Глава VI. Пугачевщина

Вы, молодые ребята, послушайте и т. д. В качестве эпиграфа Пушкин использует первые две строки песни о взятии Казани Иваном Грозным; вот начало этой песни:

Вы, молодые ребята, послушайте,
Что мы стары старики будем сказывати,
Про грозного Царя Ивана про Васильевича,
Как он наш Государь Царь под Казань город ходил,
Под Казанку под реку подкопы подводил,
За Сулай за реку бочки с порохом катал,
А пушки и снаряды в чистом поле расставлял.

(«Новое и полное собрание российских песен», ч. 1. М., 1780, с. 156, № 125). По наблюдению В. Шкловского, «все эпиграфы, относящиеся к Пугачеву, взяты из таких стихотворений, в которых строчкой позже или строчкой раньше упоминается слово «российский царь» (Шкловский, с. 74).

Как известно, Пугачев знал минное дело и охотно прибегал к помощи подкопа (см. гл. 5 «Истории Пугачева»). На этом основании Шкловский высказывает предположение о совпадении тактики Ивана Грозного и Пугачева. Привлекая далее для анализа эпиграф к гл. 10, взятый из поэмы М.М. Хераскова «Россиада», где также шла речь об осаде Казани, В. Шкловский считает, что образ Пугачева ассоциировался в сознании Пушкина с образом Ивана Грозного (Виктор Шкловский. Заметки о прозе Пушкина. М., «Сов. писатель», 1937, с. 113—114), с царским саном, — сравнение со львом, орлом.

Сия обширная и богатая губерния обитаема была множеством полудиких народов, признавших еще недавно владычество российских государей. В XVIII столетии границы Оренбургской губернии были намного шире, чем в XIX веке; тогда в нее входили территории большей части теперешних Оренбургской и Челябинской областей, часть Курганской области и Башкирской АССР. Таким образом, говоря о волнениях среди национальных меньшинств, населявших Оренбургскую губернию во времена Пугачева, Пушкин имел в виду прежде всего башкир и калмыков. Башкиры приняли русское подданство еще в середине XVI века, вскоре после покорения Казани войсками Ивана Грозного. Захват башкирских земель и самовольные действия русской администрации вызывали вооруженное сопротивление башкир. Особенный размах выступления башкир против самодержавия получили в XVIII веке, когда старшинские звания, которые испокон веков были наследственными, стали замещаться по назначению местной царской администрации. Это привело к тому, что старшины, как правило, оказывались в одном лагере с рядовыми башкирами и возглавляли мятежные действия против русских помещиков, захвативших их земли. Восстания башкир безжалостно подавлялись; за время восстания 1735—1741 годов погибло 28 190 человек, казненных, умерших под пытками, в тюрьмах и отданных в крепостную неволю. Недовольство башкир вызывало и насильственное обращение их в христианство; магометанские проповедники разжигали религиозную рознь. В 1754 году поступило повеление не брать с башкир ясака (подати), взамен того обязать их покупать из казны соль, которую ранее они брали даром из своих озер. Башкиры вознегодовали и ответили, что соль покупать не хотят. В 1755 году вспыхнуло новое восстание; разбитые регулярными войсками, десятки тысяч башкир бежали за реку Урал к киргизам; русская администрация спровоцировала кровавые столкновения между башкирами и киргизами. В 1763 году среди башкир прошел слух, что Петр III жив, и у них воскресла надежда избавиться от притеснений, чинимых Екатериной II. С осени 1773 года Башкирию охватило широкое повстанческое движение; крупные отряды башкир во главе с Кинзей Арслановым и Салаватом Юлаевым оказывали существенную помощь войскам Пугачева до конца восстания.

Калмыки приняли русское подданство в середине XVII века. Они занимали своими кочевьями малонаселенные степи по нижней Волге, Дону и Манычу. Русское правительство привлекало их к защите южных границ страны; в XVII—XVIII веках они участвовали почти во всех войнах России. Притеснения со стороны царских чиновников вызывали недовольство калмыков, умело использованное их феодальной верхушкой для возбуждения антирусских настроений. В 1771 году часть калмыков во главе с Убуши-ханом ушла в Китай; многие калмыки погибли во время перехода. Калмыки участвовали в крестьянских войнах под предводительством Разина и Пугачева.

Крепости выстроены были в местах, признанных удобными, и заселены по большей части казаками, давнишними обладателями яицких берегов. Оренбургская укрепленная линия была сооружена в 1730-е годы; она представляла из себя сеть крепостей, редутов и форпостов, расположенных вверх по реке Уралу (Яику) и по реке Уй. Оренбургское казачество было сформировано путем переселения части самарских, алексеевских и уфимских казаков.

В 1772 году произошло возмущение в их главном городке. См. с. 95—96.

Убежавший из-под караула донской казак и раскольник Емельян Пугачев и т. д. Пугачев Емельян Иванович (1740 или 1742—1775) родился на Дону, в Зимовейской станице, где за сто лет до него родился Степан Разин. Деда Емельяна Пугачева звали Михайла Пугач («пугач» по-украински означает «филин»). Полагают, что предки Пугачева переселились на Дон с Украины. Родители Емельяна Пугачева были простые казаки, и он до семнадцати лет помогал отцу по хозяйству. Затем Пугачев начал казацкую службу и вскоре женился на дочери казака Есауловской станицы Софье Дмитриевне Недюжевой, женщине слабой и тихой. Спустя неделю после свадьбы Пугачев уехал воевать — шла Семилетняя война с Пруссией (1756—1763), и Пугачев оказался в войсках под командованием графа З.Г. Чернышева. Провоевав три года, Пугачев в 1762 году вернулся в Зимовейскую станицу, где и прожил около полутора лет. В 1764 году Пугачев вместе с другими казаками был отправлен в Белоруссию (входившую тогда в состав Польши) для розыска русских староверов, которые скрывались от преследования властей. Из Польши Пугачев вернулся на Дон; дома он прожил четыре года. В 1768 году началась русско-турецкая война, и Пугачев снова участвует в военных действиях. За проявленную им храбрость он получает младший казацкий офицерский чин хорунжего. Хвастаясь своим проворством, Пугачев начинает говорить, что его сабля подарена ему крестным отцом — Петром I. На зимних квартирах в Голой Каменке у Елизаветграда (ныне Кировоград) Пугачев тяжело заболел и хотел выйти в отставку. Ему предложили лечь в госпиталь, но из армии не отпустили. Он предпочел лечиться «на своем коште». Затем Пугачев отправился в Таганрог, где жила его сестра Федосья с мужем, который уговорил Пугачева помочь ему скрыться на Терек. Попытка побега окончилась неудачно, Пугачев был арестован, бежал, но все-таки в начале 1772 года добрался до Терека. Здесь казаки-новоселы, получавшие меньшее жалованье, чем коренные терцы, избрали Пугачева ходоком по своим делам перед Государственной военной коллегией. Пугачев отправился в путь, по дороге был арестован, привлек на свою сторону караульного солдата и снова бежал. После короткого пребывания в родной Зимовейской станице, где он был арестован и, взятый на поруки, снова бежал, Пугачев отправляется на Украину, а оттуда в Белоруссию. Там он узнал о волнениях на Яике и у него появилась мысль отправиться туда и объявить себя чудесно избежавшим смерти Петром III. 22 ноября 1772 года Пугачев приехал в Яицкий городок, где было тревожно и неспокойно: вслед за подавленным восстанием и репрессиями казаки ожидали еще более тяжелых наказаний и преследований. Пугачев объявил казакам, что он Петр III, и предложил им уйти на Кубань. О его предложении донесли властям, Пугачева арестовали и отправили в Симбирск, а оттуда в Казань. С января по конец мая 1773 года Пугачев сидел в Казанской тюрьме, а затем бежал. Вскоре, в конце июля или в начале августа 1773 года, Пугачев приехал на Таловый умет и объявил себя Петром III. От первых казаков, откликнувшихся на его призыв, Пугачев «настоящего своего имени не таил», и тем не менее они его поддержали — им нужен был заступник, будь то подлинный император Петр III или простой казак, принявший его имя.

О Пугачеве и пугачевском восстании см.: Мавродин В.В. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева, т. 1. Л., 1961; Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева, т. II. Л., 1966 и т. III. Л., 1970. Отв. ред. В.В. Мавродин; Андрущенко А.И. Крестьянская война 1773—1775 гг. на Яике, в Приуралье и в Сибири. М., 1969; Лимонов Ю.А., Мавродин В.В., Панеях В.М. Пугачев и пугачевцы. Л., 1974; Пугачевщина, т. I—III. М.—Л., 1926—1931; Допрос Е.И. Пугачева в Тайной канцелярии в Москве 4, декабря 1773 г. — «Красный архив», 1935, т. 2—3, с. 69—70; Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. Составители: А.И. Аксенов, Р.В. Овчинников, М.Ф. Прохоров. М., «Наука», 1975; История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях. Аннотированный указатель книг и публикаций в журналах, т. 1. М., «Книга», 1976, с. 162—164.

Впрочем не мог он сказать ничего положительного, то есть достоверного, реального, основанного на фактах.

Крещеный калмык, то есть калмык, обращенный в православную веру.

Да лих не проведешь — здесь: лих — только.

Возмутительные листы — листы, призывавшие к возмущению, то есть прокламации, распространявшиеся пугачевцами среди населения.

Прочел нам воззвание Пугачева. По цензурным соображениям Пушкин не мог цитировать в романе это воззвание; однако он вложил в уста Василисы Егоровны слова, которые давали читателю представление о «возмутительном листе» Пугачева: «Каков мошенник! — воскликнула капитанша. — Что смеет еще нам предлагать! Выйти к нему навстречу и положить к ногам его знамена!» Эта красочная реплика связана с обращением Пугачева в Оренбургскую губернскую канцелярию (оно сохранилось в бумагах писателя), предлагавшим «всем господам и всякого звания людям»: «Выйдите вы из града вон, вынесите знамена и оружие, приклоните знамена и оружие пред вашим государем». Свое отношение к этой прокламации Пушкин изложил в «Замечаниях», представленных царю в дополнение к печатному тексту «Истории Пугачева»: «Первое возмутительное воззвание Пугачева к яицким казакам есть удивительный образец народного красноречия, хотя и безграмотного. Оно тем более подействовало, что объявления, или публикации, Рейнсдорпа были писаны столь же вяло, как и правильно, с глаголами на конце периодов» (Пушкин, т. 9, с. 371).

В бумагах Пушкина сохранились копии 14 указов Пугачева. Приводим текст того указа, который писатель называл образцом народного красноречия.

«Первый указ Пугачева: от самодержавного императора Петра Федоровича Всероссийского и проч. и проч. и проч.

Сим моим имянным указом в Рассыпной крепости всякого звания людям повелеваю: как вы мои верные Рабы служили и покорны были наперед сего мне, будьте верны и послушны, ожидать меня старайтесь к себе с истинною верностию, верноподданническою радостию и детскою ко мне, государю вашему и Отцу, любовию. Потом старайтесь послужить верно и неизменно. За что жаловать буду вас всех, воперво: вечною вольностию, реками, лугами, всеми выгодами, жалованием, провиянтом, порохом и свинцом, чинами и честию, а вольность, хоть и не легулярные, но всяк навеки получит. Кто ж сего моего указа преслушает, тот сам узнает праведный гнев противникам моим.

Подлинный подписал

великий государь Петр третий Всероссийский» (Пушкин, т. 9, с. 680).

Писанное каким-нибудь полуграмотным казаком. Низшие сословия в царской России были лишены образования. Церковно-приходские школы, заведенные еще в 1551 году, не получили широкого распространения и влачили жалкое существование вследствие невежества сельского духовенства. При Петре I были учреждены цифирные школы для детей приказного чина и так называемые «гарнизонные школы» для детей солдат и офицеров не из дворян. При Екатерине II получили начало платные народные училища. Но все эти начинания охватывали лишь незначительное количество учащихся. Так, например, в 1786 году в школах обучалось менее одного процента всего населения страны.

Пугачев понимал, что восставшие должны противопоставить правительству и оружие слова. 6 ноября 1773 года была учреждена «Государственная военная коллегия» восставших. «В состав Коллегии Пугачев ввел в качестве судей (членов) самых влиятельных яицких казаков. Главным судьей стал Андрей Витошнов, зажиточный яицкий казак, бывший старшина; судьями — яицкие казаки Максим Шигаев, Данила Скобычкин и Илецкий казак Иван Творогов, единственный грамотный человек из всех судей пугачевской Государственной военной коллегии <...> Ивана Почиталина, составителя первых манифестов, Пугачев назначил думным дьяком, а зажиточного Илецкого казака, наиболее грамотного среди казаков, Максима Горшкова — секретарем Государственной военной коллегии. Все делопроизводство в Государственной военной коллегии восставших вели повытчики. На эту должность назначались самые грамотные люди, обычно работавшие ранее писарями» (Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева, т. II. Изд. ЛГУ, 1966, с. 445—446).

Дай уведу Машу куда-нибудь из дому; а то услышит крик, перепугается. Да и я, правду сказать, не охотница до розыска, то есть до допроса с применением пытки.

Пытка в старину так была укоренена в обычаях судопроизводства и т. д. Применение пытки во время судебного следствия велось в России издавна и неоднократно было подтверждено законом — Судебником Ивана III (1497), Судебником Ивана IV (1550), Уложением царя Алексея Михайловича (1649) и многими другими указами. Пытка производилась во всех присутственных местах, где чинили суд и расправу: в воеводских Канцеляриях (съезжих избах), в приказах (земском, разбойном, тайных дел), в Тайной канцелярии (XVIII век). Пытки были самые разнообразные — от 80, 100, 120 ударов кнутом до отрезания нескольких пальцев на руке, забивания гвоздей под ногти, обжигания углями или раскаленным железом, вывертывания суставов, подвешивания на «дыбу» и т. д. — и применение их регулировалось законом. Официальное уничтожение пытки в России последовало по указу Александра I от 27 сентября 1801 года, с тем чтобы «самое название Пытка, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной». Но практически пытка применялась и позже.

Узнав, по страшным его приметам, одного из бунтовщиков, наказанных в 1741 году. Речь идет о восстании в Башкирии, подавленном в 1741 году. В «Замечаниях» к «Истории Пугачева» Пушкин писал царю: «Казни, произведенные в Башкирии генералом князем Урусовым, невероятны. Около 130 человек были умерщвлены посреди всевозможных мучений! «Остальных человек до тысячи (пишет Рычков) простили, отрезав им носы и уши». Многие из сих прощенных должны были быть живы во время Пугачевского бунта» (Пушкин, т. 9, с. 373).

Когда вспомню, что это случилось на моем веку и т. д. Весь этот абзац, напоминающий читателю, что повествование идет от имени главного героя, рисует Гринева, дожившего до старости и обращающегося к молодому поколению с проповедью постепенного улучшения общественных нравов. Взгляд Пушкина на исторический процесс был значительно сложнее, чем у его героя. Писатель знал, что периоды мирного развития общества порой неизбежно сменяются революционными потрясениями.

Рассуждения Гринева являются автоцитатой из статьи Пушкина «Путешествие из Москвы в Петербург» (1833—1835), где московский барин, полемизирующий с мыслями Радищева, заявляет: «Конечно: должны еще произойти великие перемены; но не должно торопить времени и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества...» (Пушкин, т. 11, с. 258).

«В подчеркнуто наивных философско-исторических сентенциях и моралистических афоризмах Гринева, комментировавших события романа, окончательно определился в творчестве Пушкина метод новых форм «эзоповского языка» и связанных с этим языком некоторых других приемов художественной экспозиции. На подступах к «Капитанской дочке» все больше и больше занимает внимание поэта работа над сатирическим образом бесхитростного выразителя консервативно-помещичьей идеологии, который то пытается полемизировать с Радищевым (московский барин, член «английского клоба», едущий из Москвы в Петербург), то негодует на «Историю Пугачева» (образ престарелого «провинциального критика» в ответе Пушкина на рецензию Броневского), то громит всю современную мировую литературу с позиций мракобесов Российской академии, не замечая комического эффекта своих претензий («Мнение М.Е. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной»). Все эти образы генетически связаны между собою, выполняя одну и ту же литературно-политическую функцию и в художественной прозе и в публицистике Пушкина. К числу их принадлежит и Гринев как автор записок о временах Пугачева, в которых он же «с важностью забавной» судит об успехах европейского просвещения, о «кротком царствовании Александра I» и о том, что «всякие насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот» (Лит. памятники, с. 185).

Отметив несомненную идеологическую связь между публицистическими «масками» в статьях Пушкина и историко-философскими суждениями Гринева-мемуариста, исследователь несколько переоценил влияние этой близости на образ Гринева. Ведь умеренные политические сентенции Гринева отнюдь не исчерпывают его социальной характеристики. Глубоко человечное отношение Гринева к Пугачеву, его явная симпатия к вождю крестьянского восстания не соответствуют охранительной помещичьей идеологии. Между тем именно взаимоотношения с Пугачевым раскрывают перед читателем наиболее существенные черты облика Гринева. Напомним, что Гринев-мемуарист ни единым словом не осуждает себя за свою юношескую симпатию к Пугачеву, не сожалеет о ней и не пытается переоценить события прошлого.

Нижне-Озерная взята сегодня утром. В «Истории Пугачева» Пушкин писал: «Утром Пугачев показался перед крепостию. Он ехал впереди своего войска. «Берегись, государь, — сказал ему старый казак, — неравно из пушки убьют». — «Старый ты человек, — отвечал самозванец, — разве пушки льются на царей?» — Харлов бегал от одного солдата к другому и приказывал стрелять. Никто не слушался. Он схватил фитиль, выпалил из одной пушки и кинулся к другой. В сие время бунтовщики заняли крепость, бросились на единственного ее защитника и изранили его. Полумертвый, он думал от них откупиться и повел их к избе, где было спрятано его имущество. Между тем за крепостью уже ставили виселицу; перед нею сидел Пугачев, принимая присягу жителей и гарнизона. К нему привели Харлова, обезумленного от ран и истекающего кровью. Глаз, вышибленный копьем, висел у него на щеке. Пугачев велел его казнить...» (Пушкин, т. 9, с. 18—19).

Взяты в полон, то есть взяты в плен.

Комендант Нижне-Озерной крепости и т. д. Далее в рукописи следовало: «Помню даже, что Марья Ивановна была недовольна мною за то, что я слишком разговорился с прекрасною гостьей и во весь день не сказала мне ни слова, и вечером ушла, со мною не простившись, а на другой день, когда подходил я к комендантскому дому, то услышал ее звонкий голосок: Марья Ивановна напевала простые и трогательные слова старинной песни:

Во беседах во веселых не засиживайся,
На хороших, на пригожих не заглядывайся».

Пушкин исключал из окончательного текста все то, что хотя бы в небольшой степени отклонялось от основного сюжета, что не получало развития в последующих главах повести.