Академик Я.К. Грот, публикуя переписку Пушкина с военным министром графом А.И. Чернышевым о материалах по истории пугачевщины в архивах Главного штаба, формулировал еще в 1862 г. тезис о том, что «в начале 1833 г. поэт возымел мысль написать историю Суворова», что лишь в процессе реализации этого замысла он заинтересовался данными об участии Суворова в ликвидации «мятежа Пугачева» и что только обилие интересных неизданных материалов о событиях 1773—1774 гг. заставило Пушкина отказаться от его начального плана и перейти от генералиссимуса Суворова к Емельке Пугачеву1.
Концепция Я.К. Грота была популяризирована в 1880 г. в примечаниях П.А. Ефремова к новому изданию «Сочинений Пушкина»2, вошла затем в широкий школьный оборот благодаря известному изданию Льва Поливанова «Сочинения А.С. Пушкина с объяснениями их и сводом отзывов критики»3, безоговорочно утвердилась в специальной литературе4 и, наконец, перед самой революцией 1917 г. была канонизирована в академическом издании «История Пугачевского бунта».
«На историческую работу о Пугачеве поэт натолкнулся довольно случайно, — удостоверял академический комментатор профессор Н.Н. Фирсов. — Из переписки Пушкина видно, что он собирался писать по истории, но в его воображении мелькали иные темы: то величественный образ Петра I. историю коего Пушкин намеревался разрабатывать в сотрудничестве с Погодиным, то замысловатая, обвеянная военной легендой фигура генералиссимуса Суворова, то полная ума и сарказма, эффектная, львиная фигура здравствовавшего тогда, хотя и опального, героя Бородина и Кавказа — генерала А.П. Ермолова. В начале 1833 года Пушкин наиболее активно заинтересовался славным «генералиссимусом», но, как это ни странно на первый взгляд, задуманная Пушкиным «История Суворова» привела поэта к «Истории Пугачева». Как это случилось? Несколько справок разъясняет, в чем тут дело. Прежде всего укажем на то обстоятельство, что тогда общий ход пугачевщины был мало известен и, по традиции, «неутомимому» Суворову приписывалось «взятие самозванца и конечное прекращение мятежа». Неудивительно поэтому, что Пушкин, решив написать «Историю графа Суворова», пожелал получить из архивов Главного штаба в числе прочих документов для этой «истории» и «следственное дело о Пугачеве». 29 февраля военный министр граф Чернышев, удовлетворяя просьбу Пушкина, препроводил к нему из С.-Петербургского архива Инспекторского департамента и три книги, касающиеся до истории графа Суворова-Рымникского. Приступая к изучению бумаг о Пугачеве, Пушкин предполагал, что очерк о нем с рассказом об участии Суворова в поимке самозванца явится одною из глав в истории его главного героя — Суворова; но документы о Пугачеве, с которыми он познакомился, по-видимому, захватили поэта, и он увлекся этой исторической темой... Мы не должны забывать о такой преемственности в исторических занятиях Пушкина, тем более, что о ней не забыл и сам автор, представив публике (в предисловии) свою «Историю Пугачевского бунта» как отрывок оставленного труда; Пушкин не обозначил какого, — вероятно, чувствуя всю непропорциональность между историей Пугачева и относящимся к ней небольшим кусочком биографии Суворова»5.
Мы привели формулировки академического комментария полностью только для того, чтобы более к ним не возвращаться. Вся аргументация проф. Н.Н. Фирсова, объединяя ошибки и передержки его предшественников, построена на ложном толковании предисловия Пушкина к «Истории пугачевского бунта» и на столь же неправильной интерпретации переписки Пушкина с генерал-адъютантом А.И. Чернышевым.
В самом деле, Пушкин нигде не писал о том, что его работа о Пугачеве является «отрывком» какого-то другого им якобы «оставленного труда». Напомним точный печатный текст первых строк предисловия к «Истории пугачевского бунта»: «Сей исторический отрывок составлял часть труда, мною оставленного. В нем собрано все, что было обнародовано правительством касательно Пугачева, и то, что показалось мне достоверным в иностранных писателях, говоривших о нем. Так же имел я случай пользоваться некоторыми рукописями, преданиями и свидетельством живых». И далее: «Дело о Пугачеве, доныне нераспечатанное, находилось в государственном Санкт-Петербургском архиве, вместе с другими важными бумагами, некогда тайнами государственными, ныне превращенными в исторические материалы <...>. Будущий историк, коему позволено будет распечатать дело о Пугачеве, легко исправит и дополнит мой труд — конечно несовершенный, но добросовестный»6.
Итак, Пушкин подчеркивал в своем предисловии только тот факт, что его труд был задуман в масштабах, гораздо больших, чем его удалось осуществить, что собранный им материал далеко не полностью вошел в его книгу и что поэтому сам автор рассматривает последнюю только как «часть труда», им «оставленного».
Пушкин не скрыл от читателей и одной из важнейших причин прекращения своей работы — невозможности воспользоваться материалами следственного дела о Пугачеве, оставшегося, несмотря на все его старания, «нераспечатанным». Сохранившиеся черновики отмеченного выше предисловия (IX, ч. I, 398—401), равно как и вся переписка Пушкина, относящаяся к изданию «Истории Пугачева», непреложно свидетельствуют о том, что поэт, называя свой труд «оставленным», никак не связывал «Истории Пугачева» с «Историей Суворова». Все же домыслы об этой линии исторических интересов Пушкина основывались на неправильном понимании письма будущего автора «Истории Пугачева» к графу А.И. Чернышеву от 9 февраля 1833 г.:
«Приношу вашему сиятельству искреннейшую благодарность за внимание, оказанное к моей просьбе, — писал Пушкин. — Следующие документы, касающиеся Истории графа Суворова, должны находиться в архивах Главного Штаба.
1. Следственное дело о Пугачеве.
2. Донесения графа Суворова во время кампании 1794 года.
3. Донесения его 1799 года.
4. Приказы его к войскам.
Буду ожидать от вашего сиятельства позволения пользоваться сими драгоценными материалами» (XV, 47).
Письмо это, закрепляющее какую-то нам неизвестную беседу Пушкина с А.И. Чернышевым о Суворове, ни одним словом не свидетельствовало о намерении Пушкина писать «Историю Суворова»7. Пушкин в своем письме выражал интерес лишь к документам, «касающимся истории графа Суворова», причем неожиданно начинал перечень необходимых ему материалов «Следственным делом о Пугачеве». Идущие вслед за тем упоминания о донесениях Суворова во время кампаний 1794 и 1799 годов производят впечатление совершенно случайных привесков к строкам о «Следственном деле Пугачева», ибо ни начальные моменты биографии Суворова, ни такие этапы ее, как знаменитые операции под Туртукаем в 1773 г., под Кинбурном в 1787 г., под Очаковом, Фокшанами и Рымником в 1789 г., под Измаилом в 1790—1791 гг. и многие другие, почему-то вовсе не занимают Пушкина. Даже если предположить, что поэт в беседе с военным министром дал последнему какой-то, повод для неправильного заключения о своей готовности заняться «Историей Суворова», то эту беседу следовало бы понимать лишь как определенный тактический ход для получения доступа к совсем иным архивным материалам.
Поскольку генералиссимус А.В. Суворов принимал некоторое участие в ликвидации восстания Пугачева, постольку не мог вызвать подозрений и интерес Пушкина к документам 1773—1774 гг. Нельзя при этом забывать о том, что пугачевщина являлась темой запретной для исследователей, что все без исключения архивные данные о ней официально считались секретными и что, наконец, самое обращение к материалам о крестьянской революции не могло не компрометировать Пушкина, которому разрешены были царем в 1831 г. лишь разыскания в области биографии Петра Великого.
Самым же сильным аргументом в пользу того, что занимал Пушкина в начале 1833 г. не Суворов, а Пугачев, является план исторической повести, точная дата которого на девять дней предшествовала обращению поэта к графу А.И. Чернышеву. Приводим этот план (VIII, ч. 2, 929) полностью:
«Шванвичь за буйство сослан в гарнизон. Степная крепость — подступает Пуг<ачев> — Шв. предает ему крепость — взятие крепости — Шв. делается сообщником Пуг<ачева> — Ведет свое отделение в Нижний — Спасает соседа отца своего — Чика между тем чуть было не повесил стар<ого> Шв<анвича> — Шв. привозит сына в Пб. Ор<лов> выпрашивает его прощение.
31 янв. 1833»8.
Примечания
1. Статья Я.К. Грота «Приготовительные занятия Пушкина для исторических трудов» впервые была опубликована в двенадцатой книжке «Русского вестника» 1862 г., вошла в два издания сборника статей Я.К. Грота «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники» (1887 и 1899 гг.) и в последний раз перепечатана в «Трудах Я.К. Грота», т. III. СПб., 1901 стр. 119.
2. «По недостатку ли полученных материалов или за недосугом, — писал П.А. Ефремов, — Пушкин так и не занялся историею Суворова, а разработал только один из ее эпизодов: Пугачевский бунт. Этим <...> поясняется и начало предисловия: «Сей исторический отрывок составлял часть труда, мною оставленного», т. е. истории Суворова» («Сочинения А.С. Пушкина», т. VI. СПб., 1880, стр. 477—478).
3. «Среди архивных занятий по истории Петра Великого, начатых в 1832 г. у Пушкина возникла мысль о другом историческом труде — истории Суворова, из которой написал он лишь один эпизод о Пугачевском бунте» («Сочин. А.С. Пушкина. Изд. Льва Поливанова для семьи и школы», т. V, 2-е изд., М., 1898, стр. 265).
4. Не перечисляя всех вариаций этого ложного положения в общих и специальных работах о Пушкине, отметим для примера лишь статью проф. Е.А. Боброва «Пушкин в Казани»: «В начале 1833 г. А.С. Пушкин еще имел намерение писать биографию генералиссимуса князя А.В. Суворова, куда, в качестве одной главы, должно было войти изображение его участия в усмирении Пугачевского бунта» («Пушкин и его современники», вып. III. СПб., 1905, стр. 24).
5. «Сочинения Пушкина», изд. Академии Наук, т. XI, П., 1914, стр. 20—24 второй пагинации. Характерно, что даже В.Я. Брюсов, очень резко выступивший в печати против комментариев Н.Н. Фирсова к «Истории Пугачевского бунта», не решился оспаривать рассказанной в академическом издании истории работы Пушкина над материалами о пугачевщине. В этом отношении он, как и Н.Н. Фирсов, оказался в плену традиционных представлений о связи «Истории Пугачева» с задуманной якобы Пушкиным биографией А.В. Суворова. См. В. Брюсов, Пушкин перед судом ученого историка («Русская мысль», 1916, кн. 2, стр. 110—123; перепечатано в сборнике статей В.Я. Брюсова «Мой Пушкин», М., 1929). Ни в одной из специальных работ об «Истории Пугачева», вышедших в свет после нашей статьи «Пушкин в работе над «Историей Пугачева» («Литературное наследство», т. 16—18, 1934, стр. 443—466), легенда о связи этого труда с «Историей Суворова» уже не повторялась. См. статьи А. Грушкина «Пушкин 30-х годов в борьбе с официозной историографией» («Временник Пушкинской Комиссии», т. IV—V, 1939, стр. 212—256); А.С. Чхеидзе, «К вопросу об источниках «Истории Пугачева» Пушкина» («Труды Тбилисского гос. учительского института им. А.С. Пушкина», т. II, 1942, стр. 273—307); ее же «История Пугачева» А.С. Пушкина». Автореферат диссертационной работы, Тбилиси, 1950; Г.П. Блок, «Пушкин в работе над историческими источниками», М.—Л., 1949.
6. Пушкин, Полн. собр. соч., Академия Наук СССР, т. IX, ч. 1, 1938, стр. 1. Опечатка, вкравшаяся в текст предисловия Пушкина к «Истории Пугачева» в «Полном собрании сочинений Пушкина», т. V, кн. 1, М.—Л., 1932 («Часть труда, мною составленного» вместо «оставленного») послужила основанием для внесения редакцией «Литературного наследства» в нашу работу при ее первой публикации нескольких строк, исказивших правильное понимание этого места первоисточника.
7. В подлиннике письма Пушкина явная описка («7 февр.» вместо 9 февраля), так как поэт отвечал на запрос канцелярии военного министерства от 8 февраля 1833 г. (XV, 46).
8. Впервые опубликовано П.И. Бартеневым в «Русском архиве», 1881, кн. 1, стр. 448. См. фототипическое воспроизведение этого плана в изд. «Рукописи А.С. Пушкина. Фототипическое издание. Альбом 1833—1835 гг. Тетрадь № 2374 Публичной Библиотеки СССР им. В.И. Ленина», М., 1939, л. 9.
Из числа документальных данных, проясняющих хронологию повести о Шванвиче, должно быть исключено «свидетельство» С.Л. Пушкина в его письме к О.С. Павлищевой от 16 марта 1833 г. из Москвы, в котором отмечалось, что сын его «кончил прелестный свой роман, над которым провозился довольно долго, и начинает другой; сюжетом выбрал происшествие времен Екатерины Великой. Этому последнему труду, а также и другим, поэтическим, посвящает все время» (Л. Павлищев, Из семейной хроники. Воспоминания об А.С. Пушкине, М., 1890, стр. 310—311). Как свидетельствует наше обращение к автографу этого письма (архив О.С. Павлищевой в Пушкинском Доме), отмеченные выше строки в нем отсутствуют, являясь продуктом фантазии Л.Н. Павлищева, известного и другими фальшивками в этом же роде.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |