18 июля у села Сундаря на Кокшайском перевозе остатки Главной армии переправились через Волгу. Трудно сказать, сколько повстанцев осталось в ее рядах. Сам Пугачев говорил на следствии разное. Вначале он утверждал, что когда перешел Волгу, то у него насчитывалось «людей сот пять», а позднее показывал, что «собралось на первый стан человек до тысячи конных». Большинство пугачевцев показывали, что через Волгу переправились «верхи на лошадях» только 300—400 человек.
Отряд Пугачева состоял в основном из яицких, илецких и прочих казаков. Уже меньше было в Главной армии уральских горнозаводских рабочих, почти не осталось башкирской конницы.
Повстанческая армия пополнялась за счет вооруженных топорами или дубинами, рогатинами или косами русских, татарских, чувашских и мордовских крестьян. Начался третий этап Крестьянской войны.
На всех этапах восстания крестьянство являлось главной его движущей силой. Но первоначальные действия Главной армии, возглавленной Пугачевым, развертывались на окраинах Российской империи в землях казаков, башкир и мещеряков, удмуртов и татар, работных людей, приписанных к заводам, купленных и прочих заводских крестьян. На третьем этапе крестьянской войны Главная армия Пугачева вошла в земледельческий край, край настоящих «дворянских гнезд» и нищих деревень. И основную массу повстанцев на Правобережье Волги составлял не работный люд из крестьян, как это было на первом и втором этапах Крестьянской войны, а помещичьи крестьяне, крестьяне-земледельцы, крестьяне-пахари. Это усилило в пугачевском восстании черты, типичные для крестьянских войн: стихийность, неорганизованность, локальность.
Потеряв заводы Урала и Башкирию, теперь еще в большей степени Пугачев рассчитывал на «чернь бедную», в первую очередь на крестьян. Хотя это все был «люд нерегулярный», незнакомый с военным делом и плохо вооруженный, но только он мог теперь «подправить крылья сизому орлу». А для этого надо было призвать к вооруженной борьбе, к восстанию всех находившихся «прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков», то есть крепостных крестьян, составлявших основную массу населения Правобережной Волги. На смену полкам Главной армии с их более или менее четкой структурой все чаще и чаще приходили отряды бесчисленных «пугачей». Это дало повод некоторым исследователям Крестьянской войны говорить о третьем ее периоде как о «пугачевщине без Пугачева». Но это неверно. Оставалось и Главное войско, и возглавлявший его Пугачев, и повстанческая Военная коллегия.
Установить какой-то порядок в повстанческой армии было трудно не только из-за разрозненности и разобщенности крестьян, но и потому, что, преследуемый по пятам регулярными войсками, Пугачев совершал большие и стремительные переходы и ему просто не хватало времени на проведение каких-либо мероприятий, направленных на обучение войска и приведение его в порядок. Вскоре, начиная от Алатыря, он вынужден был отказывать в приеме всем пешим крестьянам.
Из-под Казани вместе с Пугачевым на правый берег Волги ушли верные его сподвижники А. Овчинников, А. Перфильев, Кинзя Арсланов, секретарь Алексей Дубровский, повытчик Герасим Степанов и др. Переправив свое войско через Волгу, Пугачев двинулся на запад, на Цивильск. После поражения под Казанью казаки говорили Пугачеву, что «время идти в Москву и принять престол!» Пугачев отвечал: «Нет, детушки, нельзя! Потерпите! А когда будет, так и я сам без вашего зову пойду. Но я-де теперь намерен идти на Дон, — меня там некоторые знают и примут с радостью».
Почему же Пугачев, заявлявший, что, «взяв Оренбург, пойдет на Москву, примет там престол», и подтвердивший свое намерение после взятия Казани «пойти на Москву и там воцариться и овладеть всем Российским государством», теперь, выйдя на дорогу к Москве, от которой его отделяло 650 верст, путь, ненамного больший, чем от Красноуфимска до Казани, не пошел на Москву?
Сказался нарастающий натиск правительственных войск; войско восставших состояло из «люда нерегулярного», плохо вооруженного, над которым нависла угроза голода после неурожайного года. Пугачев знал, что сила его заключается в поддержке народа, прежде всего крестьянства, но считал, что без помощи казаков, хорошо вооруженных, знавших военное дело и привыкших к войнам, ему не обойтись. И Пугачев двинулся на юг, на Дон.
Вести о боях под Казанью дошли до Москвы. Дворянство и купечество, чиновники и духовенство, давно уже с тревогой следившие за действиями восставших, замерли в ужасе.
Правительство полагало, что «Пугачев прокрадывается к Москве». Потемкин писал: «...приближение его к Москве весьма опасно». Английский посол Роберт Гуннинг сообщал, что «московские тюрьмы положительно переполнены огромным количеством бунтовщиков, арестованных в последнее время». Хотя московские власти «употребляли надежных людей» для подслушивания, но в кабаках простой люд пил за здоровье «Петра III» — Пугачева, а в оглашаемых манифестах Екатерины II «О бунте казака Пугачева» выискивал лишь то, что его интересовало. Хватали всех подозрительных и неосторожных. В тюрьму посадили приверженцев «Петра III» — дворовых людей Пустынина, Чижова, Данилова и др.
В своих воспоминаниях дворянин Андрей Болотов писал о Москве тех дней: «Мысли о Пугачеве не выходили у всех нас из головы, и мы все уверены были, что вся подлость и чернь, и особенно все холопство и наши слуги, когда не вьявь, так в тайне сердцами своими были злодею преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали и готовы были при малейшей возгоревшейся искре произвести огонь и полымя».
Опасались волнений тульских оружейников. Чтобы предупредить их выступление, Екатерина II заказала им 90 тыс. ружей — «работа года на четыре».
В Москве готовились к обороне: ввели военное положение, установили усиленные дозоры, у правительственных зданий поставили орудия, выставили охрану у дома генерал-губернатора.
Казанское, нижегородское, пензенское и московское дворянство формировало из своих дворовых отряды «улан». Создавали в помощь правительственным войскам свои отряды и купцы. Но дворянские «уланы» были не надежны. В своих воспоминаниях Болотов, в те времена управлявший имением Бобринского в селе Красавке Московской губернии, рассказывает о том, как, производя смотр этим «дворянским уланам», он обратился «к самому ражему и бойкому из всех» со словами: «Вот этакому как бы не драться, один десятерых может убрать». В ответ ошеломленный Болотов услышал: «Да! Стал бы я бить свою братью! А разве вас, бояр, так готов буду десятерых посадить на копье сие».
Правительство направило на защиту Москвы драгунские и пехотные полки, верных казаков, артиллерию. Наперерез Пугачеву спешил обласканный и пожалованный Екатериной II после казанских боев и произведенный в чин полковника Михельсон.
Правительство готовилось к решительной расправе с восставшими. 10 июля в Кючук-Кайнарджи был заключен мир с Турцией, что дало возможность перебросить новые части войск в Поволжье. Против повстанцев направили 7 полков и 3 роты пехоты, 9 легких полевых команд, 18 гарнизонных батальонов, 4 полка донских казаков, 1000 украинских казаков. 30 июля Екатерина II писала П.И. Панину: «Противу воров столько наряжено войска, что едва не страшна ли такая армия и соседям была». Но ничто не могло остановить лавину Крестьянской войны. «Пугачев бежал, по бегство его казалось нашествием» (А.С. Пушкин).
28 и 31 июля Пугачев обратился к народу с манифестами, в которых жаловал «всех находящихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков» «вольностью и свободою и вечно казаками», освобождал их от «рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей», награждал «владением землями, сенокосными угодьями и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без оброку» и освобождал от «всех прежде чинимых от злодеев дворян и градцких мздоимцев-судей крестьянам и всему народу налагаемых податей и отягощениев». Манифест «повелевал» всех дворян в их поместьях как «разорителей» крестьян «ловить, казнить и вешать» и сулил народу «тишину и спокойную жизнь».
Эти манифесты по справедливости названы «Жалованной грамотой крестьянству». В них наиболее полно отражались социальные стремления крестьянства — ликвидация крепостнической системы, феодального землевладения, истребление крепостников-дворян, переход всех земель и угодий в руки крестьян, ликвидация сословий (все — «казаки»), государственных повинностей и рекрутчины.
Весть о том, что по Волге идет «Третий император», обещающий всем волю и землю и призывающий к расправе с ненавистными дворянами и чиновниками, опережала движение Главной армии Пугачева. Навстречу ему посылали ходоков и целые отряды, добивались манифестов и указов, готовили торжественные встречи с колокольным звоном, хлебом-солью, просили прислать им полковников, везли дворян на суд «Петра III», чинили мосты, заготовляли провиант и фураж. Отряды повстанцев, рассыпавшиеся по Поволжью, несли в села и деревни Арзамасского, Курмышского, Свияжского, Алатырского, Симбирского, Ядринского уездов пугачевские манифесты. Всюду поднимался крестьянский люд и возникали отряды «пугачей». В Арзамасском уезде действовали пугачевские полковники А. Суходольский, А. Разуваев и работный человек Петр Рощин, отряды которых состояли из русских, мордовских, чувашских и татарских крестьян.
Появление пугачевцев в Арзамасском уезде, вынудившее Михельсона устремиться туда, чтобы прикрыть им путь на Москву, страшно напугало нижегородское дворянство. Нижегородский губернатор А. Ступишин с ужасом писал в Москву, что город «готовится к участи Казани». Но Пугачев не пошел дальше на запад, а в начале августа в бою у Сучкино Хорин разбил отряды повстанцев, действовавших в Арзамасском уезде.
Огнем восстаний была охвачена вся Чувашия: чувашские отряды Мирона Негея, Матвея Матутьки, Михаяра, Тимофея Томейды, Полоха сражались энергично и мужественно, вместе с русскими и татарами громя помещиков, чиновников, духовенство, стражников, сотников и богатых крестьян. Но в Чувашии Пугачев не задержался. 20 июля он уже был под Курмышем. На берегу реки Суры, не доезжая Курмыша, Пугачева ожидала многотысячная толпа горожан и окрестных крестьян, встречавшая его хлебом-солью. В Курмыш Пугачев въехал под колокольный звон. Здесь Главная армия задержалась недолго. Раздав тысячи пудов соли и много медных денег и оставив в городе воеводой казака Ивана Яковлева с 60 горожанами, записавшимися в казаки, Пугачев уже вечером вышел из города и двинулся к Алатырю. За ним шло много русских, чувашских, марийских крестьян «по охоте своей». Всюду действовали отряды восставших русских и чувашских крестьян, подымавшихся против бар и властей.
Под селом Оринино произошел большой бой между правительственными войсками и отрядом восставших. У деревни Моргауши двухтысячный отряд чувашских и русских крестьян под руководством Тодерека и Резвана бился с командой капитана Дурново. Возглавляемые Герасимом Васянкой, сражались крестьяне-чуваши под селом Пандиково. Отряды восставших подходили к Ядрину, но взять город не смогли. Стихийные выступления плохо вооруженных крестьян не могли противостоять регулярным войскам.
23 июля Пугачев занял Алатырь. Здесь, как и в Курмыше, он раздавал соль и медные деньги. Крестьяне приводили к нему помещиков и приказчиков на суд, советовались, как поступить с барским добром, обращались с челобитными.
Классовая борьба крестьян в Алатырском уезде отличалась исключительной остротой. Из всех уездов Нижегородского края именно в Алатырском уезде было больше всего казнено дворян и чиновников, разорено и сожжено дворянских усадеб. 23 июля Пугачев выступил из Алатыря и направился к Саранску.
Крестьянская война охватила Пензенский край.
На подходе к Саранску у Пугачева было 8 сотен казаков Главной армии и 7 тысяч кое-как вооруженных крестьян. Состав этой «толпы» — так именуют войско восставших, не входившее в состав Главной армии, правительственные документы — непрерывно менялся. Изменения в составе этого воинства были обусловлены тем, что очаги крестьянских восстаний то включались, то выключались из района действий Главной армии Пугачева, а отряды восставших крестьян то вливались в войско «Третьего императора», то возвращались в свои деревни. Ядром этого аморфного и текучего крестьянского воинства, доходившего до 10—13 тыс. человек, оставалась Главная армия, возраставшая за счет «охочих» и «набираемых» в «казаки» и по-прежнему делившаяся на полки. Снова развернула свою деятельность Военная коллегия, занимавшаяся набором войска и снабжением его лошадьми, хлебом, фуражом, пушками, порохом, ядрами и пр.
Сургучный оттиск печати Е.И. Пугачева (август 1774 г.)
27 июля хлебом-солью, колокольным звоном встретил Пугачева Саранск. Ночью 30 июля Пугачеву стало известно, что к городу подходят правительственные войска под командованием секунд-майора Меллина, и Главная армия покинула город.
В полдень 1 августа авангардный отряд казаков прискакал в Пензу. Жителям зачитали манифест. На следующий день Пенза торжественно встречала Пугачева.
В Саранске и Пензе восставшие забрали казну, часть которой поступила в распоряжение Военной коллегии, а часть была роздана. Народу раздали соль, захватили имущество бежавших дворян, чиновников, освободили колодников. Отовсюду вели на суд «Петру III» своих господ окрестные крестьяне. Так восставшие крестьяне претворяли в жизнь призывы своего «даря» — чинить своим господам и чиновникам то, что они в свое время, «не имея в себе христианства, чинили с... хрестьянами». Крестьяне были убеждены в том, что дворян «время прошло» и «нет им прощения».
Забирая с собой «охочих» и «набранных», пушки, порох и ядра, Главная армия двигалась все дальше и дальше на юг. 3 августа Пугачев покинул Пензу и 5 августа под колокольный звон вступил в Петровск. Здесь к восставшим перешли его земляки — 60 донских казаков. Пугачев пожаловал медалями сотника Мелихова и хорунжего Калабродова, а всех казаков наградил деньгами.
Восстание на Правобережье Волги разрасталось. Керенский, Арзамасский, Алатырский, Нижнеломовский, Верхнеломовский, Темниковский, Моршанский, Цивильский, Чебоксарский, Кирсановский, Борисоглебский и другие уезды Нижегородской и Казанской губерний, Шацкая, Пензенская и Тамбовская провинции Воронежской губернии были охвачены восстанием. Крестьянское восстание начиналось до того, как в данный район приходила Главная армия Пугачева. Оно катилось волной перед войском «набеглого даря». Повстанческая армия была еще далеко, а уже брались за рогатины и топоры русские и мордовские, татарские и чувашские крестьяне, православные и язычники, «новокрещеные» и мусульмане. В Поволжье действовало множество отрядов восставших русских, татарских и мордовских крестьян: Зиновьева, Акаева, Маркова, Родиона Филиппова, Петра Львова, Мусая Ишмаметова, Аделяева, Степана Репина, Мартына Андреева, Марка Петрова и др.
Дворовый человек из Инсара Петр Евсевьев (Евстафьев, Евстигнеев) со своим многочисленным отрядом взял Троицк, Наровчат, Краснослободск и Темников. Савелий Мартынов, литейщик Инсарского железоделательного завода, во главе почти трехтысячного отряда занимал один за другим железоделательные заводы (Сивинский, Рябкинский, Атарский и др.) и присоединял к себе работных людей, уходивших к нему в отряд «в казаки» добровольно. Четырехтысячный отряд инсарского однодворца Михаила Евстратова (Елистратова) действовал успешно и долго и был разбит только 3 сентября в ожесточенном бою у Наровчата, самом крупном сражении из всех тех, которые давали отдельные отряды восставших. Отряд дворцового крестьянина Якова Иванова занял Нижний и Верхний Ломов, где он соединился с отрядом Михаила Евстратова. Потерпев поражение под Нижним Ломовом, где в сражении погиб Яков Иванов, отряд ушел на юг, к Дону. Здесь у Баланды действовал отряд, насчитывающий 2 тыс. русских и украинцев. Им командовал украинец из Острогожска И. Каменский. К Каменскому на Дон, Ворону и Хопер стекались остатки отрядов многих «пугачей», разбитых на севере, в Поволжье. Трехтысячный отряд крепостного крестьянина Ивана Иванова, располагавший 15 орудиями, вел боевые действия у Пензы, а затем у Саратова. В Шацкой провинции, по Хопру активно действовал отряд И.И. Коренева, в Арзамасской провинции — отряд донского казака А. Суходольского, занявшего село Болдино, принадлежавшее деду А.С. Пушкина Л.А. Пушкину. Длительное время расправлялся с помещиками отряд крестьянина Марка Петрова.
В августе и сентябре 1774 г. все Поволжье было охвачено восстанием. Отряды «пугачей» брали и отдавали города, снова овладевали ими, сходились и расходились, возникали, росли и распадались, одерживали победы и терпели поражения. Отряды возникали повсеместно, «самопроизвольно». Таких отрядов было много, и численность их участников превосходила численность Главной армии. В действиях отрядов «бунтующих мужиков», «господских людей» заключалась и слабость и сила Крестьянской войны. Погашенное в одном месте пламя ее вспыхивало с новой силой в другом. «Разделяясь на самые мелкие части», повстанцы действовали повсеместно, затрудняя деятельность карателей. П.М. Голицын, разбивший Пугачева у Татищевой, признавался, что едва «воинские партии... успевают восстановить тишину в одном месте, тот час должны стремиться для того же самого в Другое». Ему вторил нижегородский губернатор Ступишин, писавший, что восставшие крестьяне «уже без Пугачева делают разорения, ловят и грабят помещиков». По дорогам Поволжья разъезжали «казаки» и «набранные» в отряды пугачевских полковников и атаманов крестьяне, «понятые» и «подводчики», помогавшие «казакам» и составлявшие сопровождавший их обоз. «Казаки», которыми становились главным образом крестьянская беднота, дворовые, батраки, представители низшего церковного причта и другие, провозглашали крестьянам свободу, «чтобы они не были у господ своих в послушании, а были бы вольные».
Возглавлявшие отряды полковники пытались как-то организовать движение: назначали новые власти, проводили реквизиции, вели перепись, требовали ответов на свои бумаги, заводили канцелярии, имели своих секретарей, как, например, Иван Безгин в отряде Якова Иванова, но попытки эти были малоуспешны хотя бы потому, что стремительный натиск правительственных войск не давал возможности укрепить органы власти восставших.
Расправляясь с дворянами и чиновниками и захватывая их имущество, отряды восставших не только не трогали крестьян и свято блюли неприкосновенность крестьянской собственности, но громили отряды псевдо-«пугачей», грабившие крестьян. Так, например, Иван Иванов расправился с «полковником» Саврасовым, беглым канцеляристом, грабившим крестьян.
В развертывании Крестьянской войны на Правобережье Волги немаловажную роль сыграли многочисленные волжские бурлаки и население городов, нередко выступавшие весьма активно и совместно с крестьянами. Это обстоятельство в значительной мере определялось тем, что в этих городах жило много ремесленников, да и сами купцы, «не весьма зажиточные, торгуют мелочными товарами, а наиболее всего питаются от хлебопашества».
Летом 1774 г. в Поволжье кроме Главной армии действовало много десятков отрядов повстанцев, очень плохо вооруженных, не знавших воинского дела, слабо или вовсе не связанных друг с другом и с Главной армией. Они не выдерживали сражения не только с регулярными войсками, но даже с «уланами» дворянских ополчений.
Следует отметить, что если отряды мятежного крестьянства составляли большинство воинства восставшего народа, то ядром его оставались Главная армия во главе с Пугачевым, Государственная военная коллегия и т. д., то есть все то, что являло собой известные элементы организованности. А во главе крестьянской войны оставался Пугачев, к которому, как к крестьянскому «хорошему царю», стихийно тянулось все крестьянство независимо от национальной принадлежности и вероисповедания.
Размах Крестьянской войны в Поволжье обусловил выступление крестьянства и в других районах страны. Волновалось и ждало «Петра Федоровича» рязанское, калужское, курское крестьянство. Крестьяне не выполняли распоряжений властей, не высылали «уланов» в помощь регулярным войскам, не доставляли подвод, продовольствия и фуража. Зная это, Пугачев пытался поднять восстание западнее Поволжья, для чего посылал своих людей в Корочанский, Рыльский, Старооскольский уезды.
Неспокойно было и на Украине.
В августе 1774 г. украинец Утвенко и другие пугачевские «разгласители» в разных местах Левобережной Украины, на Гетманщине и Слободской Украине призывали идти под знамена «Петра Федоровича», суля всем волю. Отряды восставших крестьян, предводительствуемые запорожской беднотой («серомахой»), гайдамаками, беглыми, громили усадьбы, изгоняли помещиков и старшину, расправлялись с феодалами. Нередко предводители отрядов, особенно к концу Крестьянской войны, именовали себя «Пугачевым»: подлинное имя Пугачева — предводителя восставших стало не менее популярным и привлекательным, чем самозваный титул «царя Петра III».
Летом 1774 г. группы беглых украинских крестьян через Курск и Козлов пробивались в Поволжье, в главный очаг крестьянской войны, где действовала Главная армия, предводительствуемая Пугачевым. Долгое время на Украине уже после разгрома Главной армии действовал пугачевский полковник Василий Журба, привезший на Украину как святыню пугачевское знамя.
Взяв Петровск, Пугачев вступил на территорию Нижнего Поволжья и с трехтысячным войском двинулся на Саратов — крупный город Поволжья. В распоряжении коменданта Саратова полковника Бошняка имелось около 800 человек солдат и офицеров, 13 пушек. Главная армия включала 13 отрядов («полков»): артиллерийский под командованием Ф. Чумакова и А. Овчинникова; казацкие полки А. Перфильева, И. Казмина и И. Федулова; крестьянские полки Е. Медведева, П. Тимофеева и И. Курочкина; полк А. Тюрина, отряд Кинзи Арсланова, полк Загуменного; полк уральских работных людей Ходина, догнавший Пугачева.
6 августа трехтысячная Главная армия с 20 орудиями подходила к Саратову. Навстречу ей были направлены волжские казаки, которые перешли на сторону восставших. Многие давно уже ожидали Пугачева. Ждали его русские и украинские крестьяне, поселившиеся в Поволжье, в частности в слободах под Саратовом, ждали бурлаки, низшее духовенство и колонисты — немцы (их было большинство), швейцарцы, французы, шведы, занимавшиеся земледелием и ремеслом. Комендант Саратова полковник Бошняк пытался организовать сопротивление пугачевцам, которые подошли к Саратову по Московской дороге и поставили батареи на Соколовой горе. Желая избежать кровопролития, Пугачев отправил Бошняку указ с предложением не оказывать сопротивления, но Бошняк разорвал указ. Не ответил он и на второй указ. На Соколовой горе, где установили пушки, находился сам Пугачев. С горы он видел, что гарнизонные войска готовятся к бою, а жители, не двигаясь, стоят на валу. Не получив ответа на свое второе письмо, Пугачев приказал стрелять. На валу началось движение, народ повалил в город, а конные — к Пугачеву. Гарнизонные войска не двигались. С их стороны раздалось лишь несколько ответных выстрелов. Пугачев приказал А. Овчинникову перейти Глебучев овраг, чтобы поставить пушки как можно ближе к противнику. Затем ударили пушки из пугачевского обоза, и пошли в атаку казаки. Бошняк подпустил их на пушечный выстрел и приказал поручику Буданову стрелять из мортиры. Но Буданов, умышленно сделав выстрел малым зарядом, заклепал мортиру и ушел к Пугачеву. Однако и этот выстрел заставил наступавших казаков изменить направление и выйти на Симбирскую дорогу. В этот момент пошла в атаку пугачевская пехота. Атака решила дело: саратовские солдаты и фузелеры во главе с офицерами перебежали на сторону повстанцев. Пугачевцы ворвались в город через ворота, открытые им солдатами, и рассыпались по улицам. Бошняк с остатками гарнизона в 68 человек вынужден был отступить по Волге в Царицын.
В 7 часов вечера 6 августа войско восставших овладело всем городом. Пугачев не остался в городе, а вывел свое войско в открытое поле за Соколовой горой. На следующий день саратовцы торжественно присягали «Петру III». Полковником в Саратове Пугачев назначил своего старого знакомого купца Я. Уфимцева. Пугачевцы раздавали населению муку, соль, медные деньги, вершили суд над дворянами и чиновниками, набирали «по спискам» «охотников» в свое войско.
Войско Пугачева росло быстро, в него шли крестьяне из помещичьих и дворцовых сел, бурлаки, колонисты, саратовские и волжские казаки. Многие крестьяне просили у Пугачева «указов о наборе в его толпу людей», и он давал такие указы. Украинец Михаил Гузенко привел в Главную армию около 900 человек конных и пеших из населенной украинцами Покровской слободы (ныне город Энгельс). 8 августа пришел в Саратов полк П. Трофимова. 9 августа Главная армия выступила из Саратова. Обращения Пугачева с указами к колонистам дали результаты — к восставшим примыкали и «саксоны» — так именуются в пугачевских манифестах немецкие колонисты Поволжья. Таких «охотников... набралось в его толпу пятьсот человек». Волжское казачество, самое бедное и угнетенное из всех казачьих сословий, все без исключения «пристало» к Пугачеву. Около тысячи повстанцев, главным образом бурлаки и колодники, плыли по Волге на судах. На борту судов установили пушки. Во главе повстанческой флотилии стоял Д. Закомлистов и пугачевский полковник Андрей Иванов.
В Саратовском уезде действовало много мелких повстанческих отрядов (Никиты Ленина, Ефима Иванова, Михаила Иванова, Фирса Иванова) и множество других «партий», чьи атаманы остались неизвестны.
11 августа Главная армия, не встречая сопротивления, вступила в Дмитриевск (ныне город Камышин). Украинцы («черкасы», «малороссияне») Николаевской слободы во главе с Михаилом Молчановым присоединились к Пугачеву. 13 августа повстанцы направились далее вниз по течению Волги, где все волжские казаки «принимали его с великой охотой».
Недалеко, между Волгой и Доном, лежали уже кочевья калмыков-буддистов. Пугачев стремился привлечь их на сторону восставших. Калмыцкие отряды князя Дундукова действовали против пугачевцев, но часть калмыков перешла к повстанцам. Тихий Дон был уже совсем близко.
15 августа Пугачев в манифесте казакам Березовской станицы, обращаясь к «природному Донскому казачьему войску», указывал на «крайнее разорение и истребление» яицкого, донского и волжского казачьих войск, на то, что «христианский закон совсем нарушен и поруган», и заявлял о своем намерении всех от «злодейского тиранства освободить и учинить во всей России вольность», обещал милости и пожалования.
В манифесте, обращенном к донцам, Пугачев не прибегал к обычным преувеличениям и к подчеркиванию своего подлинного «императорского звания». С земляками он держался осторожно. Однако для казаков «подлинность» «даря» имела весьма существенное значение. Верность старшины правительству была обусловлена зависимостью от поставок хлеба властями, и, что очень важно, надвигался второй неурожайный год. Донцы то присоединялись к Пугачеву, то через день-два уходили от него. Дон колебался.
Утром 16 августа Главная армия, которая насчитывала более 4 тыс. человек и имела много орудий, подошла к реке Пролейке. В бою на берегу реки восставшие разбили правительственные войска и отряд калмыков Дундукова, овладели 9 пушками, казной, лошадьми. Сотни донских и волжских казаков, калмыков и солдат перешли на сторону восставших. Пугачев поверстал их в «казаки» и «конницу». Это была последняя большая победа восставших.
Емельян Иванович Пугачев. Фрагмент картины П.Г. Соколова-Скаля
17 августа Пугачев занял Дубовку — центр волжского казачьего войска, где простоял три дня. Здесь к нему присоединились 3 тыс. калмыков под начальством Цедена. Калмыки пробыли в Главной армии недолго. Они стали проситься домой, и Пугачев отпустил их на время. Войско Пугачева росло. Подходили отряды казаков, «партии» бурлаков.
20 августа Главная армия двинулась к Царицыну. По дороге, на реке Мечетной, она дала бой, не принесший победы восставшим, хотя им удалось захватить много пленных донских казаков во главе с полковником Кутейниковым. 21 августа восьмитысячное войско Пугачева подошло к Царицыну. Перед городом Пугачев встретился с донскими казаками и вступил с ними в переговоры, стремясь побудить их перейти на сторону восставших. Переговоры шли вяло, а тут еще какой-то казак, узнав Пугачева, крикнул: «Здорово, Емельян Иванович!» «И сын его здеся!» — нашелся Пугачев. Только 5 казаков перешли к Пугачеву. Пришлось начинать бой.
С высоты Мамаева кургана 6 пугачевских батарей открыли огонь по городу. 5 часов продолжался артиллерийский обстрел, но в разгар сражения Пугачеву сообщили, что подходят войска Михельсона. Главная армия спешно отошла от Царицына. 22 августа к городу подошли суда пугачевцев. На больших судах стояли пушки. 2 тыс. пугачевцев, главным образом бурлаки и работные люди ахтубинских заводов и мануфактур, завязали бой, продолжавшийся до 25 августа. В этот день последние повстанцы из отряда А. Иванова ушли на левый берег Волги.
В покинутом жителями поселении колонистов Сарепте Пугачев, чтобы поднять дух войска, жалует Овчинникова чином генерал-фельдмаршала, Перфильева — генерал-аншефа, Чумакова — генерал-фельдцехмейстера, Дубровского — обер-секретаря.
25 августа у Сальникова завода, близ Черного Яра, Главная армия вступила в бой с правительственными войсками. На поле боя осталось 2 тыс. убитых повстанцев, 6 тыс. было пленено, они потеряли 24 орудия. Армия Пугачева, насчитывавшая 9—10 тыс. человек, была разбита войсками Михельсона в три раза малочисленнее ее. Но превосходство в вооружении, организации, тактике регулярных войск имело определяющее значение. Войска Михельсона потеряли всего 16 человек убитыми и 74 ранеными.
В кровопролитном сражении у Сальникова завода пропали без вести Андрей Овчинников, Идыр Баймаков, попали в плен Алексей Дубровский, полковник Акаев, «дежурный» Давилин и др. Среди 6 тыс. пленных оказались и обе дочери Пугачева. Сам он с двумя сотнями яицких казаков, с преданными ему до конца татарином Садыком Сеитовым и башкиром Кинзей Арслановым, с женой Софьей и сыном Трофимом в 17 верстах от Черного Яра вплавь переправился на остров, а затем на левый берег Волги, в безлюдные степи. В этом отряде были и будущие предатели — яицкие казаки Чумаков, Федульев, Творогов, Бурнов.
Пугачев не первый раз оказывался в таком положении. Он считал, что восстание можно возродить. Окружавшим его яицким казакам Пугачев предлагает один план за другим: идти на Терек, к терским казакам, у которых он побывал в свое время; на Яик, чтобы потом уйти через Туркменский край в Персию; к запорожским казакам, в Сечь; на Каспийское море «подымать орды»; в Сибирь или к калмыкам. Но, ссылаясь на оставленные дома семьи, яицкие казаки звали его на Яик. «Воля ваша, хоть головы руби, мы не пойдем в чужую землю! Что нам там делать?» — говорили они.
Яицкие казаки Бурнов, Федульев, Чумаков, Творогов, Железнов и другие не случайно отказывались уходить куда-либо. У них уже давно зрел план предательства, они хотели спасти свои жизни, выдав правительству Пугачева. Казаки эти пользовались большим влиянием, а Творогов был еще и очень богат. Они считали себя, и только себя, руководителями Главной армии, стремились держать Пугачева под своим контролем, высокомерно относились к неказакам и «чернь содержали в презрении». Примкнули они к восстанию и, более того, даже начали его с единственной целью — стать «первым сословием в государстве». Теперь уже не могло быть и речи о «первом сословии», о «казацком царстве». Впору было сохранить собственные головы.
Заговор зрел.
Между тем Пугачев со своим отрядом шел на Узени, которых и достиг на двенадцатый день тяжелого пути. Заговорщики стремились изолировать Пугачева, так как далеко не все казаки были с ними «в сговоре». Воспользовавшись удобным случаем, когда Пугачев поехал к бахчевникам за дынями, с ним отправились и все главари заговорщиков. Чумаков заговорил первым: «Что, ваше величество? Куды ты думаешь теперь идти?» «А я думаю, — отвечал Пугачев, — идти по форпостам и, забрав своих людей, двигаться к Гурьеву городку. Тут мы перезимуем, и, как лед скроется, то севши на суда, поедем на Каспийское море и тамо подымем орды, они верно за нас вступятся». «Иван, что задумал, то затевай!» — крикнул Федульев Бурнову. Бурнов схватил Пугачева за руки. «Что это вы вздумали? На кого руки подымаете?!» — закричал Пугачев. На него набросились, отобрали оружие. Пугачев вырвался, вскочил на лошадь, понесся к камышам, но его перехватили и связали. В дороге, когда его на время развязали, он схватил шашку и пистолет, направил его в грудь Федульева, но курок дал осечку. Пугачева сбили с ног, связали и вместе с женой и сыном посадили в телегу.
14 сентября на Бударинском форпосте заговорщики выдали Пугачева сотнику Харчеву. В ночь на 15 сентября он был доставлен в Яицкий городок. Бесследно пропали Садык Сеитов и Кинзя Арсланов. Возможно, что их убили заговорщики, как чуть не убили они защищавшего Пугачева казака Моденова. В руки властей попали жена и сын Пугачева.
16 сентября капитан Савва Маврин начал допрос Пугачева. 1 октября в специальной клетке его доставили в Симбирск. В пути Пугачева охраняли целые воинские части. 2 октября в Симбирск прибыл Панин. На вопрос Панина: «Как же смел ты, вор, назваться государем?», Пугачев, играя словами, ответил: «Я не ворон, я вороненок, а ворон-то еще летает». Панин набросился на Пугачева, избил его в кровь и вырвал клок бороды.
В октябре тюрьму, где содержался Пугачев, посетил Михельсон. Он вошел в темную камеру и спросил: «Емельян, знаешь ли ты меня?» — «А кто ваша милость?» — «Я Михельсон». Пугачев молчал. Михельсон пошел к выходу, и Пугачев бросил ему вслед: «Попросить мне было у него одну шубу, ему много их досталось», — а затем в сердцах добавил: — «Где бы этому немцу меня разбить, если б не проклятый Чумаков тому причиной». Пугачев считал, что его армия потерпела поражение под Сальниковым заводом потому, что командовавший артиллерией Чумаков неудачно «расположил лагерь за рытвиною», и, если б не это, «утер бы я нос у этого немца».
В ноябре Пугачева привезли в Москву и посадили в Монетном дворе, находившемся в Охотном ряду. Здесь Пугачева допрашивал знаменитый кнутобоец Шешковский. 9 января вынесли приговор: Пугачева и Перфильева четвертовать; Шигаева, Торнова и Подурова повесить; Зарубину-Чике отрубить голову и насадить ее на кол в Уфе; Почиталина, Горшкова, Караваева, Закладнова, Канзафара Усаева высечь кнутом, выжечь на лице «воровские знаки», вырвать ноздри и сослать на каторгу; Оболяева, Толкачева, Кожевникова и еще 7 человек высечь кнутом, вырвать ноздри и отправить на поселение. Предатели удостоились «высочайшего помилования» и были сосланы в Лифляндскую губернию.
10 января в Москве на Болотной площади состоялась казнь Пугачева и его верных соратников. По тайному приказу Екатерины II палач сразу же отрубил Пугачеву голову. В Уфе казнили Зарубина-Чику. Еще раньше, в июне 1774 г., в Оренбурге был казнен Хлопуша, а в сентябре — Белобородов. Салавата Юлаева и его отца Юлая Азналина нещадно били кнутом и с вырванными ноздрями сослали в Рогервик.
Правительство торжествовало победу. Тысячи пугачевцев были казнены, запытаны или умерли в тюрьмах, тысячи подверглись телесным наказаниям. Тюрьмы были забиты до отказа. Всюду стояли виселицы, свистели кнуты. Станицу Зимовейскую переименовали в Потемкинскую, реку Яик — в Урал, а яицкое казачество — в уральское. Волжское казачество было ликвидировано и переведено на Кавказ. Та же упасть постигла Запорожскую Сечь. Запретили упоминать даже имя Пугачева, преданного церковной анафеме. Поражение Главной армии восставших, пленение и казнь предводителя Крестьянской войны и его соратников отнюдь не означали прекращения в стране классовой борьбы. Крестьянская война не прекратилась сразу и внезапно после нескольких сокрушительных ударов, нанесенных народным массам в Прикамье и Поволжье.
До конца 1774 г. продолжалась борьба восставших башкир. Ушел на Украину пугачевский полковник Василий Журба. В разных местах Слободской Украины он продолжал сколачивать повстанческие отряды. Все лето 1775 г. у Нижнего Новгорода и Саратова, Пензы и Шацка, Елатьмы и Касимова действовали отряды «пугачей» — братьев Ивана и Алексея Ивановых, Петра Рощина, Никиты Ленина, Фирса Иванова и др. Повсюду, по Дону и Медведице, Хопру и Вороне, Суре и Царице, Волге и Ахтубе, наводили страх на помещиков и чиновников хорошо вооруженные отряды беглых крестьян, работных людей, бурлаков и казаков. Только что вернувшиеся на свои пепелища помещики снова спасались бегством. Власти посылали против отрядов повстанцев крупные воинские соединения.
В низовьях Волги, у Астрахани, действовали атаманы «понизовой вольницы» Заметайло (Запрометов), Кулага, Филиппов, Сучков. На косных лодках они ходили по Волге и Каспию, внушая ужас купцам, чиновникам и воинским командам одним своим кличем «Сарынь на кичку!» и удивляя даже А.В. Суворова своими «дальновидными политическими злонамерениями». Только в начале XIX в. правительству удалось искоренить «понизовую вольницу».
Повсюду, в Петербурге и Москве, Воронеже и Омске, Пензе и Курске, Самаре и Златоусте, на Алтае и Урале в 70-х — начале 80-х годов выступали «разгласители», утверждавшие, что «Петр III» — Пугачев жив и продолжает борьбу за народ. Среди них — пугачевский атаман Петр Хрипунов, донской казак Максим Ханин, яицкий казак Оружейников, запорожец Дмитрий Попович, одно-дворец Иван Сергеев, заводский крестьянин Попов, мещанин Соколов.
Лишь постепенно, к концу XVIII столетия имя «Петра III» в представлении народных масс перестает ассоциироваться с «хорошим царем», исчезает вера в него и самозванство сходит на нет.
Долгое время еще ощущался накал классовой борьбы, достигшей апогея в годы Крестьянской войны. Отголоски ее докатились до Петербурга и Томска, Иркутска и Новороссии, даже до Архангельска и Соловецких островов.
Под влиянием Крестьянской войны в 1774—1776 гг. крестьянские восстания вспыхивали во многих уездах России: Дорогобужском, Ливенском, Пензенском, Порховском, Сапожковском и других, в разных местах Украины: у Бровар, Дымерки, Пен.
Волнения охватили работных людей Авзяно-Петровских заводов, Красносельской и Копнинской бумажных мануфактур, кирпичных заводов.
Классовая борьба крестьян и работных людей, продолжавшаяся и после поражения восстания, возглавленного Пугачевым, свидетельствовала о том, что народ не сломлен. Страх перед возмездием народа заставил Екатерину II требовать от генерал-прокурора Вяземского «быть весьма осторожным... дабы не ускорить... грозящую беду», которая ей представлялась как «бунт всех крепостных», так напугавший дворянство и венценосную «казанскую помещицу» в годы «набеглого царя» — Пугачева.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |