Глава XIV

Наутро в избе священника и кругом на дворе опять толпились офицеры, все еще смущенные. Все лезли в избу с докладами и с вопросами.

— Что есть — то и разделите! — уже третий раз говорил Кар Фрейману. — Ведь у Пугачева обоз назад не отымешь.

— Да ведь уже сутки никто ничего почти не ел! — говорил Фрейман. — Надо разослать по деревням. Может, кой-что найдется.

— Какие тут деревни в степи... ничего не найдется.

— Однако как же быть?

— А как знаете. У меня вон есть жареный поросенок в погребце дорожном. Можете им накормить тысячу человек — так берите! — злобно и досадливо говорил Кар, постоянно делая гримасу от острой боли в ноге.

— Я вчера арестовал по вашему приказанию тех канониров, что допустили забить пушки снегом! — докладывал вошедший Варнстед. — Они бежали в ночь.

— Славно! караульных под суд, и чрез десять часов их всех...

— Да и караул с ними же бежал. Что прикажете?

— Что ж я вам прикажу? ну, себя самого арестуйте. Ну, меня! странные люди. В России ли мы? мы, сдается, на луне...

— Ваше превосходительство, в поле виден все народ... — явился Шишкин. — Все наши бегуны. Войско так и расплывается. С утра уж сотни нет налицо. Что прикажете?

— Расстрелять первого, кого поймают.

— Как же тут поймать. Злодей недалеко. Ловитва эта в атаку перейдет.

— Голодны!.. а там и вино, и обед! — заметил кто-то.

В полдень боль в ноге генерала утихла, и он гораздо бодрее заговорил с офицерами.

— Ничего. Не унывайте, господа. Бог милостив, подойдет Чернышев да ударит на воров сзади, а мы отсюда, и конец! винюсь! я во всем виновен... я с мошенниками сражаться, да еще так, не привычен... это и не сраженье... тут надо быть либо гением, либо тоже мятежником! ни правил, ни тактики, ни... ничего нет. Так, по-дурацки! словно на кулачки выходили.

Теперь эта шутка генерала никого не рассмешила.

— Ретрашементы что?! — прибавил главнокомандующий.

— Ничего-с, четыре пушки расставлены. Единорог так и бросили! черт его знает, что с ним такое.

— Теперь всего жди. Пожалуй, и полезет сюда.

— Ваше превосходительство! гренадер один из карташевских! — вошел князь Иван.

Все встрепенулись и обернулись на дверь.

Ввели гренадера.

— Что? где ваши? ну, сказывай живее!

— По оплошности, ваше превосходительство... — поклонился высокий и плечистый гренадер.

— Что такое... я у тебя спрашиваю. Где г. Карташев теперь... откуда ты?

— По оплошности и сказываю вашему превосходительству. Съехали с постоялого двора, где кормились. Всего за 30 верст отсюда... ружья были не заряжены да покладаты кучей. Все боле народ спал в подводах. Проводника взяли, он нас, бестия, плутал. Услыхамши пальбу, вернули мы назад на Юзееву трафили; тут другой язык отыскался, повел опять по снегам... Вдруг налетели на нас казаки при пушке у самой Юзеевой. Пальнули по нас и трех убили. Я-то, быв отстамши, выскочил из саней да в сугроб залег. Всех наших и видел, как увели, а поручику господину Карташеву посулено было безотлагательно повесить, как придут на место.

— Ты врешь! — крикнул Кар.

— Зачем мне врать.

Наступило гробовое молчанье. Все только переглянулись.

— Очень хорошо! прекрасно! — обернулся Кар к своим, как к виновникам. — А пришед к вору... твои сослуживцы вышли на полки государыни, — продолжал генерал. — Это они были! мы их сами видели. Вот они откуда — те гренадеры-то.

— Не вестимо мне. Ваши же солдатики точно сказывают, якобы видели наших во фронту у царя!

— Что? — грозно воскликнул Кар.

— Сказывают, видели у царя во фронту...

— Расстрелять его сейчас! в пример! сейчас! — вне себя крикнул Кар.

— За что ж, ваше благородье... я ж за своих не порука, а я вот он, не перебегал.

Гренадера вывели вон.

— И не в догадку даже! — вымолвил Кар. — По глупству эта вера в них или дух бунта... и так гренадеров нет... За делом они посланы были. Это ужасно!.. господин майор, — прибавил он выходящему Варнстеду. — Обождите рассылать по деревням. И так мало народу. Может, подоспеет сегодня сюда князь Ураков, у него и возьмем провианту.

Варнстед вышел, а через час входил опять в избу, а за ним офицер.

— Князь Ураков, — доложил Варнстед.

— Честь имею представиться вашему превосходительству, — мрачно отозвался офицер, входя и раскланиваясь.

— Прибыли? ну слава Богу. С мятежниками не встречались? Благополучно все? — засыпал Кар офицера вопросами, вставая к нему навстречу.

— Ваше превосходительство!.. Несчастное происхожденье дела. Я неповинен. Пускай надо мной хоть суд поставят... Я с Уфы вел деташемент — все благополучно, и никоего ропота не было... — заговорил офицер тихо и смущаясь...

— Ну-с? — лицо Кара вытянулось. — Неужели и вы тоже?

— Когда вчера в полдень послышалась пальба... Полагаю, это ваши же орудия гудели по злодеям.

— Похоже! — подумали все.

— Мои башкиры стали переговариваться, прислушиваться. Одна сотня, последняя, вдруг, бросив ружья и мешки, опрометью кинулась бежать прямо в степь по снегу. Башкиры наши очень непривычный к пальбе народ, и один гул ваших орудий их растревожил.

— Ну! ну! разбежались все? а провиант? не томите!.. — Кар опустился на стул.

— За этими пустились другие... И еще... А там и еще... А как увидели, что большинство в согласии, что у меня и сотни уж нет, вернулись опять, догнали меня, отговорили идти и последних, а там уж вместе захватили и обоз с провиантом. Я стоял с одним прапорщиком и двумя десятками солдат. Все это совершилось в час места. Я не знал, верить ли очам. Они нас окружили, подняли кругом смех, говоря: ступайте, да воюйте, да палите из ружей, а нам неохота. Скажите спасибо, что живьем отпущаем. А мы-де восвояси, по домам. И ушли...

— С обозом?

— Так точно!

— Славно!

— Я явился сюда с моими: человек двадцать солдат да башкир семеро!

— Из пятисот — семеро! а вместо провианту двадцать семь пустых животов доставили. Ваш — двадцать восьмой! — грубо выговорил Кар вне себя. — Что ж это? шутка все это? я не могу ни ушам, ни глазам...

Кар встал. Наступило гробовое молчанье. Кар взялся за голову, оглядел всех присутствующих и молча снова опустился на стул.

— Я неповинен, ваше превосходительство! — уже не смущаясь, не тихо, а обиженно вымолвил офицер. — Меня колдовать не обучали!

— Ох, Господи! что ж все это!.. — зашептали многие. — Что ж будет? отступать надо к Бугульме. Одно спасенье.

Наступило снова молчанье. Кар первый поднял голову.

— Господа, будемте не безумны. Все еще поправим. Эти башкиры, что околевают со страха от выстрелов, и две сотни гренадер — невеликая подмога была бы нам. Продовольствие достанем из Бугульмы и деревень. А чрез день-два услышим об Чернышеве, что он подходит или уже везет Пугачева в кандалах. Все поправится, не надо ни унывать, ни трусить. Даю вам слово...

На улице раздался треск ружейного залпа. Все вздрогнули, и многие бросились в сени.

— Что такое! бунт? — крикнул Кар, меняясь в лице. — Что это за пальба? — спросил он вошедшего Варнстеда.

— А того самого, гренадера... По приказу вашего превосходительства.

— Ах, что это? я... Зачем так... громко! — Кар думал и хотел сказать: скоро!

— Отвоевали! — рассмеялась Параня, встретив Ивана на крыльце. — Ай да московский генерал... Кто сказывал: не суйся — не разнюхав. Мамонька. Вот ее правда и была. В его службу, что ль, всем идти, чтобы помиловал.

Иван вздохнул и махнул рукой.

— Что? и Кару, знать, место — в орехах? — шутила Параня.

— Бог с ними! нас-то бы... Тебе в Казань бы уехать отсюда. И твори они, что желают.

— Иване мой! голубчик! — заговорила Марфа Петровна. — Успокой ты меня. Будет этот вор сюда лезть в село иль устрашится! хоть бы лошадок назад-то нам отдали.

— Как отдали назад? Кто их взял? — удивился Иван.

Параня рассказала князю, что, по выступлении войска, куча мужиков увела их шестерик со двора Игната.

— Игнат обещает все разыскать, да где тут... И я к ним выходила во двор и стращала их! — смеялась Параня. — Да не послушались.

Иван обещался найти воров или добыть других лошадей.

— Вам надо уехать! — говорил он. — Надо, надо...

— Долго ли, родимый, собраться. Час времени нужен. Ты мне скажи, Ванюша, по совести. Боится он вас еще аль уж более не боится. Коль не боится, беспременно ведь полезет сюда.

Иван стал успокаивать, как мог, Марфу Петровну.

— А на мой, Ванюша, рассудок, он вас более не боится! — стояла Марфа Петровна на своем. — Добудь, родимый, лошадок! а то я умру тут от всех страхов этих. Ей-ей! пить и есть не могу, так вот все в горле и застревает: станет, да назад и просится... Ублажь ты, Ванюша, меня. Добудь лошадок.

— Уж будьте спокойны. К вечеру будут кони! Ручаюсь.

— А тут, Ванюша, беда! Тут без вас осмеяло нас подлое мужичье. Расхрабрились, как вы ушли. Гляди, сказывают, барынька тоже воевать приехала. Знать, у царицы солдатушек не хватило, бабье выпущать на него начали! Ей-Богу. Так и сказывали. Улита слышала. Да и как нас, дурашных мотычек, не осмеять. Вы войной пришли, а мы-то, грешные, с каких глаз прилезли. Я ружья и вида одного боюсь до смерти. А мой сержант-то вот на словах прыток. А пойдут нас давить, ее первую, как воробушка, прихлопнут. Ты подумай, Ванюша, среди степи сидим с лагерем солдатским... О, Господи!

Марфа Петровна начала плакать.

— Мамонька! Полно, родная, жалиться! Ты у меня всю душу вытаскала своим плачем. Обещает ведь тебе Иванушка достать лошадей. Ну обожди. А покуда еще, гляди, полковник Чернышев, симбирский, придет. Они злодея полонят, все и кончится. Обождать денек, другой надо тоже; ехать в этот сумбур нельзя, — уговаривала Параня мачеху.

— Жду! жду! Парашок! — жалостливо вымолвила та. — Чего ж тебе еще?

— Да ты не жалься день-деньской. И не страшися. Кушай себе да почивай!

— Не могу, Парашок! — встрепенулась Марфа Петровна, как если б в предложении девушки было что-нибудь обидное. — Что не могу, то не могу! Кушай?! скажет ведь тоже!..

— Ну, не можешь, так...

— Не могу! Положишь вот кусок в рот, а тут тебе у самого окошка в барабан ахнут... Ну, вестимо, подавишься. Что ни крикнуть, ни стукнуть — я ведь все рассчитываю, Пугачев к нам лезет.

— Иван Родивоныч! к генералу! — крикнул голос Сельцева из сеней.

Иван вскочил. Сельцев не вошел и вместе с князем пустился назад.

— Почто! Не ведаете?

— Нету. Послал меня сейчас. Сказал: поскорее; я полагаю — поручительство. Погонит вас в Казань или в Оренбург.

— В Оренбург? Христос с вами! что ж я теперь, по облакам, что ль, проберусь.

Слобода была так же завалена и затеснена солдатами. Офицеры насилу пробрались до избы главнокомандующего.

— После! после! дайте покончить. Подождите! — сказал Кар, увидя Ивана...

— То поскорее, то после! — подумал Иван досадливо и стал в сенях.

Прошло много времени. Многие прошли и пробежали мимо него. Наконец выскочил Сельцев и крикнул, как шальной:

— Иван Родивоныч! Гонцом! Гонцом в Питер! в военную Коллегию! Сельцев подпрыгнул как школьник.

— Кто? вы? — позавидовал Иван.

Но Сельцев уже был далеко. До самых сумерек прождал Иван очереди и собирался уже уйти. Наконец, после всех, Кар позвал его и сказал:

— Князь Хвалынский! Вы здешний офицер. Знаете сию местность. А это великое качество в офицере при наших смутных обстоятельствах от вора. По неведенью местности и этих проклятых степей все зло и произошло. Я вам, как офицеру, знающему сей край, делаю честь и даю порученье, важнейшее в сей миг. Порученье, от коего зависит умиротворенье целого края нашего отечества. Я обещаю вам именем монархини достойную награду за точное выполнение сего поручения, ибо от него будет также зависеть наша погибель или спасение. Вы отправитесь немедля в фортецию Переволоцкую и передадите приказ — словесно, ибо депеши опасны — полковнику Чернышеву, который, по слухам, там — идти тотчас сюда. А буде он куда уже вышел, вы догоните его и вернете сюда... Это главное! А затем, если можете, проберитесь к себе в Оренбург. Там, по сказу бегуна-солдата, ждут трехтысячный отряд, собранный бароном Корфом по Сибирской линии. От моего имени, в силу данного мне высочайшего повеления, вы, хоть под присягой, если не доверят вам, прикажите ему идти на Берду, дабы хотя несколько отвлечь от нас злодеев. Вы меня хорошо поняли? — спросил Кар, глядя на расплывшееся лицо князя и на его разбежавшиеся глаза.

— Понял... — пролепетал Иван, перед которым все запрыгало и скакало кругом, и Кар, и стол с бумагами, и штандарт в углу, и окошки, и вся изба.

— Нам дороги мгновенья... У нас обоз пропал... Люди без хлеба. Ну-с, надеюсь, до свиданья... Бог в помочь вам. Повторяю, за исполнение сего важного и изрядно опасного поручения вы получите достойнейшую награду... Ступайте.

Иван выполз на улицу и пошел... но через минуту наткнулся на колодезь, потом уперся в какой-то плетень и, наконец, как пьяный, стал середи улицы, пошатываясь, не замечая снующих солдат, и воскликнул вслух...

— Прямо на убивство!.. На казнь... Как тот... — И Штейндорф восстал перед Иваном... Он висел и вертелся на веревке, молчаливый и страшный...