Дознание по делу Салавата Юлаева сводилось к предвзятому сбору таких данных, которые позволили бы, хотя бы и косвенно, дискредитировать и обвинить подследственного как уголовного преступника. Салават Юлаев, учитывая тенденциозный подход следователей к освещению и оценке его действий в дни Пугачевского восстания, не только решительно отвергал такие преднамеренные измышления, но подчас и уклонялся отдачи исчерпывающе-полных и во всем точных показаний по ряду таких событий, которые либо не были известны следствию, либо вовсе не интересовали его. Целенаправленность следствия и тактика поведения подследственного на допросах оказали определяющее воздействие на содержание протоколов показаний Салавата, что необходимо учитывать при изучении этих документов и при последующем их использовании в историческом построении.
Установление истинности следственных показаний Салавата, их соответствия реальным событиям Крестьянской войны основывается на методе критического сопоставления этих показаний с параллельными известиями сопутствующих и корректирующих источников, рассмотренных выше (§ 3). При этом изучение каждого отдельного сообщения Салавата о каком-либо факте требует привлечения соответствующей группы корректирующих источников и применения конкретного для данного случая приема источниковедческой критики.
Обратимся к некоторым примерам взаимного критического сопоставления показаний Салавата с параллельными известиями документов, вышедших как из повстанческого лагеря, так и из стана противников восстания.
На допросе в Москве 25 февраля 1775 г. Салават кратко упомянул, что зимой 1774 г. он был в Красноуфимске. Но на допросе 5 мая в Уфе он расширил прежние показания, сообщив, что в Красноуфимске им были конфискованы две тысячи рублей для отправления Пугачеву, взяты пушки и порох. Но вот пять из сохранившихся документов походной канцелярии Салавата от 13 и 14 января 1774 г., созданных в этой крепости, позволяют существенно дополнить как московские, так и уфимские показания Салавата. Указанные распоряжения содержат достоверные данные об административной деятельности пугачевского полковника в Красноуфимске.1
На допросах в Москве и Уфе Салават говорил об участии его двухтысячного отряда совместно с другими повстанческими силами в осаде Кунгура. И здесь, как и при упоминании красноуфимских событий, его показания крайне скупы. Более подробные сведения о подготовке этой боевой операции, в том числе о решении командиров повстанческих отрядов попытаться взять город мирным путем, донесли до нас другие семь документов канцелярии Салавата Юлаева.2
В повстанческих документах с достаточной точностью характеризуется то или иное событие, определяется время и место событий. Так, обращение Салавата Юлаева и Юлая Азналина к управителям и приказчикам Катав-Ивановского завода от 10 сентября 1774 г. — одно из немногих свидетельств боевых действий повстанцев на северо-востоке Башкирии в начале сентября.3 Следует заметить, что свое участие в боевых действиях в районе Катав-Ивановского и других близлежащих заводов Салават вообще скрыл от следователей.
Истинность и полнота отдельных свидетельств Салавата может быть установлена путем привлечения следственных показаний предводителей восстания и рядовых повстанцев. Так, на допросе в Москве Салават сознался, что Пугачев направил его из-под Оренбурга на родину, чтобы он, набрав отряд, возвратился в Бердский лагерь восставших. Но он не смог, якобы, собрать отряды, потому что население Сибирской дороги еще до его приезда было мобилизовано пугачевским полковником И.Н. Грязновым, а самого Салавата насильно затребовали в Красноуфимск другие полковники восставших Субхангул и Бахтияр. На следующем допросе, накануне которого Салават Юлаев был ознакомлен с выписками из показаний своих бывших соратников Ракая Галеева, Абдрешита Галеева, Якупа Тлеумбетева и Зайняша Сулейманова, рассказавших в Казанской секретной комиссии о деятельности Салавата в селениях Сибирской дороги зимой 1773—1774 гг., он не стал опровергать показаний своих товарищей. Салават сказал только, что получил задание от Пугачева следовать к Красноуфимску, куда и отправился «с собранною мною разною иноверческою командою».4 О том, в каких волостях Салават и его эмиссары выступали с призывами подняться на борьбу с врагами трудового люда, вступить в армию «Петра III» — Пугачева, как шел набор повстанцев, намного подробнее, чем сам Салават, говорили Субхангул Килтяков и Чюри Рясулев на допросе в Пермской провинциальной канцелярии.5 В их показаниях освещаются проявившиеся с первых дней самостоятельной деятельности военно-организаторские способности молодого пугачевского полковника. Используя указ Пугачева, дарующий народу «всякую вольность», Салават в считанные дни конца декабря — начала января сумел создать отряд из восьми сотен башкир, татар, мишар, марийцев, чувашей. И все это происходило уже после того, как часть жителей Сибирской дороги ушла к Челябинску с пугачевским полковником И.Н. Грязновым.
Показания Субхангула Килтякова опровергают утверждения Салавата о том, что Субхангул будто бы приказал ему через посыльных Эвлезыя Саккулова и Макара Иванова прибыть в Красноуфимск. Напротив, Салават сам приезжал в Тюбелясскую волость, старшиной которой был Субхангул, и они вместе с другими старшинами, примкнувшими к Салавату, повели собранные по волостям команды к Красноуфимску.6 Какую роль в жизни Салавата сыграл башкир Эвлезый, установить не удалось. Названный Салаватом Макар Иванов, он же красноуфимский пономарь М.И. Попов, действительно ездил к Салавату, но не для того, чтобы силой заставить его выступить из Шайтан-Кудейской волости. Как показал Попов на допросе в Пермской провинциальной канцелярии, он выезжал навстречу подходящему к Красноуфимску отряду Салавата, чтобы объявить о добровольной сдаче крепости.7
В связи со свидетельствами Салавата правомерен вопрос, почему Салават, избегавший вообще называть имена пугачевцев, в данном случае сообщил следствию о своих бывших товарищах. Оказалось, что эти повстанцы были названы им не случайно. Перелагая на них ответственность за вовлечение его в красноуфимско-кунгурские события, Салават знал, что этим людям уже не грозила кара царского суда. Салавату, конечно же, было известно, что его ближайший сподвижник Субхангул Килтяков был казнен в Кунгуре в феврале 1774 г., а М.И. Попов, захваченный в плен во время февральского сражения салаватовцев против команды секунд-майора Гагрина под Красноуфимском, был уже сослан на каторгу. Пугачевского полковника Бахтияра Канкаева карателям так и не удалось схватить, хотя еще долго, до конца 1774 г., разыскивали его. Можно предположить, что Салавату были известны или подробности гибели Бахтияра, или то надежное место, куда Бахтияр скрылся. Названный Салаватом И.Н. Грязнов, командир Исетского полка в Главном войске Е.И. Пугачева, погиб в боях под Казанью в июле 1774 г. Эту весть могли привезти Салавату вернувшиеся из-под Казани башкиры-повстанцы, которые служили в отряде Грязнова.
Отвечая на вопросы следователей, Салават не всегда называл места боев, фамилии командиров воинских частей, против которых он сражался. Поступал он так сознательно, подтверждением чему служат изменения в его показаниях после предъявления собранных следствием улик. Так, 25 февраля Салават сказал, что после штурма Кунгура в этом районе он имел лишь одно сражение с «верными войсками». А 5 мая, после предъявления ему показаний Ишметя Маметева, который вместе с Салаватом участвовал в боях под Кунгуром, а затем против команды подполковника А.В. Папава, Салават подтвердил показания Ишметя, заявив, что «неоднократно сражался с деташаментом подполковника Попова».8 На допросе в Тайной экспедиции Салават умолчал и о боевых действиях против корпуса И.И. Михельсона. Когда же его ознакомили с показаниями И.Н. Белобородова, Ракая Галеева, Якупа Тлеумбетева, Салават вынужден был признаться, что вместе с Пугачевым дважды сражался против Михельсона9.
В Москве Салават не упомянул ни об одном событии лета и осени 1774 г. Чиновники Уфимской провинциальной канцелярии разыскали четыре показания пугачевцев — Семена и Афанасия Шеметовых, Араслана Рангулова и Адила Бигашева, которые рассказали о сражении салаватовцев осенью 1774 г. против войска подполковника И.К. Рылеева. Салават попытался по-своему объяснить это событие. Чтобы придать рассказу большую убедительность, он начал его с изложения достоверных событий: ему как командиру отряда стали известны планы Рылеева, направлявшегося к Елдякской крепости, и он, Салават, объединившись с отрядом пугачевского полковника Абдулзялиля Урускулова, выступил навстречу карателям. А дальше события развивались будто бы следующим образом: открытая командой Рылеева стрельба из пушек и ружей заставила повстанцев реально взвесить свои силы и, не вступая в бой, отступить или даже разойтись «каждой в жительства» свои.10 В тех случаях, когда Салават по каким-то причинам не соглашался с показаниями своих бывших товарищей, достоверность изложенных им сведений можно выяснить с помощью параллельных сообщений из корреспонденции военачальников карательных соединений. Так, в данном случае нашлись два донесения Рылеева от 19 и 25 сентября 1774 г. в Уфимскую провинциальную канцелярию, документы, опровергающие показания Салавата Юлаева относительно обстоятельств встречи с командой подполковника. Рылеев сообщал о двух сражениях против салаватовцев. Первое состоялось 18 сентября неподалеку от д. Тимошкино, когда «дерский... прожект» восставших «столь был зделан с их злодейскими мыслями противу вверенных мне войск вреден, которых я от такого вереломнаго народу никогда не вображал, однако ныне видел в настоящем деле». Четыре дня спустя, 22 сентября, между д. Тимошкино и крепостью Елдяк, извещал Рылеев, он с «башкирцом Салаваткою имел прежестокое сражение, у котораго было злодейской толпы до трех тысяч человек».11 Похваляясь своими успехами, Рылеев вынужден был отдать должное воинскому искусству Салавата Юлаева. Донесения Рылеева указывают точные даты и места сражений, а также сообщают приблизительную численность отряда восставших.
Переписка военачальников является источником сведений о боевых делах Салавата Юлаева, о которых он рассказал либо очень мало, либо совсем умолчал. Так, например, глухо упомянутые им сражения против Михельсона и Папава нашли многословные описания в рапортах обоих этих подполковников.12 В показаниях Салавата и других следственных документах нет данных о сражениях салаватовцев против команд секунд-майоров Д.О. Гагрина и И. Штерича, о майских боях с Михельсоном. Но об этих событиях подробно писали как командиры отдельных частей, так и главнокомандующие карательными войсками.
Определению точности и полноты изложения событий в показаниях Салавата служит, наряду с военной корреспонденцией, также и переписка гражданских учреждений. Она помогает проверить, например, объяснения подследственного в отношении разгрома Симского и других заводов, взятых повстанцами. Как известно, одно из главных обвинений, выдвинутых против Салавата, состояло в том, что им был разгромлен и сожжен Симский завод. В Тайной экспедиции Салават сознался, что по приказу Пугачева сжег «заводчика Твердышова состоящей близ отца его деревни завод, под которой насильно Твердышевым на земле отца его поселены?две деревни»13. Тогда он не привел даже названия завода. На допросах в Уфе 5 мая и 8 июня, отвечая на предъявленные в качестве улик показания свидетелей и данные из документов провинциальной канцелярии, он вновь повторил, что получил указ Пугачева, предписывавший будто бы сжигать все заводы. Выполняя это распоряжение, Салават во главе тысячного отряда окружил завод. «Противящихся» уничтожению завода убили, остальных крестьян отослали в заводскую деревню Ерал, и лишь после этого заводские строения были подожжены.14 Салават, как видим, не отрицал своего участия в сожжении завода. Ссылку на повеление Пугачева, в данном случае, следует рассматривать не как тактический ход, используя который многие повстанцы на допросах объясняли свое участие в событиях Крестьянской войны, а как описание реального факта. Указ Пугачева Салавату и его отцу не сохранился, но в ряде документов имеются сведения о том, что в мае 1774 г. Пугачевым были отданы распоряжения сжечь Авзяно-Петровский и Белорецкий заводы после отвода из них главных сил повстанцев.15 Исследователи истории Пугачевского восстания допускают, что подобные указания были даны и в отношении отдельных заводов Южного Урала. К такому решению Пугачев и его Военная коллегия вынуждены были придти в мае—июне 1774 г. из опасения, что некоторые из заводов могут стать опорными пунктами карательных войск, наводнивших Башкирию.16
О том, что сожжение завода не было проявлением разбоя, башкирского «злодейства», говорит тот факт, что жители Симского завода дружелюбно встретили первый башкирский повстанческий отряд, пришедший к ним в конце 1773 г.17 Весной 1774 г. они открыли ворота отряду Салавата, который 6 мая выступил оттуда навстречу корпусу Михельсона.18 Как показали дальнейшие события, Симский, Усть-Катавский, Катав-Ивановский заводы служили Михельсону базами обеспечения его войска припасами и лагерями, где он набирал силы после сражений и многодневных бесплодных погонь за повстанческими отрядами. Михельсон иногда пополнял там свой поредевший корпус заводскими крестьянами. Он принуждал крестьян сообщать ему сведения о местонахождении и численности повстанческих отрядов.19 Так, с 6 по 8 мая Михельсон использовал Симский завод как пункт сосредоточения своих сил. Он ждал там прибытия артиллерии, сюда он возвращался после двух боев с отрядом Салавата. 23 мая салаватовцы сожгли завод,20 лишив тем самым Михельсона удобной базы на пути к Уфе.
Отказ некоторой части симских крестьян покинуть свой завод (а это имело место и на других заводах) объяснялся тем, что заводские работы были для них единственным средством существования, и они страшились его утратить. Поэтому казнь «противящихся» на Симском заводе была не проявлением межнациональной вражды. К тому же башкиры стремились уничтожить завод, построенный на их земле. Основную массу заводских жителей Салавату удалось убедить в справедливости приказа Пугачева, и они были отправлены в близлежащую деревню. Да и приводимая численность убитых различна в разных источниках. Сам Салават сказал, что не знает, кто именно и сколько человек было убито. Повстанцы из отряда, участвовавшего в уничтожении завода, крестьянин Ракай Галеев и мулла Якуп Тлеумбетев на допросе в Казанской секретной комиссии показали, что убитых было шестеро. А крестьянин Симского завода Плотников, прибежавший в страхе с горящего завода в Уфу, заявил, что там «до шестидесяти человек перекололи до смерти».21 Судьям, обвинявшим Салавата в «злейших убивстах и тиранствах», выгоднее было использовать донос Плотникова. В судебном решении Уфимской провинциальной канцелярии, а затем и в приговоре губернатора названо шестьдесят убитых.22
Привлекая к анализу протоколов показаний Салавата комплекс сопутствующих и корректирующих источников, следует учитывать их неоднородность по достоверности и полноте содержащейся в них информации. Наиболее точное отображение событий Крестьянской войны свойственно документам повстанческого происхождения. В документах правительственного лагеря помимо тенденциозной оценки событий восстания отдельные факты преподносятся в искаженном виде. Использованию такого рода источников должна предшествовать тщательная проверка и оценка всех сообщаемых ими известий путем сопоставления описаний одного и того же события в разных документах.
На протоколах показаний пленных пугачевцев, как уже отмечалось, сказались специфические особенности их происхождения. Так, старшина Субхангул Килтяков показал на допросе, что вовлек его в народное движение Салават Юлаев, прибывший к нему с отрядом в начале января 1774 г. На самом деле, Субхангул значительно раньше вступил в ряды восставших. С 25 башкирами своей Тюбелясской волости он еще в середине декабря 1773 г. присоединился к отряду пугачевского атамана И.С. Кузнецова. 22 декабря этот отряд подошел к Саткинскому заводу, где его «все заводские крестьяне и работные люди встретили и приняли беспрепятственно»23. Субхангул участвовал в конфискации 10 тысяч рублей из заводской конторы, захвате 12 пушек, 250 ружей, около 5 пудов пороха и отправлении всего этого в Главное повстанческое войско под Оренбург, был свидетелем учреждения новой власти на заводе. И, возможно, он по заданию И.С. Кузнецова вернулся в свою волость для дальнейшей мобилизации повстанцев, а с появлением там Салавата Юлаева без колебаний присоединился к нему и стал его верным помощником.
Переписка властей и учреждений правительственного лагеря, наряду с подробной и достоверной информацией, сообщает порой и явно ошибочные сведения. Подчас искажения истины рождались в результате того, что авторы документов не были свидетелями описываемых фактов, а получали известие о них через вторые — третьи руки. Так, Екатерина II называла Салавата Юлаева и Юлая Азналина «Салаватками»24, Н.Я. Аршеневский писал о Салавате, как о башкирском старшине25, о смерти Юлая Азналина доносил в канцелярию генерал-аншефа Панина курьер, возвращавшийся из Сибири,26 в то время как он здравствовал еще в течении четверти века и т. п. Другие ошибки, а вернее — заведомо ложные сведения выходили из-под пера карателей, стремившихся изобразить в лучшем свете фактическое положение дел или преувеличить свои успехи. Именно такой характер носят искажения некоторых событий в рапортах Михельсона. Он докладывал начальству о боевых победах своего отряда во всех сражениях против повстанцев. Так, 1 июня Михельсон хвастался перед главнокомандующим, что 31 мая полностью разбил отряд из 800 человек под командованием Салавата.27 Но, как известно из других документов и в том числе из показаний Пугачева, 2 июня Салават привел к Пугачеву три тысячи повстанцев.28 Здесь вполне уместно поставить под сомнение и успехи корпуса Михельсона, и сообщаемую им численность отряда Салавата. 8 июня Михельсон сообщал Щербатову и о разгроме Главного войска Пугачева 5 июня у переправы через р. Ай.29 А за два дня до этого Салават отправил письмо атаманам повстанцев, где, сообщая о сражениях против гусар Михельсона, так оценил исход боев: «многие из них убиты, а малое число бежало».30 Пугачев на допросе в Москве, рассказывая об этом сражении, подчеркнул, что в нем не добились успеха ни та, ни другая сторона. Сражение у р. Ай Пугачев изобразил так: «сошелся он с Михельсоном, и так же была с ним сшибка, но и на оной ни Михельсон его не разбил, ни он, Емелька, Михельсону вреда незделал, и разошлись».31
Михельсон хвастался своими победами над повстанцами, другие военачальники извещали начальство об успехах в иных предприятиях. Излагая текст несохранившегося рапорта генерала Ф.Ю. Фреймана, А.В. Суворов писал П.И. Панину, что, якобы, по указанию допрашиваемого Салавата, «за сообщниками ево к поимке партии также посланы».32 Это можно рассматривать только как клевету на Салавата Юлаева, преподносимую как результат «умелых» допросов, проведенных Фрейманом и его офицерами.
Приведенные выше примеры демонстрируют конкретные источниковедческие приемы анализа следственных показаний Салавата Юлаева, позволяют определить, насколько объективно отражена в них историческая действительность, раскрывают значение этих документов для освещения событий Крестьянской войны 1773—1775 гг. и участия Салавата Юлаева в этих событиях.
* * *
Первый этап научной критики комплекса документов судебно-следственного процесса над Салаватом Юлаевым, условно названного следственным делом, позволил выяснить особенности происхождения этих документов. Архивные поиски и обследование документальных публикаций по истории Крестьянской войны 1773—1775 гг. дали возможность определить местонахождение документов судебно-следственного процесса. В настоящее время свыше 80 документов хранится в Центральном государственном архиве древних актов, Центральном государственном военно-историческом архиве СССР, Государственном архиве Оренбургской области и Центральном государственном архиве Башкирской АССР. Описание архивных дел, в которых находятся группы документов или единичные их экземпляры, сопровождалось изложением отдельных наблюдений, касающихся истории последующего хранения источников. Это вызвано необходимостью выработки методики розыска документов. Выявленный круг главных источников по теме стал основой для реконструкции утраченного дела Оренбургской губернской канцелярии за 1775 г., содержавшего документы судебно-следственного процесса над Юлаем Азналиным и Салаватом Юлаевым. Попытка была предпринята с тем, чтобы удовлетворить научный интерес к документам исчезнувшего дела, о котором исследователям было известно по упоминаниям в «Трудах Оренбургской ученой архивной комиссии» с 1914 года.
Изучение всего комплекса документов следственного дела дало возможность определить назначение и место каждой группы документов в ряду других источников дела. При этом особое внимание уделено раскрытию социальных функций документов; цель такого анализа — выявить роль и значение, придававшееся документам при создании, выяснить, насколько их «прагматическое, целевое назначение требовало объективных сведений об этой действительности и каковы были возможности получения таких сведений»33. В результате анализа важнейших источников истории Крестьянской войны — протоколов показаний повстанцев — установлены факторы, сказавшиеся на их содержании: условия создания документов, тенденциозность следователей в записи показаний, поведение обвиняемых в зависимости от избранной ими тактики защиты и других обстоятельств. Судебные решения и подготовительные материалы к ним характеризует откровенная классовая направленность, тенденциозность в изложении фактов деятельности повстанцев и их предводителей.
Одним из непременных и главных условий изучения документов следственного дела Салавата Юлаева как исторических источников является применение метода критического сопоставления их показаний со свидетельствами комплекса источников иного происхождения. Только таким методом можно установить степень достоверности этих показаний, выявить их соответствие реальным историческим событиям. Поэтому в книге специально рассмотрен основной круг источников, корректирующих центральную группу документов следственного дела — протоколы показаний Салавата Юлаева. К числу корректирующих источников отнесены: документы повстанческих властей и учреждений; протоколы показаний вожаков восстания и рядовых повстанцев; документы правительственного лагеря (донесения военачальников, переписка гражданских властей); мемуары. Первые три группы документов несут относительно независимую друг от друга, а также от изучаемых нами следственных показаний Салавата информацию, поскольку одни и те же факты зачастую по-разному добывались, воспринимались и излагались их авторами. В мемуарах использованы документы военно-походных канцелярий, но извлеченная ими информация могла претерпевать изменения, связанные с особенностями восприятия и взглядами мемуаристов. Первоклассными источниками в ряду названных документов являются документы, написанные самими повстанцами в дни восстания.
В заключительной части второй главы даны несколько примеров взаимопроверки показаний Салавата Юлаева и параллельных известий, сообщаемых документами трех групп корректирующих источников. Такого рода сопоставления дают возможность установить достоверность и полноту освещения исторических событий в протоколах показаний Салавата, оценить документы как исторический источник по истории Крестьянской войны. Подобная методика анализа изучаемых документов положена в основу изложения материала в третьей главе работы.
Примечания
1. Крестьянская война.., с. 301, 318; Документы ставки Е.И. Пугачева.., с. 243—246.
2. Крестьянская война.., с. 301, 318; Документы ставки Е.И. Пугачева.., с. 247—253.
3. Документы ставки Е.И. Пугачева.., с. 256—257.
4. Крестьянская война.., с. 301, 311—312, 318.
5. Там же, с. 89—93.
6. Там же, с. 89—90.
7. Там же, с. 96.
8. Крестьянская война.., с. 301, 316, 318.
9. Там же, с. 305, 311, 312, 318.
10. Крестьянская война.., с. 301—302, 315—316, 318—319.
11. Там же, с. 231.
12. Там же, с. 104—110, 158—160; ЦГВИА, ф. 20, д. 1239, л. 146—147 и др.
13. Крестьянская война.., с. 302. Ссылка на Пугачева не могла повредить уже казненному 10 января 1775 г. предводителю Крестьянской войны.
14. Там же, с. 318, 329.
15. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева, т. 3, с. 54.
16. Там же, с. 54—56.
17. Рапорт Соткинской заводской конторы Исетской провинциальной канцелярии от 30 ноября 1773 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. 3, л. 18, 20; рапорт приказчика Златоустовского завода Ф. Ахматова коменданту Троицкой дистанции крепостей А.А. Фейервару от 2 декабря 1773 г. — В кн.: Крестьянская война.., с. 61—62.
18. Рапорт Михельсона генералу Щербатову от 8 мая 1774 г. — Там же.
19. Рапорты Михельсона от 5, 8, 13, 22, 27 мая, 1, 3 июня 1774 г. — Там же, с. 137—141, 144—146, 153—155, 158—160, 168—169, 171—173.
20. Объявление крестьянина Симского завода Р.Н. Плотникова в Уфимскую провинциальную канцелярию от 28 мая 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 592, л. 565; в кн.: Крестьянская война.., с. 314—315; письмо приказчика И. Хлебникова заводчику Я.Б. Твердышеву, ранее 5 июня 1774 г. — ЦГАДА, ф. 1100, д. 8, л. 113; донесение Твердышева Рейнсдорпу от 5 июня. — Там же, л. 111—112; уведомление Уфимского духовного правления в Вятскую духовную консисторию от 10 июня 1774 г. — Там же, ф. 6, д. 507, ч. 2, л. 50.
21. Крестьянская война.., с. 311—312, 314—315, 318.
22. Там же, с. 331; ГАОО, ф. 3, д. 148, л. 71—72.
23. Рапорт приказчика Саткинского завода С.Ф. Моисеева исетскому воеводе А.П. Веревкину от 28 января 1774 г. — ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. 10, л. 404; в кн.: Пугачевщина, т. 2, с. 435—436.
24. Бумаги графа П.И. Панина о Пугачевском бунте, с. 200.
25. ЦГАДА, ф. 6, д. 627, ч. 13, л. 274; д. 507, ч. 3, л. 50.
26. Там же, ф. 1274, д. 200, л. 436 об. — 437.
27. Крестьянская война.., с. 168—169.
28. Допрос Е. Пугачева в Москве в 1774—1775 гг., с. 211.
29. Крестьянская война.., с. 184.
30. Документы ставки Е.И. Пугачева.., с. 256.
31. Допрос Е. Пугачева в Москве в 1774—1775 гг., с. 21.
32. ЦГАДА, ф. 6, д. 490, ч. 2, л. 226.
33. Ковальченко И.Д. Исторический источник в свете учения об информации (к постановке вопроса). — В кн.: Актуальные проблемы источниковедения истории СССР, специальных исторических дисциплин и их преподавание в пузах. Тезисы док. III Всесоюзной конф. Новороссийск, 1979. М., 1979, с. 42.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |