Но прежде всего Пугачеву пришлось столкнуться с башкирами.
В своем первом именном указе, адресованном главным образом казакам, Пугачев упомянул только калмыков и татар: до башкир бунт еще не докатился. Лишь 1 октября, когда бунтовщики достигли границ Башкирии, наряду с именным указом, написанным в витиеватом восточном стиле и не упоминавшем конкретно ни одного народа, появился документ, прямо обращенный к «мухаметанцам и калмыкам и башкирским старшинам».
Призыв к башкирам
«Великий государь и над цари царь и достойной император» обращался к башкирам: «Будучи в готовности, имеете выезжать ко мне встречно и образ моего светлого лица смотрите, не чиня к тому никакой противности, и пожалуйте, преступя свои присяги, чините ко мне склонность... Естли будут оказываться противники, таковым головы рубить и кровь проливать... И как ваши предки, отцы и деды, служили деду моему блаженному багатырю государю Петру Алексеевичу, и как вы от него жалованы, так и я ныне и впредь вас жаловать буду». Милости, обещанные башкирам, напоминают текст первого манифеста, с добавлением лишь пожалования «верою и молитвою», то есть свободы исповедания ислама. В указе также обещалось восстановить бесплатную добычу соли и платить вступившим в войско самозванца «денежное жалованье». Ослушникам же «царского» указа «голова будет рублена и пажить ограблена» [65, с. 411].
Предписывалось этот «...посланной башкирским старшынам и ко всем по Нагайской дороге обывателем и на Сибирской дороге жителям указ... опубликовать всенародно»; он был размножен и читался башкирам на их языке. Что касается двух других крупных административных единиц Башкирии — Казанской дороги на западе и Осинской в виде узкой полоски к северу от Уфы — то они пока не были затронуты бунтом.
Поскольку в тот же день Пугачев принял в Каргалах шестерых посланцев башкирского вожака Кинзи Арсланова, можно предположить, что они и передали своему начальнику текст этого указа.
Вскоре после этого к Пугачеву «пришол... башкирец Емансарай и привел с собою башкирцов пять сот человек. Чрез сутки после сего пришол еще старшина башкирской Кинжа и привел с собою также пять сот человек» [16, с. 198]. Вероятно, произошло это 9 октября.
Кинзя
Кинзя был выдающимся военачальником и принадлежал к башкирской элите. Владея 210 юртами (дворами), он был очень влиятельным во всей Ногайской дороге. Кинзя знал русский язык, но ненавидел русскую власть, вероятно, из-за неравных сделок, навязанных ему купцами Твердышевым и Мясниковым. Отметим, что во время бунта простые башкиры обычно не подчинялись старшинам, оставшимся верными царизму, а перешедших на сторону Пугачева — таковых было подавляющее большинство, 77 человек — всегда поддерживали.
17 октября Кинзя начал вести активную агитацию от имени «царя Петра III», в котором он видел не свергнутого монарха, а могущественного союзника в борьбе за свободу своего народа. В тот день ему удалось перетянуть на свою сторону и старшин, а 20 октября их стало уже 23 человека. 31 октября генерал Кар пожаловался в Санкт-Петербург, что башкиры «от бежавшего в толпу с своими подчиненными башкирского старшины Кинзи Арсланова чрез разсеяние во всю Башкирию злодейских возмутительных писем в великой колеблимости находится». Рейнсдорпу с огромным трудом удалось набрать около 1000 башкир, с которыми он подошел на 50 верст к Оренбургу, после чего те отказались выступить против 300 бунтовщиков крестьян Авзянского завода. Остальные башкиры, шедшие из Стерлитамака на помощь Кару, в решающий момент покинули его, поддавшись на уговоры племянника Кинзи (о Кинзе подробнее см. [34, с. 110—112]).
На штурм заводов
К этому времени заводы вокруг Оренбурга уже бунтовали.
Еще в сентябре два рудничных нарядчика и два приписных крестьянина Вознесенского завода обратились к заводским крестьянам с призывом: «Слушайте народ, государь Петр Федорович, приняв царство, жалует вас вольностью и освобождает от всех работ». Рабочие на призыв не откликнулись, а вот 150 крестьян поддержали его, и ушли, прихватив чугунную пушку. Заводского приказчика Орлова арестовали, доставили к Пугачеву и казнили.
На Воскресенском медеплавильном заводе — главной кузнице Южного Урала, где трудились 1600 человек (из которых 1200 являлись крепостными Твердышева), ситуация развивалась следующим образом.
Администрация завода остановила его работу и перевела предприятие на осадное положение — расставила пушки, раздала защитникам ружья, поставила боевые посты и привела крестьян с соседнего незащищенного Покровского завода. Затем было зачитано обращение властей, в котором Пугачев именовался узурпатором и лжецом. Народ воспротивился такой оценке, а приказчика обвинил в подлоге. Тогда администрация благоразумно ретировалась, а крестьяне решили, что если Пугачев на самом деле является Петром III, то тогда они ему присягнут. Заводское начальство обратилось за помощью в Уфу и Оренбург.
11 октября Пугачев впервые направил своих людей на заводы. 12 октября один из них, Кузьмин, прибыл в Воскресенский завод в сопровождении десятка человек с Каргалинских медных рудников. Работные люди ушли к Пугачеву еще 5 октября, остальные — 7 октября, прихватив при этом 4 пушки, ружья, порох, 1000 руб. и 50 быков. Кузьмин огласил манифест Пугачева, после чего сход принял решение служить царю Петру.
Крестьяне заживо сожгли в избе ненавистного им прапорщика, уничтожили всю заводскую документацию, но сохранили механизмы. Кузьмин отобрал из крестьян несколько человек для пугачевского войска и через три дня посланцы Пугачева ушли обратно, взяв 14 пушек, ружья, деньги, провизию, новых «казаков», арестованных приказчиков и управляющего Беспалова [27, с. 256—265].
Тем временем еще один пугачевский агитатор, симбирский купец Иван Грязнов, уговорил примкнуть к бунту Преображенский и Архангельский заводы.
Оружие для бунта
Хлопуша, выехавший из Берды во главе дюжины казаков и примерно 30 башкир, прибыл на Преображенский завод, где забрал с собой 83 приписных крестьянина, 5 пушек и 5 бочонков с порохом. Деньги из заводской кассы разделили из расчета по 40 руб. на человека, остальные отдали пугачевцам. В тот же день явились 40 беглых крестьян с Авзяна, и на следующий день Хлопуша торжественно въехал на этот завод, где за десять лет до этого уже бушевал бунт. Люди внимательно выслушали и в целом одобрили зачитанный Хлопушей манифест. 17 заводских служащих арестовали и отправили в Берду. Хлопуша созвал сход вспомогательных работников, которые также поддержали манифест Пугачева. Заводское оборудование Хлопуша сохранил: «хотя б де и следовало домну опустошить, токмо де надлежит еще бонбы и ядра лить». Он дал заводским приказчикам манифест Пугачева от 17 октября, где, в частности, говорилось: «Исправте вы мне, великому государю, два мартила и из бомбами и в скором поспешением ко мне представте» [65, с. 33—34]. Для того, чтобы заручиться еще большей поддержкой населения, Хлопуша приказал открыть питейные дома и соляные амбары, разрешив крестьянам пить и брать соль «безденежно». Через пять дней Хлопуша ушел с завода с примерно 500 человек, 6 пушками и обозом. Власти послали за ними команду верных башкир, но она уклонилась от боя.
Итак, заводы перешли на сторону Пугачева. Среди них были Авзянский и Воскресенский. 8 ноября приказчик последнего, помилованный Пугачевым, получил от него распоряжение: «Самодержавнаго императора Петра Феодоровича всероссийскаго: и прочая, и прочая, и прочая.
Дан мой имянной указ в Воскрисенской старой завод бывшаму прикащику Петру Биспалову: [фамилия Беспалова дана в соответствии с произношением, а не с нормами правописания].
Исправить бы тебе великому государю 5 голубиц и тритцать бомбав; и каторая из дела выдит голубица, и представить бы тебе в скорыим поспешеии к великому государю, и ни жилеть бы тебе конин государевых. И казны, сколко потребна, давай. Аня тебя за то, великий государь, буду жаловать. И как можна, исправляи, маево государива ни жилен. И никто же бы Биспалова с командою ни обидил ни встрешнай ни па[пи]ришнай. А ежели кто онаго обидит, тот примет о[т] великаго государя гневъ» [64, с. 54].
Уничтожить русских?
Другие заводы (например, Покровский), наоборот, были на радость башкирам сожжены. Башкиры мечтали уничтожить все, что напоминало им о русских, и потому уничтожили половину всех промышленных предприятий Оренбургской губернии. Они сжигали заводские поселки, угоняли в рабство русских крестьян, разрушали часовни и церкви, выкапывали на православных кладбищах покойников и глумились над их телами. Они не понимали, что в данном случае русские были их союзниками, а осознававшие это башкирские старшины не могли остановить бесчинств своих подчиненных. Не раз русские сторонники Пугачева жаловались ему на разбои башкир, и это стало одной из причин создания им «Военной коллегии». В целом башкиры вносили в ряды бунтовщиков дух воинственности.
Находившийся в Берде Кинзя отправлял наиболее талантливых земляков в качестве агитаторов в Башкирию. Именно благодаря ему умный и образованный Салават, сын старшины Юлая, стал самым молодым полковником армии Пугачева.
Саткинские крестьяне
Почти все заводы вокруг Оренбурга к концу ноября 1773 г. были заняты бунтовщиками, и вскоре они добрались и до предприятий центральной Башкирии, в северной части долины Белой. О событиях того времени на Сатке свидетельствуют правительственные донесения от 21 и 28 декабря. В них виден нескрываемый страх саткинских крестьян перед башкирами.
13 декабря 1773 г. башкиры напали на крестьян Саткинского завода, что западнее Златоуста. 15 декабря в 8 верстах от предприятия башкиры убили 4 мужчин и женщину, поехавших за сеном, и угнали их лошадей. 18 декабря несколько саткинских крестьян отправились на Юрюзанский завод за новостями. Оттуда они привезли копию пугачевского манифеста и весть, что скоро в Сатку прибудут 3000 башкир. Эта новость повергла саткинцев в отчаяние. Они стали подозревать своего приказчика Моисеева в сокрытии указов «Петра III». На своем сходе они выбрали шесть делегатов, которым поручили встретиться с башкирским вождем Юлаем, уговорить его «на Саткинский завод воинской команды не посылать, и напрасного кровопролития не производить», и убедить в своей верности императору Петру Федоровичу, объяснив, что оборона завода направлена не против «его величества», а против «набегу из башкирцов воровских партей, которыя из заводских жителей, выезжающих за сеном, уже много покололи безвинно и лошадей отогнали...».
Атаман Кузнецов
Эти шесть делегатов встретили на Катав-Ивановском заводе (к юго-западу от Юрюзанского) отряд бунтовщиков под командованием пугачевского атамана Ивана Кузнецова и 22 декабря привели его в Сатку.
У Кузнецова были 1 есаул, 8 крестьян Твердышева, 1 мишарский сотник, 1 беглый солдат, 1 мишарь-мулла и 25 башкир Уфимской провинции во главе со старшиной. Всех их «заводские крестьяне и работные люди встретили и приняли беспрепятственно». Атаман забрал на заводе лошадей и рогатый скот, около 10000 руб. из кассы, 12 пушек, 250 ружей и около 5 пудов пороха.
Затем был оглашен указ Пугачева:
«От самодержавного императора Петра Федоровича, самодержица всероссийскаго: и прочая, и прочая, и прочая.
Всем моим верноподданным рабам всякого звания и чина: Доволно известно вам не публикованных манифестов... общего покоя всероссийскаго престола беззаконно лишены были. А ныне всемогищи господь неизреченными своими праведными судбами паки возвести нас соизволяетъ и наших верноподданных рабов скипетру нашему покоряет, а завистников общему покою под поги наши повергает. Толко вы не ослепитесь неведением или не помрачитесь злобою во знак и уж придите в чювство, власти нашей усердно покоритесь. И по данному нам от создателя отеческому к верноподданным великодушию всемилостивейше прощает и сверх того всякою вольностию отечески вас жалуем. А буде же в таком же ожесточени и суровости, как и протчие, останитесь и данной нам от Бога всякой власти не покоритесь, то уже неминуемо навлечете на себя праведны наш гнев.
На подлинной подписано собственною его императорскаго величества рукою тако:
Петр.
Ноября 25-го дня 1773 году» [64, с. 35].
Выслушав это, народ набросился на заводского приказчика, скрывшего указы «императора» и всячески его поносившего.
Затем Кузнецов назначил выбранных народом атамана, капитана, младших офицеров и капралов.
Делегация Златоустовского завода сообщила ему, что все тамошние крестьяне и рабочие готовы перейти на сторону «императора». Кузнецов прибыл туда, провел выборы атамана, капитана и младших офицеров, взял деньги, скот и прочее добро, освободил около 400 чувашей и других арестованных по подозрению в заговоре, забрал 250 к Пугачеву русских работников с бывшим управляющим, а сам вернулся в Сатку [65, с. 435—436]1.
Вице-император Иван Зарубин
Размах бунта вынудил Пугачева частично разделить власть с человеком, столь много сделавшим для его «воцарения» — Иваном Зарубиным по прозвищу «Чика».
Впоследствии Зарубин признавался, что накануне Николина дня (6 декабря) Пугачев «отправил ево, Зарубина, с двумя яицкими казаками: Ильею Ульяновым и Яковом Антиповым в Уфимской уезд на Воскресенской Твердышева железной завод для литья пушек... В то время получил он из Берды повеление от самозванца, чтоб ему, Зарубину, называться графом Чернышевым, и велено ехать под Уфу, — принять там команду от бывших их же злодейских сообщников, называемых: полковником — башкирца Кашкина-Самарова и подполковником — Губанова, которая была из башкирцов и русских, тысяч до четырех, с коими ему и приказано было подступить под город Уфу. Куда по приезде, ту команду он принял и стоял под самою крепостью, и с высланными из города воинскими командами имел он неоднократное сражение, и потом, отступя от города, с своею толпою стоял в селе Чесноковке...» [65, с. 135].
Из этого рассказа (который воспроизводится в изложении секретаря судебного заседания) становится ясно, что перед Зарубиным стояли три задачи: добыть для бунтовщиков пушки, вместе с башкирами взять Уфу, и создать в Чесноковке, находившейся в самом центре Башкирии, штаб бунта в этом крае.
Осада Уфы
Если на Воскресенском заводе бунтовщикам сопутствовал успех, то с Уфой у них возникли серьезные проблемы. Башкиры и остальные местные туземцы отождествляли этот город с русским гнетом. Поэтому в середине ноября осаждать его самовольно пошли 1000 башкир, татар и марийцев, к которым присоединились жители соседних русских деревень. К 27—28 ноября «город Уфа со всех сторон... башкирцами и жительствующими около оного есашными татарами, помещичьими, дворцовыми и экономическими крестьянами (бывшие монастырские крестьяне. — П.П.) окружен» так, что «ниотколь въезду и из города никуда выезду и выходу не было, а кто к тому и покушался, оные захвачиваны и вешаны, а другие в их злодейскую толпу присоединяемы были», отмечалось в официальном донесении [27, с. 218]. Такая ситуация позволила городским властям успешно организовать оборону.
Уфу осаждали две группы бунтовщиков — башкиры, возглавлявшиеся своим прославленным предводителем2, который считал что честь взятия города (для чего, однако, у него не было достаточно сил) должна принадлежать только ему, и небольшой отряд русских бунтовщиков. Общее руководство осадой осуществлял Зарубин. Сначала бунтовщики попытались уговорить уфимцев сдаться и в знак добрых намерений отпустили 48 ранее захваченных горожан, но, не получив положительного ответа, стали готовиться к штурму. 20 и 21 декабря они провели разведку, 22 декабря предприняли пробную атаку и только 23 декабря бросили 10000 человек на решающий приступ. Силы противников были примерно равными. В ходе восьмичасового боя к защитникам присоединились чиновники, купцы и другие категории горожан. Штурм города был сорван: для захвата Уфы пугачевцам не хватило артиллерии.
Отбивая участившиеся вылазки осажденных, которые из-за начавшегося в городе голода становились все ожесточеннее, Зарубин готовился к новому штурму. 28 декабря, ссылаясь на указ «Его императорского Величества» старшинам башкир Сибирской дороги, он приказал мобилизовать «для противустояния против строющих в городе Уфе злодейства... годных и достоиных храбрых людей с трех домов, по одному человеку со оружьями и по одной добрыми лошедми и, сколко взять можно, съестными запасами» [64, с. 147—148]. То же самое было сделано под Кунгуром и Екатеринбургом. В итоге численность бунтовщиков в этом районе достигла 12000 человек.
25 января 1774 г. был предпринят новый неудачный приступ, длившийся десять часов. Бунтовщиков опять подвела плохая оснащенность, что ранее не позволило им взять Оренбург, Яицкую и Нижне-Озерную крепости: у них не хватало артиллерии, а башкирские стрелы не могли противостоять ружьям и пушкам. Осада Уфы безрезультатно продолжалась до конца марта3.
Несмотря на то, что правительственные войска стояли в 10 верстах отсюда, «граф Чернышев» сумел выполнить третье поручение Пугачева: в Чесноковке он создал штаб-квартиру наподобие той, что существовала в Берде. Если последняя контролировала бассейн Яика, то чесноковская ставка — Западное Приуралье, собственно Урал и Западную Сибирь, то есть далекие от Берды территории. В этих местах «Чернышев» воевал, набирал армию, вооружал ее, подбирал командиров и следил за дисциплиной, а также отвечал за материальное и продовольственное снабжение Бердского лагеря и связь с ним.
Обращение с народом
Зарубин призывал командиров «свою команду содержать в добром порятке и ни до каких своеволств и грабителств не допускать». Когда крестьяне одного из заводов пожаловались Зарубину, что башкиры забрали из кассы предприятия 1500 руб., предназначавшихся в качестве зарплаты заводчанам, он пообещал рассчитаться с ними выручкой от продажи соли и водки.
«Граф Чернышев» имел право назначать представителей местной власти в регионе, но обычно они избирались. После взятия Осы посланник Зарубина просил ее жителей «сверх старосты и пищика» «выбрать миром атамана и есаулов двух человек и с выбором прислать в... село Чесноковку». Когда 29 января народные избранники прибыли в ставку «графа», им были даны соответствующие наставления (вероятно, в письменном виде), с которыми они 4 февраля вернулись в Осу. Одному из выбранных давалась «над походными солдатами полная власть», второму было велено, «чтоб все волостные и дворцовые крестьяне ему были послушны»4
Но чаще всего источники упоминают о проведении организационных мероприятий с помощью силы, а не путем выборов.
Поскольку территория, подконтрольная Зарубину, была огромной, ему пришлось, по примеру Пугачева, разделить ее на зоны ответственности. За собой Зарубин оставил окрестности Уфы, Белобородову отдал Средний Урал и Екатеринбург, Кузнецову поручил район Кунгура, а Грязнову — челябинскую округу. Все эти четыре зоны бунтовщикам предстояло покорить.
Подвиги Ивана Белобородова
Под Кунгуром волнения вспыхнули в конце 1773 г. Башкиры Канзафара Усаева захватили Суксунский завод, расположенный в 40 верстах юго-восточнее. Они не тронули его оборудования, но сожгли все конторские документы. Здесь впервые проявил себя Иван Белобородов. О жизни и подвигах этого пугачевского командира известно достаточно хорошо, правда, в основном из протоколов его допросов [65, с. 325—335].
«Уроженец он Кунгурскаго уезду, приписного к медному Осокинскому заводу села Медянки, из крестьян. В прошлом 759-м году того села от обывателей по очереди отдан в рекруты и определен в выборгской артиллериской гарнизон, а оттуда послан был в Петербург на пороховые заводы в работу, где производилось жалованья ему, как и прочим, по четыре рубли по дватцети копеек в год; но, не захотев более служить, начал притворно храмать правою ногою, сказывая, что оною болен,... а... за того храмотою от службы отставлен... И пришед в город Кунгур, явился в канцелярии...».
Белобородов на себе познал приписную долю. Деревенский паренек, он был призван на службу в армию артиллеристом под Санкт-Петербург, но вскоре переведен на пороховой завод, познал жизнь работных людей и горожан. Позже Иван получил свободу, женился, занялся торговлей, но когда ему перевалило за тридцать, бросил все и ушел к Пугачеву.
Вот как он описывает это сам: «А сего 1774 году генваря 1 числа, когда были их села жители все на базаре, приезжали во оное село... и читал публично на базаре всему народу манифест от имени государя императора Петра третьяго, а потом башкирцов пять человек — и объявляли так же публично всем, что называемой ими полковник Консафар Исаев с пятью стами башкирцов чрез их село идет в Кунгур для приклонения народа государю Петру Федоровичу, и находитца де он от села недалеко, а их послал для занятия квартир и запечатания питейных домов; ...а кто противитца или бегает, тех вешает и домы их обирает на государя; а государь де взял уже Оренбург и Уфу...».
Это была ложь, но люди ей поверили.
Белобородов с двумя людьми отправился встречать Канзафара. На околицу деревни вышел священник с крестом. Канзафар согласился остановиться в его доме и поручил Белобородову позвать туда сотника, голову и знатных жителей, чтобы зачитать им манифест «императора». Канзафар хотел забрать половину сельчан в казаки, но потом ограничился 25 людьми с лошадьми и по просьбе народа назначил сотником Белобородова.
Победоносное шествие
Через два дня отряд Канзафара отправился в другое село, а затем на захваченный завод, забирая в каждом населенном пункте по 50 человек, которые присягали самозванцу. Канзафар передал Белобородову 100 человек, копию пугачевского манифеста для оглашения его по пути следования, а также приказы казнить непокорных, принятия всех бунтовщиков в казаки и взятии с них присяги.
О некоторых захваченных им заводах — Бисертском, где его приняли с почетом и дали ему людей, Ревдинском, насчитывавшем 1620 работников — Белобородов не упоминает. Там бунтовщики стали делать сабли, пики и другое оружие. 6 января без боя сдалась Ачитская крепость, расположенная на тракте Екатеринбург—Москва, что дало бунтовщикам 2 пушки, много ружей и пороха, а также 150 человек.
Затем Белобородов со своим войском направился к Екатеринбургу. «И, следуя чрез разныя крепости и заводы, кои добровольно ему сдались, набрал в казаки до шестисот человек, пять пушек, да пороху пуд с пять...». В городе началась паника. Управитель Екатеринбургского горного ведомства стал готовиться к эвакуации. Однако Белобородов не рискнул штурмовать Екатеринбург, рассчитывая взять его осадой. Он повернул свое войско на северо-запад — на Билимбаевский и Шайтанский заводы.
На первом из них при приближении бунтовщиков вспыхнул бунт. Вызванным 250 карателям пришлось отступить, а затем и вовсе убраться восвояси. Войдя в ночь с 17 на 18 января на Билимбаевский завод, Белобородов приказал конторщику Верхоланцеву построить во фронт на следующий день 500 работных людей. Отобрав из них 300 человек, он назначил Верхоланцева, сделавшегося казаком, сотником. Рабочие бросились в кабак, чтобы отпраздновать свое освобождение от заводского труда, но Белобородов приказал разбить бочки со спиртным. Тогда люди побежали в заводское правление и сожгли все долговые бумаги. Верхоланцев, как и Белобородов, до самого конца сохранял верность Пугачеву, и оставил краткие, но яркие воспоминания о том времени.
На следующий день Белобородов пошел на Верхне- и Нижне-Шайтанские заводы, где было 400 рабочих и около 1000 приписных крестьян. Заводские власти оттуда сбежали. 19 января Белобородов был торжественно встречен работниками, забрал заводскую кассу, несколько сотен пудов муки и 150 вооруженных людей.
Северные заводы
Шайтанский завод, находившийся в 40 км северо-западнее Екатеринбурга, был удобным наблюдательным пунктом и позволял блокировать столицу горнорудного района с севера. Именно здесь и обосновался Белобородов. 20 января свыше сотни конных и пеших людей, выступивших из соседней деревни против бунтовщиков, попытались выбить его оттуда, но были встречены шквальным огнем и бежали, а 60 человек попало к пугачевцам в плен. Белобородов приказал двоих из них повесить, двоим отрубить головы, остальных выпороть розгами и принять в казаки в присутствии местного священника. Вечером 22 января была предпринята новая попытка разбить бунтовщиков силами 400 человек при 7 пушках, но и она окончилась неудачей, поскольку «воры имеют их в лесах, закрытые хвоей и снегом, без дальнего укрепления, а чтобы могли им одним криком подавать в завод вести» [34, с. 74]. На следующий день стороны вели между собой четырехчасовую артиллерийскую перестрелку. Белобородов поставил свои орудия позади пеших людей и, бросив конницу на фланги противника, обратил его в бегство.
В конце января к Белобородову с Уткинского казенного завода пришел мастер Жубринский, который сообщил о признании работными людьми власти самозванца и передал 1500 рублей из заводской кассы. Его сделали есаулом и поручили сформировать отряд. 29 января Уткинский завод присягнул Пугачеву.
С Шайтанского завода — штаб-квартиры Белобородова — в Берду была отправлена делегация из 5 работных людей, 1 пленного и 4 татар передать рапорт и лицезреть «Петра III». Обратно они привезли указ о назначении Белобородова атаманом и полковником. Теперь у него было 500 человек и 5 пушек.
После взятия Уткинского завода Демидовых, одного из самых крупных на Урале, численность работных людей которого без учета приписных крестьян превышала 1000 человек, бунтовщиков стало еще больше. Завод был окружен крепостной стеной и рвом, имел 15 пушек и гарнизон в 1000 человек. Почти десять дней пугачевцы пытались взять его штурмом и вечером 11 февраля добились своего. Вскоре на севере Екатеринбургского горного ведомства под властью бунтовщиков было уже 20 заводов.
Поражение под Кунгуром
Канзафар Усаев направился к Кунгуру. Вместе с Салаватом он взял Красноуфимск, захваченные там деньги отправил в Берду, а пушки оставил у себя.
Власти Кунгура, столицы Пермской провинции, сбежали в конце декабря, поэтому оборону крепости возглавила провинциальная канцелярия, поставившая на стенах 5 пушек и призвавшая жителей преодолеть «робость и страх». Из Екатеринбурга прибыли еще 2 пушки и 100 человек, из Казани — полк майора Папава, взявшего командование Кунгуром в свои руки и активно нападавшего на башкир.
19 января Иван Кузнецов возглавил башкирских бунтовщиков и призвал «начальствующим и настоятелям города Кунгура» поверить в то, что Петр III — настоящий император, «из неизвестности на монарший престол восходящий». Признавая факты башкирских бесчинств, Кузнецов, однако, напоминал, «что народ этот имеет отменные мысли» в отношении русских, и уверял, что прислан сюда, чтобы навести порядок. Он сообщал, что уже приказал восстановить разрушенные башкирами церкви и просил кунгурян сдаться [18, т. II, с. 215].
Не получив ответа, Кузнецов начал штурм, рассчитывая на свои 7 пушек. Но, несмотря на проведенную артподготовку, башкиры, вооруженные лишь луками и стрелами, не решились пойти на приступ. Бунтовщикам пришлось отступить на 3—4 км от города, а Канзафар Усаев, ссылаясь на то, что он назначен самим царем Петром III, отказался повиноваться «графу Чернышеву». Кузнецов приказал заковать Канзафара в кандалы и лично повез его в Берду. Ситуация под Кунгуром оставалась неясной вплоть до прихода в феврале на помощь осажденным отряда майора Гагрина, присланного Бибиковым. Инициатива постепенно стала переходить в руки правительства.
Верный Грязнов
В Челябинске все было не столь гладко. Построенная в 1736 г. Неплюевым, эта крепость являлась административным центром Исетской провинции и своеобразным земледельческим анклавом в Башкирии. У командира крепости, энергичного воеводы Веревкина было 1300 так называемых «временных казаков» — мобилизованных крестьян и отставных солдат. В январе в Челябинск прибыла армейская рота из Тобольска. Вскоре после этого 200 временных казаков по призыву хорунжего Невзорова захватили стоявшие рядом с домом воеводы пушки и самого Веревкина, которого избили до полусмерти и оттаскали за волосы. На следующий день все местные правительственные силы сдались башкирам, шедшим к бунтовщикам, а Невзоров, накануне покинувший город, вернулся с отрядом в 160 человек и потребовал от челябинцев немедленной капитуляции.
8 января Иван Грязнов остановился в двух верстах от Челябинска и направил в крепость два послания: одно — властям, другое — простым жителям.
Первое, по причине нездоровья воеводы, было обращено его заместителю Свербиеву: «Я во удивление прихожу, что так напрасно закоснели серца человеческие и не приходят в чюство, а паче не иное что, как делают разорение православным Христианом и проливают кровь неповинно, а паче называют премилосердощедрого государя и отца отечества, великого императора Петра Феодоровича бродягою, донским казаком Пугачовым. Вы ж думаите, что одна Исетская провинция имеет в себе разум, а прочих почитая за ничто или, словом сказать, за скот... Есть ли б мы нашего премилосердого отца отечества, великаго государя, были не самовидцы, то б и мы в сумнении были. Верь, душа моя, бессумненно, что верно и действительно наш государь батюшка сам истенно, а не самозванец... Пожалуй, зделай себя счастливыми, прикажи, чтоб без всякаго кровопролития зделать...» [64, с. 73].
«...От ига работы избавляет»
Грязнов иногда прибегал к таким приемам убеждения, которые другими пугачевцами не применялись. Вот как он обращался к простым челябинцам: «Находящимся в городе Чилябинску всякаго звания людям.
Не иное что к вам, приятныя церкве святой сыны, я простираю руку мою к написанию сего: Господь наш Иисус Христос желает и произвести соизволяет своим святым промыслом Россию от ига работы, какой же, говорю я вам — всему свету известно. Сколько во изнурение приведена Россия, от кого ж — вам самим то не безъизвестно: дворянство обладает крестьянеми, но, хотя в законе Божием и написано, чтоб оне крестьян такъже содержали, как и детей, но оне не только за работника, но хуже почитали полян своих, с которыми гоняли за зайцами. Конпанейщики завели премножество заводов и так крестьян работою утрудили, что и в ссылках тово никогда не бывало, да и нет. А напротив того с женами и детьми малолетними не было ли ко Господу слез! И чрез то, услыша, яко израилтян, от ига работы избавляет. Дворянство же премногощедрого отца отечества великого государя Петра Феодоровича за то, что он соизволил при вступлении своем на престол о крестьянех указать, чтоб у дворян их не было во владении, но то дворянем нежели ныне, но и тогда не ползовано, а кольми паче ныне изгнали всяким неправедным наведением. И так чрез то принужденным нашолся одиннатцать лет отец наш странствовать, а мы, бедные люди, оставались сиротами. А ныне отца нашего хотя мы и старание прилагаем возвести, но дворянство и еще вымысел зделало назвать так дерзко бродягою, донским казаком Пугачовым, а, напротив того, еще наказанным кнутом и клеймы имеющим на лбу и щеках. Но естьли б, други и приятныя святые церкви чада, мы были прещедраго отца отечества, великаго государя Петра Феодоровича не самовидцы, то б и мы веры не поняли, чрез что вас уверяем не сумневатся и верить действительно и верно государь наш истинно» [64, с. 74—75].
Апогей
10 января 1774 г., войско Грязнова благодаря пришедшему с соседних заводов подкреплению увеличилось до 5000 человек, Потерпев неудачу при штурме крепости, Грязнов отступил на шесть верст в Чебаркульскую крепость, оставив под Челябинском часть башкир. 13 января командир Сибирского корпуса генерал Деколонг вступил в город, но не сумев выбить Грязнова из Чебаркульской, 8 февраля покинул город и направился в Шадринск, в 250 км восточнее Екатеринбурга. Территория между Екатеринбургом и Челябинском временно оказалась в руках «Петра III».
Между тем бунт уже докатился до Ирбита, Тюмени, Ялуторовска и угрожал Тобольску. Крестьяне переходили на сторону «царя» и 6 января в день Святого Богоявления во многих городах его имя даже упоминалось в молебнах. Когда в одной из слобод священник отказался встретить пугачевцев крестным выходом, то чуть не поплатился за это жизнью. Его спасла какая-то женщина, выкрикнувшая: «Он поп доброй! Меня, б..., свенчал только за четверть рубля» [13, с. 30].
Сопротивление Свято-Далматова монастыря
Однако в 60 верстах западнее Шадринска путь бунтовщикам преградил Свято-Далматов монастырь. За его стенами 8 м высотой и 2 м толщиной находились не только монахи и убогие (со времен Петра Великого обитавшие в монастырях), но и десятки шадринских солдат. Настоятель монастыря отремонтировал три башни, расставил орудия и как в 1762 г. изготовился к обороне. К тому времени крестьяне уже не зависели от монастыря, но продолжали его ненавидеть, поэтому оборонять его пошли лишь несколько жителей монастырского села Николаевское и один священник.
11 февраля 2000 крестьян и башкир захватили это село и разорили покинутые жителями избы. 12 февраля началась перестрелка с осажденными. Башкиры, определяя по колокольному звону начало богослужения, стреляли поверх монастырских стен из луков, чтобы попасть в идущих на молитву. На приступы осажденные отвечали вылазками, стороны обменивались бранными посланиями и оскорблениями, но монастырь не сдавался.
Осада была снята только 1 марта, накануне прихода генерала Деколонга. Около 30 взятых в плен пугачевцев было казнено5.
Примечания
1. Я вкратце изложил события в хронологической последовательности, стараясь как можно точнее передать факты по [64; 65].
2. <Башкирами под Уфой командовал Качкын Самаров>.
3. Осада Уфы изложена по [65, с. 221—228].
4. Соответствующие документы см. [34, с. 56—57].
5. Об осаде Далматинского монастыря пугачевцами см. [13].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |