...Мне не надлежало теперь еще являться, да не мог я вытерпеть притеснения народного, во всей России чернь бедная терпит великие обиды и разорения, для нее то я и хочу теперь показаться...
Из разговора Пугачева с яицким казаком Михаилом Кожевниковым.
I
Вернемся к Пугачеву, которого мы оставили выступившим во главе отряда в направлении Яицкого городка.
В 40 верстах от Яицкого городка отряд остановился на обеденный отдых. Идорка, вышедший навстречу отряду с группой кочующих татар, советовал Пугачеву написать письмо Нур-Али-хану с просьбой о помощи. Пугачев к этому совету прислушался и велел сыну Идорки, Болтаю, «хорошенько написать».
Переночевав около татарских кибиток, на берегу степной речки Кушума, Пугачев двинулся дальше. Около Чаганского форпоста его нагнали посланцы Нур-Али-хана. Они передали Пугачеву от хана поклон и подарки: гнедую лошадь, бухарский шелковый халат и чекан, оправленный серебром.
После краткого объяснения с делегацией Пугачев велел Идоркину, сыну, Болтаю, написать Нур-Али второе письмо, в котором, «именуя себя императором Петром III», просил хана «прислать к нему своего войска, хотя б человек двести»*.
Вскоре после отъезда посланцев хана казаки задержали и привели к Пугачеву сержанта Дмитрия Кальминского, посланного Симоновым по форпостам для извещения о движении Пугачева. Кальминский скрыл от Пугачева назначение своей командировки и был им отпущен. Но казак Давилин снова задержал сержанта. После тщательного обыска он обнаружил у него пакеты Симонова, которые передал Пугачеву.
Пугачев велел приготовить виселицу.
Кланяясь Пугачеву в ноги, Кальминский просил прощения, говоря при том, что «он свою вину заслужит». Казаки требовали повесить его.
«Но он [Пугачев], слыша, что оной сержант обещался ему служить, да и показался ему человек молодой... и объявил, что он писать умеет, а как у него был писарь один Почиталин, то сего ради говорил он, Емелька: «Добро, господа казацкое войско, я его прощаю, пусть он и мне и вам служить станет»1.
Манифест Пугачева
Кальминский был пожалован писарем и отослан в распоряжение Почиталина.
Около хуторов братьев Мясниковых к Пугачеву явился его старый знакомый и активный участник подготовки к восстанию Тимофей Мясников, скрывавшийся от преследования розыскных команд.
Во второй половине дня 18 сентября Пугачев остановился в 5 верстах от Яицка. Его отряд состоял уже почти из 200 человек (140 казаков, 20 татар и 30 калмыков).
Навстречу Пугачеву из городка была выслана казачья команда и отряд пехоты с пушками. Пугачев не решился атаковать войска, стоявшие от него на расстоянии двух с половиной верст, и послал к ним манифест. С другой стороны, командир отряда Наумов, не надеясь на верность казачьей команды, тоже первое время не предпринимал против Пугачева никаких мер. Узнав о получении манифеста Пугачева, казаки требовали прочесть его. Наумов и старшина Окутин отказались выполнить это требование. Тогда 50 казаков, подговоренные Яковом Почиталиным, Андреем Овчинниковым и Дмитрием Лысовым, отделились от команды и ускакали к Пугачеву.
Приход казаков ободрил Пугачева. Он хотел двигаться прямо на городок, но, узнав от перебежчиков о приготовленных на Чаганском мосту пушках, повернул влево, намереваясь перейти реку Чаган в брод. К месту переправы Наумов выслал 100 казаков под командой старшины Витошнова. Казаки и Витошнов перешли на сторону Пугачева.
Переправившись через реку, Пугачев остановился на ночлег в трех верстах от Яицка. Наумов отступил в городок, уничтожив Чаганский мост.
Ночью к Пугачеву тайком из городка приходили казаки и присоединялись к его отряду.
