Он [Пугачев] говорит, что башкирам даст свободу: пусть они сами управляют своей страной, где они, по своему желанию, могут летать подобно птице и плавать подобно рыбе... Является ли Пугач царем или нет, — это нас не интересует. Пугач против русских чиновников, генералов и бояр, — для нас этого достаточно...
Из башкирских сказаний о Пугачеве.
I
С поражением главных соединенных сил Пугачева в Татищевой, а отряда Зарубина — под Уфой (у деревни Чесноковки) движение далеко еще не было подавлено. Правда, к этому времени правительственные войска заняли большую территорию и освободили от осады административные центры края — Оренбург, Уфу, Кунгур, Яицкий городок и другие; Пугачев потерял почти всю свою армию и пушки. Но народные массы не сложили оружия и готовы были к новым боям. Пугачев это понимал. «Народу у меня, — говорил он Перфильеву, — как песку... и я знаю, что вся чернь меня везде с радостью примет, лишь только услышит».
Последующие события со всей очевидностью подтвердили как справедливость утверждения Пугачева о поддержке восстания широкими слоями трудящегося населения, так и ошибочность поспешных выводов усмирителей восстания, считавших движение ликвидированным после поражения, нанесенного Пугачеву и отряду Зарубина в марте.
Князь Ф.Ф. Щербатов, принявший главное командование над войсками после смерти Бибикова, почти в течение месяца не имел точных сведений о местопребывании Пугачева и был убежден, что восстание в основном подавлено. В своем рапорте от 20 апреля, адресованном на имя генерала Багратиона, он сообщал, что «...все главные злодейские в нашей стране зборища войсками разбиты и разсыпаны, и главные начальники сего сонмища в руках наших войск. Сам злодей — самозванец Пугачев с малым числом укрывается внутри Башкирии, которой, по уверению всех, вскорости пойман и предан будет».
Так рисовалось положение новому главнокомандующему. В действительности же дело обстояло не так.
В районах, захваченных правительственными войсками, население готово было при первом удобном случае поднять открытое восстание, а на территории пребывания Пугачева движение вспыхнуло с новой силой. Скоро Щербатов вынужден был сообщить в Петербург, что «вся вообще Башкирия пришла в волнование».
II
В первой половине апреля Пугачев приехал на Вознесенский завод, а отсюда ушел на Авзяно-Петровские заводы. Здесь к нему присоединилось более 400 «заводских работников». Затем Пугачев двинулся на Белорецкий завод. Здесь он простоял около трех недель (до 1 мая).
С помощью Кинзи Арасланова и вновь назначенных секретарей «военной коллегии» — исетского казака Ивана Шундеева и «заводского работника» Григория Туманова* Пугачев развил энергичную и весьма успешную деятельность по комплектованию новой армии. Указы и манифесты были посланы многим башкирским старшинам и на заводы. «И по тем указам, — показывал Творогов, — старшины и заводские приказчики давали людей охотно». Сам Пугачев утверждал, что «во время житья его на том [Белорецком] заводе пристало к нему русских и башкирцов до двух тысяч».
Одновременно с этим Пугачев еще 4 апреля послал указ Белобородову, приказывая «для укомплектования и распространения корпуса его величества» собрать русской, башкирской и марийской «...команды многотысячное число человек... для отправления в главную армию...».
В первых числах мая Пугачев покинул Белорецкий завод. Он послал второй указ Белобородову о немедленном выступлении из Саткинского завода под Магнитную. «По сему указу, — писала «военная коллегия», — наистрожайше определяетца: с получения сего тот самой час выступать и сикурствовать под Магнитную к его величеству в армию с имеющейся при тебе артиллерией. И по сему... указу чинить неупустительное исполнение, не подвергая себя к неупустимому штрафу»1.
С армией, снова достигавшей 4000 человек, Пугачев направился к Магнитной крепости, которой и овладел штурмом 6 мая. Сам Пугачев смело и энергично руководил атакой и был ранен картечью в правую руку. Гарнизон крепости, состоявший из исетских казаков и солдат, перешел на его сторону.
В Магнитную к Пугачеву явился какой-то башкир, который сообщил, что он пришел из казахской орды смотреть «государя».
После взятия Магнитной Пугачев решил возобновить свои старые и малоуспешные связи с казахскими ханами. Он «приказал заводскому мастеровому [Григорию Туманову] написать по-татарски, а Творогову по-русски к Аблай хану письма, в коих он писал, чтоб [хан] прислал к нему войска, где писано и о взятом под Оренбургом безденежно ево [Аблая] скоте, за которой он обещал присланному от него отдать деньги2. И с теми письмами оного башкира да еще из ево толпы два башкирца же да казанского татарина, дав им денег двести рублев, да всем по красному кафтану, отправил. Но на то никакой отповеди не получил... оным же людям приказывал он, Емелька, чтоб они Аблая от него попросили, чтоб он, ежели блиско где кочуют бежавшие из России калмыки, то б он дал им весть, чтоб они как можно скорее сюда к нему, Емельке, приезжали»3.
