«В доме своем» Емельян прожил почти весь Филиппов (Рождественский) пост. Однако ближе к Рождеству (которое по старому стилю отмечается 25 декабря) засобирался в путь. «Приказав жене» приготовить на дорогу «харчю», он сообщил ей, что «поедит на Терек, и кали ево тамо примут, то он и за нею приедит»1. Пугачев и впрямь отправился на Терек и в отличие от сестры и зятя добрался до тамошних казаков.
Интересно, что на допросах осенью—зимой 1774 года самозванец так ничего и не сказал о своем пребывании на Тереке (об этом периоде его жизни мы знаем по другим источникам). На большом московском допросе в ноябре 1774 года он сообщил, что действительно поехал на Терек, но из-за болезни, а также потому, что «стоскнулось ему по жене и детях», решил вернуться домой. При этом, правда, Пугачев поведал довольно-таки фантастическую историю, как по пути встретились ему некие беглые люди «из Сибири» (их имен он, разумеется, не знал, хотя провел с ними более двух недель), показавшие ему лисью нору, в которой находилось «множество» золота2. Судя по всему, следователи не поверили сообщению о кладе, поскольку не предприняли ни малейшей попытки для его проверки. Да и сам Пугачев, кажется, не собирался настаивать на достоверности своего рассказа. Вполне понятно, зачем была нужна эта выдумка: поездка за «золотом» могла как минимум продлить его жизнь, а в лучшем случае дать еще одну возможность бежать. Не случайно он приписывал своим знакомым слова: «...здесь етово сокровища множество, да жаль-де, что всемилостивейшая государыня етово не знает»3, — то есть подчеркивал государственную значимость клада. Повторимся: если сама эта выдумка понятна, то причина, по которой Пугачеву, виновному перед властями в стольких преступлениях, понадобилось скрывать свое пребывание на Тереке, остается загадкой.
В терской станице Ищорской Пугачев объявился в первой половине января 1772 года, а оттуда поехал в станицу Дубовскую к атаману Терского казачьего войска Павлу Татаринцеву, которому заявил, что на Терек прибыл еще в прошлом 1771 году с Дона вместе со «сказочными казаками»* и хочет быть записан в Терское Семейное войско**. Просьба Пугачева была удовлетворена4. Причем, как явствует из документов, Емельян собирался жить на Тереке с женой, правда, назвал ее не Софьей Дмитриевной, а Прасковьей Фоминичной5. Не исключено, конечно, что Пугачев за такое короткое время успел подыскать себе на Тереке новую подругу. Однако более вероятным представляется, что по каким-то причинам он решил ввести в заблуждение казачьи власти, а потому переименовал свою Софью в Прасковью.
Во время недолгого пребывания на Тереке Пугачев успел пожить в трех станицах. Поначалу он был записан в Каргалинскую, потом определен в Дубовскую, откуда, наконец, с разрешения властей направился в Ищорскую. «Сказочные» казаки этой и некоторых других станиц были недовольны тем, что получали меньшее жалованье, чем коренные терцы. Прибыв в Ищорскую, Емельян принялся обсуждать проблемы новоселов, причем говорил, по всей видимости, настолько ярко и убедительно, что казаки трех станиц — Галюкаевской, Ищорской и Наурской — избрали его, человека на Тереке нового, своим войсковым атаманом и «просили его, Пугачева, чтобы он взял на себя ходатайство за них о испрошении им в Государственной Военной коллегии к произвождению денежнаго жалованья и провианта против Терскаго Семейнаго войска казаков»6.
Получив на дорогу от казаков «двадцать рублев денег», Пугачев отправился в Петербург. Но до столицы он так и не добрался — 8 февраля 1772 года, при выезде из Моздока, «за рогаткою»***, был схвачен местными казаками и «отдан под караул». Однако уже в ночь на 14 февраля арестант, отпросившись «для натуральной нужды на двор», в очередной раз бежал, да не один, а вместе с охранявшим его солдатом Венедиктом Лаптевым7.
Примечания
*. Сказочные казаки — взятые на учет («сказывавшиеся») и ограниченные в правах дети и внуки донских казаков, участвовавших в восстании Кондратия Булавина (1707—1709). До конца 1760-х годов по правительственному указанию ни на какие «казачьи службы» не назначались.
**. Терское Семейное (ранее — Аграханское) войско — донские казаки, после Гянджинского договора с Ираном (1735) переселенные с семьями на левый берег Терека.
***. Рогатка — здесь: легкое оборонительное заграждение из перекрещенных и скрепленных между собой деревянных брусьев и заостренных кольев.
1. Емельян Пугачев на следствии. С. 135. См. также: С. 237, 238; Акты о пребывании Пугачева в Моздоке // ЧОИДР. 1848. Кн. 1. С. 118; Пугачев на Кавказе // Русская старина (далее — РС). 1883. Т. 37. С. 167.
2. См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 135, 136.
3. Там же. С. 135.
4. См.: Акты о пребывании Пугачева в Моздоке. С. 121; Емельян Пугачев на следствии. С. 237, 238; Пугачев на Кавказе. С. 169—170; Юдин П. Указ. соч. С. 22, 23.
5. См.: Юдин П. Указ. соч. С. 23.
6. Емельян Пугачев на следствии. С. 238, 239. См. также: Акты о пребывании Пугачева в Моздоке. С. 120—122; Пугачев на Кавказе. С. 167, 170.
7. См.: Акты о пребывании Пугачева в Моздоке. С. 118, 119, 122; Пугачев на Кавказе. С. 167, 169, 170; Емельян Пугачев на следствии. С. 238; Дон и Нижнее Поволжье в период крестьянской войны 1773—1775 гг. С. 27, 36, 40.
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |