Глава двадцатая

Когда Тимофей проснулся, на дворе уже было светло. На востоке, за крепостью, виднелось порозовевшее небо. Неподалеку от Тимофея, широко разбросав руки, крепко спал его вестовой, а рядом с ним, подобрав под себя ноги, с закрытыми глазами сидел Альметь и, чуть шевеля губами, молился. Слышался людской гомон, позвякивание ведер, беззлобная перебранка. Некоторые казаки уже поили лошадей, многие еще спали во дворе.

Тимофей подумал, что стрельба ему пригрезилась, но тут опять за стенами крепости захлопали выстрелы и вслед за ними ударила пушка. Вестовой Тимофея сорвался со своего места и, растерянно оглядываясь по сторонам, спросонья не мог понять, где он находится и что это за стрельба.

Вскочили казаки. Кто не проснулся, того будили кулаками. Началась суетня. Лишь Альметь оставался в прежнем положении до тех пор, пока не закончил свою молитву.

К Тимофею подошел Кузнецов.

— Что там такое? — спросил Тимофей.

— Они, — подчеркнуто сказал Кузнецов.

— Много?

— Да нет, не так чтобы. Разъезд, я думаю.

— Стреляли крепостные?

— Да, — ответил Кузнецов.

— А те?

— Тоже отстреливались. Сейчас картечью двоих сразили. Ихних. Подхватили убитых и ускакали.

— Поднимайте казаков, — приказал Тимофей. — Чтоб полк через десять минут был готов к действию.

— А он и так, можно сказать, готов. Хорошо, что люди маленько передохнули да подкрепились. А калмыки-то, Тимофей Иванович, ушли.

— Они отпросились ночевать в степи.

— Нигде их не видать, Тимофей Иванович. Как сквозь землю провалились.

— Неужто сбежали?

— Очень даже возможно. А ребята шепчутся — де, мол, туда ушли...

— Без моей команды ни шагу! — повторил Тимофей свой приказ.

— Так я все понимаю.

Подскакавший вестовой сказал, что барон Билов требует господина сотника на военный совет в комендантское управление.

Здание комендантского управления было лучшим и наиболее заметным строением Татищевой: высокие стены из толстых бревен прочно покоились на массивном каменном фундаменте. С крыльца и окон комендантского дома хорошо была видна степь и рощи у реки.

Барон Билов был в воинственном настроении. То обстоятельство, что ему удалось увести из-под удара многотысячной армии самозванца свой, как он считал, малочисленный отряд, бодрило и радовало его, и он чувствовал себя почти победителем. Речь его была не многословна, но голос звучал твердо и требовательно.

— Я благодарю господа, — заговорил он, — что он вразумил и благословил нас своевременно укрыться здесь, и мы теперь готовы нанести сокрушающий удар по Емельке Пугачеву. Стены крепости надежные, с местным гарнизоном у нас сейчас более тысячи воинов, мы имеем тринадцать орудий. Господин комендант доложил мне, что в погребах имеется порох, свинец и много снарядов. Мы можем выдержать длительную осаду. Господин комендант также сказал мне, что есть большие запасы продовольствия, которого хватит на длительное время, если самозванец окажется коварен и нам не удастся в ближайшее время разгромить его отряд. Мы будем подпускать самозванца ближе к крепостным стенам и расстреливать картечью, ядрами и стрельбой из ружей. Господин сотник, — обратился он к Тимофею, — мы будем у вас забирать часть казаков, пусть постреливают из-за стены.

Офицеры были согласны с планом барона Билова. Говорили, что если вести удачную прицельную стрельбу из засады, то за два-три дня можно уничтожить любую армию. Некоторые принялись ссылаться на опыт былых сражений.

Тимофей был уверен, что барон Билов боится покинуть стены крепости и надеется выдержать осаду до прихода подкрепления из Яицка, и он сказал:

— Казаки, господин барон, стреляют не хуже и на полном скаку. Но их главное оружие — сабля и пика. Они — атакующая сила.

— Да, да, я это понимаю. Мы будем Емельку атаковать вашими казаками.

— Господин барон, — наконец заговорил полковник Елагин. — За вами, конечно, решающее слово. Но я не могу согласиться с той методой ведения операции, которую избрали вы. Перейти к обороне — худший вид сражения. Необходимо атаковать, выйти в открытое поле и атаковать противника. Крепость никуда не денется и никуда не уйдет от нас.

— Господин полковник, — перебил Елагина барон. — Я же вам сказал, что, по имеющимся слухам, у Емельки армия более трех тысяч, они сумеют проглотить нас.

— Да какая же это армия! — презрительно бросил полковник Елагин. — Сброд. А мы солдаты, регулярная армия, да наш отряд может разбить такого сброда не три, а пять тысяч. Я призываю встретить самозванца в открытом поле, атаковать и нанести ему поражение.

— Я с вами согласен, полковник, — сказал барон Билов. — Ваша мысль верная, умная. И мы... выйдем в открытую схватку с Емелькой... когда узнаем, какие у него силы. Спешить нельзя. Сейчас же мы будем убивать их из крепости. Это мой приказ.

— Они нас ядрами забросают, — не выдержал полковник Елагин. — Нам придется стрелять во все стороны, а им палить в одно место. В крепость.

— Приказываю исполнять! — уже не сдерживая раздражения, повысил голос барон Билов. — Попрошу офицеров по своим местам.

Над крепостью загудел набат.

— Это сигнал, господа, — перекрестившись, спокойно сказал полковник Елагин. — На колокольне наблюдатели. Должно быть, показался Емелька.

Елагин подошел к окну, к другим метнулись остальные.

— Это они. Вон, видите? — обратился Елагин к Тимофею.

Тимофей увидел немалый конный отряд, двигавшийся со стороны Нижне-Озерной крепости. Из-за дальности расстояния трудно было определить, как велик этот отряд, но уже можно было сказать с уверенностью, что здесь не сотня всадников и не две, а значительно больше.

— Нет, вы подумайте, каков наглец, — возмущенно сказал полковник Елагин, поглядев в подзорную трубу. — Разбойники несут знамена. А? Шайка изрядная, — продолжал он. — Но их не столько, как то доносили слухи.

— Позвольте мне взглянуть, господин полковник, — попросил Тимофей.

Елагин охотно протянул ему трубу.

— Пожалуйста, пожалуйста, смотрите.

Тимофей сразу же заметил, что конница Пугачева рассыпалась широко по фронту не потому, что была так уж многочисленна... Тимофей улыбнулся — понятный прием, попытка убедить противника в превосходстве своих сил. «Если бы у самозванца набралось три тысячи сабель, он не пошел бы на такую демонстрацию. Нет в том надобности. Даже наоборот, главная лавина конницы, открыто показанная противнику, сама за себя скажет. Нет, у самозванца трех тысяч не наберется. Тысяча, может, побольше. В общем-то я не ошибся», — думал Тимофей. Тут он заметил во вражеском переднем ряду группу конников, с трех сторон окружавших всадника на белом коне, одетого в алую одежду. Приложив к глазам подзорную трубу, он рассматривал крепость Татищеву. Конь гарцевал под ним, но всадник не обращал на это внимания.

Что задумал этот человек — догадаться было трудно. Он поговорил со своими приближенными, махнул рукой, и его войска начали откатываться назад.

— Уходят, уходят! — радостно воскликнул барон Билов, тоже наблюдавший за противником в подзорную трубу. — Я же говорил, что они не решаются напасть на такую крепость, как Татищева.

— Господин барон, — взмолился Елагин, — давайте ударим вслед, клянусь богом, их меньше, нежели говорили.

Барон Билов был неумолим.

— Спешить не надо, господин полковник, мы еще не знаем, что задумал этот негодяй. Наконец, должен подоспеть сикурс из Яицкого городка, не может он потеряться в степи.

— Тогда позвольте, господин барон, мне послать разведку вон на тот курган. Он господствует над местностью, и с него далеко видна вся степь. Мне кажется, нельзя упускать из вида этого бродягу.

Барон Билов согласно кивнул головой.

— Но, господин полковник, осторожно, осторожно.

В направлении кургана выступил отряд человек в пятьдесят. Он состоял из солдат оренбургского батальона и казаков, служивших в Татищевой. Шестерка лошадей тащила пушку.

Стоя на земляном валу, Тимофей напряженно следил за отрядом. Что-то будет? Не может самозванец оставить без внимания эту смелую вылазку.

На половине расстояния между крепостью и курганом офицер, командовавший отрядом, оставил пушку, и орудийная прислуга заняла боевую готовность.

— Ах, молодцы, знают дело, — похвалил разведчиков полковник Елагин. — С любой стороны покажись разбойники — и сразу же картечью.

А «разбойники» вроде только бы и ждали этих слов. Отряд был недалек от своей цели, когда из-за невысокого курганчика, на который никто и внимания не обращал, выкатилась конница, около сотни всадников, и галопом устремилась наперерез разведчикам.

Появление противника первым заметил Елагин. От неожиданности он вскрикнул, забыв об окружающих, сложил трубой ладони у рта и стал кричать во весь свой голос:

— Ребята, ребята, гляди вправо, гляди вправо! Назад! Назад!

Но разведчики не слышали голоса своего коменданта и, лишь когда он выстрелил из пистолета, увидели надвигавшуюся опасность. Пушкари своевременно заметили пугачевцев, сообразили, что одной пушкой не сдержать такую лавину, и, не дав ни одного выстрела, нахлестывая лошадей, помчались к Татищевой. У офицера, командира разведчиков, был резвый и быстрый конь. Тимофей видел, как, почти распластавшись, конь все дальше уносил всадника от пугачевцев. Казалось, что офицер спасен, но тут грянул выстрел, и всадник, заваливаясь назад, упал на землю. Кто-то из разведчиков пытался отстреливаться, но в ответ грянуло несколько выстрелов, затем сверкнули шашки, и бой окончился. Из полусотни в крепость вернулись только артиллеристы — четыре человека.

В пугачевском отряде наступило непонятное замешательство, было похоже, что там советуются, что предпринять дальше. От отряда отделилась группа всадников и, пришпоривая коней, помчалась к крепости.

— Орудия к бою! — приказал полковник Елагин.

Но на него отчаянно замахал руками барон Билов.

— Нельзя, нельзя, господин полковник, нельзя, у них белый флаг. Парламентеры.

— Господин барон, я не уполномочен моей государыней вести переговоры с бунтовщиками, — решительно заявил полковник Елагин.

— А я приказываю. Возможно, они хотят выдать самого Емельку. Надо послушать, что они скажут.

Полковник Елагин не нашед что возразить барону и нехотя подчинился.

Пугачевцы подскакали почти к самой стене крепости.

Приподняв саблю с привязанным к ней платком, вперед выдвинулся казак. Тимофей сразу узнал его. На душе у него стало как-то радостнее: то был Шигаев.

С первого знакомства Максим Григорьевич Шигаев внушил Тимофею большое уважение и доверие к себе. И уж, конечно, если Шигаев находился в стане Пугачева, то армия самозванца — не разбойничья шайка.

— Не стреляйте в нас! — прокричал Шигаев. — Мы приехали для переговоров.

— Вот я тебе сейчас, мошенник, — не выдержал полковник Елагин. — Государынины слуги не будут вести переговоры с изменниками и разбойниками.

— А мы не разбойники, — возразил Шигаев. — Мы тоже слуги. Только не государыни, а его императорского величества Петра Федоровича Третьего, и мы просим, чтобы вы выслали для переговоров казаков. Так-то лучше будет, может, без кровопроливства обойдемся.

— Я в тебя, мошенник, сейчас картечь выпущу, — прикрикнул на него полковник Елагин.

Но тут снова вмешался барон Билов и приказал Тимофею выслать десяток оренбургских казаков.

— Только похрабрее и понадежнее, — подсказал барон Билов.

— Пошли хорунжего Соболева, — приказал Тимофей Кузнецову.

Крепостные ворота распахнулись, выпустив Соболева и его спутников.

И вот неподалеку от ворот сошлись казаки яицкие и оренбургские. Десять с одной стороны, десять — с другой.

Сначала говорил Шигаев, затем Соболев, потом в разговор вступили остальные. Тимофей напряженно следил за ходом переговоров, он боялся, как бы одна сторона не оскорбила чем-нибудь другую и не началась бы потасовка.

Наконец, Соболев с казаками вернулись в крепость, а Шигаев со своим десятком остался на месте, все еще держа в руке саблю с белым платком.

— Тимофей Иванович, они велят сдаваться, — козырнув, доложил Тимофею Соболев.

— Что они говорили? Доложи, — прикрикнул появившийся здесь барон Билов. — Говори все, что плетет этот бунтовщик.

— Говорят, ваше превосходительство, они посланцы от самого императора Петра Федоровича, — сообщил Соболев. — И будто государь Петр Федорович просил передать нам всем, чтоб мы сдавались, чтоб крепость не воевала против них.

— Так ведь это же все обман, глупые вы люди! — вспылил полковник Елагин. — Что ответили вы этим супостатам?

— А нам, ваше благородие, господин полковник, не было велено ничего отвечать, — сказал Соболев. — Мы больше помалкивали. Они спрашивают: кому вы, мол, служите? А мы отвечаем, государыне императрице. А они, мол, государь велел перейти к нему на службу.

— Почему они не уехали, чего ждут? — спросил барон Билов.

— Ответа ждут, ваше высокопревосходительство, — сказал Соболев.

— Поезжай, хорунжий, к ним, — сказал барон Билов, — и скажи, что государя Петра Федоровича нет, что он умер. Что он похоронен и больше его никогда не будет. Скажи, что их обманул бродяга, вор и проходимец казак Емелька Пугачев. И пусть они, пока не поздно, одумаются, иначе им может быть много плохого. Ты понял меня? — спросил барон Билов.

Соболев смущенно пожал плечами:

— Понять-то я понял, ваше высокопревосходительство, только сказывать мне это больно...

— Ничего не бойся, а говори так, как велит бригадир, — вмешался полковник Елагин.

Соболев поскакал к поджидавшим его пугачевцам.

На этот раз он задержался недолго. Тимофей видел, как Соболев что-то сказал Шигаеву, тот недоуменно пожал плечами и, словно рубя воздух, несколько раз, сверху вниз, взмахнул правой рукой, видимо, каждый свой жест сопровождая какими-то строгими словами. Затем тронул коня и ускакал к своим. За ним двинулись его спутники.

— О чем он там разглагольствует? — нервничал полковник Елагин.

— Ну, передал, голубчик? — спросил барон Билов как можно мягче и ласковее, словно от его тона зависел ответ Соболева.

— Все передал, как было велено.

— Молодец. И что же они?

— Они сказали, что ежели мы им сдадимся, то государь никого не тронет и простит все наши вины перед ним, а ежели будем против его войска поднимать войну, то чтоб пеняли на себя.

За это время войска Пугачева подвинулись к крепости настолько близко, что Тимофей уже без подзорной трубы видел Шигаева, подъехавшего к всаднику в алом кафтане. Нетрудно было догадаться, что это и есть сам Пугачев. Долго ли может длиться это необъявленное перемирие? Не для того же Пугачев подступил к крепости, чтобы издали любоваться ею. Пройдет некоторое время, возможно несколько часов, и, конечно, он двинет свою армию на приступ, на штурм.

Теперь Тимофею совершенно ясно, что у Пугачева не такие уж большие силы.

«Понимаешь ли ты, смелый человек в алом кафтане, — думал Тимофей, — что под этой крепостью твоя судьба: или конец твоей задумки, или же начало твоей большой дороги. И твоя судьба сейчас в моих руках. При поддержке солдат мой полк тебя разобьет. И тогда конец твоей задумке, Петр Федорович — смелый человек. Бой будет большой и кровавый. Если тебе удастся по воле случая разбить нас, то ты обессилеешь и не сможешь ударить на Оренбург. А разобьем тебя мы — повсюду полетит молва, что Петр Федорович разгромлен. Это и будет конец твоей затее. Но я не обнажу против тебя своей шашки. И дело совсем не в тебе, смелый человек... Людям по сердцу твой манифест. Были над Россией сумерки, неужто так они и останутся? — Тимофей вдруг понял, что решение им принято — другого не будет. — Оренбургские казаки пойдут за тобой. Наступил решающий момент, времени в обрез, нужно действовать.

Надо бы вывести казаков из крепости до начала боя, — продолжал размышлять Тимофей. — Когда вступят в дело пушки, выводить казаков рискованно, да и здесь держать их небезопасно: ядра полетят, картечь засвистит, а люди на улицах и открытых дворах, и кони под небом. Что останется от казачьего полка?»

Решившись, Тимофей подошел к барону Билову:

— Господин барон, разрешите мне с моим полком ударить по самозванцу, пока у того войска еще не выстроились. Стремительной атакой я надеюсь опрокинуть его.

— И вы готовы? — веря и не веря спросил барон Билов.

— Да. Я готов.

Через несколько минут лавина в шестьсот конников вылилась из ворот Татищевой крепости в степь.

— За мной! Марш! Марш! — крикнул Тимофей и пустил своего коня в намет, по направлению к войскам Пугачева. За ним мчались сотни.

Среди повстанцев наступило замешательство, там не ожидали таких решительных действий со стороны Татищевой.

Тимофей заметил в лагере пугачевцев движение.

Всадник в алом кафтане что-то приказал, толпа всадников раздвинулась, и Тимофей увидел направленные в сторону крепости пушки. Теперь они должны были ударить прямой наводкой по казачьим сотням Тимофея.

К Тимофею подскакал Кузнецов.

— Тимофей Иванович, как бы картечью по нам не шарахнули?

— Жми давай, — ответил, не глядя на него, Тимофей.

Он хотел увести сотни подальше от крепостных стен, потому что знал, как только наступит критический момент и в Татищевой поймут его замысел, крепостные батареи откроют по его отряду огонь. Еще немного. Еще... чтоб поменьше человеческих жертв.

Над головами пугачевцев вспыхнуло несколько белых дымков.

— Стреляют! — крикнул Кузнецов.

Тимофей услышал за спиной чей-то крик, видно вражеское ядро угодило в цель.

«Еще бы несколько минут...»

— Снова пушки заряжают, — сказал Кузнецов. — Не опоздать бы, Тимофей Иванович.

— Да, время, — решил Тимофей. — Айда, Кузнецов! Казаки, за мной! — крикнул он. Выхватив из кармана белый платок, Тимофей наколол его на саблю, как делал это недавно Шигаев, и приподнял саблю над головой. Оглянувшись, он увидел за собой еще несколько таких же белых флагов.

«Значит, казаки готовились!»

Стрельба прекратилась.

Несколько всадников отделились от пугаческой толпы и помчались навстречу Тимофею и его отряду.

Тимофей впервые почувствовал, как заныло, затосковало у него сердце. В одно мгновение он понял, что прошлое ушло от него навсегда. И хорошее, и плохое.