17 сентября 1773 года в Петербурге

После переворота прошло десять лет. Наследник престола Павел Петрович вступил в пору совершеннолетия. Императрица, озабоченная поисками невесты, пригласила в Петербург ландграфиню Гессен-Дармштадтскую и ее дочерей — Амалию, Луизу и Вильгельмину. Устроили смотрины. Цесаревич, испытывая радость, смешанную с беспокойством и неловкостью, остановил свой выбор на младшей принцессе, нареченной по-русски Натальей Алексеевной. Под впечатлением первой встречи молодой человек, несмотря на усталость, долго ходил по комнате, насвистывая и вспоминая события минувшего дня, потом уснул и всю ночь видел ее во сне. Он полюбил свою избранницу светлым чувством еще непорочной души и чистого сердца и тут же уверовал, что только она и может быть ему «подругой всей жизни, источником блаженства в настоящем и будущем»¹. Святая наивность юности! Пройдет каких-то три года, и от его сентиментальности не останется и следа. Преодолеть эту слабость ему помогут циничная мать, неверная жена и распутный друг Андрей Разумовский. Тогда же великий князь был искренно влюблен и потому счастлив. Со стороны казалось даже, что он забыл о горестном своем положении в мире развращенного екатерининского Двора, бесцеремонно отпихнувшего его от трона.

Если судить по сухим записям в камер-фурьерском журнале, то вторник 17 сентября 1773 года ничем вроде бы и не отличался от других дней этого месяца, размеренных и несуетливых. Двор жил ожиданием свадьбы, простой люд столицы — даровой выпивки и закуски.

В этот день императрица проснулась, как обычно, рано, выслушала доклад секретаря Безбородко, просмотрела и подписала неотложные бумаги, приняла сына и имела с ним короткий разговор, о чем — неизвестно. Расставшись с великим князем, она подошла к окну, за которым полыхала разноцветьем сентябрьских красок необычная петербургская осень — теплая, сухая, солнечная. Очарование природы никак не отразилось на Екатерине. Какая-то тень покрыла ее чело и не сходила — долго.

В первом часу пополудни ее величество прошла в Эрмитаж, где был назначен обед. К столу уже явились Павел Петрович с Натальей Алексеевной, ландграфиня с принцессами Амалией и Луизой, придворные, сановники. В продолжение трапезы мягко звучали валторны и кларнеты². Екатерина была не в духе. Лишь усилием воли заставляла она себя улыбаться и поддерживать общую беседу. Впрочем, «ложь была главным орудием царицы, — отмечал один из лучших знатоков ее правления Я.Л. Барсков, — всю жизнь, с раннего детства до глубокой старости, она пользовалась этим орудием, владея им как виртуоз, и обманывала родителей, гувернантку, мужа, любовников, подданных, иностранцев, современников и потомков»³.

Вечером все «соизволили шествовать в каретах в оперный дом и смотреть представление французской комедии с одним балетом». В ложе императрицы «заседали» принцессы Амалия и Луиза, вместе с ее светлостью ландграфиней — жених и невеста. После спектакля театралы вернулись во дворец. Екатерина удалилась в свои внутренние покои. Остальные пошли «кушать вечернее кушанье»⁴.

Как видно, даже «французская комедия с одним балетом» не подняла настроения ее величеству: от ужина она отказалась. Чем была недовольна царица? Что омрачило ее царственный лик?

Готовясь к перевороту, Екатерина Алексеевна создавала впечатление, будто претендует только на регентскую роль до совершеннолетия великого князя. Утвердившись на престоле, она уже не вспоминала об этом. Но зато помнили люди Никиты Ивановича Панина и убеждали цесаревича в незаконности присвоенных его матерью прав на российский престол. Женитьба Павла Петровича неизбежно должна была обострить их надежды на передачу короны ему, единственному наследнику Петра III. Императрица знала о настроениях оппозиции. Общение с его высочеством стало невыносимо для ее величества.

«Екатерина считала тот день потерянным, — вспоминал Александр Михайлович Тургенев, — когда ей, по этикету двора или каким-либо иным обстоятельствам, приходилось видеть своего сына»⁵.

Наконец закончился этот невыносимый день. Екатерина осталась одна. В тот вечер она еще не знала, что где-то в Оренбургской степи на рассвете 17 сентября 1773 года вошел в казачий круг вдруг оживший «отец» ее сына, свергнутый, убитый, зарытый в могилу на погосте Александро-Невской лавры одиннадцать лет назад. За покойного Петра III выдавал себя казак донской Зимовейской станицы Емельян Иванович Пугачев.

А не предчувствие ли назревающих грозных событий терзало в тот день душу ее величества? Все может быть...

Примечания

1. Эйдельман Н.Я. Грань веков. М., 1982. С. 26.

2. Камер-фурьерский церемониальный журнал 1773 года. С. 746.

3. Эйдельман Н.Я. Грань веков. М., 1982. С. 23.

4. Камер-фурьерский журнал... С. 746.

5. Записки Александра Михайловича Тургенева // Русская старина. 1887. № 1. С. 78.