Погода переменилась. Колючий ветер разогнал туман, очистил небо от мутно-серых туч, висевших над Москвой целыми месяцами. Грязные лужи затянуло хрупким поблескивающим ледком. Пошел лапчатый веселый снег. Первые зимние дни настолько подновили и прихорошили Москву, что ее и узнать было трудно.
Тимофей повел Лизу смотреть столицу.
Не видавшая доселе другого города, кроме Оренбурга, Лиза готова была бродить по улицам Москвы с утра до вечера. Ей интересно все: огромные здания, о каких она раньше не имела представления, шумное многолюдье повсюду, толчея роскошных карет на улицах при шестерках чудо-коней, господа и барыни в невиданных одеждах и дорогих мехах. Многое из увиденного не только удивляло, но и доставляло Лизе радость. Она хохотала до слез, когда очутилась с Тимофеем у Охотных рядов и увидела ручного медведя. Водил его на цепи сухонький и невидный мужичонка. Громадный медведище, словно покорный ребенок, выполнял все приказания своего поводыря. Вокруг мужика с медведем стояла толпа, и пробиться вперед было почти невозможно.
А у матерчатого балагана, над ситцевой занавеской, кукла — рыжебородый мужик — громким голосом зазывала на представление.
— Господа православные, мужики и бабочки, девки и барышни! Пожалте на развеселое Петрушкино представление! Петрушка сам вас зазывает, всех Петрушка приглашает, Петрушка хочет рассказать, дела веселые показать. Мимо не пройдите, в балаган наш заходите, насмеетесь до отказу, хватит до другого разу. Господин казачий депутат, с раскрасавицей женой, что в цветастом платке, не чурайтесь, заходите.
Тимофей улыбнулся, взял Лизу за руку, и они пошли к лавкам.
Лавки и лавчонки в торговых рядах Лизе не пришлись по душе.
— У нас в оренбургском Гостином дворе лавки куда лучше. Да и товаром побогаче. А тут чего? Глядеть не на что. Неужто в Москве все лавки такие?
— Ну, что ты! — возразил Тимофей. — Ты еще не видела настоящих московских лавок. А тебе купить-то чего надо?
— Если сказать по правде, — ответила Лиза, — у меня не было в задумке накупать каких-то московских товаров. Девчонкам гостинцев надо кое-каких приглядеть, чтобы не с пустыми руками приехать, они уже теперь большенькие стали. Да и прицениться, что почем, а то начнут соседки спрашивать, а я и не знаю.
— Если так, то давай пойдем в торговый пассаж, — предложил Тимофей.
— А это что такое? — спросила Лиза.
— Ну, как тебе сказать, что такое: большое здание, а в нем много лавок, как у нас в Гостином дворе, только... ну, сама, словом, увидишь.
В торговом пассаже Лиза растерялась. Ее поразило множество и разнообразие ранее невиданных товаров. Она останавливалась и подолгу стояла почти у каждого прилавка, не в силах оторвать взгляда от броско выставленных купцами товаров. А тут еще ловкие зазывалы. Хотя Лиза и говорила Тимофею, что почти ничего не собирается покупать в Москве, сейчас ей казалось, что почти все, выставленное перед ней, обязательно надо купить, будь то красивые пуговки, шелковая материя или серебристая тафта, остроносые цветные башмачки для девочек или сафьяновые полусапожки с серебряными подковками для нее, ладно сшитые и расписанные золотистыми нитями по верху голенища.
Боясь отстать, Лиза хваталась за руку Тимофея. Они прошли до конца весь пассаж с одной стороны, затем повернули в другую, нырнули в какой-то проход, очутились у широкой лестницы и поднялись на верхний этаж.
Как ни была ослеплена Лиза богатством торгового пассажа, приятностью купеческих зазывал и приказчиков, она заметила, что, где бы они ни проходили с Тимофеем, люди всюду на них обращают внимание.
— Это что на тебя так все поглядывают, Тимофей Иванович? — шутливо спросила Лиза, когда они вышли из тортового пассажа на улицу.
— Как?
— Ну, прямо как мышь на крупу. И не то чтоб простые бабенки, а, видать, из благородных. Барыньки. Да и мужики тоже.
— Это не на меня глядят, — улыбнувшись, сказал Тимофей. — Нужен я мужикам! К тебе приглядываются, откуда, мол, в Москве появилась такая раскрасавица.
— Хвали больше! — рассмеялась Лиза. — А то я глупенькая.
— Людей моя депутатская медаль интересует, Лизанька, — пояснил Тимофей.
— Да неужто она и тут такая почетная? — удивилась Лиза.
— А ты как думаешь? Ее ни за какие деньги не купишь.
— Может, кому и медаль глаза мозолит, а одна купчиха, такая дородная да пышнотелая, так на тебя глядела, что я уж хотела сказать ей доброе словечко. Вижу, вот взяла бы тебя и пригребла к себе.
Тимофей рассмеялся.
Вечером, при свете свечи, они втроем долго сидели и говорили о том, что видели, что запомнилось.
Лиза заметила, что в Москве множество церквей и они мало похожи одна на другую. Храм Ивана Великого настолько высок, что думается, глянешь на верхний золотой купол, и голова назад отвалится, а неподалеку, в том же Зарядье, стоят тоже нарядные и веселые, но такие маленькие церквушки, что кажется, можно любую на ладони поместить или спрятать в карман. Лизе понравился перезвон церковных колоколов: казалось, что церкви разговаривают между собой. Перезвон был настолько густой и многоголосый, что на какое-то время в воздухе гасли все шумы и стояла только музыка колоколов.
— И так хорошо на душе от того благовеста, — не скрывая своего восторга, говорила Лиза, — что даже плакать хочется. И радоваться тоже. А тебе, Тимош? И тебе, Никиток?
— Не знаю. — Тимофей пожал плечами. — Должно, попривык.
— А я будто не заметил, — стараясь скрыть неловкость, сказал Никита.
Лиза всплеснула руками.
— Ох вы, люди, люди! Что батечка, что сынок. Да где еще такое диво услыхать можно? Ну, а чего тебе, Никиток, по душе пришлось?
— Не знаю, — неохотно ответил Никита.
— Неужто так-таки ничего и не нравится здесь? — не отставала Лиза.
— Ну, как не нравится? Одно слово — Москва.
— Ну-ка, ну-ка, сын, сказывай, что тебе больше всего пришлось по душе? — вмешался Тимофей.
— Ей-право, папань, не знаю, — сознался Никита и тут же добавил: — Кремль. А знаешь, папань, я думал, он маленько другой.
— Какой же именно?
— Такой, как о нем сказывают, белокаменный. И Москва тоже.
— Люди говорят, что когда-то, в давнее время стены Кремля и вправду сплошь были из белого камня. Те стены сменили, построили нынешние. А название осталось прежнее — белокаменный. В Кремле почти все постройки белые. И в самой Москве тоже. Ты только пристальней вглядись.
— А чего глядеть, все стены заляпаны прямо до самой крыши. Наш Оренбург куда чище.
— Что верно, то верно, — поддержала Никиту Лиза. — Оренбург весь чистенький.
— И развалюх тут много, — продолжал Никита. — Это ж какая Москва, если в ней столько развалюх? И побирушек много. Куда не повернись, всюду побирушки тянутся рукой. Видать, голодные. Господа проходят мимо и не подают.
В Оренбурге побирушку можно заметить только на Гостином дворе или у церкви, и то — калеку безногую. А тут и старые, и детишки. Нет, в Оренбурге куда лучше. А ты, папань, как скажешь?
— Оренбург еще и полсотни лет не стоит, он как новенькая игрушка, а Москва уже больше полтысячи, — вдумываясь в слова сына, сказал Тимофей. — Но все равно я тебе так отвечу, Никита: красивее Москвы, а особенно Кремля я города себе и не мыслю. А какие есть дома!
Тимофей подолгу и охотно рассказывал сыну о красотах Москвы, а сам думал, что у Никиты цепкий и точный глаз, что сын замечает не только то, что блестит и привлекает к себе яркостью.
Дни шли за днями.
По времени Лизе и Никите уже следовало отбыть в обратный путь, но они не торопились с отъездом, решили задержаться в Москве, пока на заседании Уложенной Комиссии не состоится разговор о наказе оренбургских казаков. Выступать от оренбургского войска должен был Тимофей.
Тимофей тоже ждал этого дня, ждал и волновался.
В назначенный день заседание Комиссии не состоялось. Затем обсуждение казачьих наказов отложили еще раз. Ему было неловко перед женой и сыном, неловко оттого, что они могли плохо подумать о нем, мол, сановники из Комиссии совсем не считаются с ним, обходят его.
Однажды Тимофей пришел вечером домой и сказал Лизе, что долгожданный день наступил, завтра Комиссия будет обсуждать казачьи наказы. Он не спал почти всю ночь и ушел в Кремль, едва рассвело.
Домой Тимофей верпу лея раньше положенного времени.
Лиза с первого взгляда поняла — произошло что-то страшное, что до крайности встревожило и оскорбило Тимофея.
Заметив, что Тимофей уходит от разговора о случившемся, Лиза не стала расспрашивать, уложила его на теплую лежанку, укрыла тулупом, подала чашку топленого молока. Тимофей нехотя пил горячее молоко, а зубы слегка постукивали о чашку, будто трясла его лихоманка.
— Папань, чего случилось? — не выдержал Никита.
— Ладно, потом, — отогнала его Лиза. Она понимала, что сейчас Тимофей не в состоянии рассказывать о том, что произошло.
Проснулся Тимофей поздним вечером. Лиза напоила его малиновым настоем. Успокоившись, Тимофей рассказал, что его вычеркнули из списка депутатов, которые готовились выступать.
— Батюшки мои! — ужаснулась Лиза. — С чего они против тебя поднялись?
— Убей бог, не знаю. Один чиновник пояснил, будто из-за яицких казаков, в дело их зря влезал. А мне не верится.
Тимофей всю ночь с боку на бок ворочался на лежанке, его до боли в голове мучил один вопрос: неужто и вправду на Комиссии нельзя говорить о том, что думаешь? Если это так, то зачем же тогда и вся Комиссия, зачем весь этот перезвон? И уже в который раз утешал себя Тимофей, что Комиссия пошла не по той дороге, которую наметила императрица Екатерина Алексеевна. Не туда потянула Комиссия. У государыни много дел, и все же настанет час, когда она доберется до Комиссии — и этому придет конец. Тогда все встанет на свое место.
Лиза по-своему оценила беду Тимофея.
— Ты и впрямь не за то взялся, Тимофей Иванович, посылали тебя оренбургские, а ты вцепился в дела яицких казаков. А они, всем ведомо, смутьяны. Смутьяны на весь Яик.
— Не берись судить о том, чего хорошо не знаешь, — прикрикнул на нее Тимофей.
Купец Фомичев сообщил Тимофею, что на неделе в Оренбург отправляет обоз с товаром и с ним могут уехать Лиза и Никита.
— Последний обоз, — пояснил он. — До самой весны другой оказии не будет.
Лиза стала собираться в далекую дорогу.
В солнечный морозный полдень, когда глаза слепли от блеска золоченых крестов многочисленных московских церквей, Лиза и Никита с тем попутным обозом покинули Москву. Тимофей проводил их до заставы, еще раз крепко обнял их, расцеловал, покрестил на дорогу. Обоз скрылся за поворотом, а Тимофей, накинув повод на руку, стоял возле топтавшегося на месте коня и с грустью смотрел вслед.
Когда еще доведется увидеть их?
При прощании в глазах Лизы таилась задумчивость. Может, обиделась за вчерашние его слова насчет Василия Тамбовцева? Но если сказать по правде, обидного для нее ничего и не было сказано.
Тимофею вспомнился вечер накануне.
...Знакомые казаки, узнав, что гости Тимофея уезжают, явились к нему на квартиру и устроили проводы. Ничего в том плохого. А Тимофею и Лизе было приятно такое внимание земляков. Лиза пела со всеми, смеялась.
Василий Тамбовцев сорвался с места и выскочил из горницы. Вскоре он привел трех музыкантов: скрипача, дударя и мальчишку с бубном.
Заиграла музыка. Тамбовцев протянул хозяйке руку, Лиза подала свою, и они пошли в пляс.
Василий Тамбовцев умел плясать, но Лиза нисколько ему не уступала. Он брал быстротой, легкостью, плясовой выступкой, да такой узорчатой, что иному и не придумать. Василий не соперничал с Лизой, не выхвалялся своей лихой удалью, а подыгрывал ей. Лиза разгадала манеру Тамбовцева и смело повела танец; она то шла так медленно и плавно, что, казалось, будто стояла на одном месте, лишь постукивали подковки, то стремительно кружилась. Концы лежавшего на ее плечах белого шелкового платка, усеянного алыми розами, взвивались вокруг нее будто бело-розовое облако.
Тимофей глаз не мог оторвать от удачливых танцоров.
Он и сам плясал не хуже других, но понимал — до Тамбовцева ему далеко. Лиза вызвала его, он отказался. Лизу приглашали наперебой, и она, веселая, раскрасневшаяся, казалось, не знала устали. Тамбовцев почти никому не уступал ее. Тимофей заметил, что во время танца Василий, будто невзначай, крепче, чем положено, прижимает к себе Лизу. А Лиза не замечала этого или же делала вид, что не замечает.
Тимофею хотелось подойти к Тамбовцеву и отвалить ему крепкую оплеуху, но он, как хозяин, не хотел заводить в своем доме скандала, не хотел обижать Лизу. В нем появилось чувство настороженности и недоверия к Василию, и он готов был поклясться, что Тамбовцев недобрый человек. Об этом он и сказал вчера Лизе...
Думая о вчерашнем, Тимофей даже вздрогнул и ошалело глянул по сторонам, так поразила его новая мысль.
Вскочив на коня, Тимофей подался домой.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |