий урядник М.Д. Козлов, родившийся в 1833 г.⁴⁰, мог приобрести этот дом уже в зрелых годах у кого-то из потомков Константина Ситникова, либо у внука Петра Карповича, либо у правнука Ионы Петровича. Точных данных, когда была совершена эта сделка, пока не найдено.

Во второй половине XIX в., вскоре после перехода дворовладения к М.Д. Козлову, он снес большой, но обветшавший за сотню лет дом Константина Ситникова и на его месте построил скромную избу в три окна по фасаду^8*. Внучка М.Д. Козлова Пелагея Львовна Стебнева сообщила в 1976 г. краеведу С.А. Попову, что наследники ее деда продали его дом бердским старожилам Смолиным⁴¹, которые и проживают в нем по сегодняшний день.

На окраине Оренбурга в поселке Берда на углу современных улиц Восстания (быв. Большой) и Салавата Юлаева (быв. Средней) рядом с историческим местом, где прежде стоял дом Константина Ситникова, высится белокирпичная стена с укрепленной на ней мемориальной доской с надписью: «На этом месте стоял дом, в котором с ноября 1773 г. по март 1774 г. жил вождь крестьянского восстания Емельян Пугачев»; ниже ее, у подножья стены, установлена пушка пугачевских времен.

Примечания

*. «Мятежная слобода» — так называется глава одиннадцатая пушкинской повести «Капитанская дочка», где рассказывается о встрече прапорщика Гринева с Пугачевым в Бердской слободе.

**. «На красной стороне», т. е. обращенный фасадом к юго-востоку, к восходу солнца: «...солнце утром входит в избу передними, красными окнами». (Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955, т. 2, с. 187).

***. Это была казачка И.А. Бунтова.

****. Следует сказать, что, судя по архивным документам второй половины XVIII — начала XIX в., среди жителей Бердской слободы известен лишь один казак по имени Константин Ситников, который, следовательно, был и владельцем дома, где квартировал Пугачев, и участником Пугачевского восстания.

5*. Вместе со званием атамана Ситников получил, видимо, и чин сотника, так как в Бердской слободе по штатам Оренбургского войска размещалась сотня казаков, командиром которой являлся местный атаман.

6*. 6 декабря — день Николы зимнего.

7*. В наши дни в бывшей Бердской слободе (ныне она вошла в г. Оренбург) живут многие из потомков пугачевцев, в том числе и потомки Константина Ситникова. Старший из них — Александр Васильевич Ситников (его брат, Петр, 1925 г. рождения, служил в Великую Отечественную войну в авиации стрелком-радистом, погиб в воздушном бою); у Александра два сына: старший — Петр, а младший, как и далекий его предок-пугачевец, носит имя Константин.

8*. Наша современница 90-летняя Евгения Степановна Бунтова, правнучка И.А. Бунтовой, собеседницы Пушкина, не помнит старого дома Ситниковых, но с детских лет хорошо знает стоящий на его месте дом Козловых.

1. Рычков П.И. Лексикон, или словарь топографический Оренбургской губернии (1776 г.). — Архив Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР, ф. 36, оп. 1, № 521/442, л. 62. Принимая во внимание активное участие бердских казаков в Пугачевском восстании, власти решили установить у Бердской слободы памятный «позорный» знак кары — виселицу (ЦГАДА, ф. 1100, д. 12, л. 4).

2. Рычков П.И. Лексикон, или словарь топографический, л. 61 об. — 62.

3. Сочинения и письма А.С. Пушкина / Под ред. П.О. Морозова. СПб., 1903, т. 7, с. 278.

4. Модзалевский Л.Б. Рукописи Пушкина в собрании Государственной публичной библиотеки в Ленинграде. Л., 1929, с. 27.

5. Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты / Подгот. и коммент. М.А. Цявловский, Л.Б. Модзалевский, Т.Г. Зенгер. М.; Л., 1935, с. 339.

6. Попов С.А. Оренбургские собеседники А.С. Пушкина. — Советские архивы, 1969, № 5, с. 113—116.

7. ГАОО, ф. 98, оп. 2, д. 57, л. 399 об. — 400. Подробнее см.: Попов С.А. Из дорожной книжки Пушкина. — Урал, 1977, № 4, с. 149—152.

8. По данным VIII ревизии, А.Т. Мордвинцевой в 1834 г. было 12 лет (ГАОО, ф. 98, оп. 2, д. 57, л. 363 об. — 364), следовательно, родилась она в 1822 г.

9. Ирина Афанасьевна Бунтова рассказывала приехавшим в Бердскую слободу Е.З. Ворониной и П.И. Шелашникову, что вместе с Пушкиным был оренбургский офицер — инженер-капитан Константин Демьянович Артюхов, директор Неплюевского военного училища в Оренбурге (Письмо Е.З. Ворониной к Е.Л. Энгельке от 26 ноября 1833 г. — Русский архив, 1902, № 8, с. 658—660).

10. Севастьянов С.Н. Несколько указаний о пребывании А.С. Пушкина в Бердах. — Тр. Оренбургской ученой архивной комиссии. Оренбург, 1900, вып. 6, с. 233—234.

11. Свиньин П.П. Картина Оренбурга и его окрестностей. Из живописного путешествия но России издателя «Отечественных записок» в 1824 году. — Отечественные записки, 1828, ч. 35, № 99, с. 22.

12. Даль В.И. Воспоминания о Пушкине. — В кн.: Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974, т. 2, с. 222, 223.

13. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 112 об.

14. Даль В.И. Толковый словарь. М., 1955, т. 4, с. 363, 648; Толковый словарь русского языка /Под ред. Д.Н. Ушакова. М., 1940, т. 4, с. 597.

15. Протокол показаний Мусы Улеева на допросе в Оренбургской секретной комиссии. — ЦГАДА, ф. 6, д. 507, ч. 4, л. 644—650; рапорт старшины Каргалинской слободы Абдрафика Абдуллина оренбургскому губернатору И.А. Рейнсдорпу от 2 апреля 1774 г. с реестром бухарских товаров, отобранных у Мусы Улеева. — Там же, ф. 1100, д. 7, л. 185—186.

16. Это может служить доказательством того, что Пушкин осматривал бывший «дворец» Пугачева и, возможно, беседовал с владельцем этого дома Карпом Ситниковым, в то время как Свиньин и Даль отразили в своих воспоминаниях полученные из вторых рук и не вполне точные предания об украшении «золотого дворца» Пугачева латунными листами.

17. ЦГАДА, ф. 1100, д. 1—14.

18. ЦГВИА СССР, ф. 20, д. 12301240.

19. ЦГАДА, ф. 6, д. 421, 436, 441, 467, ч. 12—13; ф. 349, д. 72507373.

20. Там же, ф. 6, д. 510.

21. Там же, л. 27 об. — 28 об., 34—34 об. и др.

22. Там же, л. 56. На полях списка рукой чиновника секретной комиссии гвардии капитан-поручика С.И. Маврина внесена резолюция о наказании Ситникова: высечь «плетьми и написать по-прежнему в казаки».

23. Там же, ф. 349, д. 7309, л. 26 об. — 27.

24. Перепись 1772 г. — ЦГВИА, ф. 8, д. 1536, л. 408—530; перепись 1774 г. — Там же, ф. 20, д. 1238, л. 501—512 об.; перепись 1776 г. — Там же, ф. 52, д. 101, л. 150—222.

25. В ревизской переписи 1834 г. учтена семья Карпа Константиновича Ситникова (ГАОО, ф. 98, оп. 2, д. 57, л. 399 об. — 400).

26. ЦГВИА, ф. 52, д. 305, ч. 3, л. 15 об. — 16.

27. Там же, ф. 13, оп. 2/110, св. 164, ч. 4, л. 689 об. — 690, 730 об. — 731.

28. Там же, ф. 41, д. 284, л. 34 об. — 35.

29. Там же, ф. 13, оп. 2/110, св. 153, д. 22, л. 24 об. — 25.

30. Там же, ф. 489, д. 3054, л. 14 об. — 15, 59.

31. Формулярный список за январь 1802 г. — ЦГВИА, ф. 489, д. 3055, л. 71 об.

32. ГАОО, ф. 173, оп. 11, д. 5, 7, 8, 19.

33. Там же, оп. 1, д. 1197, л. 42 об.

34. ЦГАДА, ф. 248, оп. 3, д. 144, л. 349 об.

35. Рапорты караульных офицеров в Оренбургскую губернскую канцелярию. — Там же, ф. 6, д. 508, ч. 1, л. 249, 269 об.

36. ЦГАДА, ф. 349, д. 7208, л. 11 об.

37. Севастьянов С.Н. Указ. соч., с. 234.

38. ЦГАДА, ф. 6, д. 506, л. 112 об.

39. Севастьянов С.Н. Указ. соч., с. 234.

40. Перепись бердских казаков 1891 г. — ГАОО, ф. 49, оп. 1, д. 11, л. 9.

41. Их предок, бердский казак Федор Смолин, принимал участие в Пугачевском восстании, был арестован карателями, умер в оренбургском остроге 12 апреля 1774 г. (Рапорт караульного офицера капитана И. Саврасова. — ЦГАДА, ф. 6, д. 508, ч. 1, л. 202).