Глава первая

— Что, в штаны наклали, так теперь сдаваться явились? — неприязненно сказал рыжебородый казак в ярко-васильковом кафтане, первым подскакавший к Тимофею. — Ну, чего молчишь, сказывай! Али язык проглотил? Я тебя спрашиваю: сдаваться прибыли?

— А ты кто такой и почему на меня голос поднимаешь? — стараясь говорить спокойно, сказал Тимофей.

Сейчас вокруг него собралось уже более десятка пугачевцев. Все они недоброжелательно посматривали на Тимофея и ждали, не прикажет ли чего казак в васильковом кафтане.

— А я государев полковник, Дмитрий Лысов, — сказал он. — Командую полком яицких казаков. А ты нос не дери, мы знаем тебя, шкура поганая...

Тимофей хотел ответить Лысову но менее обидными словами, но вовремя спохватился. Не время заниматься препирательством. Не для того он привел сюда шесть сотен, которые сейчас напряженно ждут его команды.

Крепостные батареи тем временем открыли пальбу.

От толпы пугачевцев отделилась новая группа всадников и галопом примчалась к месту встречи Тимофея и Лысова. Впереди скакал на белом коне человек в алой одежде, которого Тимофей еще раньше приметил и признал за Пугачева, а рядом с ним ехал Максим Григорьевич Шигаев.

Пугачев остановился почти рядом, а Шигаев, оттеснив коня Лысова, приблизился вплотную и радостно протянул Тимофею руку.

— Здравствуйте, Тимофей Иванович! — вскрикнул он и, обернувшись к самозванцу, сказал: — Ваше величество, это сотник оренбургских казаков Тимофей Иванович Подуров.

Напряженность и строгость сбежали с лица Пугачева, он слегка прищурил левый глаз, как бы стараясь что-то вспомнить.

— Говоришь, Подуров Тимофей, да? Ну, как же, как же...

Тимофею было достаточно одного взгляда, чтобы определить, что никакой это не Петр Федорович. Перед ним был чернобородый казак с умными, проницательными глазами. Под ним ходуном ходит горячий конь, быстро перебирая ногами, а «государь император» и не замечает этого.

— Мне некогда сейчас долго расталалакивать, — сказал Пугачев. — Вон с Татищевой уже начинают ядришки посылать сюды. Сказывай, зачем прибыл, только покороче.

Тимофей сошел с коня, бросил повод Шигаеву и, опустившись на одно колено перед Пугачевым, сказал:

— Оренбургские казаки прибыли служить вам, ваше императорское величество. Приказывайте, государь.

Тимофею показалось, что по лицу Пугачева пробежала тень смущения. Может быть, только показалось?

— Служить, говорите? — строго и вместе с тем душевно спросил Пугачев.

— Так точно, ваше величество.

— Молодцы — оренбургские казаки! Благодарю за верность. Служите мне, а я вас не позабуду, — сказал Пугачев и протянул Тимофею руку, ладонью вниз. Тимофей понял, что рука подана для целования. Он всего лишь два раза на своем веку целовал руку: это была рука государыни Екатерины Алексеевны. Он почему-то был убежден, что царям рук не целуют. Но сообразив, что Пугачеву сейчас это нужно, не пропустив ни одного лишнего мгновения, приложился к загоревшей, с запахом конского пота, жилистой руке Пугачева.

Хотя Пугачев внешне принял это целование, как человек привыкший к таким почестям, все же от Тимофея не скрылась та еле заметная ухмылка, которая помимо воли Пугачева шевельнула его губы.

— Казаки все знают, кому пришли служить? — спросил Пугачев.

— Так точно! Знают, — ответил Тимофей.

— Сколько людей привел?

— Шесть сотен, ваше величество.

— О-го! Слыхали, господа старшинство? — обратился Пугачев к окружавшим его всадникам. — Выходит, целый полк. Ну, так быть же тебе, Тимофей Иванов, с нынешнего дня, моим царским полковником над оренбургскими казаками. Командуй! Служи мне верой и правдой.

— Для того прибыл, — не задумываясь, ответил Тимофей.

— А ты ему не больно-то, государь, давай доверие, — неожиданно заговорил полковник Лысов. — Про Иуду все знают, что он Христа продал за тридцать сребреников. Так вот, государь, этот самый Тимофей Подуров тоже есть настоящий иуда.

— Чего мелешь, Митрий? — возмутился Шигаев. — Ты разумеешь, какие слова тобой сказаны?

— Могу даже покреститься, — зло и насмешливо сказал Лысов, — что у меня на плечах не лохань, а голова.

— Не ко времени ты, полковник Лысов, смуту затеваешь, — нахмурившись, сказал Пугачев.

— А может, и ко времени, государь, — заговорил Лысов. — Вот кабы Христос знал, что Иуда будет христопродавцем, да сшиб бы с него голову, небось Христа никто не продал бы.

— Ваше величество, — заговорил Тимофей. — Лысов уже успел меня оскорбить один раз и теперь, в присутствии вашего величества. Если бы это случилось где-нибудь не при вашей особе, я бы заставил его отказаться от своих слов.

— Это мы еще поглядели бы, кто кого заставил, — зло сказал Лысов.

— Ваше величество! — обратился Тимофей к Пугачеву. — Пусть он сейчас в вашем присутствии скажет, о чем думает. В чем меня обвиняет.

— Давай сказывай, Дмитрий Лысов, только опять же — покороче, — приказал Пугачев.

— Он и вашим и нашим кланяется, ему доверять никак нельзя. Когда мы, яицкие казаки, страждали в Оренбурге, сидели в Гостином дворе в мешках каменных, где нас пытали, за ребра крючьями цепляли, морили голодом, капли воды в рот не давали, он в то время с оренбургским войсковым атаманом Васькой Могутовым расхаживал, на виселицы и на тела наших братьев яицких поглядывал. Аль не было? Скажи, Подуров. Я еще тогда знак подал тебе. Было или не было?

— Было, — коротко ответил Тимофей.

Пугачев нахмурился.

— Так ты что, сотник, изгалялся над своими братами, яицкими казаками, так я понимаю? — еще более мрачнея, спросил Пугачев.

— Мы с атаманом Могутовым заходили на Гостиный двор, только и всего. В этом и есть моя провинность.

— А кой шут тебя понес туда? — прикрикнул Пугачев.

— Ваше величество, Могутов был мой начальник, атаман оренбургских казаков. Он повел меня с собой. Отказаться я не мог.

— И то правда, — вдруг смягчился Пугачев. — Начальников слушаться надобно, на то они старшие.

Тут что-то хотел сказать Шигаев, но Пугачев взмахом руки остановил его.

— Полковник Лысов, что у тебя еще имеется против полковника Подурова? — спросил он.

Услышав, что Пугачев снова назвал его полковником, Тимофей с одобрением подумал о самозванце: похоже, не верит каждому навету, а пытается разобраться и найти правду. Это Тимофея обрадовало.

— Так я вот еще что скажу, государь. Медаль у него на грудях видишь? Золотая. Огромадная. Откудова она у него? Государыня наградила, — не скрывая озлобления, сказал Лысов. — Тебе служить ехал, а медаль твоей женки-государыни на грудях берег.

— А ну, полковник Подуров, чего ты на это скажешь? — потребовал Пугачев.

— То медаль не наградная, ваше величество, а депутатская, — пояснил Тимофей. — Меня оренбургские казаки выбрали депутатом в Комиссию новых законов, каждому депутату медаль такая выдана.

— Слыхали, слыхали, — сказал Пугачев. — Ну-к что ж, выходит, тебе от оренбургских казаков доверенность дадена. Так я разумею?

— Совершенно верно, ваше величество, а потому я ее с гордостью ношу и носить буду.

— А чего, господа старшинство, полковник Подуров разумеет как надобно, а? — обратился Пугачев к спутникам.

— Ваше величество, — заговорил Шигаев. — Он верный человек и в той самой Комиссии хотел выступить в защиту яицких казаков, а лазутчики выследили и рот ему заткнули. Что знаю, то знаю.

Видя, что слова Шигаева убедили Пугачева, Лысов недовольно буркнул:

— Так, ваше величество, ежели вы каждого будете полковником ставить, то, ой, сколько их разведется.

— А ты бы, Митрий, словами такими не бросался, — строго сказал Шигаев. — Не забывай, перед кем стоишь и с кем разговор ведешь. Я вам не раз говорил уже, ваше величество, что он у нас малость взбалмошный.

Пугачев, казалось, не обратил внимания на эти слова Шигаева.

— А ты, полковник Лысов, маленько прав. Сейчас мы спросим у оренбургских казаков, кого они назовут своим полковником. — Обернувшись к Тимофею, Пугачев приказал: — Скажи своим сотням, что я два слова им говорить буду. Поясни, кто я такой есть.

Тимофей вскочил на коня и двинулся к своим казакам, за ним тронулся Пугачев и вся его свита.

— Господа оренбургские казаки! — зычно проговорил Тимофей. — Государь император Петр Федорович Третий принимает нас на свою службу, господа казаки! Слава государю! Ура!

И шестьсот глоток, как одна, трижды прокричали «ура».

— Господа казаки! Слушайте государево слово! — не слезая с коня, Тимофей поклонился Пугачеву и отъехал немного в сторону» уступая ему место.

— Благодарствую, господа оренбургские казаки, за вашу службу и за вашу верность. Отцы и деды ваши служили моим предкам и малость успели послужить и мне, государю вашему Петру Федоровичу. И надеюсь, что в дальнейшем вы будете мне служить всей преданностью, своей жизнью и военным старанием, а я всех своих слуг не позабуду, что яицких казаков, так и вас оренбургских, илецких тоже и всех других, кто мне будет способствовать, чтоб мой трон забрать обратно. Благодарствую, господа оренбургские казаки.

В это время Кузнецов отсалютовал шашкой, и снова трижды прогремело «ура».

— У меня, детушки мои, сердце выболело, и я сказать бы вам много мог, да неколи. Сейчас ударим против супостата на крепость Татищеву. Только одно скажите мне, кто у вас должен быть полковник. Я от себя нарекаю таким вашего сотника Подурова Тимофея Ивановича. Люб он вам?

— Люб! — как вздох, пронеслось над сотнями.

— А ежели есть супротивники, не бойтесь, скажите во весь голос. Есть такие?

Ответом было молчание.

Пугачев слегка погладил свою черную бороду.

— Теперь у вас, господа казаки, свой полковник, извольте ему подчиняться. Как говорится в той присказке: «Бачилы очи, что покупали».

Кто-то весело рассмеялся. Пугачев тоже улыбнулся, слегка прищурив левый глаз.

По лицам своих казаков Тимофей заметил, что государь император пришелся им по душе.

— И еще, господа казаки, мое слово. Сейчас мы двинемся на приступ. Смелее, государево воинство, я буду с вами в первом ряду. А теперь, господа старшинство, вам мой приказ. Атаковывать крепость будем с двух сторон: атаман яицкого войска Андрей Витошнов и полковник Дмитрий Лысов ударят по крепости снизу. Командовать всем отрядом будет Витошнов, с ними же пойдет Иван Александрович Творогов — полковник илецких казаков. Другой отряд поведу я. Со мной будут казаки полковника Тимофея Подурова, калмыки, солдаты и казаки из других, взятых нами крепостей. А ну-ка, скажи нам, сотник Подуров, — неожиданно обратился Пугачев к Тимофею — ты ладненько знаешь эту самую крепость Татищеву, будь она неладна?

— Не скажу, ваше величество, что Татищеву знаю хорошо, но все-таки знаю.

— И как она? Народишко какой? И пушки тоже?

— В Татищевой комендантом служит полковник Елагин. Как мне показалось, он настоящий военный и дело свое знает. Это смелый и решительный человек, он все время требовал выступить из крепости и дать бой вашим войскам в поле.

— Гляди ты, значит, и вправду смелый. И почему же воздержался?

— Здесь старшим начальником бригадир барон Билов. Он и приказал не выступать из крепости.

— Ох, уж этот барон Билов, — сказал Пугачев. — Я задумывал прихватить его в поле, не удалось. Удрал. В Татищеву. Ну, а Солдатушки как? — снова обратился он к Тимофею. — Гарнизон?

— Гарнизон, я думаю, у полковника Елагина крепкий.

— Значит, крепость взять трудно? А ежели с маху? С налету?

— Предсказывать не могу. Но, мне кажется, улещать себя легкой победой не стоит. В крепости тринадцать пушек, поболее четырех сот солдат. Канониры у пушек и солдаты, это я так понимаю, люди, которые могут стрелять по-настоящему, зря зарядов тратить не будут.

— Значит, по-твоему, хорошие стрелки? — хитровато прищурив глаз, спросил Пугачев. — А чего же они ядра свои никак не направят в цель? Вон уж сколько раз пальнули, а вое в не-бушко.

— Про то не мне знать, ваше величество, — сказал Тимофей.

— Государь, — вмешался в разговор Дмитрий Лысов. — Так он же пужает, вы разве не видите?

— Поперед батьки в пекло не лезь, полковник, — прикрикнул Пугачев. — И когда я разговор веду, помалкивать надо.

— Ну, ежели так, то дозвольте мне сказать, ваше величество, — сказал Дмитрий Лысов. — Мы тут троечком пошептались маленько и... желаем вам несколько слов сказать. Тайно. Давайте отъедем чуток в сторонку.

Пугачев тронул коня, за ним последовали Лысов, Витошнов и Творогов.

Тимофею нетрудно было догадаться, что старшины на чем-то настаивают, уговаривают Пугачева, а он не соглашается с ними. Наконец все четверо вернулись.

— Мои полковники требуют, — сказал Пугачев, — чтобы ты, полковник Подуров, и твои казаки, весь полк, приняли присягу на верность мне.

— Мы готовы, ваше величество, — не задумываясь, ответил Тимофей. — Если говорить обо мне и многих казаках из моего полка, то в свое время, когда вы только взошли на престол, мы принимали; присягу. А я узнавал у священника, она и сейчас не порушена.

— Узнавал, говоришь? — спросил Пугачев.

— Так точно, ваше величество, узнавал.

— Нет, вы глядите, господа старшинство, — обратился Пугачев к своим приближенным. — Вот он, оказывается, какой человек.

— Но все же, я думаю, ваше величество, если мы вновь примем присягу, одно другому не помешает.

— Тоже верно, — сказал Пугачев. — Как говорится, каши маслом не испортишь. Эх, шут его возьми, неловко вести людей в сражение без присяги, но и времени нет. Поверим, полковник, твоей совести, а также отарой присяге. Ну, господа старшинство, по местам! На крепость! С богом! Жаль попа нету, с благословением божьим как-то сподручнее идти в бой. Вели, полковник Подуров, своим казакам за мной подаваться, — сказал Пугачев и, рванув повод, в галоп поскакал в степь, где за высоткой виднелись войска. Приказав полку двигаться следом, Тимофей поскакал за Пугачевым.