Вечером 7 мая к Пугачеву в Магнитную пришли Овчинников и Перфильев, бежавшие в Башкирию после неудачного сражения с генералом Мансуровым около Яицкого городка (12—13 апреля)4. Они привели с собой «триста яицких казаков, да двести заводских мужиков».
Неожиданная встреча с боевыми товарищами и верными помощниками обрадовала Пугачева.
Вслед за Перфильевым и Овчинниковым к Пугачеву (8 мая) пришел из Саткинского завода И.Н. Белобородов с отрядом в 700 человек.
Белобородов был суровым поборником дисциплины. Его отряд двигался стройными колоннами, и Пугачев сначала полагал, что идут правительственные войска. «Посланные, — сообщает Верхоланцев в своих воспоминаниях (он был писарем в отряде Белобородова), — донесли ему [Пугачеву], что идут его полковники. Он подъехал к своим палаткам, поднял знамя и ждал дружины: мы приклонили ему свои знамена».
Армия Пугачева снова быстро увеличивалась. К нему каждый день приходили остатки разбитых повстанческих отрядов и новые группы населения Башкирии.
Из Магнитной Пугачев, обойдя Верхне-Яицкую крепость (здесь находился генерал Деколонг), вечером 8 мая пошел вверх по оренбургской линии в направлении Челябинска. Он двигался быстро и за десять дней овладел Карагайской, Петропавловской, Степной и Троицкой крепостями и всеми редутами. Желая затруднить движение правительственных войск, Пугачев до основания выжег все занятые крепости и уничтожил мосты и запруды. Гарнизонные солдаты и казаки переходили на сторону Пугачева. Пушки, порох, деньги и провиант он забирал с собой.
III
Под Троицкой крепостью Пугачев простоял два дня. На рассвете 21 мая его отряд, состоявший из 8 тысяч плохо вооруженных бойцов, был внезапно атакован корпусом генерала Деколонга. Пугачев снова потерпел поражение.
Оставив на поле сражения много раненых и убитых, среди которых находились и его секретари (Шундеев и Туманов), потеряв более 3 тысяч пленными и 28 орудий, Пугачев отступил от Троицкой в направлении Чебаркульской крепости. Дорогой к нему охотно присоединялись исетские казаки и, как показывал он, только из двух станиц «пришло сот до пяти».
В последних числах мая Пугачев прибыл на реку Миас. Он сжег Чебаркульскую крепость, Златоустовский и Саткинский заводы. 3 июня он был атакован отрядом Михельсона, который все это время (с 24 марта) преследовал башкирские отряды, в частности Салавата Юлаева. В сражении, происходившем около деревни Лягушиной, Пугачев потерял последнюю пушку, «но людей, — показывает Чумаков, — оставалось множество».
От деревни Лягушиной Пугачев пошел по станицам Исетской провинции. Около деревни Верхние Киги к нему присоединился третий его боевой атаман Салават Юлаев5.
О своей встрече с Салаватом Пугачев показывал: «Пришел он в башкирские селения, где нашел стоящих на конях башкирцев до трех тысяч человек. И из оных, увидя идущую его толпу, старшина Салават, подъехав к нему, Емельке, сказал: «Это стоит наше башкирское войско, и мы дожидаемся, ваше величество, а нас де старшин здесь трое». — Благодарствую. Послужите мне», — говорил Пугачев.
Отца Салавата, старика Юлая Азналихова, Пугачев «для лучшего в народе разбирательства» назначил «главным атаманом над всеми жителями Сибирской дороги», а Салавата пожаловал бригадирским чином.
Вместе с отрядом Салавата Пугачев пошел в направлении Красноуфимска. В первой половине июня он послал свои указы, написанные вновь назначенным секретарем «военной коллегии» Алексеем Дубровским-Трофимовым (беглый сын Мценского купца) и заводским крестьянином Герасимом Степановым, главному полковнику над «мещеряками» Канзафару Усаеву, о «приклонении» жителей и публикации манифестов. «По прежде усмотренной в вас к службе его величеству усердной ревности и прилежности, — говорится в указе, — повелевается в нижеписанном обстоятельстве: Во-первых, получа тебе сей указ и приложенной при сем для объявления во всенародное известие имянной манифест несклонившемуся народу во всех жительствах, в которых ты склонение иметь будет, с таковым им притом объяснением, дабы они под скипетр его императорского величества склонялись добропорядочно, которые по получении всероссийского престола от всяких прежде находившихся (от бояр и зависцов несытого богатства) податей и великих тягостей освобождены будут, и дана быть имеет всякому свободная водность. Из приклонившагося ж народу набирать, всячески стараясь, достаточное число войска и по набрании, употребляя все свои силы, противу злодейских партей иметь защиту и оборону. А верноподданных рабов ни до каких обид и притеснениев не допущать...»6.
Пламенные и призывные указы и манифесты Пугачева по-прежнему встречали горячее сочувствие и поддержку среди населения. С 12 по 16 июня Пугачев неоднократно терпел поражение от Михельсона, преследовавшего его по пятам; он терял пушки и людей, но эти потери очень быстро возмещались приходом к нему новых сил.
Расширение восстания в Башкирии, изнурение людей и лошадей от длительных походов, большое количество больных и раненых вынудили Михельсона оставить на время малоуспешное и утомительное преследование Пугачева и возвратиться в Уфу. Пугачев пошел к Осе по пути, свободному от правительственных войск.
Разгром завода башкирами. — С картины маслом худ. С. Милеева
Соединившись с башкирскими отрядами, находившимися около Ачитской крепости, Пугачев 18 июня остановился около Осы, куда послал свой манифест. Вслед за тем он приступил к штурму крепости.
Первые два приступа, во время которых были ранены Белобородов и Салават Юлаев7, не увенчались успехом. После возобновления Пугачевым атаки начальство крепости выслало из города для переговоров и опознания личности Пугачева отставного гвардии сержанта, который служил в Петербурге и лично видел Петра III.
«Когда, — показывал Творогов, — злодей о сем узнал, то, переодевшись в простое казачье платье и поставя в ряд казаков, человек с двадцать, стал сам между ними и приказал привести посланца из крепости. Как же сей приведен был, и сказано ему было, чтоб он узнавал из представленной шеренги государя, — то он, смотря порознь на каждого, наконец, уставил глаза свои прямо на злодея, смотрел пристально; почему злодей, прервав бывшее тогда молчание, сказал: «Што, старик? узнал ли ты меня?» — «Бог знает», — отвечал он: — «как теперь признаешь! В то время был ты помоложе и без бороды, а теперь в бороде и постарее».
— Смотри, дедушка, хорошенько, — говорил Пугачев, — узнавай, коли помнишь!
— Мне кажется, — говорил гвардеец после некоторого раздумия, — что вы походите на государя.
— Ну так смотри ж, дедушка! Поди скажи своим, чтоб не противились, а то вить я всех вас предам смерти.
Посланец возвратился в крепость, откуда на другой день снова явился к Пугачеву.
— Теперь я узнаю, — говорил старик, кланяясь Пугачеву в ноги, — что ты подлинно наш надежа-государь8.
Жители крепости и гарнизонные солдаты вместе с офицерами устроили Пугачеву торжественную встречу.
В Осе Пугачев захватил 8 пушек, порох и провиант. Майора Скрипицына за добровольную сдачу крепости он пожаловал «главным командиром» над перешедшими на его сторону солдатами (1100 человек).
Из пригорода Осы, расположенного на главном казанском тракте, Пугачеву была открытая и прямая дорога на Казань.
IV
В период мартовских поражений армии Пугачева движение в Башкирии хотя и не прекратилось совершенно, но значительно уменьшилось. Приход сюда Пугачева поднял новую волну восстаний. В последних числах апреля комендант Уфы, полковник Мясоедов, извещал Щербатова «о колеблемости и непостоянстве башкирцев, успокоившихся и пришедших было в повиновение». «Но не мог я, — писал главнокомандующий Екатерине 20 мая, — на том удостовериться, а прибыв в Оренбург не только совершеннее еще узнал, чрез полученные известия, но... оренбургский губернатор в том меня наиболее уверил, что они [башкиры] в разных местах собираясь, бегут толпами в Уральские горы и знатною уже толпою присоединились к злодею, составляя при нем кучу с лишним четыре тысячи».
В своих воззваниях к населению Башкирии администрация края угрожала участникам движения страшными наказаниями. «...Не ждите пощады, — писал комендант Верхне-Яицкой дистанции полковник Ступишин, — буду вас казнить, вешать за ноги и за ребра, дома ваши, хлеб и сено подожгу и скот истреблю...». «Говорю вам, башкирцы, если впредь кто с такими [Пугачева] письмами будет пойман, велю пытать накрепко, а также нос и уши отрежу. Знайте же то, воры, и ужасайтесь».
В подтверждение этих угроз Ступишин отрезал нос и уши у башкира, посланного от него по Башкирии с этим воззванием.
Но угрозы и репрессии правительства достигали обратных результатов. Башкирское население не только не успокоилось после ухода отсюда Пугачева, но с неослабевавшей энергией продолжало упорную хотя и неравную борьбу. Теперь уже совершенно автономно в Башкирии действовало несколько крупных повстанческих отрядов. На кровавые репрессии башкирское население отвечало повсеместными восстаниями, сопровождавшимися разрушением и сожжением заводов и заводских строений, беспощадным истреблением заводской администрации и чиновников.
Выше уже было сказано, что к 1 января 1774 г. почти все заводы, расположенные на территории Башкирии, были захвачены повстанцами и подверглись всевозможным реквизициям. Но в первый период движения, как правило, заводские строения не были разрушены. С приходом же сюда Пугачева и после его отступления к Казани многие заводы были разрушены и сожжены башкирами до основания. Из донесения заводовладельца Мясникова в берг-коллегию видно, что из двенадцати его заводов уничтожено башкирами девять (Белорецкий, Преображенский, Воскресенский, Верхотурский, Архангельский, Юрюзанский, Симской, Усть-Катавский и Симской (лесопильный). «В шести деревнях, — доносил Мясников, — фабрики, магазейны, в плотинах вишняки и слань и всякое заводское строение и крестьянские домы выжгли до основания, причем и имевшие в заводских конторах... шнурованные и запечатанные книги и протчие письменные дела все погорели без остатку...».
Кроме того, за период времени с апреля до июня было совершенно уничтожено девятнадцать частных и казенных заводов.
Пугачев не собирался теперь долго оставаться в Башкирии, окруженной правительственными войсками; он направлялся к Казани и не только не запрещал, а всячески поощрял разрушение заводов и крепостей, которые правительство могло использовать в борьбе с восстанием. Для самих же башкир заводы эти были наиболее ярким выражением и воплощением колониально-захватнической политики царского правительства, отнимавшего у них лучшие земли и хищнически уничтожавшего природные богатства края.
Непрекращающиеся активные действия повстанческих отрядов в Башкирии заставили главнокомандующего послать сюда значительное количество войск, предназначавшихся для преследования Пугачева. В реляции от 1 июня Щербатов, извещая Екатерину об отправлении в Башкирию «увещевательных листов», писал: «...Буйность сего народа, великие их по всей Башкирии собрания и явная приклонность к злодею Пугачеву, о чем от всюду непрестанно приходящие известия подтверждают..., препятствуют мне... не только узнать начало ли сие мое увещание производить в них свое действие, но и получить рапорты как от дальних, преследующих злодея деташементов, так и отряженных отсюда [из Оренбурга] для обуздания сего ветреного народа»9.
С другой стороны, состояние населения в захваченных и «успокоенных» районах было столь ненадежным, что отряжать новые «деташементы» для борьбы с Пугачевым и башкирами было опасно. «Самое главное несщастие, — писал П.С. Потемкин своему брату, — [состоит в том], что на народ нельзя положиться».
Таким образом, «победители» Пугачева в мае—июне оказались в не менее затруднительном положении, чем они были до этого. Разница тут была лишь в том, что тогда (январь—март) им приходилось вести борьбу преимущественно с активными действиями повстанцев и очищать территорию от многочисленных пугачевских отрядов, теперь же они должны были не только преследовать Пугачева и подавлять восстания башкир по и держать наготове значительные вооруженные силы для поддержания «порядка» на захваченной территории.
Каково было реальное соотношение сил в мае и июне? Армия Пугачева значительно уменьшилась, и численность ее колебалась от 4 до 8 тысяч; она была необученной и плохо вооруженной. Численность регулярных правительственных войск сильно увеличилась и перевалила за 12 тысяч. Сократилась также и территория, непосредственно охваченная движением. Но при всех этих обстоятельствах сила по-прежнему была на стороне Пугачева и состояла она в том, что народные массы везде и всходу поддерживали Пугачева и оказывали упорное сопротивление усмирителям восстания. Правительственные войска были разбросаны на огромном пространстве от Казани и Оренбурга до Гурьева городка, и от Екатеринбурга и Уфы до Самары. Все эти войска, за исключением нескольких отрядов, стояли почти без всякого движения. Они не могли оставить своих мест и вынуждены были «охранять порядок» в захваченных районах.
V
Утром 21 июня Пугачев собрался покинуть свой лагерь около Осы, но задержался здесь до вечера в связи с прибытием к нему Долгополова.
Обанкротившийся купец города Ржево-Володимера, Евстафий Трифонович Долгополов в молодости (как он утверждает в своем показании) ставил овес для лошадей великого князя Петра Федоровича (будущего императора Петра III). За овес этот ему якобы не заплатили 700 рублей. Узнав, что под Оренбургом «воюет Петр III», Долгополов решил его проведать. В январе 1774 г. он отправился из Москвы под Оренбург. В Казани, куда он прибыл в начале февраля, он купил для Пугачева подарки: шляпу, перчатки, желтые сафьяновые сапоги и два фальшивых камня.
Долгополов ехал в полосе военных действий. Его всюду задерживали. Но с помощью всевозможных уловок, на которые этот авантюрист был большой мастер, ему удавалось освобождаться.
Не застав Пугачева под Оренбургом, настойчивый купец направился в мещерятские села и отсюда с помощью башкир поехал в лагерь под Осой.
Утром 21 июня к Пугачеву в кибитку вошел сын Кинзи Арасланова, сообщивший, что везут «наши башкирцы... из Петербурга какова та к вашему величеству человека, который сказываетца, что он к вам послан от Павла Петровича».
Долгополова по распоряжению Пугачева привели в кибитку, где тот сидел в окружении своих боевых атаманов.
— Его высочество, Павел Петрович, приказал вашему величеству кланятца и прислал вам подарки, — говорил Долгополов, вручая Пугачеву черную шляпу, сапоги и перчатки.
Пугачев поблагодарил Долгополова и приказал открыть полы кибитки, вокруг которой в возбуждении и любопытстве толпился народ.
— Здоров ли Павел Петрович? Каков он? Велик ли? — намеренно громко спрашивал Пугачев купца, стараясь, чтобы разговор был слышен стоявшим у кибитки.
Долгополов отвечал, что Павел Петрович «здоров и велик молодец», что он «обручен на какой-то немецкой принцессе».
В ответ на вопрос Пугачева, что «он за человек», Долгополов назвал себя московским купцом Иваном Ивановым.
— А что про меня в Питерс говорят? — спрашивал Пугачев.
— Ни чево не слыхать. Да вить великой князь, — говорил Долгополов, — послал меня к вам тайно и никто этова не знал. Да я, — продолжал он, — и пороху к вам шездесят пуд вез, да оставил в Нижнем на судне.
— Где ж ты этот порох взял и как ты его провезти мог? — спрашивал Пугачев.
— Порох прислан к вам от Павла Петровича, а провез я его так: я его положил в бочки, а чтобы протчие его не видали, то засыпал сверху сахаром.
После этого Долгополов завел речь о долгах: «Я, — говорил он, — ваше величество давно знаю и ставил, как изволили быть в Ораниенбауме, овес, да мне...» и не успел Долгополов закончить фразу, как Пугачев подхватил: «Денег тебе не заплатили, я знаю, помню, заплачу, друг мой, заплачу».
Затем Пугачев поручил своему дежурному, Давилину, объявить «громко всей толпе, что он сегодня получил две радости: первая, что Осу взял, а другая, что от Павла Петровича присланы к нему подарки».
Пугачев, делая вид, что обрадован «вестями из Петербурга», между тем приказал Чумакову и Творогову «крепко смотреть за старичком, чтоб он не ушел». «Мне кажетца, — говорил Пугачев, — он обманщик. Статное ль дело, штоб Павел Петрович ко мне прислал подарки?»
Пугачев, «боясь, — показывал он, — что не с подвохом ли он прислан к нему от какой воинской команды», не отдавал Долгополову долг, в то же время не отпускал хитрого пройдоху**.
VI
От Осы Пугачев пошел на Рождественский завод и 22 июня остановился на берегу Камы. В тот же день он узнал, что ряд офицеров, перешедших на его сторону в Осе, пытались сообщить в Казань сведения о маршруте Пугачева и размере его армии. Поручика Минеева, разоблачившего эти замыслы, Пугачев назначил командиром над солдатами Осинского гарнизона.
Переправившись через Каму у Рождественского завода, Пугачев пошел на Воткинский, а отсюда на Ижевский. Оба завода были «выжжены до почвы».
29 июня Пугачев праздновал свое «тезоименитство» в деревне, расположенной в нескольких верстах от Ижевского завода. Он созвал всех своих начальников и приближенных и сам подносил им «серебряною чаркою водки».
С уходом Пугачева от Осы к Казани движение снова распространилось по всему Прикамскому краю. Кунгурские татары, удмурты, заводские крестьяне и «работные люди» охотно присоединялись к Пугачеву по пути его следования. «Как он от Осы шел под Казань, — показывал Пугачев, — то к толпе его пристало татар и русских мужиков до семи тысяч человек...». Оба берега Камы были охвачены восстанием, и пугачевские отряды, состоявшие здесь преимущественно из удмуртов, почти одновременно появились в Сарапуле, Мензелинске, Елабуге, Заинске и других местах10.
В своем движении на Казань Пугачев не встречал серьезных препятствий. Около села Новокрещенского (район Ижевского завода) он разбил 27 июня отряд правительственных войск; второй отряд, высланный из Казани под командой полковника Толстого, он тоже легко уничтожил в 40 верстах от города.
Главные силы правительственных войск находились далеко от места движения армии Пугачева и, как мы уже говорили выше, не могли совсем оставить захваченных мест. Для преследования Пугачева в двадцатых числах июня был направлен из Башкирии отряд Михельсона и два отряда (Жолобова и Гагрина) из Екатеринбурга. Но движение их задерживалось активными действиями повстанцев. Так, Михельсон, направляясь к Казани, с 21 по 29 июня имел три сражения с башкирскими отрядами.
Все эти обстоятельства обеспечили Пугачеву быстрое и успешное продвижение к Казани, дворянство которой было охвачено паникой и страхом при первых известиях о приближении восставших.
П.С. Потемкин (родственник известного фаворита), назначенный Екатериной председателем секретных комиссий, писал: «В приезд мой в Казань [8 июля] нашел я город в толь сильном унынии и ужасе, что весьма трудно мне было удостоверить о безопасности города... Известия о приближении к самой Казани злодея Пугачева привели в неописанную робость, начиная от начальника, почти всех жителей, так что почти все уже вывозили свои имения, а фамилиям дворян приказано было спасаться».
Считая слухи о приближении Пугачева ложными и не имея точных сведений о его местонахождении, Потемкин хвастливо и самоуверенно сообщал Екатерине, что ему удалось «успокоить» начальство и «удостоверить» его в «безопасности города».
Между тем, казанское дворянство, помещики, купцы и чиновники, как и шесть месяцев назад (декабрь 1773 г.), в панике покидали город, уезжая в глубь страны. Дворовые, разные мастеровые, ремесленники с нетерпением ожидали прихода Пугачева. Начальство спешно возводило вокруг города батареи, вооружало «надежных» обывателей и гимназистов.
Утром 11 июля Пугачев остановился лагерем у Троицкой мельницы в 7 верстах от города. В его армии насчитывалось 20 000 человек. Вооружение армии составляло всего 12 пушек. В тот же день вечером Пугачев уехал с группой своих помощников к Казани «для осматривания городских укреплений и способных мест ко взятью». Отправив в город сразу три манифеста, Пугачев возвратился в лагерь.
Второй осмотр подступов к Казани Пугачев поручил Белобородову.
«А на другой день, то есть 12 числа, — показывает Белобородов, — призвал к себе Пугачев называемых им полковников и тайных советников — яицких казаков: Екима Васильева [Давилина], Ивана Творогова, Федота Федотьева [Чумакова], Андрея Афанасьева [Перфильева], Григорья Леонтьева, татарина Идыра Бахмутова и всех полковников, в том числе и ево [Белобородова] и распределил каким образом зделать на город нападение. И говорили, что злодей Пугачев по взятии Казани намерен пройти в Москву и тамо воцариться и овладеть всем Российским государством...»11.
Казань 1767 г.
Пугачев наступал на Казань четырьмя крупными колоннами, одной из которых командовал он сам, а остальными — Белобородов, Минеев и Овчинников. В атаке, произведенной одновременно с четырех сторон, принимала участие вся армия, а не имевшие оружия (таких было очень много) помогали атакующим криками и шумом.
Белобородов и Минеев первые овладели двумя батареями. Между тем из пушек, поставленных вокруг форштата, продолжали стрелять. Тогда Пугачев распорядился зажечь форштат сразу в нескольких местах. Вскоре деревянные строения были объяты пламенем и густым дымом. Пугачевцы, быстро и смело перебираясь через сады и овраги, с криком начали врываться в город. Правительственные войска (около 700 человек) вместе с генерал-майором Потемкиным, тем самым, который 4 дня тому назад уверял Екатерину, что «он погибнет прежде, чем допустит мятежников атаковать город», в паническом страхе бежали в кремль, а часть гарнизона, главным образом, татары и конные чуваши, перешли на сторону Пугачева. Народ приветствовал Пугачева криками радости и «будучи по большей части предан злодеям итти не препятствовал, а татар, — доносил Потемкин, — находящихся у меня, половина злодеям отдались».
Пугачев не успел ворваться в крепость и занял гостиный двор. Минеев овладел Покровским девичьим монастырем. Он приказал игуменью и монахинь отвести в лагерь на Арское поле, а на церковной паперти поставил орудия и открыл огонь по находящемуся в крепости Спасскому монастырю. На тот же монастырь направил свои выстрелы и Пугачев, поставивший два орудия в гостином дворе.
«Положение столпившихся в крепости жителей и войск, — говорит Дубровин, — было ужасное. Распространившийся по всему городу пожар приближался к крепости; ветер дул прямо в лицо, и воздух сделался удушливым от палящего жара и нанесенного дыма. Деревянные здания крепости неоднократно загорались, а ветхие стены крепости грозили обвалом; повсюду слышались стоны раненых, крики женщин и детей. Среди защитников поднялся ропот; многие говорили, что гарнизон не в состоянии защититься и являлась мысль, не лучше ли сдаться...».
Город был объят пламенем. Из тюрем и подвалов выпустили всех колодников, которых казанское начальство не успело заколоть при отступлении в крепость12. Арестантов уводили к кузнечным рядам и там сбивали с них кандалы. Среди освобожденных оказалось много активных участников движения, в том числе старый знакомый Пугачева Филарет Семенов, а также первая жена Пугачева — Софья Дмитриевна Недюжева с тремя детьми. Одиннадцатилетний сын Пугачева, Трофим, узнал своего отца и радостно закричал: «Матушка, смотри батюшка ездит!» С трудом сдерживая охватившее его волнение при виде жены и детей, Пугачев говорил казакам, чтоб они «посадили Софью с детьми в телегу».
Казаки, окружавшие Пугачева, насторожились.
— Што бы ета была за женщина? — спрашивал Творогов.
— Вот какое злодейство! — говорил Пугачев, волнуясь, — сказывают мне, что это жена моя, однако ж, это неправда. Она подлинно жена, да друга моего Емельяна Пугачева, который замучен за меня в тюрьме под розыском. Однако ж я, помня мужа ее, Пугачева, к себе одолжение, не оставлю и возьму с собою».
В Казани Пугачев пробыл всего лишь шесть часов. Михельсон спешил на выручку города, объятого пожаром. Невероятная сутолока, крики и шум в лагере армии Пугачева, обремененной большим обозом, помешали вовремя заметить приближение правительственных войск и приготовиться как следует к атаке. Тем не менее пугачевцы храбро сопротивлялись. «Злодеи, — доносил Михельсон, — меня с великим криком и с такою пушечною и ружейною стрельбою картечами встретили, какой я, будучи против разных неприятелей, редко видывал и от сих варваров не ожидал».
Потеряв 800 человек убитыми и 737 пленными, Пугачев отступил с Арского поля за реку Казанку в луга.
Два дня (13 и 14 июля) Пугачев готовился к атаке. Он пополнил убыль в полках и проверил пушки; лишних людей и оставшийся обоз отправил в тыл. Утром 15 июля Пугачев направился к Казани и хотел атаковать кремль, но на Арском поле снова был встречен Михельсоном, отряд которого пополнился войсками, находившимися в кремле.
Во втором сражении Пугачев снова потерпел поражение. На этот раз он потерял 2000 человек убитыми и большое количество пленными.
Во время второго сражения попал в плен один из наиболее выдающихся атаманов Пугачева Иван Наумович Белобородов, полк которого был отрезан и почти весь взят в плен. 19 июля Белобородов был опознан и арестован***.
Пугачев с небольшим отрядом бежал вверх по течению Волги. Вместе с ним бежала его первая жена Софья с детьми. Остатки башкирских отрядов возвратились на родину, и с Пугачевым на правый берег Волги ушел лишь его деятельный помощник и советник Кинзя Арасланов.
Так закончился второй период крестьянской войны, когда она проходила, главным образом, на территории Башкирии и когда преобладающую роль в ней играли угнетенные национальности Заволжья и Прикамья и заводское население Урала. Восстание вступило в свой новый период.
Примечания
*. Работный человек заводчика Твердышева, Григорий Туманов был видной фигурой движения. До пожалования в «повытчики» (апрель 1774 г.) он являлся одним из «походных атаманов» Пугачева над отрядом заводских крестьян и вместе с Иваном Грязновым осаждал Челябинск. Он хорошо говорил и писал на татарском языке, а также знал русскую грамоту. Из донесения исетского воеводы Лазарева видно, что Туманов был не просто писарем-чиновником, но и способным организатором и руководителем заводского населения, принимавшего участие в крестьянской войне. «Он, Туманов, — писал Лазарев, — извергу Пугачеву важный сообщник и, по причине знания татарского языка и российской грамоте читать и писать всю Башкирию и великое число русских взбунтовал. И во все бывшее замешательство, был при воре называемом полковнике Грязнове, обще с ним в городе Челябинску главным и вящше Грязнова предводителем» («Пугачевщина» т. II, стр. 431).
**. Следуя за армией Пугачева от Осы и до Волги, Долгополов познакомился с Перфильевым, от которого между другими разговорами узнал, что он с казаком Герасимовым осенью 1773 г. был послан из Петербурга от графа Г. Орлова и Екатерины II с заданием убить Пугачева и разложить его армию. За успешное выполнение этого поручения им, как передавал Перфильев, «обещали всякие денежные награждения». Этот разговор толкнул Долгополова на вторую хитро задуманную авантюру.
Вырвавшись от Пугачева, Долгополов направился в Чебоксары. Здесь он сочинил письмо Орлову (напечатано в «Москвитянине», № 9, 1845 г.) от имени Перфильева и 324 яицких казаков. В этом письме Долгополов подробно излагал план выдачи Пугачева в руки правительства, за что просил выдать ему для передачи казакам по 100 рублей империалами на человека (32 400 рублей золотом).
8 августа Долгополов прибыл в Петербург под именем яицкого казака Евстафия Трифонова. Он сейчас же явился на квартиру к Орлову. Граф еще спал. Его разбудили и он принял Долгополова. От Орлова его отправили во дворец к Екатерине II. Императрица план одобрила. Она дала Долгополову сукна, бархату, 200 рублей золотом и «секретный пакет», в который, как выяснилось впоследствии, кроме паспорта для свободного проезда во всех местах империи, была вложена записка за подписью и печатью графа Орлова. «Государыня-императрица, — говорится в записке, — соизволила послать с Остафием [Трифоновичем] Трифоновым, всем его 360 сотоварищам, яицким казакам на ковш вина 12 000 рублей золотою монетою, а впредь будут ее высокомонаршею Милостию и больше награждены» («Русская старина», т. II, кн. 10, 1870 г., стр. 329).
Быстро была образована Особая секретная комиссия во главе с капитаном Галаховым, который в тот же день был отправлен с Долгополовым в Москву. Здесь Галахов получил 18 925 рублей. Взяв с собою майора Рунича и команду в составе 10 человек, он уехал 13 августа в район Саратова.
Дальнейшая судьба Долгополова такова: около Саратова, когда уже Пугачев бежал в заволжские степи, он отпросился у Галахова на поиски Пугачева, взяв с собою 3000 рублей и 3 донских есаулов. Около Симбирска, узнав о поимке Пугачева, Долгополов ушел от донцов, но вскоре был пойман и представлен в Тайную экспедицию. После допроса и суда его сослали на каторгу, вырвав ноздри.
Подробней см. в записках П.С. Рунича, опубликованных в «Русской старине» за 1870 год, т. II, кн. 9—10.
***. При опросе пленных Белобородов назвался отставным солдатом, но был опознан и выдан Михельсону приказчиком заводчика Демидова Володимеровым, находившимся в свое время (январь—март) в отряде Белобородова. 30 июня Белобородов был подвергнут допросу. В первых числах августа его наказали в Казани публично кнутом (сто ударов) и вскоре отправили в Москву для совершения казни. 25 августа Екатерина извещала московского главнокомандующего князя Волконского, что из Казани к нему отправлен Белобородов, «дабы казнь над ним совершена была на Москве в страх бездельникам».
Белобородов был казнен в Москве на Болоте 5 сентября 1774 г. «Вчерашнего числа, — писал Волконский Екатерине 6 сентября, — вору Белобородову... учинена смертная казнь отсечением головы при многих тысячах смотрителей, не только городовых жителей, но и поселян; ибо я приноровил сию экзекуцию в торговый день, то многое число крестьян, на торг приехавших, в числе смотрителей были. И тако повсюду слух скоро разнесется, и я надеюсь... что сей страх хороший в черни эфект сделает»... («Осмнадцатый век», кн. I, стр. 125—126). Подробней о деятельности Белобородова см. «Пугачевщина», т. II, стр. 325—335, а также наш очерк в журнале «История в средней школе», № 6, 1935 г., стр. 69—76.
1. «Пугачевщина», т. I, стр. 64—65.
2. Осенью 1773 г. Пугачев захватил 300 лошадей, 100 быков и 3000 овец, отправленных Аблай-ханом в Оренбург для продажи. Пугачев тогда же собирался уплатить ханским гуртовщикам деньги, но те, отказываясь от денег, просили «дать им товаров», которых у Пугачева не оказалось. «Оные киргизцы (сопровождавшие скот) коих — показывал Пугачев, — было семьдесят человек, остались при нем» и приняли активное участие в движении. («Красный архив», 1935 г., т. LXIX—LXX, стр. 199).
3. «Красный архив», т. LXIX—LXX, 1935 г., стр. 211. Желание возвратить и присоединить к своей армии калмыков, бежавших в 1771 г. из России в Джунгарию, возникло у Пугачева уже в первый период движения. Будучи еще в Берде, он посылал «письма, называя себя государем, к калмыкам, кои откочевали в Китай, но посланные от него пропали». (Государственный архив, р. VI, д. 512, ч. 1, л. 24).
4. В сражении 12—13 апреля (у речки Быковки) был убит Дехтерев, командовавший отрядом заводских крестьян под Татищевой крепостью.
5. В декабре и первой половине января Салават Юлаев находился со своим отрядом сначала в Красноуфимске, а затем под Кунгуром. После ранения он уехал на родину (Шайтан-Кудейская волость), а, поправившись, собрал снова трехтысячный отряд (февраль), с которым и действовал в разных районах Башкирии до соединения с Пугачевым.
6. «Пугачевщина», т. I, стр. 51—52. Во втором указе (от 5 июня), тоже адресованном на имя Канзафара, Пугачев писал, что «приклонившимся» на его сторону жителям «прощены будут подушные деньги, так и от помещиков крестьяне освобождены будут». («Пугачевщина», т. 1, стр. 51).
7. Из-под Осы Салават возвратился домой. Оправившись после ранения, он организовал башкирский отряд, с которым и оперировал (теперь уже совершенно самостоятельно) в Башкирии до ноября 1774 г.
8. «Пугачевщина», т. 11, стр. 148.
9. Военно-ученый архив, д. 143, л. 232. Для «успокоения Башкирии» Щербатов отправил из Оренбурга (в последних числах мая) отряд под командой генерала Фреймана в район Белорецких заводов; полковника Хорвата — в Бугульчаны; подполковника Рылеева — в Табынск; полковника Шепелева — к Стерлитамацкой пристани; коллежского советника Тимашева — к Арской крепости. (Военно-ученый архив, д. 143, л. 233). Позже в Башкирию был послан отряд кн. Голицына, прибывший в Уфу 12 июля.
10. Подробней о крестьянской войне в Прикамском крае, см. П.Н. Кулыгинский — Пугачевцы и Пугачев в Трехсвятском — Елабуге в 1773—1774 гг. («Русская старина», 1882 г.) Н. Добротворский — Пугачев на Каме («Исторический вестник», т. XVIII, № 11, 1884 г., стр. 719—735) Н.Н. Блинов — Пугачев в Агрызе («Известия» Сарапульского земского музея, вып. IV, М. 1914 г., стр. 168—169) и др.
11. «Пугачевщина», т. II, стр. 333.
12. «Решаясь отступать и не имея возможности захватить с собою находившихся в тюрьме и в частных домах арестантов, П. Потемкин приказал караульному офицеру, в случае опасности, не щадить их жизни и не отдавать мятежникам. Многие колодники были заколоты, но большая часть освобождена...» (Дубровин, т. III, стр. 90).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |