Это — обширный край Пріуралья, нижняго и средняго Поволжья. Первою изъ особенностей его, несомнѣнно, была та, что въ весьма значительной степени это былъ край казацкій. Недаромъ здѣсь образовалось два признанныхъ правительствомъ казацкихъ войска — волжское и яицкое, а сколько тутъ было непризнаннаго властями пришлаго народа, всякихъ бѣглыхъ и «удалыхъ молодцовъ-разбойниковъ», все людей, казачествующихъ постаринному!.. Сосѣдній Донъ давно не могъ вмѣстить всего этого гулящаго по восточной окраинѣ люда, а въ разсматриваемое время и тѣмъ менѣе этотъ людъ задерживался здѣсь, а шелъ дальше на Волгу, на Иргизъ, въ яицкія степи. Волжское казацкое войско было особенно любимымъ притономъ всѣхъ бѣглыхъ и воровъ, равно какъ рѣка Иргизъ, одинъ изъ восточныхъ центровъ раскольничьяго міра. Но, будучи въ значительной степени казацкимъ, этотъ обширный край еще въ болѣе значительной степени былъ инородческимъ. Вѣдь предъ нами прежде всего необозримыя нижне-волжскія и оренбургско-яицкія степи, служащія продолженіемъ степей донскихъ и днѣпровскихъ и теряющіяся въ безконечныхъ за-уральскихъ пространствахъ средней Азіи. Это — древняя широкая дорога кочевыхъ ордъ, пробиравшихся когда-то до Днѣпра и Дуная. Цѣлые вѣка днѣпровское и донское казачество вело борьбу съ кочевниками и отвоевывало себѣ господство въ южныхъ степяхъ; то же дѣлало на юго-восточной окраинѣ яицкое казачество, но послѣднее, само приявшее въ свои жилы много башкирской и киргизской крови, никогда бы не повело борьбы съ кочевниками такъ далеко, какъ это ему пришлось сдѣлать въ XVIII ст. подъ руководствомъ петербургскаго правительства, вставшаго на защиту въ краѣ тѣхъ интересовъ, которые ему были наиболѣе близки. Это — интересы русской колонизаціи въ богатомъ всякими дарами природы за-камскомъ краѣ. Еще Петръ Великій взглянулъ на этотъ край, какъ на своего рода обѣтованную землю для заведенія въ ней горно-заводскаго дѣла. Казной и предпріимчивыми людьми, которымъ Петръ всячески покровительствовалъ, начато было здѣсь такое дѣло, положено было основаніе государственной и дворянско-купеческой колонизаціи дотолѣ «дикихъ мѣстъ». Въ царствованіе Петра Великаго эта колонизація еще не добралась до башкирскихъ земель, но тѣмъ не менѣе ей было указано именно это направленіе, и она, такъ сказать, уже подбиралась къ Башкиріи, а съ 1734 г. правительство приступило къ систематической раздачѣ башкирскихъ земель подъ горные заводы. Если раньше башкиры не выносили спорадическихъ захватовъ, то теперь, когда они увидали, что ихъ вольныя степи хотятъ покрыть заводами, истребить ихъ лѣса, замутить ихъ чистыя, многорыбныя воды, когда они поняли, что имъ грозитъ опасность совсѣмъ лишиться и земли и воли, они возстали противъ петербургскаго правительства, и борьба ихъ съ нимъ продолжалась цѣлыя шесть лѣтъ. До какого раздраженія дошло правительство, подавляя этотъ небольшой, но энергичный народецъ, видно изъ того, что усмиритель генералъ-лейтенантъ Урусовъ получилъ приказъ: «оныхъ противниковъ на страхъ другимъ безъ всякой пощады предавать смерти и жилища ихъ разорять до основанія». Дѣйствительность но посрамила этого приказа: до 28 000 чел. выбыло изъ башкирскаго народа убитыми, казненными, запытанными въ тюрьмахъ и преданными въ рабство, 396 башкирскихъ селеній было разорено; сверхъ того, и контрибуція была не милостива: съ башкиръ было взято въ казну 12 283 лошадей, болѣе 6 тыс. коровъ и овецъ, свыше 10 тыс. рубл., вырученныхъ усмирителями отъ продажи забраннаго скота частнымъ лицамъ. Такъ правительство оцѣнило попытку башкиръ отстоять отъ него и тѣсно связанныхъ съ нимъ предпринимателей свои земли и свободу. Послѣ подавленія въ 1741 г. мятежа заводская колонизація все глубже и глубже внѣдрялась въ Башкирію, особенно, когда во главѣ тогдашнихъ предпринимателей-промышленниковъ появился одинъ изъ вліятельнѣйшихъ членовъ елизаветинскаго правительства, такой властный и безастѣнчивый хищникъ, какимъ былъ гр. П.И. Шуваловъ съ родственниками и приспѣшниками. Вмѣстѣ съ тѣмъ все болѣе и болѣе увеличивался произволъ администраціи, какъ заводской, имѣвшей иногда свои собственные гарнизоны съ орудіями, такъ и общей, стоявшей на стражѣ не только казны, но и заводчиковъ. Администрація не знала никакихъ предѣловъ въ насиліяхъ надъ башкирскимъ народомъ. Когда башкиры, отказавшись покупать изъ казны соль, заявляли, что они будутъ брать соль изъ «казны Господа Бога нашего», то «командиры» напустились на старшинъ: нѣкоторыхъ бранили, а нѣкоторыхъ по щекамъ били, за бороду таскали, а иныхъ въ городъ забирали и всячески мучили. Произволъ доходилъ до того, что пьяные «командиры людей саблями рубили и руки отрубали». Нельзя было найти на такихъ администраторовъ никакой управы и суда. Всѣ эти «командиры», обладая въ высшей степени алчными аппетитами, заботились только о томъ, чтобы возможно лучше нажиться и насладиться на счетъ управляемаго ими населенія. Вымогательства и притѣсненія сильно посодѣйствовали тому, что башкирскій народъ снова въ 1755 г. поднялъ возстаніе... Руководитель этого новаго мятежа, Батырша, призывалъ своихъ соплеменниковъ къ борьбѣ съ правительствомъ во имя ислама, но несомнѣнно онъ встрѣтилъ всеобщее сочувствіе въ башкирскомъ народѣ потому, что этотъ народъ не могъ помириться съ потерей своихъ земель и свободы, не могъ помириться съ грабительствомъ и другими злоупотребленіями русскихъ мѣстныхъ властей. Батырша впослѣдствіи показывалъ, что встрѣченная имъ толпа башкиръ, жалуясь ему, кричала: «злой воръ, заводскій командиръ, имѣніе наше покралъ и заграбилъ, женъ и дочерей нашихъ предъ нашими глазами блудилъ. Не стерпѣвъ такихъ мучительствъ, наши убили командира и бѣжали»... Мятежъ, во время коего былъ башкирами сожженъ заводъ гр. А.И. Шувалова, съ большимъ трудомъ былъ подавленъ Неплюевымъ, извѣстнымъ колонизаторомъ Оренбургскаго края. Путемъ политики по принципу «divide et impera» Неплюевъ внесъ рознь въ башкирскій народъ, воспользовавшись существовавшими въ немъ соціальными отношеніями, в направилъ другой этнографическій элементъ степи — киргизовъ на башкиръ, дозволивъ затѣмъ подъ рукой послѣднимъ броситься на первыхъ... Тутъ былъ выполненъ планъ усмиренія и управленія, указанный еще раньше другимъ подобнымъ же колонизаторомъ — Кирилловымъ, который писалъ: «ежели калмыки какую противность покажутъ, то можно на нихъ киргизцевъ обратить, а напротивъ того буде киргизы-кайсаки что сдѣлаютъ, то на нихъ калмыковъ и башкирцевъ послать и такъ другъ другомъ смирять и къ лучшему послушанію приводить». Правительство согласилось съ этими и другими политическими совѣтами Кириллова и предписало: разъединять, обезоруживать, устрашать повстанцевъ строгими наказаніями, высылать всѣхъ неблагонадежныхъ башкиръ изъ края и подчинить мѣстныя башкирскія власти русской администраціи. Въ духѣ этой программы и дѣйствовалъ знаменитый Неплюевъ, и вызванную имъ вражду между названными двумя стенными народцами Неплюевъ ставилъ себѣ въ особенную заслугу, былъ убѣжденъ въ устойчивости этой вражды и впослѣдствіи говорилъ, что «Россія отъ ихъ (башкиръ и киргизовъ) согласія навсегда можетъ быть безопасной». Яицкіе казаки путемъ выпрошенныхъ для нихъ Неплюевымъ матеріальныхъ льготъ были привлечены имъ на сторону русскаго правительства и существенно помогли дѣлу замиренія края въ качествѣ главной мѣстной военной силы, размѣщенной во многочисленныхъ крѣпостяхъ; этими послѣдними Башкирія была отрѣзана отъ другихъ инородцевъ и заключена «какъ бы въ западню»... Но несмотря на все это, броженіе и безпорядки въ Башкиріи не прекращались. Правительственный же терроръ лишь усиливалъ озлобленіе башкирскаго народа противъ властей и заводчиковъ. Дѣйствуя отдѣльными партіями, башкиры стремились всѣми силами вредить заводамъ: они насильственно прекращали на нихъ работы, а также размежеваніе земель, угоняли лошадей и другой скотъ, пускали краснаго пѣтуха. Эта частичная повседневная оппозиція башкиръ противъ заводской колонизаціи не мѣшала ей дальше идти въ Башкиріи тѣми же путями, какъ и ранѣе, — путемъ хищническихъ захватовъ земли, путемъ насилій и произвола, «не взирая на страхъ отъ башкирскихъ волненій». Да и какъ было этой колонизаціи не идти этими путями, когда шествующихъ по нимъ петербургское правительство всячески поощряло: такъ, напримѣръ, купца Твердышева, отнявшаго съ товарищами своими землю у башкирца Юлая, сенатъ наградилъ чиномъ коллежскаго асессора, уволивъ его изъ податного состоянія за энергичное строеніе заводовъ въ Башкиріи и развитіе здѣсь имъ горнозаводскаго дѣла. Въ такомъ состояніи застигаетъ Башкирію и внезапно начавшееся царствованіе Екатерины II, нисколько не измѣнившее его къ лучшему... Что оставалось дѣлать башкирамъ? Или бѣжать, какъ сдѣлали 50 000 изъ нихъ, откочевавъ за Уралъ къ киргизамъ, или ждать подходящаго случая снова помѣриться въ общемъ возстаніи съ силами петербургскаго правительства. Большинство башкирскаго народа и ждало послѣдняго. Ограбленное и оскорбленное въ самыхъ завѣтныхъ своихъ чувствахъ, башкирское населеніе таило въ себѣ большой запасъ ненависти къ заводчикамъ и «командирам» и, какъ и русскій народъ, выводило всѣ свои бѣдствія изъ того, что «нынѣ женскій полъ государствуетъ» И здѣсь надѣялись на «государя», какъ на «милостивца», защитника отъ сильныхъ. «Олухъ такой носится, — говорили башкиры, — что на государственный престолъ мужской полъ возведенъ будетъ, и въ то время какой ни есть милости просить постараемся»1. Но другимъ инородцамъ-степнякамъ трудно стало жить съ тѣхъ норъ, какъ стала заселяться степь русскими, какъ стали умножаться здѣсь русскія села, заводы, города и крѣпости съ ихъ командирами и командами. Не отъ хорошей, конечно, жизни ушли въ 1771 году изъ Россіи, оставивъ свои родныя степи, калмыки въ количествѣ 109 0002.
Они, разумѣется, не прочь были бы возвратиться и назадъ при подходящемъ случаѣ и для мести, и для грабежа, и для прежней вольной жизни по сю сторону Урала. Съ такимъ же чувствомъ относились къ Россіи и къ ея наличнымъ предержащимъ властямъ и кочевавшіе за Ураломъ киргизы. Не могли ничего, кромѣ глубокой ненависти, питать всѣ инородцы къ русскому правительству, которое постоянно ихъ обманывало, эксплоатировало и натравливало другъ на друга.
Положеніе осѣдлыхъ инородцевъ въ прикамскомъ краѣ было не лучше. Таково, напримѣръ, положеніе ясашныхъ татаръ. Ихъ, когда они работали на заводахъ, сильно тѣснили заводскіе приказчики, удерживая у нихъ заработанныя деньги3. И у нихъ же заводчики по захватному праву вырубали лѣсъ какъ на строеніе, «такъ и на угольное сженіе», захватывали также и сѣнные покосы. И въ Поволжьѣ инородцамъ — татарамъ, черемисамъ, чувашамъ — жилось плохо, о чемъ опредѣленно свидѣтельствуютъ ихъ наказы депутатамъ въ знаменитую Екатерининскую комиссію. Такъ, напримѣръ, въ наказѣ отъ ясашныхъ татаръ Свіяжскаго уѣзда мы читаемъ слѣдующія жалобы: «бываетъ же намъ, ясашникамъ, отъ многихъ знатныхъ и полномочныхъ людей частыя обиды и безвинные нападки и бой, кои вѣдая насъ людей подлыхъ и положеніе за бой и безчестіе по законамъ малое, то безъ всякой винности бьютъ, мучатъ немилостиво»; до суда иной разъ дѣло не доходитъ, что стоитъ уплатить слѣдуемое даже «до рѣшенія дѣла», «а потомъ паки, надѣясь на свое полномочіе, захватя, бьютъ же, приговаривая, что сколько бы еще не бить, они за тотъ бой и безчестье заплатить да и въ состояніи»4. Само собой понятно, что инородческій «міръ» Пріуралья и Поволожья не могъ быть доволенъ такими порядками, почему въ немъ движеніе въ пользу Петра III, скрывавшагося и явившагося, готово было найти серьезную поддержку. Хуже быть для инородческаго міра не могло, а на лучшее будущее онъ по свойству человѣческой природы могъ надѣяться при перемѣнѣ правленія — бабьяго на мужское.
Въ этихъ надеждахъ инородцы края, представлявшіе его важную особенность, были солидарны съ русскимъ народомъ, создавшимъ мысль измѣненія своего положенія властью истиннаго царя. Однако не отъ однихъ заводовъ, но также и отъ разныхъ помѣщиковъ и ихъ крестьянъ приходилось плохо мѣстному инородческому населенію. Въ тѣхъ же депутатскихъ наказахъ мы встрѣчаемъ цѣлый рядъ жалобъ мѣстныхъ ясашныхъ крестьянъ на помѣщиковъ и ихъ крѣпостныхъ. «Помѣщиками и ихъ крестьянами», — читаемъ мы въ наказѣ отъ всѣхъ ясашныхъ крестьянъ Симбирскаго и Сызранскаго уѣздовъ, — «мы весьма обижены тѣмъ, что они крѣпостными нашими пашенными землями и сѣнными покосами, и лѣсными угодьями, многимъ числомъ усиленно владѣютъ»; просьбы же ихъ, потерпѣвшихъ отъ такихъ захватовъ, остаются безъ удовлетворенія.
Дѣло доходило до того, что въ нѣкоторыхъ селеніяхъ ясашныхъ крестьянъ создавалось этимъ путемъ малоземелье, отъ чего крестьяне приходили «въ крайнее убожество» и теряли способность «къ платежу государственныхъ податей». Кромѣ потери платежной способности ясашными, къ чему не безразлично относилось и государственное казначейство, указанное насильственное лишеніе ихъ земли вело за собой прямо возникновеніе инородческаго сельскаго пролетаріата, совсѣмъ бросавшаго пашню и шедшаго искать «пропитаніе» на сторону, главнымъ образомъ на великую кормилицу всего края — Волгу.
Многіе наши ясашные крестьяне, — свидѣтельствуетъ «наказъ», — «оставя селенія свои», странствуютъ и пропитаніе имѣютъ отъ судовыхъ и прочихъ работъ, а не отъ хлѣбопашества»5. Дѣйствительно, много, очень много было въ Поволжьѣ и въ прилегающихъ къ нему пріуральскихъ степяхъ всякаго бездомнаго люда инородческаго и еще болѣе русскаго, на образъ жизни котораго мы имѣемъ подробныя и точныя указанія, напримѣръ, въ наказѣ отъ пензенскаго дворянства все въ ту же знаменитую Екатерининскую комиссію Новаго Уложенія. Здѣсь мы читаемъ: «отъ здѣшнихъ да и другихъ городовъ и уѣздовъ помѣщиковъ весьма многое число людей и крестьянъ, бѣгая, пристанище и жительство имѣютъ въ лежащихъ на Волгѣ городахъ: Саратовѣ, Дмитріевскѣ, Царицынѣ и Астрахани»; далѣе мы узнаемъ, что бѣглые живутъ въ Дубовской и другихъ станицахъ Вольскаго войска, въ иргизскихъ слободахъ, станицахъ донского войска и даже въ самомъ Яицкомъ городкѣ; особенно же много скрывается бѣглыхъ «въ построенныхъ отъ разныхъ жителей саратовскихъ, Дмитріевскихъ и казачьихъ хуторахъ, называемыхъ ими зимовья»; здѣсь, «собираясь, — сообщаетъ пензенское дворянство, — бѣглые и подозрительные люди зимуютъ и, живучи, на разныя злодѣйства и прочія непотребства соглашаются и въ вешнее время по тому своему согласію, нѣкоторые въ здѣшнія и прочія мѣста приходя, въ жительствахъ разныхъ чиновъ людей, а особливо дворянство разбиваютъ и умерщвляютъ, проѣзжающихъ по дорогамъ грабятъ, а другіе по рѣкѣ Волгѣ на судахъ съ плывущими то же чинятъ; кои-жъ къ таковымъ злодѣйствамъ не соглашаются, тѣ на плывущія по Волгѣ суда нанимаются и, до самой зимы въ той работѣ обращаясь, зимовать паки въ тѣхъ самыхъ зимовьяхъ, а въ городахъ и уѣздахъ къ обывателямъ приходятъ»6. Эта типическая картина изъ жизни юго-восточной окраины во второй половинѣ XVIII в. указываетъ, что со временъ Разина, въ теченіе ста лѣтъ мало что измѣнилось въ общемъ характерѣ жизни на нижней Волгѣ и на прилегающихъ къ ней равнинахъ: здѣсь на этихъ обширныхъ пространствахъ мы попрежнему находимъ значительное количество голытьбы, бѣжавшей сюда, конечно, не отъ хорошей жизни, голытьбы столько же энергичной, сколько и озлобленной, не позабывшей добывать себѣ «зипуны» старыми способами волжскихъ «добрыхъ молодцевъ» — разбоемъ и бурлачествомъ; здѣсь предъ нами попрежнему какъ бы гигантскій резервуаръ, куда, въ лицѣ стекавшихся отовсюду бѣглецовъ, сливалось народное недовольство со всей Россіи. Но въ лежащихъ на востокъ отъ Волги мѣстахъ народное недовольство было наиболѣе жгуче, ибо произволъ сильныхъ тамъ былъ наиболѣе неудержимъ.
Припомнимъ только такого изверга-помѣщика на новыхъ мѣстахъ Оренбургскаго края, какъ, напримѣръ, Куролесовъ, по приказу котораго священникъ вѣнчалъ его холопа съ чужой замужней крестьянкой, насильственно взятой у мужа. Куролесовъ ничѣмъ въ самовластіи и жестокости не уступалъ знаменитой Салтычихѣ: онъ дралъ крестьянъ такъ, «что жизнь наказанныхъ людей спасали только тѣмъ, что завертывали истерзанное ихъ тѣло въ теплыя, только что снятыя шкуры барановъ, тугъ же зарѣзанныхъ»7, припомнимъ все художественно переданное объ этомъ пришлецѣ-помѣщикѣ въ оренбургскихъ степяхъ С.Т. Аксаковымъ въ его жизненно-правдивой и искренней «Семейной хроникѣ», и мы поймемъ, почему именно въ этомъ краѣ нашлась благодатная почва для реализированія самозванческаго замысла Пугачева и его яицкихъ сторонниковъ. Сюда, въ «Уфимское намѣстничество» или въ позднѣйшую Оренбургскую губернію, бѣжало много недовольныхъ изъ другихъ мѣстъ имперіи, но здѣсь, на новыхъ мѣстахъ, оказывались и свои, мѣстныя, причины для народнаго недовольства, ибо здѣсь страсти не замедлившихъ явиться сюда господъ разыгрывались во всю ширь степного простора...
Степь становилась просторомъ именно для господъ, а для всѣхъ остальныхъ, туземныхъ и пришлыхъ элементовъ, на ней дѣлалось тѣсно жить... Тѣсно стало жить яицкимъ казакамъ, башкирамъ и другимъ инородцамъ, крестьянамъ, бѣглымъ; но въ степи былъ еще недовольный пришлый элементъ — это заводскіе рабочіе, тоже чрезвычайно важная особенность всего Пріуральскаго края; ибо не въ иномъ мѣстѣ, а именно на среднемъ Уралѣ была главная база горной промышленности, откуда она, все болѣе развиваясь, и наступала на башкирскую степь. На пермскихъ, уфимско-оренбургскихъ горныхъ заводахъ, столь ненавистныхъ приписаннымъ къ нимъ крестьянамъ, много было и своего недовольства, постоянно переходящаго въ волненія заводскихъ рабочихъ, изъ коихъ многіе были когда-то укрывшіеся на заводахъ бѣглые въ чаяніи лучшаго и попавшіе еще въ худшее положеніе; изъ таковыхъ иные бѣжали снова искать болѣе сносной жизни и окончательно попадали въ составъ тѣхъ «подозрительныхъ» людей, на которыхъ такъ горько жаловались правительству дворяне.
Такимъ образомъ весь край, имѣя, какъ мы видѣли, свои особенности, сводившіяся къ рѣзкимъ соціальнымъ противорѣчіямъ, край, отдаленный отъ центровъ и рѣдко населенный и, вслѣдствіе обширности пространства, плохо опутанный админстративно-военною цѣпью, — былъ переполненъ недовольствомъ разнообразныхъ группъ населенія своимъ положеніемъ.
Сверхъ всего сказаннаго, не надо забывать, что именно на этой окраинѣ происходила наиболѣе смѣлая и упорная борьба съ государствомъ и его соціальными устоями — на протяженіи многихъ русскихъ и инородческихъ поколѣній, и эта борьба не могла не выработать бунтовскаго темперамента въ мѣстномъ населеніи, не могла не заложить въ его психику вмѣстѣ съ любимыми воспоминаніями о такихъ народныхъ герояхъ, какъ Разинъ, духа отваги и возстанія. Всѣ перечисленпыя особенности Поволжско-Пріуральскаго края, кажется, вполнѣ объясняютъ, почему замыселъ Пугачева, принятый яицкими главарями, получилъ быстрый успѣхъ на всемъ пространствѣ этой обширной территоріи.
Примечания
1. Н.А. Сирсовъ. Инородческое населеніе прежняго Казанскаго царства, стр. 236—444. См. также мой очеркъ: «Политическое и финансовое значеніе колонизаціонной дѣятельности И.И. Неплюева». Дубровинъ, I, 253—272.
2. Щербальскій. «Начала и характеристика Пугачевщины» 11—12 стр.
3. Мое сочиненіе: «Русскія торгово-промышленныя компаніи», стр. 130.
4. С. И. Р. И. О., томъ 115, стр. 397—393.
5. С. И. Р. И. О., т. 115, стр. 346, 350, 352, 353 и др.
6. С. И. Р. И. С. т; 68 (1889 г ), стр. 14 и 15.
7. Семейная хроника и восп. Часть 1-я, стр. 77—79.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |