Глава 1. Начало

18 сентября 1773 года беглый донской казак, самозванец, Емельян Иванович Пугачев с горсткой мятежных товарищей подступил к Яицкому городку и направил в столицу яицких казаков свой манифест с призывом послужить «великому государю амператору Петру Федаравичу».

Так началось самое крупное восстание в истории России.

Глава Оренбургской губернии генерал-поручик И.А. Рейнсдорп узнал о происшествии 21 сентября. К этому времени Пугачев уже захватил несколько форпостов, расположенных по Яику, и остановился в Илецкой крепости, в 120 верстах от Оренбурга.

Губернатор в скором времени отправил против возмутителей отряд из 400 человек с 6 пушками под командой бригадира барона Х.Х. Билова. В Яицкий городок помчался курьер с требованием подкрепить Билова высылкой дополнительной команды. Кроме того были вызваны иррегулярные войска: 500 калмыков из Ставрополя, 300 татар из Каргалинской слободы и 500 башкир из ближайших волостей^*.

Возможно, формирование первого башкирского отряда было поручено башкирскому старшине Кулыю Балтачеву, находившемуся в те дни в Оренбурге. В своем прошении к императрице Екатерине II от 5 мая 1774 года он писал следующее: «Когда еще злодей... Пугачев с его толпою в прошлом 1773 году в сентябре месяце к городу Оренбургу приближался, тогда я от его высокопревосходительства... Рейнсдорпа з данным мне повелением из Оренбурга отправлен был в Башкирию для сбору и высылки их к Оренбургу на поражение того злодея...»¹.

О том, что Рейнсдорп с самого начала придавал серьезное значение случившемуся (ибо слишком свежи были воспоминания о бунте яицких казаков в 1772 году), говорят его последующие действия. В Петербург и соседние губернии были отправлены курьеры с известием, всем подведомственным чинам в города, крепости и заводы разослали указы о принятии «предосторожности». 25 сентября в Башкирию выехал почтовый комиссар мишарский старшина Мендей Тупеев. Он повез губернаторский указ башкирским старшинам ближайших к Оренбургу волостей о срочном наборе и отправке пятисотенного отряда.

Разъезжая по башкирским жительствам, комиссар получил вторичное повеление «башкирцов со излишеством выслать», т. е. увеличить команду.

В своем ответном рапорте от 28 числа он уверил губернатора, что «на завтрешней день старшина Ямансары Япаров с трехсотною командою во всякой исправности в деревню Имангулову приедит, а протчия оставшия не продолжаясь не одного часа денно и ношно отправлены ж быть имеют. Команды же других старшин соберутся на тож место. И как сто человек из них башкирцов исполнится, то при одном сотнике каждое сто отправляемы будут, а протчих оставших собрав я не в продолжительном времени с собою привезу»². Между тем мятежные казаки оставили Илецкий городок и с возросшими силами двинулись дальше, вверх по Яику. 27 сентября они разбили Билова и захватили Татищеву крепость. 300 Каргалинских татар, шедших к Билову, вынуждены были повернуть назад, а башкиры не появились вовсе.

Встревоженный таким оборотом дел Рейнсдорп 28 числа собрал совет из главных чиновников. На совете были учреждены следующие меры:

1. Разломать все мосты через Сакмару.

2. Пленных польских конфедератов отправить под конвоем в Троицкую крепость.

3. Привести в боевую готовность гарнизон и население города.

4. Каргалинских (сеитовских) татар перевести в город.

5. Привести в оборонительное состояние городские стены.

Как видим, оренбургские власти избрали тактику сугубо оборонительную. Хотя большая часть полков находилась на русско-турецком фронте, в Оренбурге имелись немалые воинские силы. По данным П. Рычкова, здесь к 30 сентября находилось 2988 боеспособных человек и 70 орудий. Этих сил было достаточно для успешных наступательных действий. Однако Рейнсдорп не хотел рисковать. Основную тяжесть в борьбе с мятежниками он рассчитывал переложить на «иноверческие» команды. Излюбленная тактика российских правителей разрешать проблемы, сталкивая между собой народы, на этот раз была безуспешной. Напротив, она привела к противоположному результату и имела катастрофические последствия.

30 сентября во всех церквах Оренбурга было прочитано воззвание к жителям, в котором сообщалось, что Пугачев «наказан кнутом, с поставлением на лице его знаков; но чтоб он в том познан не был, для того перед предводительствуемыми им никогда шапки не снимает»³. В дальнейшем Пугачев с успехом использовал эту нелепую ложь для доказательства своего «царского происхождения».

Пугачев и его сообщники три дня провели в Татищевой крепости, видимо, решая, что предпринять дальше. 29 числа они оставили крепость и двинулись к Оренбургу. Однако с ходу атаковать город не решились. Из Яицкого городка подходил затребованный отряд из 666 человек с тремя пушками под командой С.Л. Наумова.

Кроме того, Пугачеву, вероятно, стало известно, что за городом формируется большой башкирский отряд. В сложившейся обстановке он принимает решение обойти город слева, отрезать его от Башкирии и попытаться привлечь на свою сторону башкир и Каргалинских татар. Его отряд, состоящий в основном из яицких, илецких и оренбургских казаков, насчитывал около 2 тысяч, число орудий достигало 20.

1 октября из-под пера пугачевских писарей вышли два указа, адресованные губернатору и атаману Оренбургского казачьего войска подполковнику В.И. Могутову, с требованием сдать город и послужить «великому государю», а также воззвания к башкирскому народу. 2 октября повстанцы вошли в Каргалинскую (Сеитовскую) слободу.

Историографы пугачевского восстания (А.С. Пушкин, Н.Ф. Дубровин, В.В. Мавродин, С.Х. Алишев) датой вступления Пугачева в Каргалу считают 1 октября. Р.В. Овчинников называет даже 30 сентября. Однако архивные материалы свидетельствуют о том, что это событие имело место 2 октября. В «Журнале» Рейнсдорпа записано следующее: «в октябре 1-го числа означенный злодей Пугачев со всею его толпою из Татищевой крепости чрез Чернореченскую вступил в границу здешняго города и расположился по ту сторону реки Сакмары около Тевкелева хутора. 2-го, то есть на другой день в среду был в Сеитовской татарской слободе и из оной оставших мужеска полу возрастных обывателей к себе забрав, потянулся объявленной же стороною вверх по реке к Сакмарскому городку...»⁴.

Уфимская провинциальная канцелярия 6 октября 1773 года сообщала в Исетскую канцелярию о том, что посланный из Стерлитамакской соляной пристани на разведку подпрапорщик Синбирин 2 октября около 2 часов пополудни, находясь на горе Гребенки близ Сакмарского городка, увидел в Каргалинской слободе «неведомо какое войско». Причем в городке пугачевцев не было⁵.

Считаем необходимым привести выдержку еще из одного документа. На допросе в Казанской секретной комиссии каргалинский татарин старшина Муса Алеев показал, что до вступления в слободу повстанческого отряда к ним приехал яицкий казак из татар. Он передал старшине Абдрафику Абдуллину «Запечатанную в кунверт бумагу, объявляя при том, что тот указ от известного самозванца Пугачева... на татарском диалекте, а в нем написано (как то оной старшина вслух всем им сеитовским татарам читал), дабы они, татары, были ему, самозванцу, послушны и учинили ему надлежащим образом встречу. В то ж самое время реченной казак показывал запечатанный пакет ко всем уфимской провинции башкирским старшинам и просил туда отправления. Из-за чего упоминаемый старшина, дав по просьбе онаго Яицкого казака (для того, что он по-татарски грамоте не умеет), находящегося в той слободе, Уфимского уезда деревни Айсуак муллу Якшея, чей сын он, Улеев, не знает, к тем башкирским старшинам, нимало не мешкав, и отправил... По отправлении ж того казака в Башкирию, на другой день та злодейская толпа усмотрена близ той татарской слободы в немалом количестве... ту толпу, не доходя до их слободы с версту, и встретили... При том же самозванец приказал, дабы все они, не исключая и работников, в немедленном времяни собрались и на лошадях верхами ехали, а у кого оных нет, то пешие шли за ним в поход к Сакмарскому городку. А в то ж время, отправя туда бывшую при нем артиллерию... и толпу, сам с небольшим числом, например, человек до шестьдесят, в ту их слободу взъехал. И во оной слободе был, во-первых, по попутности, в доме у татарина Бакара Абдрахманова, по зову ево для питья вотки, а потом, у старшины отобедав, в тот Сакмарский городок уехал. Затем все они, в том числе Сеитовский ахун, муллы, старшина, и он, Улеев... на другой день в оной городок на лошадях верхами приехали. Того ж дни в тот ж городок приехал Уфимского уезда Ногайской дороги башкирской старшина Кинзя Арсланов с пятьюстами башкирцами каждой о дву конь...»⁶.

Из показаний самого Пугачева также следует, что он пробыл в Каргале непродолжительное время и в тот же день отправился в Сакмарский городок⁷.

В современной историографии сложилось мнение, что известные пугачевские манифесты, начинающиеся словами «Тысячью великой и высокой», «Я во свете всему войску и народом учрежденный великий государь», «Великий государь и над цари царь»⁸, датированные 1 октябрем 1773 года, были написаны в Каргалинской слободе и адресованы башкирским старшинам Кинзе Арсланову, Алибаю Мурзагулову, Кутлугильде Абдрахманову⁹.

Это мнение основано на показаниях пугачевского секретаря Балтая Идеркеева, сына Яицкого казака Идеркея Баймекова. Балтай показал, что под диктовку Пугачева, с помощью отца, писал первые манифесты к башкирам. После того, как эти манифесты были получены Кинзей Арслановым и Ямансары Япаровым, Кинзя отправил шесть человек навстречу повстанцам, шедшим к Оренбургу. Посланцы Кинзи встретились с Пугачевым в Сеитовской слободе «и сказывали, что вся их башкирская орда, буде он пошлет к ним свой указ, приклонится к нему». Пугачев приказал Балтаю написать указ к Кинзе Арсланову, Алибаю Мурзагулову и Кутлугильде Абдрахманову¹⁰.

Из вышеприведенных материалов видно, что Пугачев со своим отрядом вступил в слободу 2 октября. Следовательно, манифесты, опубликованные в книге «Документы ставки...», были составлены в другом месте. На наш взгляд, они появились на свет в Тевкелевом хуторе, находившемся в семи верстах от Оренбурга, на правом берегу Сакмары.

Именно эти воззвания вез башкирам упоминаемый Мусой Алеевым яицкий казак из татар (по всей вероятности, это был Идеркей Баймеков). Получив эти документы, Кинзя отправил своих представителей в Каргалу, где они 2 октября и встретились с Пугачевым. Тогда, на наш взгляд, и были написаны указы трем вышеперечисленным старшинам. Получив персональное приглашение, Кинзя явился в Сакмарский городок на следующий день, т. е. 3 октября. Указы, составленные 2 октября, не попали в руки властей и поэтому не сохранились. Манифесты от 1 октября, обращенные ко всему башкирскому народу, размножались в копиях и имели широкое хождение в народе. Поэтому они сохранились и стали известны науке.

Каргалинская слобода была основана в 1744 году переселенцами казанскими татарами. По числу жителей она почти равнялась Оренбургу. 350 каргалинцев, согласно указу губернатора, ушли в город, где были переданы в распоряжение подполковника коллежского советника И.Л. Тимашева и приняли участие в обороне. Большая часть мужского населения не пожелала покидать свои жительства и приняла участие в восстании. Из них был составлен пятисотенный полк под командой Мусы Алеева.

4 октября Пугачев оставил Сакмарск и ночевал вблизи Оренбурга. На следующий день он подступил к городу, имея уже около 3 тысяч человек. В городе успели подготовиться к отражению неприятеля. Были приведены в порядок крепостные стены, установлена мощная артиллерия. Регулярных и гарнизонных солдат и казаков подкрепили вооруженными купцами, разночинцами и сеитовскими татарами. 4 октября прибыл подполковник Наумов.

Детище первого губернатора И.И. Неплюева столица новоучрежденной Оренбургской губернии — была основана в 1743 году. Этому предшествовала длительная жестокая борьба с башкирами, не желавшими иметь у себя за спиной опорный пункт царизма. Свое присутствие в Башкирии царизм должен был поддерживать силой. Поэтому все города, заводы, монастыри, в которых жило русское население, возводились в виде крепостей. Кроме того на территории Башкирии в течение первой половины XVIII века было построено около 30 крепостей.

Оренбург представлял собой настоящую цитадель. Его четырехметровые стены протяженностью около 5 километров были усилены 12 бастионами и опоясаны глубоким рвом.

Для нерегулярной армии, не имевшей осадной техники, не владевшей искусством ведения осадной войны, Оренбург был неприступен.

Копия.

Указ Ея императорского величества самодержицы всероссийской генерал порутчика оренбургского губернатора и кавалера Рейнсдорпа Уфимского уезда верным башкирским старшинам и сотникам.

Я чрез сие уже к вам третично предлагаю собрався с командами вашими в помощь здешним войскам для поимки злодействующих в здешнем краю сюда поспешить, ибо медление ваше может вас благополучия вашего, которое могли получить вы при поимке сих злодеев от добычи из высочайшей Ея императорскаго величества милости лишить. Сия ж служба кажется имеет быть вам нетрудная и недальняя, но почти домашняя и не столько для защищения города Оренбурга, сколько собственно для доказательства вашей верности и усердия. А инаково употреблены вы будете ежели сий злодей упущен будет далее в каковом случае будет вам труднее, итак я паки вам старшинам и сотникам подтверждаю, по получении сего нимало не медля собрався, сюда или киргискою Заяицкого стороною или как вы за способнее признаете сюда ехать и в поиск за теми злодеями употребиться, которые топерь стоят около Сакмары.

Октября 4 дня 1773 года.
Иван РЕЙНСДОРП.

РГАДА, ф. 1100, д. 2, л. 206.

Первая атака была отбита сильным пушечным огнем. 8 октября пугачевцы пошли на приступ, но потерпели неудачу. 12 числа защитники предприняли вылазку. Упорный бой закончился безрезультатно для обеих сторон. Предприняв еще несколько штурмов, повстанцы перешли к блокаде.

Ранняя зима осложняла ведение боевых действий. 12 октября выпал первый снег, через два дня ударили морозы. 6 ноября пугачевцы вынуждены были перейти на зимние квартиры в казачью слободу Берда, в 7 верстах от города.

4 октября Рейнсдорп послал башкирам третий указ об отправке команды.

Мендею Тупееву не удалось выполнить возложенную на него задачу. Все отправляемые им команды неизменно оказывались у Пугачева. В конце концов, почувствовав опасность для своей жизни, он попросту сбежал в Уфу.

Но губернатор настойчиво пытался использовать башкир. 9 октября он направил ордер уфимскому воеводе полковнику А.Н. Борисову с требованием «тот час отправить на Ногайскую дорогу воеводского товарища, предписав ему, чтоб он со всею скоростию собрал на оной башкирцов к воинскому действию способнейших человек до 5000. И раздели их на две части, с здешними людьми сюда тем поспешнее отправил таким трактом, которой бы нимало не мог подвергать их опасности»¹¹.

Видимо, не вполне надеясь на башкирскую помощь, Рейнсдорп 12 октября приказал коменданту Озерной дистанции бригадиру А.А. Корфу, собрав из подведомственных крепостей людей и артиллерию, прибыть в Оренбург.

Исполняя полученный указ, Уфимская провинциальная канцелярия разослала башкирским и мишарским старшинам всех четырех дорог: Ногайской, Казанской, Сибирской и Осинской — письма, «дабы они с их командами и оружием, у кого какое есть, как наивозможно скорее к Стерлитамацкой пристани собрались»¹².

13 октября в Стерлитамак из Уфы отбыл товарищ воеводы коллежский асессор П.Н. Богданов в сопровождении «находящегося в Мензелинске по Оренбургской губернии командира» секунд-майора Н.И. Голова и трех князей Урановых. Следом отправились 100 нагайбакских казаков при сотнике Еремкине¹³.

Для того, чтобы облегчить задачу уфимских властей, губернатор решил самолично обратиться к башкирам. Приведем выдержки из его указа от 16 октября:

«...С крайним моим сожалением принужден я уведомиться, что наряженные против проявившихся около Оренбурга злодеев ближних Сувун-Кипчатской и Тамьянской волостей башкирцы человек с триста, забыв свою верноподданическую должность и учиненную в верности ея императорскому величеству присягу, пристали к ним злодеям.

Возьмите вы в здравое рассуждение, сколь сие их, башкирцов, к таким важным государственным злодеям предание ея императорскому величеству оскорбительно и самим им пагубно есть. Я не понимаю, с каким бы они намерением к сему злу приступили, ибо они разумеют, что сии злодеи надолго в их злодействе оставлены не будут, но, как скоро силы ея императорского величества собраны будут, так они и изчезнуть могут, а те башкирцы за сие их заблуждение и нарушение верноподданической должности и присяги неупустимой по законам казни подвержены быть могут, как то они напредь сего за таковые преступления страдали. ...а предводителем у них, злодеев, находится беглой казак Емельян Пугачев, которой за таковые ж ево пред сим учиненные злодейства жестоко наказан и, будучи ис числа честных людей извержен, не страшится разглашать о себе, якобы он государь, и тем простой народ уловляет, от чего советую вам крайне остеречись и никаким от стороны его ложным и лестным внушениям не верить, а всемерно подтщиться над сими злодеями, совокупись с здешними войски, учинить поиск, за то имущество сих злодеев позволяется вам в добычу, а сверх того за поимку и представление помянутого злодея, донского казака, дано быть имеет из казны ея императорского величества денег за живаго 500, а за убитого 250 рублей, а которые в том поиске отличными представятся, те особливо и знаками высочайшей ея императорского величества милости награждены быть имеют. В противном же сему случае можете подвергнуть себя высочайшему ея императорского величества гневу, каков противники из народа башкирского пред сим уже видели и еще в свежей памяти у вас находится»¹⁴.

То, что в критический момент царский наместник не находит других, более эффективных мер, кроме пресловутой политики «кнута и пряника», наглядно свидетельствует о скудности его административного арсенала.

Вскоре на пристань стали съезжаться воины. В основном это были жители Казанской и Сибирской дорог, ибо башкиры Ногайской дороги в большинстве своем уже находились в Берде, жители Осинской дороги стали прибывать в последнюю очередь. Часть жителей Казанской дороги, живших за рекой Ик и в районе Мензелинска, были мобилизованы казанским губернатором Брантом. Поэтому к 28 октября в Стерлитамакской (Ашкадарской) пристани собрались 2355 человек вместо 5000¹⁵.

Вблизи пристани уже разъезжали пугачевские агитаторы. 24 октября Красноуфимская воеводская канцелярия получила известие из Уфимской провинциальной канцелярии о том, что «по Ногайской дороге ездят посланныя от известной злодейской изменнической толпы старшины Кинзи Арасланова сын Слявчин да сотника Тюкана Болтасева сын Юлай и писарь, а как зовут и чей сын, не знают, да брат Кинзин Кутлугильда Арасланов и протчия той изменнической толпы согласники кинзиной команды башкирцы с объявительными от изменнической толпы письмами соглашая народ в согласии оной, которая ездя около пристани недавно проехали в команду старшины Кедряся Муллакаева и в протчие лежащие по Деме реке волости. И хотя для поиску сих шпионов он, господин Богданов, от себя нарочного послал, однако ж в Уфимской провинциальной канцелярии разсуждено на тое Ногайскую дорогу для поиску и поимки оных разглашающих от злодейской толпы шпионов отправить (и отправлены нарочныя капитан Пасмаров и атаман Бурцов с приданными в команду их людьми)...¹⁶.

Южная часть почтового тракта Оренбург — Уфа была заблокирована. На ямских станциях Урал и Бугульчан стояли повстанческие отряды¹⁷. Около Зилаирской крепости 800 башкир, набранных для отправки к Оренбургу, решили присоединиться к восстанию¹⁸.

Теперь посмотрим, как отреагировало на событие русское население. На территории Ногайской дороги в середине XVIII века были построены следующие заводы: Воскресенский, Верхоторский, Преображенский, Покровский медеплавильные, Белорецкий доменно-передельный, принадлежавшие Я.Б. Твердышеву и И.С. Мясникову, Авзяно-Петровские доменно-передельные Е.Н. Демидова, Кано-Никольский медеплавильный И.А. Масалова, Вознесенский медеплавильный казенный. На этих заводах работали русские крестьяне из крепостных, а также приписные, т. е. привезенные из других мест, в основном из Казанского уезда, на определенный срок; небольшую часть составляли вольные. Обращение со всеми заводскими людьми было крайне жестоким. За малейшие провинности рабочих наказывали плетьми, били батогами, заставляли работать в «железах», держали на цепи, сажали в глубокие рудокопные ямы, бросали в тюрьмы и т. д. «Перед ужасами крепостного быта на Урале, — пишет П. Степанов (СПб., 1914 г.), — зверства помещиков... бледнеют»¹⁹.

Задавленные непосильным трудом, нуждой и бесправием крестьяне с надеждой восприняли слухи об объявившемся добром царе Петре III, обещающем всем вольность и освобождение от налогов.

Первыми восстали работники Каргалинских рудников, принадлежавших Воскресенскому заводу. 5 октября Алексей Дворов, Петр Козмин и другие, всего 13 человек, ушли в «злодейское собрание». Через два дня они вернулись с манифестами и увлекли за собой остальных. Забрав 4 пушки, ружья, свинец, порох, деньги, крестьяне уехали в Берду²⁰. При этом пообещали, «что оне, возвратясь в свое собрание самозванцу... не преминут объявить, что на здешних заводах имеетца многочисленно пушек, пороху, свинцу, ружей и протчих снарядов и денег безчисленная сумма»²¹.

Узнав о происшествии на рудниках, приказчик Воскресенского завода забил тревогу. Отправил в Уфу гонца с требованием прислать «воинскую команду хотя до пятидесяти человек»²². Завод представлял собой хорошо укрепленную крепость. Здесь находилась главная заводская контора по управлению всеми 12 заводами Твердышевых и Мясникова. Число работников достигало 2300 человек, из них 1600 крепостных и 700 вольнонаемных²³.

12 октября Петр Козмин и Петр Лебедков привели на завод башкирский отряд во главе со старшиной Тамьянской волости Каскином Самаровым. Отличавшийся жестоким обращением с крестьянами приказчик В. Кулалеев пытался организовать сопротивление, но не получил поддержки. Тогда, запершись в своем доме, он стал отстреливаться. Дом обложили сеном и сожгли вместе с приказчиком. До 600 человек записалось в повстанцы. 30 тысяч рублей и хозяйское серебро, а также пушки, ружья, порох были отправлены в бердский повстанческий отряд²⁴.

В конце октября башкиры сожгли Покровский завод²⁵.

Активно включились в борьбу работники Преображенского завода. Получив указ Пугачева, 83 работника, забрав 5 пушек и порох, уехали в Берду.

Комендант Зилаирской крепости поручик Е. Долгоносое безуспешно пытался использовать местных башкир для усмирения взбунтовавшихся крестьян. В своем рапорте от 21 октября он доносил коменданту Верхояицкой крепости полковнику Е.А. Ступишину: «Крестьяне при самом отъезде в того толпу уграживали тем, что они по прибытии самому императору о возвращении отправленной отсель в Оренбург денежной казны донести не оставят, из-за чего де Зилаирской крепости командир тягости ево гнева совершенно избежать не может». Долгоносое «в немалом остався страхе» и, не надеясь на свой гарнизон, состоявший наполовину из пленных польских конфедератов, просил «надлежащего числа команды», дабы Пугачев «не мог пробраться во внутренность здешней губернии»²⁶.

В середине октября на Кано-Никольский завод из-под Оренбурга приехали два башкира, один казак и увезли к Пугачеву приказчика Назара Сорокина. Вернувшись с именным указом, Сорокин набрал на своем заводе 120 человек и отправился в Оренбург. Однако в пути раскаялся и 2 ноября явился в Верхне-Озерную крепость. Команду довел конторщик Лупоглазов. 11 ноября этот отряд уже принимал участие в бою под Оренбургом²⁷.

На Вознесенском (Иргизлинском) заводе работали 2363 государственных приписных крестьянина. Приписной крестьянин Иван Лаврентьев привел сюда команду из 100 башкир и русских. После прочтения манифеста в отряд записалось 170 человек, желающих отпустили домой. Забрали пушки и порох. Поручика Орлова за то, что «он не склонен был служить Пугачеву и уверял всех о Пугачеве: «заподлинно не государь, а разбойник донской казак», за то берггошворен Соколов заковал его в ножные железа, с заводу отправил... к Пугачеву. О котором по возврате от Пугачева, крестьянин Богомолов объявил, что оный Орлов Пугачевым пятерен»²⁸. На Авзяно-Петровских, Кухтурском и Кагинском заводах работало 4710 государственных приписных и 1309 крепостных крестьян²⁹.

17 октября Пугачев направил туда ссыльного каторжника А.Т. Соколова — Хлопушу, напутствовав его словами: «Объяви заводским крестьянам указ, и когда будут согласны мне служить, то осмотри тут, есть ли мастера лить мортиры, и когда есть, то вели лить мортиры»³⁰. На заводы Хлопуша приехал «в день Казанской Богородицы поутру» с 6 русскими казаками в сопровождении 100 башкир³¹. Первым делом арестовали приказчиков, расходчиков и «конторщиков первостатейных», всего 17 человек. Священник был избит за то, что читал указы горного начальства о «непослушании... самозванцу», крестьянин, взбежавший на колокольню, чтобы бить «всполох» во время въезда на завод отряда, был сброшен вниз.

К повстанцам пристало до 1500 крестьян. На общем собрании «вычли» пугачевский указ, в котором были «написаны... все крестьянские выгоды».

Выслушав его, все крестьяне закричали: «Рады ему, государю, послужить». Чтобы ликвидировать крепостные и кабальные обязательства заводских людей, Хлопуша распорядился сжечь все бумаги, находившиеся в конторе. Пробыв на заводе до 27 октября, Хлопуша увез с собой крестьян, 6 пушек, 12 тысяч рублей, лошадей, скот. Многие приписные крестьяне были отпущены в Казанский уезд³².

На Белорецком заводе движение началось 26 октября. Сюда приехали авзянопетровские повстанцы во главе с приписным крестьянином Павлом Матвеевым.

Зачитав на собрании копию указа, адресованного работникам Авзяно-Петровских заводов, Матвеев спросил: «Будете ли государю служить?» На что крестьяне единогласно заявили, что «все готовы служить головами». По распоряжению Матвеева были «скованы» приказчик и конторщик, а заводские работы прекращены.

Однако среди примерно 840 крестьян оказалось до 50 «доброжелательных», которые попытались удержать заводских от восстания. После отъезда Матвеева они освободили заводских начальников, те, в свою очередь, немедленно обратились за помощью к коменданту Верхояицкой крепости³³.

Для защиты заводов Ступишин сформировал три команды из башкир и мишарей: 1-я в 129 человек под началом подпоручика Е. Козловского, 2-я в 200 чел. — прапорщика Кандалинцева, 3-я в 312 чел. прапорщика Гагарина. Вскоре командированный на Белорецкий завод Козловский водворил порядок и привел крестьян к присяге³⁴. На Авзяно-Петровские заводы прибыл Кандалинцев. Здесь он нашел 6 бомб, изготовленных для повстанцев, которые «оказались к действию совсем неспособны». Помимо этого с завода уже были отправлены в Бердскую слободу шесть бомб³⁵.

Гагарин отправился на Кано-Никольский и Преображенский заводы.

Крестьяне Преображенского завода сдержали свое слово. В начале ноября, заручившись поддержкой соседних башкир, они стали готовиться к нападению на Зилаирскую крепость. В ней находилась рота Озерного гарнизонного батальона, наполовину состоявшая из поляков. Еще в октябре полковник Е. Ступишин разослал полякам приказ «Об отпуске в отечество» «с увещеванием, дабы они до того времени потерпели егда... злодей истребится», требуя взамен верной службы³⁶. Однако 2 ноября 10 поляков с оружием бежали на Преображенский.

Следует отметить, что польские конфедераты довольно сочувственно отнеслись к восстанию. Например, из Таналыкской крепости комендант фон Рас доносил, что поляки в числе 22 человек заявили, что более служить не желают. Из Кизильской крепости секунд-майор И. Демидов доносил, что к башкирам бежали 10 солдат-конфедератов.

Крестьяне Кано-Никольского завода не оказали сопротивления Гагарину. Переночевав здесь две ночи, Гагарин направился в Зилаирскую крепость. Переночевав ночь, он 12 ноября подошел к Преображенскому. Крестьяне встретили карателей пушечным огнем. Взяв из Зилаирской 3 пушки и 25 солдат, Гагарин 13 ноября снова подступил к заводу. С утра до полудня шла перестрелка. В разгар боя на помощь крестьянам подоспели 400 башкир. Каратели потерпели поражение. Многие солдаты были перебиты, остальные захвачены в плен и отправлены в Берду. Гагарину удалось скрыться в Зилаирской крепости³⁷.

Башкиры выжгли все почтовые станции по Зилаирскому тракту и, оставив свои деревни, увели семьи и скот в горы.

Уфимские власти вдруг осознали свое бессилие перед разрастающимся бунтом. Для обеспечения собственной безопасности 11 октября они затребовали у казанского губернатора пятисотенную военную команду³⁸. Я.Л. Брант, в свою очередь, требовал помощи у московского генерал-губернатора М.Н. Волконского. 8 октября он писал, что от башкирского народа «уже напред сего в неоднократные замешательства и бунты приходившего... нельзя не иметь предосторожности»³⁹.

В ожидании регулярных войск из центра губернатор принял следующие меры: рекрутские команды, назначенные к отправке в солдатские батальоны, были задержаны; заведующему поселениями отставных солдат генерал-майору А.И. Миллеру поручено было собрать, на первый раз, до 500 человек из отставных и расположить их по реке Черемшан; секунд-майору С. Астафьеву надлежало набрать служилых татар. Дворяне вооружили дворовых людей и отправили за реку Каму прикрывать границы Казанской губернии. Симбирскому коменданту полковнику П.М. Чернышеву приказано было со своей командой следовать по Самарской крепостной линии до Бузулукской крепости, забирая по пути войска, в том числе 500 калмыков, наряженных еще в сентябре в помощь бригадиру Билову. Премьер-майор Казанского батальона фон Варнстед должен был подойти к Бугульме, выйти на Ново-Московскую дорогу, ведущую к Оренбургу, и присоединить к себе башкир и татар, живших в окрестностях Бугульмы⁴⁰.

Башкирским отрядам, сформированным в Стерлитамаке, приказано было выйти на Ново-Московскую дорогу и также присоединиться к Варнстеду.

Сам Брант, для оперативного руководства над объединенными силами обеих губерний, оставил Казань и 17 октября прибыл в Кичуевский фельдшанец.

Вернемся к Стерлитамакской пристани, где шло формирование башкиро-мишарского корпуса. Выполняя распоряжение Уфимской провинциальной канцелярии, П. Богданов 27 октября отправил из пристани на Авзяно-Петровский завод прапорщика Моисеева с 289 воинами на поимку Хлопуши. В Табынск отправил поручика Ларионова с 167 башкирами и 108 мишарами на случай появления здесь Хлопуши. На Ново-Московскую отправился было подпоручик М. Ураков с 694 человеками для того, чтобы установить связь с Варнстедом; затем туда должен был следовать капитан И. Ураков с оставшимися 997 воинами. Однако в тот день Богданову стало известно, что из Авзяно-Петровских заводов вышли «злодеи», которые везли к Оренбургу 2 тысячи заводских крестьян. Подпоручик Ураков был немедленно возвращен. В тот же день, т. е. 27 октября, вдогонку за Моисеевым выступила тысячная команда во главе с секунд-майором Головым и старшиной Алибаем Мурзагуловым. При этом, как отмечает в своем рапорте Богданов, башкирские старшины Сайран Саитов и Кусяпкул Азатев с 250 башкирами Юрматинской волости неохотно пошли следом.

Перейдя через р. Белую, отряд остановился на ночевку. Высланная вперед разведка донесла, что крестьяне ночуют в деревне старшины Сайрана. На следующий день около деревни Осиновка, на пути к Верхоторскому заводу, произошла встреча двух отрядов. Начались переговоры. Представители крестьян заявили, что «едут к новому государю, и возмутитель их, Хлопуша, в числе шести человек две бомбы увезли к Оренбургу на подводах прежде, а они везут семь пушек, порох и свинец, и их не более трехсот человек». На предложение Голова сдать оружие и вернуться на завод крестьяне ответили отказом и, установив пушки, приготовились к бою. Сайран и Кусяпкул стали уговаривать майора воздержаться от кровопролития, мотивируя это тем, что среди крестьян находятся башкирские женщины и дети д. Сайраново. Голов же намеревался напасть на мятежников. Тогда башкиры схватили его за руки, угрожая увести вместе с Ураковым и Моисеевым к Пугачеву. Голов был вынужден ретироваться. Сайран и Кусяпкул в Стерлитамак не вернулись, а отправились в Оренбург. К тому времени у них было уже 950 человек, ибо накануне к ним присоединились еще 700 юрматинцев, находившихся до сих пор в своих домах, т. е. уклонившихся от призыва.

Создается впечатление, что в данном случае башкиры действовали вовсе не стихийно, и скорее всего находились в сговоре с крестьянами.

Таким образом, юрматинцы, вслед за другими южными племенами кипчаков, бурзянцев, тамъянцев, усергенов сделали свой выбор в пользу Пугачева.

Происшедшее еще более поколебало уверенность Богданова в «верности» башкир. Он стал настоятельно требовать присылки на пристань регулярной военной команды.

30 октября он отправил на Ново-Московскую дорогу в д. Усманово 1131 человека под командой подпоручика М. Уракова, старшин Кулыя Балтачева и Султанмурата Янышева. На пристани осталось 855 человек⁴¹.

Коснемся событий в Башкирском Зауралье, входившем в состав Исетской провинции Оренбургской губернии. Вероятно, сюда тоже поступило распоряжение губернатора о сборе башкирско-мишарского отряда. Впрочем, не исключено, что Исетский воевода бригадир А.П. Веревкин в этом вопросе действовал самостоятельно. Получив письмо Рейнсдорпа от 26 сентября о появлении Пугачева, воевода уведомил коменданта Троицкой крепостной дистанции бригадира де Фейервара. Последний сделал распоряжение о формировании особого корпуса из войск, расположенных по линии от Звериноголовской крепости до Верхне-Озерной, а также из башкир и мишарей. Снаряжением конной команды в 2 тысячи башкир и мишарей занялся Веревкин. Общая численность корпуса должна была составить 6 тысяч человек. Полковнику Е. Ступишину вменялось в обязанность довести его до Оренбурга. Однако удалось собрать лишь 2837 человек, в основном регулярных и гарнизонных солдат. Многие башкиры и исетские казаки не явились на сборный пункт в Верхояицкую крепость. Ступишин жаловался, что «многие башкиры дерзко отказываются идти в поход, как, например, даже ближайшие к Верхояицкой крепости старшины».

В конце октября в Верхояицкой крепости собрались следующие команды: 1) 8-я легкая полевая команда под началом секунд-майора Зубова в составе 378 человек, 2) Верхояицкий батальон под началом полковника Поливанова в составе 447 чел., в том числе 131 башкир, 3) Троицкий батальон под началом секунд-майора Демидова в составе 872 чел., в том числе 332 башкир, 4) Звериноголовский батальон под началом секунд-майора Шкапского в составе 638 чел., в том числе 170 башкир, 5) конная команда капитана Дубинина в составе 562 чел., в том числе 340 башкир. Общее количество артиллерии составляло 4 единорога и 8 пушек⁴².

Веревкин 15 декабря 1773 г. сообщал в Сенат о том, что вслед за уфимскими башкирами взбунтовались и исетские башкиры, «выкомандированные от меня еще в октябре сего года месяце на службу при протчих регулярных и нерегулярных воинских силах к Оренбургу, следуя туда з дороги почти все... около тысячи пятисот человек бежали, протчие же по безнадежности их воинскими командирами распущены...»⁴³.

Примечания

*. Как следует из записи в «Журнале Рейнсдорпа», полное название «Экстракт, сочиненный из дела о самозванце, войска Донского казаке и раскольнике Емельяне Пугачеве», все перечисленные распоряжения были сделаны Рейнсдорпом 22 сентября⁴⁴. Аналогичные сведения содержатся и в «Летописи Рычкова». Поэтому несправедливо утверждение историка Н.Ф. Дубровина о том, что губернатор в первые дни не принял никаких мер «и вечером 22 сентября совершенно спокойно устроил у себя бал по случаю коронации императрицы»⁴⁵.

К сожалению, версия Дубровина была принята последующими историками, и первые меры, принятые Рейнсдорпом, датируются ими 24—25 сентябрем.

1. РГАДА. — Ф. 6. — Д. 592. — Л. 54.

2. Там же. — Ф. 1100. — Д. 2. — Л. 119—119 об.

3. Дубровин Н.Ф. Указ. соч. — Т. 2. — С. 34.

4. РГАДА. — Ф. 6. — Д. 494. — Л. 10—10 об.

5. Там же. — Д. 504. — Ч. 1. — Л. 1—1 об.

6. Там же. — Д. 507. — Ч. 4. — Л. 644—646 об.

7. Овчинников Р.В. Следствие и суд над Е.И. Пугачевым. // Вопросы истории. — 1966. — № 4. — С. 116.

8. Документы ставки Е.И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений (далее: Документы ставки Е.И. Пугачева...). — М., 1975. Док. — № 6, 7, 8.

9. Там же. — С. 373; Крестьянская война 1773—1775 гг. на территории Башкирии (далее: Крестьянская война...). — Уфа, 1975. — С. 342; Овчинников Р.В. Манифесты и указы Е.И. Пугачева. — М., 1980. — § 6—7.

10. Усманов А.Н. Кинзя Арсланов — выдающийся сподвижник Пугачева. // Исторические записки. — М., 1962. — Т. 71. — С. 115.

11. РГАДА. Ф. 1100. — Д. 2. — Л. 262 об.

12. Крестьянская война... — С. 39.

13. РГАДА. — Ф. 1100. — Д. 7. — Л. 394 об.

14. Крестьянская война... — С. 30—31.

15. Там же. — С. 347.

16. РГАДА. — Ф. 6. — Д. 632. — Л. 133 об.

17. Там же. — Ф. 1100. — Д. 3. — Л. 145.

18. Пугачевщина. — М.—Л., 1929. — Т. 2. Док. — № 128, дополнение.

19. Мартынов М.Н. Воскресенский завод в Крестьянской войне 1773—1775 гг. // Исторические записки. — М., 1967. — Т. 80. — С. 290.

20. Андрущенко А.И. Крестьянская война 1773—1775 гг. на Яике, в Приуралье, на Урале и в Сибири. — М., 1969. — С. 242.

21. РГАДА. — Ф. 6. — Д. 504. — Ч. 1. — Л. 49 об.

22. Там же. — Л. 50 об.

23. Андрущенко А.И. Указ. соч. — С. 328.

24. Мартынов М.Н. Воскресенский завод в Крестьянской войне 1773—1775 гг. — С. 291—292.

25. Крестьянская война... — С. 390.

26. РГАДА. — Ф. 6. — Д. 504. — Ч. 1. — Л. 42—42 об.

27. Крестьянская война... — С. 345—346.

28. Чупин Н. О разорении Вознесенского медного завода. // Русская старина, февраль. — 1875. — С. 392.

29. Андрущенко А.И. Указ. соч. — С. 328.

30. Допрос пугачевского атамана А. Хлопуши. // Красный архив. — 1935. — № 1 (68). — С. 165.

31. РГАДА. — Ф. 6. — Д. 507. — Ч. 4. — Л. 610 об.

32. Андрущенко А.И. Указ. соч. — С. 125, 247—248.

33. Там же. — С. 244—245.

34. Дмитриев-Мамонов А.И. Пугачевский бунт в Зауралье и Сибири. — СПб., 1907. — С. 11.

35. Документы ставки Е.И. Пугачева... — С. 375.

36. РГАДА. — Ф. 1100. — Д. 3. — Л. 48 об.

37. РГВИА. — Ф. 20. — Д. 1231. — Л. 140—140 об., 145; Пугачевщина. — Т. 2. Док. — № 128, дополнение.

38. РГАДА. — Ф. 1100. Д. 3. — Л. 16; — Д. 7. — Л. 394 об., 395.

39. Пугачевщина. — Т. 2. Док. — № 85, комментарий.

40. Алишев С.Х. Татары Среднего Поволжья в Пугачевском восстании. — Казань, 1973. — С. 92—93. Дубровин Н.Ф. Указ. соч. — Т. 2. — С. 51; Крестьянская война... — С. 34.

41. РГАДА. — Ф. 1100. — Д. 3. — Л. 144—146 об., 149—151; Крестьянская война... — С. 41—43.

42. Дмитриев-Мамонов А.И. Указ. соч. — С.З-4.

43. РГАДА. — Ф. 6. — Д. 504. — Ч. 2. — Л. 148.

44. РГАДА. — Ф. 6. — Д. 494. — Л. 6 об.

45. Дубровин Н.Ф. Пугачев и его сообщники. — СПб., 1884. — Т. 2. — С. 20.