Вместе с перешедшими казаками силы Пугачева простирались до 400 человек. У него не было ни одной пушки. Между тем полковник Симонов располагал отрядом регулярных войск в 923 человека при нескольких пушках. Но подавляющее большинство населения Яицкого городка столь явно выражало восставшим свои симпатии, что Симонов не только не решился увести войска, но, «в случае какого замешательства», собирался поджечь городок со всех сторон.
Широкое народное сочувствие и активная поддержка восстания рядовым яицким казачеством парализовали действия правительственных войск в самом начале движения и обеспечили успех дальнейшего развертывания восстания.
II
Утром 19 сентября Пугачев пытался взять город приступом. Оттуда на эти попытки отвечали пушечной стрельбой. Не желая понапрасну терять людей, Пугачев обошел городок и направился вверх по Яику. Пройдя двадцать верст, отряд остановился около озера Белые берега. Пугачев собрал круг и велел казакам выбирать себе начальство по старым обычаям (большинством голосов). Затем, призвав к себе Кальминского, предложил ему составить присягу.
Когда текст присяги был готов, Пугачев велел «громко прочесть» ее в общем кругу. «А как прочел, — показывал Пугачев, — то все единогласно закричали: «Готовы тебе, надежа-государь, служить верою и правдою».
Покидая озеро Белые берега, Пугачев отправил именной указ «Киргизскому войску содержателю Абулхаирову», которого просил прислать ему двести «военных людей». Одновременно с этим он командировал Зарубина на хутор войскового атамана Андрея Бородина для реквизиции лошадей.
По совету вновь выбранного атамана Овчинникова и Лысова Пугачев пошел на Генварцевский форпост, а отсюда — на Кирсановский и Иртецкий. Форпостные казаки присоединялись к Пугачеву, забирая с собой пушки.
Вечером 20 сентября Пугачев остановился ночевать в семи верстах от Илецкого городка, куда послал со своими манифестами Овчинникова. Утром отряд Пугачева торжественно, под колокольный звон, вступил в Илецкий городок. Здесь на его сторону перешло 300 илецких казаков, командиром над которыми он назначил зажиточного казака Ивана Творогова. Максим Горшков был произведен писарем. Атаман илецких казаков Портнов был повешен Пугачевым за то, что разрушил мост через реку Яик.
Захватив четыре годные пушки, казну, порох и ядра, Пугачев двинулся по крепостям Нижне-Яицкой дистанции.
Оренбург. — Гравюра Афанасьева.
Движение Пугачева в направлении Оренбурга было стремительно и весьма успешно. Без особых усилий он овладевал одной крепостью за другой. 24 сентября Пугачев взял Рассыпную, 26 — Нижнеозерную (она же Столбовая); 27 — после некоторого сопротивления пала хорошо укрепленная Татищева крепость, являвшаяся складочным местом и опорной базой всей линии.
Отряд Пугачева с каждым днем увеличивался за счет присоединения к нему крепостных гарнизонов и казаков. Росло также и вооружение. В Татищевой, где на его сторону перешло 600 оренбургских казаков, Пугачев захватил лучшую артиллерию и много другого добра. «Здесь [в Татищевой], — говорит современник, — получил он Пугачев в добычу свою немалое число полковой, кабацких и соляных сборов денежной казны, многое число военной аммуниции, провианта, соли и вина, да и самую лучшую артиллерию с ее припасами и служителями...»2.
После небольшого отдыха Пугачев из Татищевой пошел на Чернореченскую, которой овладел в конце сентября. Здесь он получил приглашение сеитовских татар и, повернув влево от Оренбурга, пошел в деревню Каргалу (иначе Сеитовская).
Между тем, от Чернореченской до Оренбурга, по прямой дороге, было всего 28 верст и, если бы Пугачев с прежней стремительностью продолжал свой путь, то он, по всей вероятности, легко мог бы овладеть административным центром края. Оренбургское начальство, не придававшее вначале большого значения восстанию, долгое время не принимало никаких оборонительных мер. Академик Рычков, находившийся в это время в Оренбурге, утверждает, что «...городские валы и рвы в таком состоянии были, что во многих местах без всякого затруднения на лошадях верхом выезжать было можно». Пугачев не воспользовался этим обстоятельством, очевидно, рассчитывая пополнить свои силы в Каргале с тем, чтобы потом пойти на Оренбург.
В Каргалу, которая по количеству дворов равнялась Оренбургу, Пугачев вступил 1 октября. Зажиточные татары еще до прихода Пугачева бежали в Оренбург, а остальное население устроило Пугачеву торжественную встречу. Ему преподнесли подарки, многие жители присоединились к его отряду, выступившему из Каргалы 2 октября в направлении Оренбурга через Сакмарский казачий город.
Из Каргалы 1 октября Пугачев отправил свой указ в Башкирию.
III
Оренбургское начальство имело сведения о движении Пугачева по Нижне-Яицкой линии еще 21 сентября. Но губернатор Рейнсдорп не придавал восстанию серьезного значения и первое время держал полученные известия в строгом секрете, надеясь без шума и огласки покончить с движением. Получив рапорт о взятии Пугачевым Илецкого городка, Рейнсдорп отправил из Оренбурга в Татищеву крепость бригадира Билова с отрядом в 410 человек при 6 орудиях. Билову было поручено «ту злодейскую толпу всемерно догнать, разбить и злодеев переловить, а особливо упомянутого Пугачева, обещая в награждение, кто его живого поймает, от казны 500, а за мертвого 250 руб.».
Одновременно с этим Рейнсдорп предложил полковнику Симонову командировать из Яицкого городка против Пугачева легкую полевую команду майора Наумова; из Ставрополя он послал 500 калмыков, а «из ближайших жилищ» 500 башкир и 300 сеитовских татар. «Делая все эти распоряжения, — пишет Дубровин, — Рейнсдорп и не подозревал, что в сущности он хлопочет для Пугачева и что большая часть калмыков, башкирцев и татар, отправляемых на театр действий, перейдут на сторону самозванца и увеличат его силы».
Разгром отряда барона Билова, падение Татищевой и Чернореченской показали оренбургскому начальству всю силу и размеры восстания и заставили Рейнсдорпа по-настоящему приняться за укрепление города. Уход Пугачева из Чернореченской в Каргалу и Сакмарский городок дали возможность губернатору провести ряд существенных оборонительных мероприятий. 28 сентября на военном совете было решено: обезоружить и выслать из города всех польских конфедератов, среди которых «примечена колеблемость и знаки злодейства»; сломать и сжечь все мосты через реку Сакмару; вооружить надежных обывателей; вычистить ров и укрепить слабые места города; привести в исправность пушки и расставить их на крепостном валу.
Затем Рейнсдорп опубликовал воззвание к населению, сообщив в нем ложные сведения о Пугачеве. Кроме того, в стан Пугачева был послан Хлопуша (Соколов). Рейнсдорп вызвал его поздно вечером из тюрьмы, в которой тот сидел, вручил ему четыре указа и предложил поехать «в толпу Пугачева». Губернатор приказывал один указ «отдать яицким казакам, другой — илецким, третий — оренбургским, а четвертый — самому Пугачеву»; уговорить людей отстать от Пугачева, «рассказывая всем, что он не государь, а самозванец», и, по возможности, «свесть Пугачева в город Оренбург».
При удачном выполнении задания губернатор обещал освободить Хлопушу из тюрьмы и «дать ему денежное награждение».
Рейнсдорп и не подозревал, какая сила ненависти к помещикам накопилась у Хлопуши за сорок лет его скитаний по царским тюрьмам и острогам. Крепостной крестьянин тверского архиерея Митрофана, батрак надворного советника Тимашева, рабочий на уральском заводе графа Шувалова, а затем приговоренный на всю жизнь к каторге, Хлопуша испытал на себе всю тяжесть крепостной неволи. Он неоднократно подвергался жестокому наказанию кнутом и шомполами, был заклеймен воровскими знаками с «вырыванием ноздрей». Губернатор был убежден, что такой человек способен за деньги предать не только Пугачева, но и отца родного. Однако, попав к Пугачеву и сбросив с себя цепи крепостного рабства, Хлопуша рассказал о планах губернатора. В стане Пугачева он быстро проявил себя как талантливый полководец и энергичный организатор.
Вот этой-то силы освободительной борьбы, мощно способствующей росту политического самосознания людей, и недооценил царский сатрап Рейнсдорп.
* * *
Население Сакмарского городка, в который Пугачев вступил 2 октября, встретило его «с хлебом и солью». Все годные к службе сакмарские казаки были взяты Рейнсдорпом.
Пугачев поэтому не стал здесь задерживаться и в тот же день вечером покинул Сакмару.
На второй день, на старом русле Сакмары, к Пугачеву пришел Хлопуша. Совершенно неожиданно для себя он нашел около Пугачева яицкого казака Максима Шигаева, знакомого ему по оренбургской тюрьме, где Шигаев содержался под следствием после восстания в январе 1772 г. Хлопуша рассказал Пугачеву о полученном от губернатора задании и отдал указы, полученные в Оренбурге. Шигаев, рекомендуя Пугачеву Хлопушу, как своего знакомого, говорил, что «это самый бедный», но «весьма проворный человек». Пугачев, приняв указы, велел накормить Хлопушу, которому он тут же дал «семь рублей денег» на одежду.
Хлопуша был тронут ласковым и внимательным отношением к нему Пугачева. Он остался в армии Пугачева и, как увидим ниже, бился в ее рядах не за страх, а за совесть.
Переночевав на берегу Камышевого озера, Пугачев с восходом солнца выступил к Оренбургу. Желая, чтобы отряд казался устрашительных размеров, он, как показывает Хлопуша, «приказал своей силе как можно реже итти, дабы показать чрез то городу Оренбургу великой вид».
Вечером 5 октября 1773 г. началась знаменитая Оренбургская осада, продолжавшаяся до 23 марта 1774 г.
К моменту прихода Пугачева под Оренбург его армия состояла из 2440 человек (яицких казаков — 500, илецких — 300, оренбургских — 600, татар и калмыков — 500, пленных солдат, взятых по крепостям — 540) при 20 пушках. Силы же губернатора Рейнсдорпа простирались до 2906 хорошо вооруженных человек при 70 пушках.
Таким образом, правительственные войска, находившиеся в это время в Оренбурге, превосходили силы Пугачева и по своему качеству, и по вооружению, и по военной выучке. Но и на этот раз, как и три недели назад под Яицким городком, на стороне Пугачева были широкое народное сочувствие и активная поддержка восстания населением Оренбургской губернии.
IV
В ночь с 5 на 6 октября Пугачев начал жечь сено, сложенное около города. Из Оренбурга была выслана команда в 1500 человек «с пристойным числом артиллерии». «Увидя, — пишет современник, — в подчиненных робость и страх», командир отряда Наумов вынужден был «ретироваться в город без всякого урону».
Весь день 6 октября с обеих сторон шла ружейная и пушечная перестрелка. При этом из крепости было произведено 234 пушечных выстрела и брошено 5 тридцатифунтовых бомб. Со стороны Пугачева, — говорит Рычков, — «пушечных выстрелов не только не меньше, но гораздо еще больше было».
В ночь с 7 на 8 октября Пугачев произвел на крепость стремительную атаку, но вынужден был отступить в свой прежний лагерь, передав от себя указ к солдатам и казакам оренбургского гарнизона.
В своем указе Пугачев просил солдат оставить «принужденное послушание к неверным командирам..., которые, — говорится в указе, — вас развращают и лишают вместе с собою великой милости моей, придите ко мне с послушанием и, положа оружие свое пред знаменами моими, явите свою верноподданническую мне, великому государю, верность. За что награждены и пожалованы мною будете денежным и хлебным жалованьем и чинами...».
Отступление Наумова ободрило Пугачева и посеяло робость среди гарнизона. На второй день (9 октября) Рейнсдорп собирался повторить атаку. Но его уведомили о ненадежности команд, среди которых замечается «роптание и великая робость и страх». Вылазка была отложена. На военном совещании, созванном в тот же день, было решено: «до собрания команд» и приведения крепости «в надлежащую безопасность, поступать оборонительно».
Колебание солдат, явное сочувствие и симпатии значительной части населения города Пугачеву, активные действия повстанцев, вооруженных артиллерией — все это вынудило оренбургское начальство отказаться от наступательных действий. С другой стороны, и Пугачев после нескольких неудачных атак убедился в невозможности взять крепость штурмом.
— Не буду, — говорил он, — зря тратить людей, выморю город мором.
Борьба принимала затяжной характер.
Оренбургское начальство ожидало подкреплений и с трудом отбивало частые приступы пугачевцев на город. Пугачев, не переставая осаждать Оренбург, энергично занялся комплектованием нового ополчения и его вооружением.
V
С самого начала восстания Пугачев взял курс на расширение движения, стараясь втянуть в него угнетенные национальности Заволжья и Приуралья. Уже первый свой манифест, написанный накануне выступления и отражающий интересы, главным образом, яицкого казачества, он адресовал «калмыкам и татарам», одновременно ведя переписку с Нур-Али-ханом, посылая к нему своих представителей и прося помощи людьми и лошадьми. Еще до прихода к Оренбургу из татарской деревни Каргалы Пугачев послал от себя (1 октября) в Башкирию указ, который просил «публиковать всенародно» и «списывая копии пересылать из города в город, из крепости в крепость».
Пугачев приглашал в свою армию «башкирцев, калмыков и мухаметанцев». «...Содержащихся в тюрьмах и у протчих хозяев имеющихся в неволности людей, — говорится в указе, — всех без остатку на нынешних месяцах и днях [чтоб] выпущали, И приказание от меня такое: естли будут отказыватся противники, таковым головы рубить и кровь проливать, чтоб было детям их в предосторожность... И пожаловал вас землею, водою, солю, верою и молитвою, пажитью и денежным жалованьем, за что должны вы служить мне до последней погибели...»3.
Так, с первых же дней восстания Пугачев выступил с лозунгами беспощадной борьбы против крепостничества и крепостников; борьбы за землю, за беспошлинное владение лесными, сенокосными, соляными и рыбными промыслами; против податей и сборов, против рекрутчины. Эти боевые лозунги снискали Пугачеву славу и собрали под его знамена многочисленное ополчение.
С переходом Пугачева из старого лагеря в казачью деревню Берду (18 октября) силы его стремительно увеличивались, популярность его росла и быстро распространялась за пределы Оренбургского уезда.
За октябрь и первую половину ноября Пугачев разослал в разные стороны более двадцати своих указов и манифестов. Эти документы размножались рукописным способом, переводились на татарский язык и быстро переправлялись нарочными, курьерами от одного населенного пункта к другому. Они зачитывались публично в церквах, на общественных сходах и базарах. Указы и манифесты Пугачева отражали насущные и наболевшие вопросы и чаяния угнетенных масс и нашли у них горячее сочувствие и активную поддержку.
Вместе с указами Пугачев посылал от себя в разные стороны своих представителей. Тридцать башкир и татарин Идорка были посланы в разные районы Башкирии; Хлопуша уехал на Авзяно-Петровские заводы; Лысов — к ставропольским калмыкам; Максим Шигаев — вверх по Яицкой линии; группа яицких казаков направилась по крепостям Самарской дистанции.
«...Со всех сторон, — показывает Подуров, — стекался народ к самозванцу большими кучками, а башкирцев пришло тут, в разное время, тысячи с две, которых, а равно и яицких казаков, посылал самозванец в разные места, для приклонения жителей к нему в подданство; кои, возвращаясь, сказывали, что во всех местах, где они не были, народ с радостию приклонялся к нему; и от всюду везли в толпу фураж и провиант, а из крепостей и Каргалы печеный хлеб и сухари».
С другой стороны, Творогов утверждает, что «с самого начала, когда еще к Оренбургу пришли», Пугачев «разослал в ближайшие места указы свои, извещая о явлении своем и обольщая народ вольностию, свободою от платежа податей, также крестом и бородою и всякими выгодами,... приказывая набирать народ на службу в его толпу, почему народ, прельщаясь на сказанные выгоды, с радостию со всех сторон стекался кучами в нашу толпу и в короткое время одних башкирцев пришло к нам тысячи с две, а крестьян — великое множество».
Первым к Пугачеву пришел отряд башкир в 400 человек, вытребованных Рейнсдорпом для подкрепления оренбургского гарнизона. Вслед за тем к нему прибыли два башкирских отряда по 500 человек: один под командой старшины Еман Сарая, а другой — муллы Кинзи Арасланова (впоследствии один из деятельных помощников Пугачева). Федор Дербетев, приехавший к Пугачеву вместе со своей матерью, привел с собой 300 калмыков. Марийский старшина Мендей явился во главе полутысячного отряда, а башкирский старшина Альвей привел отряд в 600 человек. В первой половине ноября Овчинников и Зарубин привели с собой 2000 башкир во главе с Салаватом Юлаевым.
Армия росла. Движение ширилось. Деревня Берда, названная Пугачевым «Новой Москвой», еле вмещала яицкое казачество. Остальное многонациональное и плохо вооруженное войско, достигавшее в середине ноября 15 тысяч человек, расположилось пестрым табором около Маячной горы и деревни Берды. Башкиры и калмыки жили в походных кибитках; помещичьи и заводские крестьяне — в шалашах, покрытых хворостом и сеном, а многие ютились около телег под открытым небом.
Примечания
*. «Оную же от Мурали хана силу, — показывал Пугачев впоследствии, — требовал он не столько для помощи разбойничать, как для славы такой, что ему уже и Орды приклоняются» («Красный архив», т. LXIX—LXX, 1935 г., стр. 192). Нур-Али хан не только отказал Пугачеву в помощи, но предложил оренбургскому губернатору свои услуги в борьбе с движением, с тем однако условием, что губернатор возвратит ему захваченный казахский скот и рабов, бежавших из его орды. Оренбургское начальство отказалось от этой помощи. С другой стороны, и Нур-Али, боясь участия казахов в Пугачевском движении, откочевал в глубь степи подальше от театра действий. Получив сведения о первых успехах армии Пугачева, хан решил возобновить свои взаимоотношения с Пугачевым, к которому в последних числах ноября он послал своего надсмотрщика Сандалей-султана с богатыми подарками. Но от более солидной помощи хан по-прежнему воздержался. Пугачев задержал Сандалея и послал в декабре к хану татарина Тангаича с просьбой о присылке в его армию людей, лошадей и скота. В своем письме от 18 декабря хан обещал Пугачеву помощь, но лишь после возвращения в орду Сандалея (см. «Пугачевщина», т. I, стр. 169—170). Пугачев не поверил обещаниям Нур-Али и не отпустил от себя Сандалея. Последний был убит в бою под Татищевой крепостью (22 марта 1772).
1. «Красный архив», т. LXIX—LXX, 1935 г., стр. 192—193. В письме от 23 сентября, адресованном «7-й легкой полевой команды поручику Лариону Кальминскому», находившемуся в Яицком городке, Дмитрий Кальминский писал своей матери: здоров... одет и не только никакой нужды себе не имею, но и от стола его величества... пищу себе довольную получаю». Он просил мать и брата «не бегать» от Пугачева, у которого он «в большой чести». («Пугачевщина», т. III, стр. 207). Кальминский прожил у Пугачева недолго: яицкие казаки, без ведома Пугачева, утопили его.
2. Летопись Рычкова об осаде Оренбурга в приложениях к «Истории Пугачева» Пушкина, т. IX, изд. Академии наук СССР, 1938 г., стр. 218.
3. «Пугачевщина», т. 1, стр. 31.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |