Глава XIII

В четыре часа ночи авангард войска Кара вступал в деревню Юзееву, где стоял уже отряд Шишкина после удачной сшибки с кучкой мятежников.

На улице началась толкотня, путаница, переборка и возня... Где спать, куда приткнуться...

— Где? куда?! кто?! сюда! там, черт, дьявол! — слышалось всюду.

У маленькой избушки давно стоял возок главнокомандующего, обогнавшего корпус. В горнице при мерцании огня сидело и мирно толковало начальство: Кар, Фрейман, Шишкин и Варнстед. По стенке другой горницы и в сенях толпилась кучка офицеров, в числе их Сельцев и князь Иван.

— Если возможно, ваше превосходительство, — бодро докладывал Шишкин, уже дравшийся и победивший и потому в духе, — подобает немедля ударить на них, ибо с каждым часом силы их растут. Я поймал языка, который об заводском скопище сказывает, что его еще ждут с заводов, что оно еще не прошло! сказывает тоже, что вся сволочь была еще вчера в разброде, кто под Оренбургом, кто на малых фортециях, кто в Исетском дистрикте, а теперь стали сбираться. Ныне в полдень я ведь их рассеял восемь сот, с подоспевшим к ним из соседства мужичьем и татарвой их было, полагаю, и вся тысяча. А устояли ли они от моих четырех сотен? И все они таковы, блудливы да трусливы. — На поставленный вопрос, что делать, Шишкин снова заговорил:

— По сказу бегунов, сюда идет с самим злодеем из Берды 10 тысяч, из коих три оруженные, как и мы. Коли мы, ваше превосходительство, будем ждать полдня, то скопище заводское наверняка подоспеет с многочисленными орудиями... И они, соединясь вместе, будут в числе превосходном нам несравненно. Тогда злодеев соберется до 17 тысяч! Мы не сможем уже одолеть их инако, как по соединении с полковником Чернышевым и другими!

— Истинно! — вымолвил Кар. — И мое мнение таковое же. Или напасть сейчас, или дожидаться уж всех секурсов, напасть всеми силами и истребить все скопище; с корнем вырвать злодейство в краю. Что вы скажете, генерал?.. — обратился Кар к Фрейману.

— Теперь, тотчас вести на бой по этому снегу войско, прошедшее столько верст не евши, — невозможно... Они сами сказывают, что их бабы перевяжут мочалой. Столь они намучены.

— Стало, подкрепления, по-вашему, ждать! — вмешался Варнстед, — но кто заверит, что они сами не нападут на нас в числе 17 тысяч, когда мы все будем в ожидании Чернышева да Уракова. Почем знать, где еще они?..

— Ну так по мне, золотая середина! — сказал Кар. — Подождем рассвета. Отдохнут люди, и часу в девятом уже довольно светло, чтобы ударить... Если разобьем — всему делу венец. Если они нас разобьют, — ухмыльнулся Кар, — ретируемся и ретраншируемся здесь и давай ждать подкрепленья и сорок сороков орудий Чернышева.

— А вы, генерал, — заметил Шишкин, — уверовали ныне, что и разбитыми быть можно нам?

— Не от злодеев пагуба быть может, — серьезно сказал Фрейман, — а от снегов сих по шею. Народ столь замороженный, что не может аванпостов расставить, ни разъезды нарядить, наипаче не может в битву выйти!

— Я сего края не ведал, — покачал головой Кар, — а таковых снегов степных не видывал. Да и не знал об людстве их! 17 тысяч — вздор. А все же до пяти хватит!

— Как укажете? — спросил Фрейман, вставая.

— Ударить! — сказал Кар решительно. — До рассвета надо, стало, успеть и выспаться, и поесть... А кто не успеет, иди голодным...

Кар отпустил всех и, оставшись один, подумал:

— Вот я бабью этому покажу завтра, что не в численности, не в снегах, не в солдатах дело — а в генерале и в стратегии. А если... если 17 тысяч, а нас полторы — усталых. Если 30 орудий. А у нас пять?! если... вздор!.. шайка мошенников!.. Лишь бы не удрали к утру без битвы. Поди тогда — лови по Оренбургским степям.

Рассветало... Корпус Кара, выступивший из деревушки, прошел уже две или три версты по глубоким снегам чуть не по пояс.

— Вон они! вон!! — пронеслось по всем рядам. — Пугачевцы!!.

На холмистой возвышенности, к которой двигалось войско, показалась серая линия... Это был мятежный отряд, по-видимому в пятьсот человек или менее, состоящий из одних конных казаков.

Пугачевцы недвижимо стояли на холме, точно ждали неприятеля.

Московцы остановились и развернулись фронтом. Главнокомандующий и штаб-офицеры были в средине корпуса.

— Точка в точку, та же шайка, генерал. Моя вчерашняя! — вымолвил весело Шишкин, подъезжая. — Их тут самое большое пять-шесть сотен.

— Одни казаки, но дерзость-то какая! ведь нас ждут. Атаки! — молвил Варнстед.

— Может статься?.. — начал было Фрейман. — Тут есть какая ухватка хитрая... Они ведь бестии, яицкие казаки.

— Какая тут ухватка... просто одни остались, а татарва разбежалась, видно, — сказал Кар.

— Прикажите атаковать! — просился Шишкин.

— Пошлите прежде с десяток человек с манифестами. Может, покорятся... что даром бить!

Обе стороны были менее чем в версте расстояния. Мятежники на холмистом возвышении. Войско внизу в равнине. Несколько солдат, держа над головами печатные листы, выехали вперед к холму. От мятежников спустилось с горки тоже несколько казаков. Один из них держал тоже что-то над головой. Переговорщики съехались вместе.

— Да они что-то дают нашим? — вымолвил Кар. — Да они нашим читают что-то?!

— И он манифесты шлет, братцы... — ходило шепотом по рядам. — Надо бы сведать, что в них проставлено. Да эвтот небось не даст учесть.

— Что в них? вестимо. Льгота вечная от рекрутчины!

Солдаты вернулись, но не все. Пять человек передались. Остальные привезли отказ мятежников сдаться и несколько листов. Кар взял их и передал ближайшему офицеру — князю Ивану.

— Спрячьте... каковы бездельники! узнайте имена перебежавших, чтобы потом расстрелять изменников. Горсть людишек, а эдакая дерзость... — сказал Кар вне себя от досады.

— Ваше превосходительство! — вымолвил Фрейман, — злодеям позиция эта уж больно выгодна... Прямо нам ходить следу нет, надо обогнуть справа.

— Там сугробы еще глубже! позиция?! позиция сотни мошенников!..

— Послать разведать.

Разведчик поехал. Две черные группы среди степи, как два пятна среди белой простыни, стояли недвижимо друг против друга.

— Фу! прости Господи! — вымолвил вдруг Кар. — Меня даже стыд взял! мне вовек не приходилось стоять так перед горстью людишек и глазеть без выстрела... Ну война!.. словно две стенки на кулачки выходят.

Сравнение генерала вызвало всеобщий смех.

— Построиться части господина Варнстеда колонной и прямо — валить! хоть на кулачки! — шутя приказал Кар. — Коли начнут палить из своих мешалок, то и мы ружейную откроем. Орудия оставьте. Не пригодятся. За ними ведь гоняться придется да травить по степи. Тут ли сам-то бездельник? Говорили, 17 тысяч. Ха-ха-ха!

Отряд Варнстеда построился колонной и двинулся к холму по глубокому снегу. Вдруг линия казаков словно разорвалась на середке пополам, и сразу одни шибко двинулись вправо, другие влево... колонна очутилась в атаке пустого холма.

— Ну так и есть! В горелки играй с ними! — вымолвил Кар, видя маневр, и послал Ивана догнать и остановить отряд.

В эту секунду пустая окрестность вздрогнула... Вся степь загудела. Казалось даже и зимнее небо, сизое и свинцовое, ахнуло из конца в конец. На опустевшем центре холма мигали огоньки и заклубился сероватый дым, и по войскам хлестнуло и зачастило, как проливным дождем... Несколько сот голосов ахнули враз в ответ на этот треск и гул... и, как улей пчел, закишел весь корпус. То был залп из тридцати орудий, скрытых дотоле линией конных казаков. За орудиями, видимыми только по трескучим огонькам, стала показываться и шевелиться густая масса конницы и пехоты.

Справа и слева на горизонте возвышенности тоже будто выросли серые сплошные массы. Все случившееся в один миг казалось чудом и колдовством, и панический страх молнией проник в войска. Где шутили секунду назад, там стонали и умирали теперь, а главнокомандующий уже отдал два приказа, противоречащих один другому. А холм все двигался, степь все гудела, все свистали и шлепали ядра, хлестала картечь и люди валились повсюду!.. пять тяжелых орудий были назади в снегу, без действия... За ними бросились, и их потащили. Лошади вязли в сугробах, и чем более спешили люди, тем более падали и вязли лошади, пока ружейная пальба всего отряда московцев казалась пискотней под ревом орудий пугачевцев.

Наконец пять пушек вытащили из снега и среди суетни и стонов наставили на мятежников.

— Пали!!

— Tax! т-тах! — выпалили хрипло две пушки.

Две смолчали.

— Пали! Вы чего? пали!

Но две пушки — ни гугу! а единорог, задравшись вверх, невозмутимо молчал и точно обнюхивал суетившихся людей. А между тем с фланга московцев отделилось несколько десятков конницы и пустилось к мятежникам, огибая холм.

— Кто указал! — крикнул Кар. — Генерал Фрейман, как там смели...

— Сами посмели, генерал. Это не атака, а измена!

— Ваше превосходительство. Они нас окружат. Глядите!

— Генерал! их тысяч тридцать! глядите.

— Измена, ваше превосходительство. Три орудия забиты льдом и мусором! — подскакал Иван.

И войско московское стало уже не корпус, а сумятица! Орудия на холме замолчали вдруг, и темная масса стала растягиваться с холма и скоро слилась в одно с двумя темными флангами.

— Генерал! наше положение погибельно.

— Пропали! раздавит! — говорилось повсюду в рядах.

Офицеры, потеряв голову, метались как угорелые, солдаты были холодно-озабоченны, иные же веселы.

— Что? пальнули твои пушки? вот и не ходи на царя! — крикнул голос из рядов, а вслед за ним, ближе к Кару, громкий голос пропел среди оханья раненых:

Вот так Каров-енарал —
Свою рылу обмарал!

Кар слышал все и понял положение. Бледный и окончательно растерявшийся, он озирался дико, как достигнутый собаками волк. В этот момент явственно раздались выстрелы в тылу версты за две...

— Юзеева занята! Он нас окружил.

— Что-то с Параней. Господи! — подумал один офицер.

— Можно с ума сойти! — вымолвил наконец Кар.

— Отступать надо. Генерал! — подсказал Фрейман.

— Построить каре. Пушки сюда!

Началось отступление по тому же глубокому снегу. Мятежники провожали. И словно подвижной, черный горизонт плыл за пятившейся горстью людей. Казалось, гигантская черная птица ползет по белой равнине, пошевеливая далеко раскинутыми крыльями.

Кар ждал — вот обхватят эти крылья и раздавят войско его. Корпус, оставляя лентой свой след в степи, т. е. убитых, раненых, отсталых и перебежчиков — все отстреливался и все отступал. Мятежники, налезая, надвигали свои тридцать орудий и громили, хотя уже менее метко. Это длилось до сумерек, на расстоянии 37 верст, вплоть до Сурманаевой.

При переходе чрез Юзееву нагло отделилась от корпуса Кара и бежала сотня солдат... В первом часу бросили, наконец, часть обоза. В три часа в рядах мятежников показалась новая конница — гренадеры!

— Что это за гренадеры? откуда! сначала их не было! — говорил Фрейман, соображал Шишкин и думал Варнстед.

— С гренадерами-то там Павел Петрович! — слышалось громко в рядах. — Ввечеру Сурманаева-то затрещит! не фортеция!

— Можно с ума сойти! — сам себя убеждал Кар и вскоре же последовал собственному совету.

Сурманаева была, наконец, в виду.

— Да что в ней проку! и в ней раздавят! а вот спасибо — стемнело, и ни зги не видно.

Пугачевцы отстали и скрылись. Войско вступило в Сурманаеву.

— Слава Богу!

— Кто ж палил? в тылу!..

— Вот забота! попадья...

— Вот тебе и вор, вот тебе и московцы! оттрезвонили — лучше не можно.

Въехав в своем возке в Сурманаеву прежде всех, генерал Кар прямо, не обращая ни на что внимания и не отвечая на требования приказаний начальников частей и штаб-офицеров, заперся у себя, в избе отца Андрея, и не велел никого пускать, кроме лекаря из Казани, за которым побежал вестовой.

— Что ж это, шутки шутит, что ли, главнокомандующий, — воскликнул Фрейман. — Господа офицеры! — поступите всякий по своему разумению. — Офицеры разошлись по избам, но солдаты были все еще на дворе среди ночи и мороза.

— Что мне? важность, что разбили! — говорил Кар старику дядьке. — Подойдет секурс, я его раздавлю чрез два дня. Вот беда... и ждал я ее... гляди — фистула-то раскрылась. Ах, Господи! надо же в эдакое время.

Вестовой вернулся и доложил, что лекаря нигде нет и полагательно, что он, будучи сильно ранен, не доехал до Сурманаевой и либо помер, либо у злодея обретается.

— Ну этого токмо не хватало! что ж тут делать?

— Я чаю, в войске-то другие есть, ваше превосходительство.

— Один только и был, те все коновалы иль у бабы-знахарки обучались!.. — воскликнул Кар, с отчаяньем схватив себя за голову. — Просто хоть бросай все и уезжай! — вымолвил он глухо.

— Ваше превосходительство! — пролез в горницу Сельцев. — Генерал Фрейман прислал спросить, что им надо токмо насчет сухарей.

— Убирайтесь все к черту! — крикнул главнокомандующий.

— Ваше превосходительство! — вбежал снова вестовой. — Дохтура разыскали.

— Давай. Зови. Скорее!..

— Да он, ваше превосходительство, значит, помер, тоись, совсем. В кибитке лежит это, ничком!

А на улице и на морозе слышатся голоса, в которых и страданье, и злоба.

— Молодцы ребята! сорок верст отмахали, а в животу ни маковой росинки!..

— Он те накормил горохом... вишь, что народу нажралось, без задних ног по дороге легли.

— Не ходи на царя! вон и пушки — молчка! царь-батюшка! за него тебя и тут поучили, да и на том свете еще поучат!

Сурманаева кишела как муравейник, но тут не было ни смыслу, ни быстроты, не было даже и работы муравьев. Вся эта улица, избы и задворки — все копошилось и путалось среди ночи. Немногие делали дело: таскали раненых по избам, считались и недосчитывались... Подводы и кибитки обоза, люди верхом и пешком, убитые и раненые, умирающие и умершие, крики и ругня, стоны и оханье... А тут в курятнике Игната, словно ничего не случилось, заливается петух что есть мочи:

— Ку-ку-рику! кукурику!!